Ни слова о любви

Утром его пробудил жгучий укус, замаскированный под поцелуй в плечо. Двинуться не получалось, плющ надежно стягивал запястья и лодыжки, растянув его косым крестом как жертву в пыточной. Он тихо зарычал, нехотя, но с интересом открывая глаза. За окном было светло: похоже, в постели они провалялись изрядно. Слуги, наверное, решили, что Повелитель из покоев сбежал, вернувшись к старой традиции игнорирования завтрака. – Я думал, ты умеешь только дразниться, – голос после сна был сиплым. – Нет... Не только... Дальше последовал еще один поцелуй, уже в губы, сопровождаемый легким укусом. Ирмелин не хотел слишком сильно поранить темного эльфа. Лараэн медленно пробуждался. Целоваться было горячо. Так и хотелось стукнуть безобразника об стенку и посоревноваться в том, кто здесь яростнее и кровожадней. Если бы только он мог двигаться, а не только слабо ерзать. Ирмелин запечатлел на груди и животе Лараэна еще несколько поцелуев, через которые словно хотел выпить душу. Легкая саднящая боль смешивалась с щекоткой и возбуждением, и впалый живот, казалось, прижался к позвоночнику. А потом плющ выставил его в коридор, голого и возбужденного, сверху полетела одежда. – Задаток, – проинформировал Ирмелин, захлопнув дверь. Из коридора раздался искренний и чистый смех. Чего-то такого, будем честны, Лараэн и ожидал, но не ожидал такой вопиющей непосредственности. В любом случае, следовало приниматься за работу. И, желательно, одеться до того, как кто-нибудь лишний заметит узор из свежих синяков. День покатился своим обычным чередом: известия с границ леса неслись потоком, интерес к ним Повелителя оценили. Пока что все было тихо, лесные стражи понесли потери, люди были изрядно потрепаны и отступили. Из столицы людей пока что вестей не было, впрочем, вряд ли Арвис так быстро доберется до короля. Аристократия все еще пребывала в уверенности насчет будущей войны и ее особо пылкая половина, фигурально выражаясь, начала точить мечи по углам. Один Дом даже пришел презентовать новую боевую методику – надо сказать, весьма впечатляющую. Подготовка к фестивалю шла своим чередом. За мыслями о предстоящих конфликтах о празднике было легко забыть, но, тем не менее, дворец кишел эльфами, носящимися туда-сюда, сверяющими списки, принимающими продукцию, измеряющими главный зал, холл, парадное крыльцо. На главных улицах уже начинали развешивать украшения, зная, как быстро может пролететь время, и даже Верховную служительницу Двух Лун можно было изредка увидеть в городе. Народ постепенно оживлялся, резко контрастируя с тем, как Лараэн видел будущее. Он видел его темным, почти беспросветным: не для себя, для всех. Вынужденно отложенный конфликт с людьми через много лет грозил обернуться либо ужасающим союзом, перекраивающим, переплавляющим культуру обеих рас в нечто новое (все, как ты хотел, Ирмелин?), либо не менее ужасающей катастрофой. Захват светлых лесов обещал восстания, бунты, возможно, гражданские войны, борьбу за независимость и тяжелое, мучительное изменение сознания светлых. И на фоне всего этого разворачивался праздник: национальный и личный, глубоко интимный, связанный со слегка побаливающим плечом. И как все это разруливать, Лараэн пока что не знал. Закрыть их земли, отделившись от земель людей и уйдя в свой собственный мир? Истребить короткоживущих? Нет… Они размножались, как паразиты в крупах. Последствия любого решения предугадать было решительно невозможно. «Проблемы решать по мере их поступления», – поговаривали иногда во дворце, да и много где, в общем-то. Такая это была верная и, вместе с тем, печальная фраза. Ничего другого не оставалось. Пока что у них праздник. Нужно заниматься им... Вечером в саду были видны звезды, казалось, все