Сорок и один способ побороть отчаяние

— Может быть нам стоит вмешаться? — Хрипит еще не отошедшим ото сна голосом Генма, зарываясь носом в светлые растрепанные волосы. Женщина, покоящаяся в его руках чуть шевельнулась, пожимая плечами. — Не то, чтобы я трус, но… Умирать как-то пока не хочется. Внимательные мужские пальцы медленно очертили окружность пупка, а затем скользнули выше, коснувшись пышной груди. Впервые за долгое время ему не хотелось покидать теплую постель, сбегая в чуть забрезживший за окном рассвет. Это желание непривычно грело в груди, щекоча живот. Мужчина едва слышно фыркнул и ухмыльнулся, подумав о пресловутых бабочках.  — Хорошее настроение? — донесся до него такой же хриплый шепот. Она все-таки услышала.  — Подумал, что я, кажется, влюбился, — весело ответил Генма, прогнозируя бурную реакцию избранницы. И она не заставила себя ждать — Цунаде мгновенно развернулась в его руках, а следом скулу обожгла пощечина. Достаточно слабая, чтобы не сломать ему челюсть. Однако, все же больно. Решившись-таки открыть глаза, он наткнулся на разъяренный взгляд и едва удержался от восхищенного вздоха. Он не мог не восхититься: настолько удивительно сочетался этот взгляд с пунцовым, едва заметным в полумраке комнаты, румянцем на ее щеках.  — На меня не действуют твои стандартные подкаты, Ширануи, — прошипела Цунаде.  — А по-моему вполне, — вновь улыбнулся Генма, косясь взглядом под одеяло.  — Я пока все еще Хокаге — твой непосредственный начальник, — глаза женщины опасно сузились, а в голосе появились стальные нотки. Улыбка мужчины стала еще шире.  — Разве это не добавляет в наши отношения еще больше романтизма.  — У нас нет отношений, — отчеканила Пятая, снова краснея. Ее раздражала дерзость Ширануи. И безумно манила. Дан был другим.  — Как скажете, Хокаге-сама, — шепнул Генма, наклонившись к ее лицу. В этот раз он не стал ждать ответа, страстно сминая ее губы своими, проникая глубже. Ему нравилось, как она реагировала на его прикосновения, ее раскрепощенность. Она честно рассказывала ему о своих желаниях, сама того не замечая, отзываясь всем телом на его ласку. А сейчас так нагло врала. Поэтому, крепко сжимая пальцами женские бедра, он намеревался выбить из Пятой эту дурь. Практически в прямом смысле этого слова. Какаши подождет. У них осталось еще четыре дня. *** Ширануи Генма по своей природе был решительным и храбрым человеком. Ему было незнакомо чувство стеснения, трусости и т.д. Однако, выскальзывая этим утром из-под одеяла, тихо шурша накрахмаленными простынями, он чувствовал страх. Особого рода. Незаметно двигаясь по комнате, собирая по пути разбросанные на полу вещи, он выскользнул в окно, коротко обернувшись напоследок на мирно сопящую в подушку женщину. Чуть прикрыв за собой оконную раму, Генма уместился на небольшом участке покатой крыши, принявшись натягивать форму. Вдалеке стрекотали полуночные сверчки. В животе до сих пор неприятно крутило.  — Захлопнись, — огрызнулся мужчина, прерывая раздавшийся в голове хохот. Райдо всегда был до одури проницателен, понимая причину подобных ощущений. И намного честнее его самого, неспособного принять очевидные вещи. Закончив наконец сборы и повязав на голове бандану, джонин огляделся и спрыгнул вниз. Апартаменты главы деревни находились неподалеку от резиденции. В родовом имении Пятая не жила — чудом устоявшие стены дома были пропитаны былым счастьем, смехом Наваки и беззаботной юностью. До дома Хатаке четыре квартала — достаточно близко, если использовать чакру и срезать по крышам. Другого выхода нет — подумал мужчина, оправдываясь перед фыркающим в голове Райдо. Он не сомневался в Хатаке. Однако, сейчас, по причине некоторых обстоятельств, он не мог рисковать возможным благоприятным исходом. Действовать за спиной у женщины, обладающей известным на все Скрытые деревни вспыльчивым нравом, было страшно. А еще страшнее было оставлять ее одну в теплой постели. До восхода солнца было еще прилично, а потому Генма решил не терять зря времени, двинувшись по крышам. В груди тлела сомнительная надежда вернуться к Пятой до рассвета. Он совершенно не знал, что собирается сказать Хатаке, и как можно объяснить весь этот дурдом, что они натворили с Цунаде, но более полагаться на друга он не мог — пусть тот и начал делать короткие сдвиги в сторону их спасения. Чересчур короткие. * Он был уже совсем рядом с домом Какаши, когда заметил совсем рядом знакомую чакру — и он был не один. Моментально затормозив у самого края крыши, Генма развернулся на пятках и махнул в сторону своей цели. Район был ему смутно знаком, в особенности невысокий дом, у подъезда которого он и нашел товарища, затаившись на крыше. И его бывшую ученицу.  — Черт, — удивленно выдохнул Ширануи под протяжные присвистывания Райдо, русые брови взлетели вверх. *** В темной прихожей раздался короткий хлопок. Лишь очутившись в родных стенах, Какаши смог вздохнуть. Навалившись спиной на стену, он беззвучно чертыхнулся, а затем приложился затылком о холодное бетонное перекрытие. Несколько раз. Он бы с радостью сейчас провалился под землю, если б мог. Но самое ужасное из всей произошедшей минуту назад ситуации было отнюдь не то, что он вообще позволил этому случиться, а тот факт, что всякое чувство ненависти к самому себе с лихвой перекрывалось чувством неутолимого желания и довольства. Ему хотелось еще. Ещё раз ощутить вкус ее губ. Еще раз увидеть, как в безмолвном согласии она прикрывает глаза, и трепещут ресницы. Ее разрумянившиеся от смущения щеки. Сейчас, здесь — в темноте своей квартиры — он, снедаемый противоречиями, мог бы и дальше снова и снова прокручивать в голове их первый поцелуй, наслаждаясь. Если бы не одно, затаившееся в его гостиной но. Какаши выпрямился и прищурился. Это был не Паккун или кто-то из своры, а значит не могло быть правдой. К нему в дом никто не мог пробраться и остаться незамеченным ранее. При условии, конечно, что этот «кто-то» не смог неким непостижимым образом преодолеть временную петлю. Какаши сделал осторожный шаг вперед, и вновь замер, прислушиваясь к ощущениям. Чакра казалась ему знакомой. Настолько, что он практически чувствовал на языке вкус и холод металла. Это было невероятно. Протянув к стене руку, джонин щелкнул выключателем, и гостиная озарилась светом.  — Йо! — Восседающий на диване Ширануи Генма поднял вверх два пальца и улыбнулся. Сенбон, противно скребнув по зубам, перекатился в его рту. Это не могло быть правдой. Какаши сделал еще один напряженный шаг вперед. Воздуха в груди не хватало, сердце оглушительно стучало, ломясь в ребра. И лишь спустя несколько плавных вдохов и выдохов в его голове прояснело, мысли утихли, и происходящий бардак начал приобретать очертания. Словно пирамида, события выстраивались перед его глазами, пока не сошлись на самой верхушке — инициаторе сего аттракциона. Генма усмехнулся, заметив, как изменился взгляд товарища, став рассудительно-безэмоциональным. Холодным. Так он смотрел на врагов в пылу битвы. В этом взгляде прослеживались багряные годы службы в АНБУ и черный блеск Монумента Памяти. Какаши был зол, а идти на попятную поздно.  — Прежде, чем заехать мне по морде, выслушай, — Ширануи выпрямился на диване, поднимая перед собой обе руки. Стыдно признаться, но как бы он ни верил в их с Хатаке дружбу, поджилки тряслись. Будь он на его месте, убил бы себя.  — У тебя есть две минуты, чтобы рассказать мне всё, — прорычал Какаши, сжимая кулаки. — И советую сделать это так, чтобы у меня не осталось к тебе вопросов. Генма нервно сглотнул. Он знал, как хорошо его друг умел добиваться правды.  — Я не собираюсь оправдываться. Это было глупой затеей, и как выяснилось достаточно рискованной, — осторожно начал Ширануи. Он оперся локтями о колени, сцепив пальцы в замок, и глубоко вздохнул, словно собираясь с мыслями. — Это была моя идея. Когда я пришел с ней к Пятой, в надежде на благословение, то и не рассчитывал на поддержку. Накануне ты подал заявку в АНБУ… Может, конечно, сочтешь меня сентиментальным, но я просто испугался, — джонин прокашлялся, а потом грустно усмехнулся. — Кхм… На самом деле, не я один. Цунаде наизусть знает твою мед.карту — мне даже не пришлось уговаривать её. А еще этот взгляд. Когда Сакура узнала, что ты возвращаешься в элиту… Какаши потупил взгляд:  — Продолжай.  — Старик-бармен… ты наверняка понял, что с ним не все так просто. Он не шиноби, но знает несколько временных техник, достаточно мощных. Я уговорил его помочь нам, — Генма протяжно выдохнул, переводя дух. — Временная петля, в которой мы находимся, длится сорок одни сутки. День повторяется раз от разу, пока не произойдет излом. Что такое излом и как он может произойти, я не имею представления. Все, что я знаю — если по итогу сорок первого дня ничего не произойдет, то нам всем конец. Как сказал дед, время беспощадно к нарушителям его течения, — он поднял взгляд на Какаши, и закончил. — Осталось четыре дня.  — Вставай, — отворачиваясь от друга, выплюнул Какаши.  — Поделом, — вздохнув, пожал плечами Генма. Он поднялся с дивана, расставляя руки в стороны, и зажмурился, приготовившись к удару.  — Я не собираюсь тебя бить, — все так же не смотря на товарища, сказал Какаши. — Мне нужно навестить кое-кого, и ты пойдешь со мной. Ширануи распахнул глаза, впиваясь удивленным взглядом в спину друга. Все прошло куда лучше, нежели он ожидал. В груди медленно начала расползаться теплая надежда на светлое будущее.  — Хатаке…  — Однако, прежде… — обернулся на него Какаши. Его брови сошлись на переносице, а в голосе промелькнула тревога. — Сакура… Она тоже в петле?  — Нет, — мгновенно отреагировал Генма, — только я и Цунаде.  — Хорошо. С какого момента идет отсчет?  — Четыре утра. Бросив короткий взгляд на настенные часы, стрелки которых указывали на половину пятого, Какаши начал складывать печати. Появившийся в темной комнате мопс выглядел сонным и крайне недовольным.  — Босс? — Паккун и не собирался скрывать своего состояния и открыто зевнул во всю пасть. — Я еще ничего не нашел.  — Мне нужно чтобы весь завтрашний день ты следил за Сакурой. Куда бы она ни пошла — ты следом. И постарайся остаться незамеченным, — быстро распорядился Какаши и, дождавшись угрюмого «есть, босс», вновь повернулся к Генме — тот старательно прикрывал рукой разыгравшуюся зевоту. — Пойдем.  — Кстати, насчет Сакуры… — заискивающе начал Ширануи, когда они вышли за дверь. Его губы при этом против воли растянулись в ехидной улыбке. — Я тут гулял по крышам, и…  — Не сейчас, — грубо оборвал его Какаши, догадываясь, свидетелем чего мог явиться друг.  — Как скажешь, — моментально стушевался он, а улыбка стала шире. Джонины сорвались с места. *** Пустошь, посреди которой располагался бар, встретила их мрачной тишиной. Поддавшись немому напору Ширануи, дверь распахнулась, пропуская джонинов внутрь. В помещении было темно и затхло, лишь из приоткрытой двери за барной стойкой, ведшей в небольшую каморку, мелькали слабые отблески лампы. И тени. Не медля более не секунды, Какаши направился прямиком туда. Генма шел следом. — Проходите, Какаши-сан, — донесся из каморки хриплый старческий голос. Какаши протянул руку к ветхому деревянному полотну и толкнул. Комната была маленькой — в ней едва ли помещались скромный круглый столик и стул, на котором и восседал старик. Ничего больше. Под высоким потолком висела старая, грязная лампочка, что с трудом освещала и так крохотное помещение, делая его еще меньше. Кадзуо громко вздохнул и закашлялся. Воздух с протяжным свистом проникал в легкие, а потом надрывно вырывался наружу тяжелым рвотно подобным звуком. Когда приступ прекратился, мужчина поднял взгляд на ранних гостей и улыбнулся. — Я рад видеть тебя в здравии, — кивнул он, оглядев Какаши с головы до ног. — Хотел бы ответить тем же, — холодно ответил джонин. — Я искал тебя… — Что ж, нашел, — хрипя, рассмеялся Кадзуо. Он перевел лукавый взгляд на прислонившегося к стене Генму, а потом обратно на стоящего перед столом мужчину. — Я не прятался, просто ты плохо искал. — Как нам выбраться из петли? — Прямо спросил Какаши. Его тон был спокоен, как и взгляд. Однако каждый мускул в его теле был натянут, как струна, словно в ожидании атаки. — Рассказывай. Старик рассмеялся сильнее, вызывая тем самым новый приступ кашля. Стараясь успокоить раздраженную гортань, он достал из-под стола стеклянную бутылку и стакан. Сполоснув горло, он уже не смеялся, но на его губах все еще играла странная улыбка. Дикая и пугающая. — Разве друг не поделился