Сорок и один способ побороть отчаяние

Он чувствовал себя рыбой. Ни рук, ни ног, лишь открывай рот, да дыши. Так странно и… пугающе. Какаши мало чего боялся в жизни — повидал достаточно, но такое испытывал впервые, не припоминая ничего подобного в прошлом. Словно связанный по рукам и ногам и по сей день громогласными правилами, впечатавшимися в подкорку звонким мальчишеским голосом. Обездвиженный шиноби — мертвый шиноби. Тело — самое эффективное и главное оружие для ниндзя: сильное, подтянутое, в постоянном напряжении и готовности к бою. Каждый мускул должен быть послушен и отзываться моментально — только подумал, а тело уже двигается. Быстро, четко, слажено. Даже без использования дзюцу опытный шиноби представляет собой очень опасного убийцу. Однако, все-таки тело ниндзя остается телом человека. А значит любое воздействие на организм — извне или изнутри — не проходит бесследно. Мужчина потряс головой, стряхивая с себя остатки неприятного сна, и открыл глаза. Он обнаружил себя на полу гостиной, там же где и уснул вчера, раздавленный и растерянный. Руки и ноги имелись, там, где им и положено быть, но, по причине неправильно выбранной позы для сна, конечности затекли и не ощущались. Какаши облегченно вздохнул. В последнее время ему стали сниться дико необыкновенные сны. Наверху послышался грохот, топот, надрывные женские визги. Мужчина досадливо посмотрел на потолок — соседи. Только этой парочки ему не хватало для доброго утра.  — Пошел вон! Мерзкий, вонючий изменник! Да я… Я даже слышать не хочу твои гнусные оправдания, меня воротит от одного твоего противного запаха! Я не хочу тебя видеть, лживая, ты, свинья! Какаши нахмурился. Женщина наверху явно не беспокоилась ни за здоровье своих собственных связок, ни за целостность барабанных перепонок мужа и близ живущих соседей.  — Успокойся, психованная дура! У меня с ней не было ничего! — послышался в ответ хриплый басовитый голос соседа.  — Не ври мне! Я, что, по-твоему слепая, да?! — женщина особенно истерично взвизгнула и, в воображении Какаши, выразительно всплеснула руками. — Я все вижу и все чувствую! Даже её наглую блядскую ухмылку вижу на её блядском лице. И снова топот, грохот и внезапный треск, раздавшийся вдруг мелодичным перезвоном разлетевшихся по полу осколков — об узорчатую керамическую плитку разбилась тарелка. Первая за это утро.  — Положи тарелки на место, истеричка! — предупреждающе громко пробасил мужчина. — Я тебе клянусь, что и паль…  — Что? И пальцем не тронул? — зарычала соседка и по полу вновь зазвенела посуда. Какаши сердито покосился на потолок, раздумывая стоит ли вмешаться. Такие перебранки были для его страстных по своей натуре соседей обыденностью и вполне привычным делом, устраиваемым ими с завидной регулярностью. Только вот мужчина все не мог понять, было ли дело в затухающем огоньке их отношений, и таким, довольно громким, способом они пытались его распалить, или же тихий и неприметный — как внутренне, так и внешне — сосед являлся бывалым ходоком на сторону, а его подозрительная жена похлеще его нинкенов выискивала правду, раз за разом уличая неверного мужа в измене. В любом случае, Какаши чувствовал себя третьим лишним, невольным очевидцем и ни в чем не повинной жертвой их оглушительных разборок. Что совершенно не приходилось ему по душе. Почувствовав как к рукам и ногам вновь вернулась былая чувствительность, сопровождавшаяся легким покалыванием в мышцах, мужчина нехотя поднялся, отряхнулся и направился в ванную. Бушующие наверху соседи никак не оправдывали его желания увильнуть от предстоящего разговора с ученицей, только лишь еще больше раздражали расшатанные алкоголем нервы. Позже, уже приведший себя в порядок, заваривая себе кофе на кухне, Какаши подумал, что сейчас он как никогда понимает Пятую. Мужчина тяжело вздохнул и глянул на покачивающуюся в кружке насыщенно-черную жидкость. Как бы он хотел, чтобы это был совсем не кофе. *** Легкий взмах тяжелой руки и высокая стопка документов с глухим шорохом разлетается по комнате, устилая в конце концов пол белоснежным бумажным покрывалом. Сидящая в кресле женщина тоскливо наблюдала за медленно оседающими листками, плавно кружащимися в воздухе словно в танце. Она так ненавидела все это. Зубы скребнули друг об друга, а пальцы, собравшиеся было привычно сжаться на пластиковых подлокотниках, сгребли лишь теплый воздух. Пятая недоуменно уставилась на свои руки и обломанные ручки кресла. Точно! Она совсем забыла попросить поменять ей кресло. Вчерашний вечер отзывался в душе неуместным волнением, таким глупым и бессмысленным, что женщина старательно пыталась выбросить его из головы еще ночью. И судя по всему, все получилось как нельзя лучше. Цунаде расположила руки на столе, решив, что смена мебели вполне может и подождать. Ведь