до единой. Звезды, между которыми неровными огрызками левитировали луны, едва вступившие в свой третий цикл. Третьим циклом называлось редкое явление, когда обе луны росли синхронно и набирали полную силу в один день. Первая, большая луна Шитс, начинала расти намного раньше, столь велики были ее циклы. Малая же, вторая луна Литс, всего несколько дней назад пережила новолуние и теперь стремительно равнялась со старшей сестрой. Даже неполных, их свет заливал собой садовые дорожки и мягко отражался от травы, листьев и светло-каштановой косы, раскинутой по земле. Ирмелин сидел у розового куста и любовался небом, вернее, красивыми пятнами на нем. Судя по тому, как зашелестел было плющ при приближении Лараэна, его не узнали. Лишь потом, когда Ирмелин опознал запах... – Паж сказал, что ты здесь. На всех сначала бросаешься, а потом разбираешься? – Лараэн присел рядом, любуясь таким идеальным и таким необычным профилем, освещенным лунами. – Ничего нового на сегодня, сплошная скука. Ты изучил дворец? – Да, на всех темных эльфов, кроме лекаря, его я выучил, – Ирмелин продолжал смотреть на небо. – Дворец изучил... Интересно у вас тут все с лунами, красиво. – Странная стратегия для земель, где никого другого не живет. В горах все видно по-другому, да? В городе скоро будет праздник. Ирмелин улыбнулся. – Люблю праздники. Все такие красивые и радостные. – Верно, – улыбка на его лице смотрелась прекрасно, так же прекрасно, как злоба, и Лараэн, не выдержав, тоже слегка улыбнулся. – Расскажи про свои праздники. – У нас есть праздник осени, когда собираются плоды, разводятся костры. Мы пьем и голыми танцуем под ночным небом. – Звучит достаточно эротично. Понимаю, почему из этого не делают международного мероприятия… – Мы так провожаем осень, – усмехнулся светлый эльф. – Одно другому не мешает. К утру должны принести одежду на первое время, а через несколько дней – небольшой гардероб. То, что у тебя сейчас, слишком выделяется… Хотя не то чтобы мне не нравилось. – А внешне я выделяюсь не слишком сильно? – Слишком, но с этим я не могу и не хочу ничего делать. Ирмелин нашел его руку, погладил кисть кончиками пальцев, затем снова убрал ладонь. Лараэн вновь заинтересованно склонил голову набок. Луны, звезды, зелень, ночь – это немного походило на свидание, если забыть на секунду об их единодушно извращенных представлениях о… как бы это назвать… любви? Нет, любовью это называть было бы чересчур громко, да и рано, их отношения все еще не достигли той степени близости. Тогда, возможно, страсти? Одержимости? Но даже в этом Лараэн не был уверен. Драконья кровь – да, это было возможно. Но, какая бы игра сейчас не велась, он не был до конца уверен в ее искренности. В конце концов, ему просто это нравилось. – Я слышал, твои придворные ропщут на недостаток средств, – Ирмелин подобрал косу, положив ее на колени. – Им всегда мало, ты же знаешь. Ах, у нас такие планы, такие далекоидущие планы, нам нужна ваша казна, Повелитель! Желательно – вся! – Лараэн заговорил тонким голосочком, пародируя особо надоедливую знать. – Знаю я эти планы: здесь перестроить фонтан, здесь заменить гобелены на новые, из более дорогой ткани, тут заказать художнику гигантское полотно для жены, так сказать, на личные расходы, а еще отреставрировать левое крыло поместья, затем перепроложить садовые дорожки и сшить новую форму на всю прислугу, потому что эта устарела и вышла из моды. После чего, разумеется, устроить званый вечер, где Его Величество внимательно выслушает пожелания каждого. Например, по поводу того, что налоги следовало бы переложить только на низшие слои населения, им и так хорошо живется. Словом, все на благо государства. Да только пока они шьют служанкам юбки покороче