С другой стороны

Каждого преподавателя тем или иным образом касалось предстоящее распределение. Всё-таки не каждый день проходит церемония, которая даёт несколько десятков ходячих проблем на целые семь лет, если не повезёт. Правда, в этот раз преподаватели руководствовались не только этим…. Альбуса Дамблдора в первую очередь волновал Избранный и его окружение. Ему было важно, кем и как вырос мессия Света. Всё-таки не хотелось внезапно узнать, что Дурсли вели себя хуже или лучше, чем предполагалось. Герой должен расти именно в непростых условиях. А те черты характера, которых пока ему недостаёт, можно будет легко привить в течение нескольких лет в школе…. Северуса Снейпа беспокоил не только Гарри Поттер, который являлся одновременно сыном его возлюбленной и его злейшего школьного врага, но и Драко Малфой, крестник. Малфой старший настолько заботился о своём наследнике, что, как следствие, сильно его разбаловал. Да и хорошие манеры поведения, привитые ему Нарциссой, очень плохо сочетались с теорией превосходства над всеми и вся Люциуса. То есть сочетались отлично, но, в итоге, как наблюдал в Малфой-маноре Северус, это вылилось в то, кем Драко наверняка стал — павлином, который считает себя лучше всех, причем совершенно не скрывающий этого, а выставляющий напоказ. При условии, что все его достоинства заключены в словах «мой отец» и однокоренных им. Так что у профессора зельеварения прибавилось проблем… а если учитывать неоднозначный намёк директора на «быть чуть-чуть построже с Гарри Поттером», то дело начинало принимать ещё более неприятный оборот: ему не хотелось продолжать лгать. А кого он обманывает? Ложь — неотъемлемая часть его жизни. Впрочем, вести себя построже с отпрыском Джеймса будет не столь сложно… впрочем, на Поттера зельевар посмотреть ещё успеет. Других профессоров тоже в той или иной мере интересовал Гарри Поттер. Некоторых в виде символа освобождения от террора лорда Волан-де-морта, а некоторых он интересовал в качестве сына Джеймса Поттера и Лили Эванс, которых отлично запомнили все старожилы в этом замке. Например, Филиус Флитвик хотел знать, передался ли талант к чарам от матери и отца к их сыну. Минерву МакГонагалл же интересовал талант к квиддичу, который должен был перейти от отца к сыну, а также трансфигурация, к которой опять же склонялся отец. Лили тоже безупречно выполняла все задания, но тем не менее сразу было видно, что именно у Джеймса был талант. Как ни странно, но Квиринуса Квиррелла же ничего из этого не волновало, помимо головной боли, которая с недавних пор начала его донимать, а также необходимости мысленно пересказывать всё, что происходило вокруг своему «соседу». Теперь одержимому приходилось делать это постоянно, иначе он получал профилактический ментальный удар через образованную между ними связь, причём по «качеству» ощущений он иногда в чём-то мог посоперничать даже с проклятием боли…. Наконец, все преподаватели уселись на своих местах. В этот момент даже они на некоторое время могли поддаться очарованию Большого Зала. Выглядело всё и вправду просто изумительно, и даже время не позволяло учителям так просто привыкнуть к такому великолепию. Золотая посуда, кубки и столовые приборы прямо-таки сверкали, причудливо отражая разнообразие освещения в зале, которое начиналось с канделябров и заканчивалось мягким идущим неизвестно откуда светом, который освещал, казалось бы, самые тёмные его уголки. Сверху, на пару со звёздами, сверкали свечи, которые россыпью покрывали весь потолок, выглядевший так, будто его и не было. Поэтому создавалось ощущение, что праздник происходил на открытом воздухе, а не в старинном замке. Директор, сверкающий своими глазами за очками-половинками, а также остальные преподаватели, одетые во всё, по их мнению, парадное, тоже добавляли необычности происходящему. Атмосфера Большого Зала превосходно создавала ощущение чего-то большего, чем просто общефакультетской столовой. Наконец, профессор МакГонагалл, место которой было единственным свободным среди преподавательского стола, вошла в Большой Зал. За ней, тихо переговариваясь и негромко (как им казалось) вздыхая, шли первокурсники, во все глаза рассматривающие открытое им великолепие. Когда будущие Барсуки, Вороны, Львы и Змеи прошли между столами Гриффиндора и Хафлпаффа, профессор остановилась рядом с табуретом, на котором лежала архаичных времен остроконечная шляпа. Затем развернулась к внезапно ещё более оробевшим первокурсникам и объяснила им их нехитрую задачу по примерке этого артефакта. Вдруг шляпа зашевелилась. У неё появилось что-то вроде импровизированного ротового отверстия, и она внезапно начала свою песню, которую придумывала весь предыдущий год.