если все пойдет по плану, то целых три жизни будут спасены — если, конечно, считать ее собственную жизнь. Поэтому она никак не могла позволить себе отвлекаться сейчас. Слишком высоки были ставки. Единственный оставшийся на столе документ нестерпимо мозолил глаза. Взяв, наконец, его в руки и пробежавши по мелким заковыристым знакам глазами, женщина раздраженно рыкнула, смяв угол листа в кулаке, еще раз убедившись в правильности своей затеи. Старейшины. Эти чертовы старики пусть не напоказ, но чересчур убедительно старались свести ее в могилу. На каждом собрании, в каждом письме, даже в каждом взгляде их Цунаде слышала, находила, видела упрек, на грани с презрением. Совет требовал избрания нового Хокаге. Притом срочно. Тем более когда преемник был настолько очевиден, старейшины были переполнены решимости провести церемонию инаугурации. Пятая и сама была не прочь избавиться от порядком надоевшего груза обязательств. Она любила деревню, но не политику. Цунаде хорошо знала ее с обеих сторон, и желания продолжать купаться в этом дерьме у женщины не было. Ни капли. В свое время она многим пожертвовала ради прекращения политических распрей, а посему ей казалось, что настырный совет мог бы войти в ее положение и подождать. Пальцы сжались крепче, Цунаде красочно представила насколько глубоко она могла бы запихать эту гнилую писульку в их дряхлые, сочащиеся лицемерием и лживостью глотки. За Наваки. За Дана. За Джирайю.  — Хокаге-сама, к Вам посетитель, — предупредил негромко и мягко мужской голос, и женское сердце, взволновано пропустив удар, сразу же забилось чуть быстрее.  — Да. Можешь быть на сегодня свободен, Генма, — тихо ответила Пятая, неуверенно бросив секундный взгляд на распахнутое настежь окно кабинета. И тут же чертыхнулась. Подоконник был пуст, а раздражение накатило с новой силой. С каких пор она стала робеть перед ним? Сделав пару глубоких вдохов, Цунаде решила, что подумает об этом позже и пригласила посетителя войти. В любом случае, пока что она все еще Хокаге. Только вот хитрые карие глаза да лукавая улыбка никак не выходили из ее головы, мешая работе. *** У каждого человека в мире есть хотя бы одна, даже самая маленькая слабость или искушение. И суровые, видавшие виды шиноби не были в этом плане исключением. Например, Ширануи Генме безумно нравился женский смех. Еще будучи мальчишкой, он считал этот звук крайне привлекательным — несмотря на то, что тот, порой, и вовсе таким не являлся. Однако истинным фетишем маленького Генмы было даже не это. Куда больше, чем наслаждаться мелодичными переливами девчоночьего хохота, Ширануи любил то волшебное чувство, такое теплое, яркое, пронизывающее и поглощающее каждую клеточку его тела каждый раз, когда он сам являлся причиной искренней и звонкой радости. И это чувство безукоризненно горело в нем очень долго, до первой крови. До тех пор, пока не громыхнула его первая сознательная война. Он был напуган и глубоко разочарован. И только мягкие подбадривающие улыбки восхищенных его показной храбростью девчонок сладко грели содрогающееся в ледяном ужасе юное мальчишечье сердце. В ночь нападения Девятихвостого на деревню, в душе Генмы остались лишь редкие, беспорядочные всполохи. Последний затух не так давно, осев на его сердце бурым пеплом, таким же холодным и тяжелым, как прах Намиаши Райдо, оставшийся на его дрожащих, огрубевших ладонях в память о второй в его жизни войне. И пусть дорогой сердцу друг, как оказалось, не собирался покидать Ширануи, неумолимо развлекаясь в его беспокойной голове, громогласно неся всякую чушь, Генма старательно пытался возродить то забытое чувство, предпочитая мертвым живых, теплых людей. Беспорядочные половые связи, алкоголь и драки были не самым правильным способом забыться, но несомненно самым быстрым. Особенно если имелась хорошая компания, состоящая из подобных тебе: искалеченных, израненных и забытых. Хатаке в этом плане был идеальным компаньоном: молчаливый, неконфликтный, не имеющий никаких притязаний на чужих женщин, но самое главное мертвый. Их работа была крайне разнообразна и включала в себя различные степени тяжести морального разложения. Убийство ради блага — тяжело назвать добрым делом. Со временем добро и зло становятся совершенно размытыми понятиями, а кровь настолько въедается в кожу, волосы и одежду, что кажется вполне естественным запахом. Родным. Тогда уже поздно бить тревогу — жить по-другому просто разучился. Генма и не думал менять что-либо в своей жизни. Когда в мире царит мир и спокойствие, и твои проф услуги никому не нужны, ничего другого не остается, как тешить свою нелепую жизнь в саке да женщинах. И такая жизнь ему нравилась. Разве что сердце больше сладостно не трепетало, не ёкало, замирая в предвкушении яркого, солнечного тепла. Потому, выслушав пьяное