и балуют жен искусством, в городе нужно заменить участки канализации, на запад отправить партию продовольствия по сниженным ценам, армию перевооружить, военную подготовку пересмотреть, организовать фестиваль и ярмарку, и ни на секунду не забывать, что бунт начинается с низов и, стоит передавить с налогами, как поползут недовольства… – он устало опустил голову на колени Ирмелину, надеясь, что тот не скинет ее тотчас же на землю. – Впрочем, чего я тебе жалуюсь. Уже много лет так: не одно, так другое. – Просто отними у них на нужды королевства все, что возможно. У меня никто не ропщет, после того, как парочка особо неуемных отправилась на эшафот за подрыв экономики государства. Мигом поняли, что у них очень скромные запросы. А если вдруг перестанут стесняться, так я и повесить могу. Ирмелин его голову скинуть не пытался, наоборот, запустил руку в волосы Лараэна и принялся массировать кожу. По затылку и вниз тут же пошли мурашки. – До меня доходили слухи. Довольно много, если честно. Но все равно не мог представить, что ты такой зверь. До сих пор все, что они делают – это просят и выматывают мне нервы, и снова просят. Но когда нужно, делают все так, как скажу я. Мои нервы не стоят этих жизней. Душевного спокойствия Повелителю в любом случае не видать. – Я не зверствовал, просто доступно пояснил, что будет, если требовать с Владыки слишком много и слишком нагло. К тому же, моя казна пополняется исключительно за счет налогов, которые платят простолюдины, а чтобы они платили в срок, я должен тратить деньги на дороги для торговцев, укрепление границ, постройку домов в разрушенных непогодой деревнях и мостовые в городах. Мне просто некогда выслушивать нытье аристократии. Между прочим, когда они поняли, что я вполне могу оборвать их жизни, они чудом нашли у себя запасы золота, на которое живут весьма безбедно. – Чувствую себя ангелом. Это из людских религиозных сказок, знаешь? Волшебные создания, оберегающие каждого человека. Крылатые люди или дети с белым оперением. Они очень хороши в скульптуре… – Лараэн ловко ушел от темы, вполне искренне надеясь заинтересовать Ирмелина человеческой культурой. – Звучит занятно, – оценил тот. – А какие крылья? – Два больших птичьих крыла с огромным размахом и длинными острыми перьями. Белоснежных и непорочных крыла. Ангелы – божьи посланники. Они хранят людей от грехов, насколько могут, конечно. Довольно странная религия, если честно, признающая только одного бога. Но интересная. – Да, люди вообще странные. Но они умеют создавать красивые вещи, этого не отнять. Белые крылья - это весьма симпатично. Лараэн повернул голову, чтобы тоже смотреть на небо. Звезды, созвездия. Казалось, они звенели, перекликаясь с мерным стрекотом насекомых. – И еще… колокола. Ты когда-нибудь слышал, как звучат колокола? Они вешают их на вершинах высоких башен и бьют утром и вечером, возвещая о службе в храме… церкви. Гулкий, невероятно громкий звук, слышимый по всему городу и забирающийся в грудную клетку. – Да, однажды слышал. Это очень величественно, особенно, если стоять на площади, – Ирмелин усмехнулся. – Тебе настолько нравится этот тяжелый звон? – Настолько и, может быть, еще больше. Будь я глупым, молодым и ничем никому не обязанным, обязательно сбежал бы в людской город. Здесь колокола не прижились. Ирмелин выпутал руку из его волос, потер глаза ладонью, поморгал. – Похоже, тебе нравятся люди. – Нравятся… – Лараэн задумчиво проводил его руку взглядом, всем телом ощущая какую-то пропажу. – Не то чтобы нравятся. В них есть что-то неуловимо притягательное. Разумеется, не настолько, чтобы идти на полноценный контакт. Всего лишь… нечто, чего не хватает нам. Тебе и мне, нашим народам. Некая… открытость, готовность