Paint it black

Белоручка сроду не была красавицей, а над щелью между передними зубами парни подчас и вовсе смеялись. Но пальцы у Белоручки были — словно у аристократки какой: запястья — тонкие, с изящно выступающей косточкой, ногти — округлые, розовые. Один купец, расхваливая ее руки, сравнивал нежность кожи с дорогими тканями, которые перевозил — потом, правда, все слова позабыл, когда насиловал ее на сеновале. Белоручка нащупала в сухой траве рукоять серпа. Пальцы не дрожали ни когда она одним движением ловко отсекла ему руку по локоть, ни когда пыталась спрятать труп в душистом сене. Ума у Белоручки было поменьше, чем ловкости, но когда в деревне начался переполох, она уже шагала на восток. Думала прийти в другую деревеньку, но издали почуяла запах огня — а вскоре услышала крики, сливающиеся в нестройный вой, песню, марш. Ума у Белоручки было поменьше, чем храбрости. Она пошла вперед. Со временем у Белоручки появилась своя палатка, на одну — и довольно просторная. Откидывая полог, Белоручка видела трупы мятежников, насаженные на колья и обклеванные птицами. Ей нравилось. Иногда она говорила с Голосами Нерата; порой слушала его бормотание, порой — истории из цветных книжек, которые ему приносили. Белоручка не боялась его — все знали, что Голоса поглощает только тех, кого считает необыкновенным, а Белоручка была такой же, как еще сотня баб в Хоре. — Где она? — спросил Голоса Нерата, когда Белоручка, отвесив ему небрежный поклон, вошла в шатер. — Мы желаем видеть ее немедленно, мы не можем ждать. Она — это Вершительница, шустрая на язык и подраться не дура. Болтали, она была из знати и специально обучалась говорить, но в лагере себя вела, как любой другой хорист — без роду без племени. Белоручка шмыгнула носом. — От разведки пока ничего не слышно. — Значит, пошлите больше разведчиков! — потребовал Архонт. — Мы не желаем потерять ее, и если это случится, ничто, никакие жертвы... Его голос возвысился, наполняя весь шатер — и вдруг оборвался, как нитка в веретене. Белоручка аккуратно отступила к выходу из шатра. — Останься! — резко окликнул Голоса. — Он слишком медлит, почему он так медлит, нам стоит заменить его... Снаружи послышался шум. Белоручка различила пронзительный визг Пятого Глаза, требующего не соваться. Потом полог резко откинули, и в шатер ввалились трое: сам Глаз, Фуга и девка, в которой Белоручка лишь со второго взгляда признала Вершительницу. Морда у нее была вся в крови, и она висела на Фуге, едва переставляя ноги. Пятый Глаз суетился, как нянька, смешно причитая. Фуга встревоженно сопела. — Дитя... — прошелестел Голоса. Он замер на мгновение, а потом взорвался гневом: — Постель, тупицы! Медленно, медленно, медленно! Медленно двигаетесь, медленно думаете! Белоручка кинулась помочь, и втроем они уложили тихо застонавшую Вершительницу на походную койку, застеленную чем-то мягким и гладким. Белоручка убрала с лица Вершительницы ком слипшихся от крови волос и обнаружила на месте глаза темную ямку. Что ж, видала она и похуже. — Помирает? — хрипло спросила Фуга. — Я поняла, что плохо дело, как глаз вытек, а она не отвечала на то, что я... Ее пришлось долго тащить, Баррик нес, но пролезть в шатер ему было сложно, и... — Мы позаботимся о тебе, — сказал Голоса. Фуга замолчала. — Наша милая Вершительница, нам следовало бы разозлиться на тебя за то, как неосторожно ты обходишься с даром своей хрупкой жизни, но... мы в замешательстве. Он замер на несколько мгновений посреди шатра. Вершительница тяжело дышала, как умирающая. Голоса Нерата снял одну перчатку, и зеленый дым засочился из пустого доспеха, скользнул к телу Вершительницы, обласкал ее лицо и ребра. Сипение из ее дыхания исчезло. Фуга широко улыбнулась. — Уходите, — велел Голоса; лик одной из масок повернулся к Белоручке. — Не ты. Ты будешь нам нужна. Белоручка вышла из шатра, шатаясь. Лицо ее было мокрым от крови, к горлу липким комом подступала рвота. Но, по крайней мере, он оставил Белоручке ее прекрасные руки.