предложение Пятой принять участие в ее шальной затее, Ширануи не раздумывая согласился, кивая хмельной головой в безмолвном одобрении. Приключения всегда приходились ему по душе, особенно касающиеся дел любовных. Генма плохо представлял, каким образом он должен помочь взрослому, отчаявшемуся мужчине влюбиться в молоденькую девушку, которая помимо того, что порядочно его младше, ко всему прочему не так давно состояла у того в ученичестве. Но даже если на то и была крохотная вероятность — а, судя по светлеющему при мысли о розоволосом медике взгляду Копирующего, она была, — то скорее всего ей грозила неминуемая расправа. Железобетонные принципы Хатаке разорвут ее в клочья — Какаши не потерпит общественного гонения. Ширануи потуже сжал сложенные на груди руки, закрываясь от стылого, пронизывающего плотный форменный жилет ветра. Генма переступил с ноги на ногу и медленно выдохнул через нос, стараясь успокоится и не задрожать, и вернулся к размышлениям. Уже около часа, рассматривая черную гладь монумента, мужчина думал какой же черт его дернул согласиться на эту глупую авантюру, ненароком вспоминая всю свою глупую жизнь. План однозначно был дурацкий, хоть идея отличная. Нет, Ширануи Генма никогда не был идиотом. По крайней мере, уж он-то был в этом уверен. Однако это совсем не означало, что он не мог себе позволить, изредка, вести себя, как идиот. Идиотам все сходило с рук. Будь то неуместное приглашение на свидание или неловкий комплимент. И сейчас уже глупо было отпираться — особенно перед самим собой — он подписался на все это не поддавшись секундному алкогольному порыву доброты и бескорыстии. Просто вдруг, словно согревшись в тепле ее пьяной улыбки и ясных, смеющихся карих глаз, внутри что-то всколыхнулось. И Генма ничего не мог с этим поделать. Не хотел. Кивая в такт голосу Райдо, воспевающему в его голове их любимую детскую походную песенку, джонин развернулся и побрел в сторону дома. Если все пойдет по плану, то вскоре к нему должен пожаловать один из нинкенов Хатаке. И Генме хотелось, чтобы это был Паккун. По крайней мере, с ним можно было договориться. ***  — Амики, Ишиваки-сан из тридцать четвертой палаты до сих пор ждет свое успокоительное. Уже полчаса прошло, ты же не хочешь, чтобы на тебя написали еще одну жалобу, — громко проговорила Сакура, заходя в процедурный кабинет и присаживаясь на стоящую у окна кушетку, мягко скрипнувшую под девичьим весом. Вышеупомянутая медсестра неопределенно тряхнула головой, продолжив раскладывать препараты в стеллаже, сортируя их по фармакологическим свойствам и показаниям. — Амики, — голос Сакуры стал жестче. Харуно начинала злиться. — Ишиваки-сан из тридцать четвертой палаты до сих пор ждет свое успокоительное. Будь так добра! Медсестра резво повернулась к Сакуре, вытаращив на начальницу огромные испуганные глаза, бросила сжатые в ладонях ампулы в коробку, явно не подумав о сохранности их целостности, и шустро выбежала из кабинета. Сакура хмуро оглянулась ей в след и огорченно покачала головой. Не стоило на нее кричать. Подчиненные и так относились к Харуно… с опаской. Все прекрасно знали насколько молодая начальница вспыльчива и сильна, и как горяча могла быть ее рука, когда «непроходимый тупица» Наруто вытворит или скажет какую-нибудь очередную глупость, или же переусердствует на тренировке, приволакивая потом свою изувеченную задницу в больницу, дабы бывшая сокомандница подлечила его «пустяковые» раны. И разгуливающие по госпиталю слухи о ее фригидности, с каждым разом становящиеся все более пугающе красочными, ни коим образом не помогали становлению крепких коллективных связей и налаживанию контактов, подливая масла в горящий в душе Сакуры огонь раздражения. И пусть сама куноичи знала, что виной тому была ее хроническая усталость и круглосуточный график работы, и для хорошего самочувствия ей необходимо просто хорошенько отдохнуть. Тем не менее, всезнающий и всевидящий коллектив, состоящий практически только из самого прекрасного пола, со сто процентной уверенностью полагал, что неестественную бледность кожи и вечно подавленное настроение начальницы сможет исправить лишь красивый и чувственный незнакомец. Правда Сакура не сомневалась — появись подобный мужчина в ее жизни, и закрути она вдруг с ним страстный роман, эти неугомонные пигалицы тут же повесят на нее совершенно другой ярлык, разнеся по больнице новые, не менее гнусные слухи. В принципе, девушке не было до этого никакого дела. Просто теперь она стала лучше понимать свою наставницу и то, почему та так скоро сбросила на свою глупую подопечную, старающуюся ни в чем не уступать своим товарищам по Академии, управление сим змеиным логовом. Сакура еще раз грустно глянула на дверь и передернулась. Подходило время обеденного перерыва, но выходить из кабинета