внимать, впитывать. Понимаешь, о чем я говорю? Есть эльфы, которые прожили там по несколько лет, изучая людей. Различий не так много, как может показаться, но их жизнь совсем другая. – Грязные города, потоки помоев на улицах, нищета и бедность, вонь мочи во дворцах королей... Да, я рад, что мы так не живем. Лараэн тихо фыркнул. – Только не говори, что у тебя во всем королевстве благоухало, как в розовом саду. – Конечно, – слегка удивился Ирмелин. – Что сложного в обычном отводе... всего из дворца? – Мир на дворце не заканчивается. – Что сложного в пользовании водой и мылом, в магии в конце концов? Поддерживать чистоту не так уж и сложно. А ты видел, где живут люди? Каменные коробки, похожие на темницы, нет жизни, духота и скученность. Разве что строят красивые соборы... – Вот потому-то у вас, светлых, и неспокойно на границах. До сих пор достоверно неизвестно, способны ли они использовать магию. И если да, то это большая редкость для человека. Вся эта грязь, этот ужас – не оттого, что им нравится такая жизнь. Они по-другому пока не умеют, слишком спешат. Их век короче нашего, болезни проходят тяжелее – люди мрут, как мухи, и размножаются, размножаются, размножаются. Рожают, чтобы прокормить семью, умирают и так по бесконечному кругу… Но возьми это в разрезе – и придешь в ужас от того, какой путь они прошли со своей невероятной скоростью. Мы несколько тысячелетий тухнем здесь, на одном и том же месте, с одними и теми же взглядами – и вот, новая раса, пришедшая на эти земли, вдруг начинает цвести во много раз быстрее. Сегодня их улицы заполнены грязью и смердящими трупами, а завтра они изобретут повозки, которые будут двигаться без лошадей и магии, – он вздохнул и слегка усмехнулся: – Боюсь представить, что же думаешь о стране, большая часть которой находится под землей, если называешь их хлипкие дома темницами. – Лучше не спрашивай, – отозвался Ирмелин. – Что ж, мы всегда успеем уйти… Вернее, мои бывшие подданные всегда успеют. Если хорошо попросишь, может быть, кто-то из магов поделится с тобой секретом, как уйти из мира вслед за драконами. – За драконами… Уйти куда? – В иные миры, Лараэн, в миры, где нет людей, где царит изначальный покой. – …до поры, до времени. Я бы не жалел, если бы прогресс дошел и до нас. Это нечто, чего мы еще не видели. Если дверь всегда открыта, то и уходить не хочется. – Может быть, однажды он и дойдет, – рассмеялся Ирмелин. – Я буду ждать. Лараэн поднял голову с чужих колен и уставился в золотые-презолотые глаза. Такого теплого, медового оттенка. Такого вкусного, съедобного и светлого, можно сказать, душевно светлого, как звезды… …поцелуй случился как бы случайно. Вот они сверлят друг друга голодными взглядами, как будто небо располагает к каннибализму, а вот уже Лараэн мнет его губы, кусается, разрывая тонкую багряную корку, оставшуюся после вчерашнего. Вкус свежей крови во рту взбудоражил и возмутил: поцелуй разорвался, Ирмелин упал спиной на землю, и Лараэн улыбнулся хищно, как только мог. Кровь, оставшаяся на зубах, превратила улыбку в кошмар. Ирмелин издал звук, больше похожий на рычание, чем на стон, после чего одеяния Лараэна затрещали, раздираемые даже не по швам. Лунный свет на темной коже заплясал, как искры белого огня. Лараэн успел выхватить любимый клинок, прежде чем и одежда, и пояс с оружием отправились в ближайшие кусты – это был кинжал из лучшей стали, с крепкой, удобной рукояткой, никогда не скользящей в ладони и не украшенной ни единым проклятым блестящим камушком. Надежная и практичная вещь. Лезвие уперлось в шею, кончиком прямо под подбородком – одно движение, и войдет прямо в мозг – а затем скользнуло ниже. Зачем магия, нежность или, наоборот, небрежность, когда одежду можно