с тобой? — проскрежетал он. — Излом. — Что это? — нахмурился Какаши. — Мы не одиноки в этом мире. И время устроено таким образом, что для каждого оно течет по-разному, — Кадзуо перевел дух, отхлебнув из вновь наполненного стакана, и продолжил. — Если два потока пересекаются, возникает излом. — И как нам его создать? — нетерпеливо подтолкнул его джонин. — Я понял, — подал из угла голос Генма. — Пошли, у меня есть идея. Какаши поднял вверх руку, призывая друга к молчанию. — Ты можешь это прекратить? — продолжил он. — Нет, — помотал головой старик. — Я уже сказал тебе как-то — разберись в своих голове и сердце. — Уже разобрался, — выдавил Какаши, стараясь успокоиться. Кадзуо говорил слишком очевидные вещи. — Или запутался еще больше? Стоящий у двери Генма моментально притих. Он буквально видел, как дернулись плечи товарища. Любопытство сжирало его изнутри, требуя подробностей, но мужчина старался не пошевелить и мускулом, прислушиваясь. Но Какаши молчал. Ширануи не удивила проницательность старика, тот был словно не от мира сего, однако реакция друга на его слова… Была новой — слишком открытой для сдержанного Хатаке. — Нет, — наконец ответил он, его голос был чуть хриплым, но спокойным. — Разобрался. Старик улыбнулся. А Генма протянул вперед руку и дернул Какаши за рукав кофты, намекая, что больше они из него ничего не вытянут. * — Хатаке? — выдохнул Генма, когда они вышли в прохладу раннего утра, и протянул товарищу раскрытую, порядком помятую пачку сигарет. Какаши мельком глянул на предложенный дар и отвернулся. Генма пожал плечами, пробурчав что-то себе под нос, а потом присел на бетонное крыльцо бара и, прикурив, затянулся. За горизонтом забрезжил рассвет.  — Что дальше? — поинтересовался Ширануи, выдыхая серый дым.  — У тебя же была идея, разве нет? — Бровь Какаши скептически выгнулась.  — Думал, ты меня не слышал, — еще один протяжный выдох. — Почему бы тебе не расположить ее к себе? Какаши обернулся:  — О ком ты?  — Так странно. Месяц назад ты наверняка даже не думал об этом, — карие глаза жадно искали на полуприкрытом маской лице намек на какие-либо эмоции. — Или же…? — Генма прищурился, ожидая ответа. Но Хатаке молчал. В отличие от Райдо, который, казалось, видел чуть больше. Усопший товарищ вот уже как десять минут кричал во всю свою глотку, как заметен был его ясному взгляду, пылающий в глазах Какаши огонь по отношению к своей бывшей ученице. И что лишь стальная, годами выдрессированная выдержка и гигантское самообладание, а так же сковавшее его, словно цепями, прошлое никогда не позволят мужчине посягнуть на чистоту девчонки. Какими бы искренними и сильными ни были его чувства. А еще Райдо помнил, как тепло Хатаке заботился о Сакуре во время войны, как отчаянно подставлялся под удар, защищая ее от атаки врага, и как сильно дрожали его пальцы, когда крепкая мужская ладонь с нежностью ложилась на розовую макушку девушки, когда она латала его раны в мед.палатке.  — Не думал, — холодно ответил Какаши.  — А стоило бы, — выплюнул Генма, туша о ступеньку окурок. Его злило упрямство товарища. Поднявшись, он подошел ближе к Хатаке, встав прямо перед ним — нос к носу. — Чего ты боишься, а? Общественного мнения? Или же, что она отвергнет тебя? — он понизил голос до шепота. — Несколько часов назад ты засовывал свой язык ей в рот, и она отвечала тебе взаимностью, так что сейчас изменилось? На сей раз реакция Какаши носила молниеносный характер. Схватив друга за грудки и встряхнув разок, он буквально прорычал ему в лицо:  — Следи за своим языком.  — Давай, злись, — в тон ему ответил Генма. — Потом спасибо скажешь!  — Спасибо за что? — задохнулся Какаши. — За то, что пытаетесь подпихнуть под меня мою же ученицу? — Рывок. — За то, что заставили прожить целый месяц в одном и том же дне? — Рывок. — Я не просил никого вмешиваться. Это моя жизнь, и с Сакурой я разберусь сам.  — Наконец-то, — улыбнулся Ширануи. — Наконец-то. Теперь можешь и по морде мне дать, — и рассмеялся. Какаши помотал головой и разжал руки, отпуская товарища. Сложив печать одной рукой, он испарился под смешанные со смехом возмущения Генмы.  — Эй, ты куда? — и также сложил печать.