куноичи совершенно не хотелось. Девушка спустилась с кушетки на пол, встав на колени перед коробками, и раскрыла одну из них. Решив не терять времени даром и воспользоваться возможностью избежать встречи с заплаканной Амики и остальным персоналом, который — она была больше чем уверена — наслушавшись впечатлительную медсестру будет снова смотреть на молодую начальницу с осуждением, Сакура принялась раскладывать препараты в стеллаж. Еще никогда она так сильно не скучала по миссиям. По тому, как тело переполняет чувство эйфории в случае победы, как ноют мышцы от нескончаемых тренировок. Глаза защипало от слез, из горла вырвался жалостливый всхлип. Сакура наскоро вытерла рукавом халата лицо и запрокинула голову вверх, не позволяя себе разреветься. Они не должны видеть ее такой. Черт бы побрал эту Амики. Черт бы побрал этих самодовольных куриц. Рассматривая высокий беленный потолок, Сакура не услышала тихого хлопка и, только почувствовав мягкую лапу, вздрогнув, обернулась на внезапного гостя.  — Добрый день, Сакура-чан, — отозвался пёс, вежливо кинув головой в знак приветствия. Его глаза влажно блестели, внимательно всматриваясь в лицо девушки. Мопс словно чувствовал раздирающую ее сердце тоску, и, казалось, разделял — та странным, магическим образом медленно затихала. То ли под воздействием преданного черного взгляда, то ли от прикосновения теплой лапы.  — Паккун?! — Ее голос был чуть хриплым и удивленным. Она видела пса достаточно редко — и то в компании его хозяина. При мысли о бывшем учителе сердце камнем ухнуло в пятки, раздавшись там барабанной дробью. Книга! Стараясь ничем не выдать сковавшие ее испуг и волнение, Сакура как можно непринужденнее улыбнулась. — Какими судьбами? Ты здесь с Какаши-сенсеем? Даже удивительно, что он вдруг сам заявился в госпиталь. Что-то случилось?  — Тише-тише, Сакура-чан, — буркнул Паккун, подняв лапу вверх, дабы остановить беспокойный поток вопросов. — Я здесь без Какаши, но именно по его просьбе. Крайне неудобно спрашивать тебя, Сакура-чан, но… Какаши потерял одну из своих излюбленных книг, ты случайно не видела ее? Сакура чувствовала как над ней сгущаются тучи. Она не умела врать, и сейчас ей было жаль, что так и не научилась. Если сейчас она проколется, то доверенная ей Цунаде-шишо миссия будет провалена. Но если она и не попытается, то опозорится еще и перед самой собой. Девушка глухо прочистила горло и облизала пересохшим от волнения языком губы. У нее была всего одна попытка. Однако прежде чем Сакура успела произнести хоть полслова, Паккун, не сводивший с медика спокойного взгляда, неожиданно подался вперед, уткнувшись носом в ворот ее больничного халата. Сакура замерла, а мопс, вернувшись в исходное положение, вновь уставился в зеленые глаза.  — Кхм-кхм, — прокашлялась Сакура, отмерев, — знаешь, Паккун, иногда я не совсем понимаю…  — Я чую на тебе запах Какаши. Сердце девушки замерло на миг, а потом вновь рванулось, заходясь в бешеном ритме. Вот и все. Это был провал. * — Почему ты нервничаешь? — Паккун удивленно моргнул, поежился и принялся остервенело чесать короткой задней лапой загривок. Сакура же сидела не дыша, боясь хоть вздохом, хоть словом выдать свое взволнованное состояние, и лихорадочно соображала как могла оправдать запах бывшего сенсея на своем теле. Запах сенсея на теле. До этого белые как мел девичьи щеки ярко вспыхнули, заливая краской и узкую переносицу, и тонкую, длинную шею. Сакура потерла дрожащей рукой горячую кожу и судорожно выдохнула, зажмурившись. Похоже сегодня был далеко не ее день, а в голове витали совсем не ее мысли. Комната вмиг стала неуютной и душной, воздух густым и спертым. Куноичи чувствовала голыми, неприкрытыми задравшимся халатом коленками холодный кафель, но упрямо боялась открыть глаза и обнаружить себя не в больнице. Ноздри вновь защекотал грубый мужской запах, теплый, обволакивающий. Умиротворяющий. Следуя заразительной неге, Сакура неловко качнулась вперед, желая вдохнуть глубже и больше, но не почувствовав перед собой опоры, испуганно распахнула глаза, уставившись на терпеливо ждущего ее ответа Паккуна. Наваждение рассеялось. А вместе с этим пришел осознанный ответ.  — Кхм, я недавно столкнулась с Какаши-сенсеем в пабе. Цунаде-шишо попросила меня поговорить с ним по поводу его неудовлетворительного поведения в последнее время. Он был немного пьян и явно зол, что я лезу не в свое дело, и мы слегка повздорили. Возможно именно поэтому ты чувствуешь на мне его запах… Какаши-сенсей стоял слишком близко… — тихо пролепетала Сакура и, закусив губу, смущенно отвела в сторону взгляд. Рассказывать вслух было еще более неловко, чем думать об этом. И девушка всей душой надеялась, что нинкен не потребует от нее полного пересказа минувшего вечера. Щеки и шея и так полыхали огнем, и большего куноичи могла просто не вынести. Однако, похоже, Паккун остался удовлетворен ее скомканным ответом — пес несколько раз рассеяно моргнул, рассматривая нечитаемым взглядом пунцовое лицо девушки, и кивнул.  — Что ж. Тогда я пойду. Очень жаль, что этим вором оказалась не ты, Сакура-чан, — мопс расстроенно покачал головой, его уши при этом комично хлестали пса по носу. — Я надеялся, что всё будет проще, и дело закончится еще на Ширануи Генме.  — Генме? — усмехнулась Сакура и вновь посмотрела на пса. — Они так тесно общаются? Честно, Паккун, Генма-сан, куда больше подходит на роль вора… Я, конечно, ничего не знаю о его литературных пристрастиях, но судя по его любви к женщинам и разгульному образу жизни, он самая подходящая кандидатура!  — Но, это не он, — вздохнул мопс, — увидимся, Сакура-чан. Береги себя. Паккун легко взмахнул передней лапой, мелькнув в воздухе нежно-розовыми подушечками, и исчез с тихим хлопком. И Сакура выдохнула. Будто бы вместе с нинкеном из комнаты исчезло все напряжение. И воздух стал легче. Сквозь ажурную накрахмаленную занавеску на окне пробился луч теплого весеннего солнца, скользнул зайчиком по полу, поблескивая на аккуратно сложенных в коробках стеклянных пробирках и колбах. Куноичи проследила его взглядом и улыбнулась. Все оказалось не так страшно и плохо. И возможно у нее было время правильно решить поставленную ей наставницей задачу. А заодно разобраться с персоналом. Одно Сакура знала точно. Ей было необходимо поговорить с Какаши-сенсеем. Ведь если к груде невыясненных отношений с Саске и подчиненными прибавятся еще и неясности в чувствах к бывшему учителю, она совершенно точно может сойти с ума. И на кого тогда она оставит больницу? Нет. Это определенно не было ей на руку. **** Какаши всегда казалось, что вселенная насмехается над ним. И сегодняшнее утро было излишним, на его взгляд, тому подтверждением. Пробуждение в неудобной позе, удивительные сны, не поддающиеся никакому логическому объяснению, на редкость неприятное соседство — всё это дико нервировало, разбивая в сознании мужчины прежние, устоявшиеся годами размеренной жизни представления о «плохом» дне. Какаши легко перепрыгнул с крыши на крышу, ускоряясь до допустимых для своего сегодняшнего состояния пределов. Загреметь в больницу с истощением чакры не входило в его планы, но и сидеть на месте он не мог, чувствуя гигантскую потребность выплеснуть скопившиеся внутри негативные эмоции, и лучшего способа сделать это, кроме как довести свое тело до максимального физического истощения, джонин не знал. Поэтому, старательно контролируя уровень расходуемой чакры, он стремительно несся в направлении резиденции Хокаге, планируя откровенно поговорить с главой деревни о своем дальнейшем будущем и убедить её в необходимости его перевода на службу в АНБУ. Мужчина был больше чем уверен в отрицательной реакции на свое заявление. Судя по тому, как Генма описал ему происходящее в баре, эта женщина готова поступиться чем угодно, лишь бы привести долгожданного преемника в чувства и, посадив его в кресло Хокаге, со спокойным сердцем отправиться в путешествие, именуемое «отпуском». Какаши прекрасно понимал ее желание, поддерживая всецело. Он бы и сам с удовольствием избежал сей скорбной участи — что в принципе и делал, в надежде что о нём просто забудут и подберут на роль управленца кого-то другого. Однако, старейшины не собирались менять своего решения, и это мужчину безумно раздражало. Политика — это грязно, а Какаши не любил копаться в грязи. Но похоже Цунаде вошла во вкус, смирившись с правилами игры. А значит, он уже давно погряз во всём этом дерьме по самые уши. Правда, мужчина не собирался сдаваться. В конце концов, всё это делалось на благо деревни, дабы оградить её и жителей от упадка — быть Хокаге мог лишь достойный. А Какаши себя таковым не считал. Не после оконченной войны. Не после того, как на его глазах разнёсся по ветру прах лучшего некогда друга, что вновь принес себя в жертву, спасая, закрывая собой, даруя надежду на будущее, пока он, ошалевший, еле-еле держась на ногах, не мог пошевелить и пальцем, чувствуя, как рвется последняя связывающая его с разумным миром нить, а в груди захлёстывается истерикой буря отчаяния. Какаши старался быть честным. Особенно с самим собой. Поэтому свято верил, что со временем бюрократическая верхушка оправится от потери нерадивого кандидата, смирившись, и скоро найдёт другого, более подходящего человека, на роль Хокаге. Когда впереди мелькнула знакомая красная крыша резиденции, мужчина остановился. Икры непривычно ныли, горло жгло, а сердце стучало как сумасшедшее. Только раздражение никуда не ушло. Какаши нахмурился. Он выдохся слишком быстро. Но всё-таки достиг своей цели. Он медленно выдохнул через нос, возвращая размеренное дыхание, и решительно потянул на себя тяжелую дубовую дверь. *** Сегодня Сакуре казалось, что вселенная насмехается над ней. День не задался с самого утра. И неутихающее предчувствие беды только разрасталось, мешая сосредоточиться и разложить в голове скомканные в неразберихе мысли аккуратно по полочкам. Настроение было подло испорчено, и самодовольный взгляд наставницы, что сидя за столом, брезгливо держала плод извращенных мыслей Джирайи в руках, пролистывая страницы, никоим образом не способствовал его улучшению.  — Хорошо… Отличная работа, Сакура, — похвалила ученицу Цунаде и, мягко улыбнувшись, бережно убрала роман в первый попавшийся под руку ящик стола. — Как вы поговорили? До меня дошли некоторые слухи, но хотелось бы услышать и твою версию. Сакура сжалась. Рассказывать подробности вечера совершенно не хотелось, опасаясь разбудить едва-едва стихнувшую бурю эмоций. Воспоминания будоражили, даря беспокойство, путая мысли и ощущения, заставляя смотреть на бывшего учителя другими глазами. Но Цунаде смотрела прямо, казалось, понимая без слов, что смущало девушку. В попытке спрятаться от прозорливого взгляда, Сакура плотно обняла себя обеими руками и грустно вздохнула. В который раз за день девушка глубоко разочаровалась в себе. Стоило вовремя научиться врать.  — Как обычно, шишо… — ответила Сакура, небрежно махнув рукой. Она старалась выглядеть расслабленной, несмотря на завязывающийся в напряжении узлом кишечник. — Вы же его знаете… Он немного не в себе сейчас. Я пыталась показать сенсею, как все мы переживаем за него, и он доступно дал мне понять, что я лезу не в своё дело… Четко и ясно. Думаю, Какаши-сенсей пока не готов к конструктивному диалогу.  — Черт, Сакура, я надеялась, что ты дашь мне хороший, крепкий повод отказать ему в переводе в АНБУ, — проворчала Цунаде, резко поднимаясь с кресла и отходя к окну; указательный и большой пальцы сомкнулись на переносице, с усилием потирая. — Он столько времени заливался похлеще любого портового грузчика… Такой образ жизни рано или поздно, но оставляет свой отпечаток на психике человека, будь то даже непобедимый, закаленный в боях шиноби, — женщина слабо стукнула кулаком по подоконнику и чуть повернулась к ученице, оглядываясь на неё через плечо. — Он знает про книгу?  — Да, — нервно выдохнула Сакура, совсем не ожидая такой реакции от наставницы на своё идеально выполненное задание. По крайней мере, куноичи считала его таковым. — Сегодня ко мне приходил Паккун, один из нинкенов Какаши-сенсея, расспрашивал, но я смогла вывернуться… В чем дело, шишо?  — Все в порядке, — негромко ответила женщина, снова отворачиваясь к унылому пейзажу за окном. Сейчас, когда день был в самом разгаре, и люди спешили по своим делам, суетливо мельтеша по улицам в обе стороны, деревня как никогда напоминала собой муравейник. Сакура переступила с ноги на ногу, лихорадочно соображая, что могла сделать не так, и какого результата ждала от неё наставница. Девушка словно рыба то открывала рот, в попытке сказать хоть слово, то закрывала, сомневаясь в необходимости ответа. Извиниться? Потребовать объяснений? Додумать подходящие ситуации варианты Сакура не успела: в дверь кабинета громко постучали. Петли жалостливо скрипнули и деревянное полотно, поддавшись уговорам настойчивого посетителя, щелкнув замком, услужливо распахнулась, заставив присутствующих в комнате резко обернуться. В миг разучившаяся дышать Сакура оторопело уставилась на спокойно переступившего порог кабинета бывшего сенсея. Он был… нормальным. Таким же как и прежде, разве что волосы находились чуть в большем беспорядке, чем обычно. Но все же она чувствовала исходившее от него напряжение, а так же как дрожали её коленки под тяжестью его жесткого взгляда. Страх плавился в ней, растекаясь ядом по телу, путая мысли, заставляя отточенные годами рефлексы, природные инстинкты и чутье работать по максимуму. Пока, разросшись, не сменился на нечто другое, не менее волнующее воображение — стыд. Сакура вдруг ясно осознала причину своих странных ощущений, что появлялись, стоило мужчине возникнуть поблизости или в мыслях: она боялась не сенсея, а себя. Точнее своих непосредственных реакций на него, реакций тела. Неужели, она находит его…привлекательным?! Нет, Какаши определенно был хорош собой — благо она собственноручно смогла убедиться в этом — и, вне всяких сомнений, мог покорить сердце любой женщины, но… будь на его месте Саске, Сакура легко бы поняла и приняла своё смятение и чувства. Только вот симпатия к Учихе и её нынешние ощущения кардинально разнились. Первая влюбленность была такой яркой и всеобъемлющей, запоминающейся, местами граничила с преклонением. Саске занимал все её мысли, всё её время, все её желания, замечая её стремление быть рядом с ним, но ничего не даруя