аккуратно разрезать, оставив на коже пару царапин? «К утру портной пришлет что-нибудь получше», – думать не хотелось, кровь бурлила. Золотистая ткань упала комом рядом, особенно далеко Ирмелин ее отбрасывать не стал. Он в лунном свете слегка светился, как бледный опал. Запястье темного эльфа сдавили, заставив выпустить клинок, перепорхнувший в руку Ирмелина. Лезвие зачертило по груди темного эльфа беспорядочные узоры, в воздухе отчетливо запахло кровью. – Совершенство, – решил Ирмелин, роняя кинжал в траву. Язык, скользящий по глубоким порезам, был горячим и слегка шероховатым, наследие неэльфийской крови. Он бередил края ран, посылая по телу крупную дрожь, и сводил с ума. Лараэн впился в плечи этого, тьма его забери, дракона, и они покатились по траве куда-то вбок, пока он, наконец, снова не оказался наверху и снова с клинком, кажется, вросшим в пальцы. От ключиц до самого паха длинная царапина, пересекая другие раны и заставляя вздрагивать сильнее и чаще, перешла на другое тело и уже по светлой коже двинулась вверх до солнечного сплетения. Язык тела, язык боли, язык… крови. Ты это я, я это ты, сплетение сознаний на уровне высшем, неосязаемом. Он наклонился к самому уху, укусил до крови, до боли, и прошептал: – Возьми меня, – как будто раскрыл тайну существования мира. Ирмелин не стал удивляться просьбе, это словно было для него вполне ожидаемым. Горячая от их тел трава приняла в объятия Лараэна, кинжал куда-то исчез словно бы сам собой. А в широко раскрытых, теперь совершенно «слепых» глазах Ирмелина можно было увидеть себя как в драгоценных зеркалах: распаленного, окровавленного, готового принять любовника. Ирмелин вошел в него резко и болезненно, но на фоне всей прочей боли это просто терялось; и сам Лараэн терялся – в бездонных глазах, только что золотых, теперь будто черных, и в крови, оплетавшей их, подобно тысячам металлических нитей. Ирмелин двигался быстро, они оба дышали громко, с каким-то надрывом, почти в унисон. В какой-то момент рука зацепилась за драгоценную косу и ей Лараэн оплел его шею, душа, убивая, спасая и управляя, как поводьями управляют лошадью. Душа другого, он задыхался сам. Ноги обхватывали бедра, тело тряслось, как лодка в шторме, свободная рука размазывала кровь по телам, смешивая ее в одно. А потом были всполохи огня, внутри и снаружи, почти осязаемые, сжигающие их обоих дотла, чтобы затем смениться обжигающей прохладой ночи. Ирмелин рухнул на него почти без сознания, распластался, прижимая собой к острой траве. Коса упала следом, словно раскаленный металл, обожгла плечо. Как показалось. Лараэн протянул трясущуюся руку в небо, закрывающимися глазами посмотрел сквозь пальцы. Глаза слезились, и звезды размывались, превращаясь в огромные яркие пятна. «Так вот как он видит мир…» Веки опустились, и слезы стекли по щекам и по шее. Сразу защипало: кажется, на теле живого места не осталось. Рука безвольно упала, и на несколько минут Лараэн погрузился во тьму. В себя он пришел, накрытый собственным одеянием, поверх которого были насыпаны лепестки роз. Руки Ирмелин ему сложил на груди, вложил в них кинжал, завершив погребальную церемонию. Сам он сидел неподалеку, рассматривая небо. – Я умер? – закономерно, как ему показалось, спросил Лараэн. – К несчастью, просто сознание потерял, – Ирмелин не пошевелился. – У твоего лекаря еще есть какие-нибудь заживляющие мази? – Действительно, какая жалость… В кармане… поищи. Мазь понадобилась для Лараэна, которому принялись намазывать торс. Сам Ирмелин выглядел более-менее целым, хотя достаточно бледным. – Стража утром увидит лужу крови – подумает, убили кого, – Лараэн тихо засмеялся и, приподнявшись на локте, слабой рукой отмахнулся от такой трогательной заботы. – Хватит с меня, себе оставь. Флакончик всего-ничего… Потом еще подлатают нас, сейчас дойдем до… Дойти до любого места незамеченными не представлялось возможным не только потому, что они были перемазаны в крови с головы до ног, но и потому, что одежда превратилась в груду тряпья. – Ладно, – он рухнул обратно на землю, снова беря кинжал и ложась в позу покойника. – Я не против еще полежать. – Я могу отнести тебя куда-нибудь. Скоро совсем похолодает. Или ты можешь позвать слуг, пусть принесут что-нибудь нам. Одеяло, например. Или вина. – Они морально готовы ко многому, но не к этому. К тому же, здесь нет колокольчика… – но, похоже, Ирмелин был серьезен насчет холода и выпивки, и вообще хоть чего-нибудь. И, несмотря на то, что Лараэну не хотелось двигаться (просто категорически), им пришлось с невозмутимым видом набросить на себя порванную одежду и пройти в повелительские покои. К непосредственно покоям, огромной комнате, включающей в себя, помимо спальни, кабинет и приемную зону с глубокими мягкими диванами, примыкала ванная комната. Она была отделана гладким камнем, в полу находился слив. Омовения происходили по старинке: сочной мочалкой горячая вода набиралась из большой бадьи. Слуга был немедленно послан за этой самой бадьей и заодно лекарем – скорее, чтобы тот принес свои целительные запасы, нежели реально помог. Лекарь примчался, всплеснул руками и захлопотал над обоими, по счастью, ничего не спрашивая, видимо, решил, что раз оба живы, то все было по взаимному согласию. Терпеть его присутствие долго не стали: сгребли мази и масла на низкий стол в «гостиной» зоне, выслушали инструкции и отправили восвояси, завалившись в ванную, чтобы сначала отмыться от крови, грязи и травяного сока. От бадьи слабо шел пар. На полке лежала стопка полотенец и мыло: несколько одинаково вкусно пахнущих кусков; на крючках висели разные мочалки и губки; в углу стоял низкий табурет. Повелителю обычно стоило только сесть, а остальное делали служанки, быстро, точно и нежно. Но сегодня никаких служанок не было, только они двое, горячая вода и расслабленный взгляд, без слов предлагающий по очереди помочь друг другу. Ирмелин был сейчас ласков, отмывал темного эльфа, не причиняя боли. – Было неплохо… Надо почаще выбираться в сад на такие ночи. – Хоть каждый день. Пока мы оба не умрем. Раны саднили и жгли, и на каждое прикосновение отзывались троекратно, но мягкие движения искусных рук и неторопливо стекающая вода все равно успокаивала плоть и усмиряла сознание. Когда крови не осталось, по всему телу остался виден только хаотичный орнамент, напоминающий то ли пентаграмму, то ли древние письмена ушедших народов. Ярко-алый, почти непрерывный, он выглядел жутко, но Лараэн осматривал его с чувством глубокого удовлетворения и даже превосходства. Смывать больше было нечего. Он встал со словами: «Теперь я», – и усадил на табурет Ирмелина. В его руках губка скользила по коже медленно и нежно; он обводил каждый изгиб с одержимостью религиозного фанатика. – Ты останешься сегодня спать со мной? – поинтересовался светлый эльф, слегка морщась. – Думаю… в этот раз можно поступить наоборот, раз уж мы уже здесь. – Предлагаешь мне переночевать у тебя? Порезы на Ирмелине уже почти затянулись, оставаясь лишь легчайшими росчерками. Лараэн кивнул, проводя пальцем вдоль самой длинной царапины. Не останется даже шрама… Светлые эльфы с их светлой магией, да еще остатки мази. Чудеса. Он обошел его кругом, прежде чем кивнуть еще раз и протянуть полотенце, скользящее в руках и невероятно приятное на ощупь. – Пойдем. В покоях их ждала бутылка отменного вина, бокалы и большое блюдо с закусками. Не иначе как лекарь подсуетился, чтобы подкрепить ослабленные организмы. Лараэн в последний