взамен. Разве что леденящий кровь своим равнодушием и презрением взгляд черных глаз, да необъятное бремя ожидания возможного совместного будущего. Испытываемые же ею в данный момент эмоции были на удивление легки, но волновали ничуть не меньше. Похоже, ей пора наконец разобраться в своих чувствах. ***  — Хокаге-сама, — вежливо поздоровался Какаши, склоняя голову в приветственном кивке. Его голос был хриплым, но спокойным, слова растягивались в привычной ленивой манере. И хотя обращался мужчина к Цунаде, всё его внимание занимала лишь тонкая, стоящая близ стола фигура, в особенности яркие зеленые глаза девушки. Сакура смело смотрела в ответ, замерев, словно каменная статуя. Какаши до сих пор так и не смог воспроизвести в памяти подробности того вечера, припоминая только обрывки фраз. Однако сейчас, когда бывшая ученица стояла на расстоянии пары метров, он вдруг вспомнил многое: срывающийся сквозь слезы и обиду девчачий голос, собственную ярость, силу с которой он толкнул бывшую ученицу на дверь и не заставивший себя ждать тупой звук удара её тела о гнилую деревянную поверхность, тихий вздох боли и клокочущий внутри гнев, а так же мягкий, исходивший от девушки приятный запах и огромные зеленые глаза, полные буквально осязаемого страха и стыдливого смущения. Какаши отвел от Сакуры взгляд, чувствуя как в груди растекается облегчение. Значит, он ничего с ней не сделал.  — Если ты по поводу перевода, Какаши, моё мнение ты знаешь, — строго ответила Пятая, снова отворачиваясь к окну. — Однако, я не могу не предоставить тебе такую возможность. Твоё заявление принято к рассмотрению.  — Рассмотрению? — нахмурился мужчина.  — Да, — Цунаде повернулась, не торопясь направившись к столу. Лишь комфортно расположившись в новом кресле, женщина посмотрела на недовольного джонина. — На днях мы ввели некоторые поправки в действующие ранее правила набора в АНБУ. Сейчас, для того чтобы стать членом элитного отряда требуются не только высокие показатели ведения боя и отличительный уровень физической подготовки. Теперь все претенденты обязаны проходить подробный медосмотр, от результатов которого на пятьдесят процентов зависит итоговое решение комиссии. Благо наша больница позволяет нам провести детальное обследование, так ведь, Сакура?  — А? Д-да, — вздрогнув от неожиданности, Сакура повернулась к наставнице и неуверенно кивнула, та в свою очередь широко улыбнулась, все так же внимательно рассматривая джонина, в голове которого усиленно разрабатывались различные варианты обхода новой инструкции приема. Какаши прекрасно понимал, что Пятая придумала нововведения не просто так. Как не было случайностью и появление бывшей ученицы в баре в ту ночь. Как и… Внезапно пришедшая в голову мысль на секунду ошеломила своей ясностью и простотой. Книга. Мужчина горько усмехнулся. Чёрт, эта женщина оказалась настоящей стервой.  — Так, мне принимать твоё заявление? — поинтересовалась женщина и, выудив из разбросанной по столешнице приличной кучи документов заявление, играючи помахала листом в воздухе. Похоже, сейчас Цунаде была более чем довольна собой. И не собиралась это скрывать.  — Да, — зло выплюнул Какаши, — плетите свои интриги дальше! Он развернулся, собираясь выйти из кабинета, хлопнув дверью.  — Что ты себе позволяешь? — мгновенно завелась Цунаде, поднимаясь из-за стола.  — Это что вы себе позволяете! — обернулся он и тут же перевел взгляд на застывшую девушку: — обе!  — Мне не нужен шиноби, не умеющий себя контролировать! — сквозь зубы процедила Пятая.  — У вас есть шанс легко от меня избавиться, — Какаши кивнул на свое заявление.  — С превеликим удовольствием! — прошипела Цунаде.  — Шишо! — пораженно выдохнула Сакура.  — …Но только после того, как собственноручно поставлю подпись под результатами пройденной медицинской комиссии, — ядовито усмехнувшись, добавила женщина. Какаши не сорвался. Хотя ярость клокотала внутри, черная и горячая. Так он лишь даст лишний повод.  — Раз уж мне придется несколько дней провести в больнице, то может Хокаге-сама поделится со мной литературой, у вас ведь богатая коллекция, — усмехнулся в ответ Какаши.  — Свободны. Оба. — Пятая вновь опустилась в кресло, давая тем самым понять, что разговор окончен. Бросив на Сакуру мимолетный взгляд, мужчина развернулся и незамедлительно покинул кабинет. Решив не терять хорошего шанса извиниться перед бывшим учителем девушка быстро направилась следом, кивнув на прощание наставнице. *** Сакура чувствовала, что будет непросто. Дверь кабинета захлопнулась за ними с коротким глухим щелчком, подорвав былую решимость девушки и отрезав все пути к отступлению. Она просто не знала с чего начать. Бывший сенсей молчал, не сводя с куноичи холодного взгляда.  — Кхм, Какаши-сенсей, — неуверенно начала Сакура, — я… Простите за то, что я тогда Вам наговорила. Мне не стоило упоминать Обито, — она бросила на мужчину пред ней осторожный взгляд. — Это было глупо с моей стороны, ведь я тоже была там и вид…  — Достаточно, — перебил её Какаши, наклоняясь вперед. На этот раз он не хватал её за руки, не прижимался, и она не чувствовала мигом зардевшейся щекой его горячее пьяное дыхание. Но всё же бывший сенсей находился предельно близко, волнуя и пугая одновременно. — Я не ожидал от тебя подобного, Сакура. Мне всегда казалось, что я смело могу положиться на тебя, но, похоже, ошибся. Я не собираюсь играть в ваши с Цунаде игры. Поэтому будь добра, впредь избавь меня от них. В следующую секунду Какаши отстранился и, развернувшись, направился к выходу из резиденции. Сакура уже намеревалась было остановить его, чтобы убедить, доказать. Но не смогла — больно крепко сжимала горло обида. Стерев с ресниц так и не успевшие скатиться по щекам слезы, девушка медленно поплелась по коридору, при этом стараясь держаться от бывшего сенсея как можно дальше, буравя взглядом белобрысый затылок. Чутье не подвело. Все оказалось совсем непросто. ***  — Фух, на входе не протолкнуться, — хохотнул Ширануи, облокачиваясь об порядочно обшарпанную и местами подгнившую барную стойку. Он махнул рукой престарелого вида бармену, а когда тот обратил на джонина своё внимание, кивнул головой на пустые столики. — Срываете кассу, а? Бармен не повел и бровью, молча натирая заметно старой и грязной тряпкой бокал в ожидании заказа.  — Виски, — озвучил свой выбор Генма, показывая старику два пальца, — двойной. Бармен нехотя убрал в столешницу натертый до блеска фужер, накинул на плечо полотенце и, не торопясь, принялся исполнять пожелания клиента. Еще раз усмехнувшись странному виду старика, Ширануи расположился на высоком стуле и повернулся к сидящему по соседству Какаши, который, казалось, даже не заметил образовавшейся компании, равнодушно рассматривая мутное содержимое зажатой в ладони рюмки.  — Слышал, Цунаде ловко бортанула тебя с АНБУ, — сказал Генма, краем глаза наблюдая за нерасторопным барменом. — Может оно и к лучшему, не находишь? Красиво сдохнуть, поверь мне, можно и на обычной, самой простой миссии, — приняв из трясущихся рук старика виски, он повернулся к Какаши и, отсалютовав ему, залпом осушил свой бокал.  — Отвали, Генма, — равнодушно пробормотал Хатаке прежде, чем стянуть маску и последовать заразительному примеру друга, громко хлопнув в конце пустой рюмкой об столешницу. Не сводя с Какаши настороженного взгляда, Ширануи толкнул к старику посуду и поднял вверх руку с двумя оттопыренными пальцами. Бармен кивнул, принявшись лениво исполнять заказ.  — Зря ты так, Хатаке, — покачал головой Генма. — Они хотели как лучше. Особенно Сакура. Вот уж у кого точно не было никаких скрытых мотивов. Девчонка, наверное, сейчас переживает.  — Пройдёт, — буркнул в ответ Какаши.  — Знаешь, будь я на твоем месте, постарался бы сохранить то, что у меня осталось.  — Но ты, блядь, не на моём месте, — зло выплюнул Какаши и, резко поднимаясь с стула, схватил удивленного Ширануи за воротник жилета, подтягивая к себе. Несмотря на то, что его голос был насквозь пропитан гневом, серые глаза смотрели с ледяным спокойствием. — Наличие мертвого напарника за плечами не делает тебя моим лучшим другом. Поэтому, кончай раздавать советы и иди нахрен, Генма. Хатаке разжал пальцы, и ошарашенный его заявлениями Генма, ухнул обратно на стул, едва успев ухватиться за барную стойку во избежание падения. Говорить больше не хотелось. Зато появилось нестерпимое желание вмазать неблагодарному ублюдку по его безэмоциональной роже. Поправив на себе форму, Ширануи достал из кармана горстку монет, небрежно бросил их на столешницу и, буркнув что-то вроде «какой же ты мудак, Хатаке», незамедлительно покинул бар. Какаши сел обратно на стул и повернулся к бару, бросив мимолетный взгляд на разбросанные по стойке деньги. Там с лихвой хватало на двоих. Он не чувствовал вины, скорее горечь, и не понимал, какого черта все от него хотели. Бокалы хлопнули о лакированную поверхность, и мужчина поднял глаза, ловя на себе хмурый взгляд старика-бармена. Впервые за все время. Его глаза были необычного светло-голубого оттенка, будто выцветшие. Он молча подтолкнул к Какаши заказанную выпивку и медленно кивнул.  — Пей, — прохрипел старик и принялся собирать кривоватыми пальцами со стола монеты. При этом его губы продолжали шевелиться, а руки тряслись все сильнее, но больше джонин не услышал от него ни слова. «Проклинает?» — мысленно усмехнулся Какаши, поочередно опрокидывая в себя оба бокала. Ночь была длинной. Алкоголь крепким. И ужасно клонило в сон. Голова мужчины с глухим звуком опустилась на столешницу, и Хатаке захрапел. Тонкие морщинистые губы бармена растянулись в улыбке.