раз взъерошил короткие волосы, вытирая практически насухо, оставил полотенце на стуле и проследовал мимо стола к гардеробу. – Посмотрим, – раздался приглушенный голос из бесконечного лабиринта одежды, и скоро Лараэн вернулся, завернутый в черный шелковый халат, и протянул Ирмелину примерно такой же. – На вечер хватит. Боюсь, то, в чем мы пришли, можно только выбросить. – Надеюсь, твой портной поторопится... Иначе буду соблазнять твоих подданных налево и направо. У вас вроде бы не очень прилично ходить обнаженными? – Когда мы проснемся, все уже будет доставлено. Если хочешь, могу выбрать тебе что-нибудь более плотное. Висеть, конечно, будет ужасно, как на вешалке… Ирмелин отрицательно качнул головой. – Нет, думаю, мы не станем прогуливаться ночью по дворцу, пугая слуг, так что одежда не понадобится. – Я так и думал. Лараэн слегка улыбнулся, разлил вино по бокалам и опустился на диван, утопая в пышных подушках. Полы халата разошлись, пояс болтался свободно. – Поможешь? – спросил он, кивнув на круглобокую банку с мазью. Светлый эльф кивнул, без единого слова беря мазь. Потом не отказал себе в удовольствии провести ладонью по бедру темного. – Хмм? Лараэн заинтересованно склонил голову набок. – Дразнишься? «Или предлагаешь продолжить?» – продолжение фразы повисло в воздухе. – Немного. Снимай халат, будем долечивать... последствия любовной игры. Лараэн окончательно выпутался из шелка, и на спине мельком можно было увидеть темно-красные полосы. Заживление проходило явно быстрее, чем у людей, но все же не могло сравниться с тем, что мог Ирмелин и многие другие светлые. Впрочем, не то чтобы это спасало от клинка в глотку. – Любопытно, как ты это называешь. Любовная игра. Я бы сказал – приступ или срыв. – Надеюсь, впредь мы будем аккуратнее. – Правда? – Мазь немного щипала, но прикосновения были приятными. Лараэн поморщился и откинул руки назад, задумчиво проминая пальцами обивку. – Мы были достаточно аккуратны, чтобы не убить друг друга. Хотя, возможно, не стоило делать этого в саду. По крайней мере, не так спонтанно. – Но в этом была своя прелесть, согласись. Хотя я не ожидал, что ты предпочитаешь... быть снизу. Смешок. – Это лишь видимость. Физические ощущения в такой позиции… более острые. Ирмелин продолжил наносить мазь. – Надо было быть с тобой более милым... – в голосе его ни капли раскаяния не было. – Я не жалуюсь. Думаешь, это было бы веселее? интереснее? ярче? – Не знаю. Как ты себя чувствуешь? Все хорошо? Лараэн на секунду остановил его и притянул к себе, вовлекая в поцелуй. Мягко, медленно и мокро, без крови и резких движений, словно качаясь на волнах. Губы разомкнулись и глаза встретились – золото и лаванда. Снова золото, а не черная смоль, как совсем недавно, под звездным небом. Сладкое, тягучее золото. – Все хорошо. – Значит, можем ложиться спать, – Ирмелин отставил мазь. – Надеюсь, у тебя уютная кровать. – Лучшая во дворце. Он не стал надевать халат обратно, только накинул на плечи, чтобы не стереть лекарство, и взял бокал вина и тонкую полоску высококлассного сыра с тарелки. Тонкие ароматы раззадорили аппетит. – Можешь ложиться. Мне нужно подумать. Подумать – возможно, это было громко сказано. Дать мази подсохнуть, и попутно попробовать разложить в голове произошедшее, чтобы не сойти с ума. Или даже не раскладывать. Просто не сойти с ума. Передохнуть на секунду, пока кипение в жилах не достигло критической точки, и кровь не испарилась. Ирмелин скинул халат и ушел в сторону кровати, завозился там, укладываясь поудобнее. Лараэн, помешкав, везде потушил свет. Зрение темного эльфа его не подводило. Ориентироваться в темноте было легко, бокал легко лег обратно в руку, вино обожгло губы. Наступила ночь и наступила тишина.