********

Удивительное дело, но песня звучала довольно рифмованно. Конечно, с моим восприятием английского текст отличался как от книжного перевода, так и реального варианта, но это вовсе его не портило. Единственное, что подкачало, так это голос, впрочем, тут винить некого — какой есть. Меня больше беспокоила сама церемония: МакГонагалл уже объявила про церемонию распределения и сейчас проговаривала фамилию за фамилией. И в это время столы факультетов постепенно пополнялись новыми учениками. Того гляди, объявят и меня. Тем временем вызвали Невилла, на которого я лелеял большие надежды: если он не попадёт в Гриффиндор, то сразу поймёт, зачем я отговаривал его от поступления в этот дом. Ему действительно лучше будет на любом факультете, помимо Слизерина. А если учитывать, что он не самый умный, но трудолюбивый, то у него остаётся лишь один, наилучший вариант. — Невилл Лонгботтом! Мальчик медленно вышел из строя, затем на что-то решился и сел на табурет, решительно ожидая, пока шляпа упадёт ему на голову. Через минуту Шляпа выдала свой вердикт. — Хафлпафф! Пока Невилл шёл к столу, я мельком глянул на директора. Тот подтвердил мои подозрения, несмотря на по-прежнему доброжелательную улыбку, было видно, что он чем-то не слишком доволен. Ну да, на второго избранного труднее влиять, если первый не подходит. Впрочем, я уже не выгорел: по моим дорогим очкам и уверенному виду сразу можно понять, что я не совсем тот, на кого рассчитывал любитель лимонных долек. Как бы там ни было, действительно, на что он рассчитывал? Есть ключ — раз. Есть время — два. Есть желание выглядеть не бомжиком — три. Между тем, Рона отправили к своим братьям в Гриффиндор. Ему там самое место. Я старался оценивать его непредвзято, но, как ни старался, ничего хорошего в нем не нашёл. Как по мне — ничего хорошего, помимо беспардонной прямоты и наивности. Ярлыки вешает только так: «они же все там тёмные» и так далее. Своего мнения не имеет, понятий порядка и аккуратности не знает, за столом вести сейчас будет, я думаю, не лучше, если судить по поезду. Ну, и если добавить зависть ко всем, кто лучше тебя и общую репутацию Уизли… ах да, ещё он даже учиться не будет, единственное, что он умеет — волшебные шахматы. И то, наверное, потому, что фигуры его хорошо знают и слушаются без проблем. — Гарри Поттер! — вызвала меня МакГонагалл. Все взгляды мгновенно обратились ко мне. Начиная с недоумённого и обиженного Рона, который так и не понял, с кем едет, заканчивая Малфоем, который прошёл мимо нашего купе, не найдя моего шрама. Я неторопливо прошёл к артефакту Основателей и позволил нацепить его себе на голову. Никакая окклюменция тут не поможет, да и не собирался я. — Ну, здравствуй, Шляпа. Кстати, мне всегда было интересно… что или кто ты? Одна или несколько душ Основателей? Демон, вызванный при помощи контракта? Или, может, просто псевдоразумное существо? — И вам доброго дня, молодой человек. Нет, нет, и да - я артефакт, напрямую связанный с Хогвартсом. Мощности школьного источника магии отлично хватает для моего существования. Я же имею псевдо-разум и вложенные в меня способы оценки учеников для отправления их на факультеты. Впрочем, давай перейдём к распределению. Куда ты хочешь? — Слушай, а ты никому не расскажешь, что я не совсем Гарри Поттер? Ну, есть такой запрет для ограничения власти над душами и умами детей для директора и учителей? — Не беспокойся, единственный повод для того, чтобы что-то такое рассказать — угроза существованию Хогвартса. А ты наоборот желаешь немного ему помочь, если верить твоим знаниям. Так на какой факультет ты собираешься? На тебя уже косятся, конечно, наш разговор идёт быстрее, чем в реальности, но тем не менее… — Ты и так видишь. Я предпочёл бы Когтевран или Пуффендуй. Что мне больше подойдёт, по-твоему? Всё-таки окончательный выбор должен быть за тобой. Ты лучше знаешь, где мне будет лучше всего. — Мм… ладно. Надеюсь, Кандида переживёт тебя там. Ты не сильно выбиваешься из образа ученика этого дома… — Когтевран! Пока я ставил шляпу на табурет, висела тишина, а затем мой факультет радостно мне зааплодировал. Я аккуратно кинул взгляд на Альбуса. Тот, несмотря на свою доброжелательную улыбку, был не очень доволен, но и сильно огорчённым не выглядел.. Это-таки был долгоиграющий план... но директор пока не так уж и плох. Вообще, определиться с его восприятием сложно - слишком уж он неоднозначен. Конечно, я не был одним из тех людей, которым просто нравилось ломать чужие планы. Я не считал директора заранее плохим человеком, я хотел составить о нем своё мнение, анализируя каждый поступок, а не все в общем. Конечно, хорошим его уже не назовёшь, но мне хотелось знать его истинные мотивы. И сделать это можно было, лишь посмотрев на его манипуляции со всех сторон, которых мне известно очень много. В принципе, абсолютно плохих людей не бывает: каждый абсолютно уверен, что он поступает правильно, иначе такой противоречивый человек, который поступает не так, как хочет, не смог бы существовать, тем более так долго. Другое дело, что именно меня долькоман выращивает в качестве свиньи на убой. Одно дело, если Дамби честно взял бы Поттера к себе, дал бы ему семнадцать лет счастливой жизни, попутно обучая Высшей магии. А затем честно бы рассказал, что так вот получилось, и другого выхода он не нашёл. Что ему очень жаль и всё такое. То я бы тогда, может, и не держал зла на него, но, разумеется, не стал бы прыгать под аваду (если бы это был, действительно, я). Но, увы… я не получил даже этого, а наоборот практически всего лишился не без его помощи. А если учитывать, что все аристократы за или против него очень вовремя умирали… в общем, пока оставим это на будущее. Тем временем за моим столом царило некоторое возбуждение. Два или три человека пожали мне руку и представились, но затем всё постепенно утихло. Пока я запомнил лишь Энтони Голдстейна, смутно знакомого из канона, а также Терри Бута и Пенелопу Кристалл, которая, как я знал до этого, является старостой. Ещё мне запомнился Майкл Корнер, печально известный ухажёр Седьмой Уизли. В общем, ещё после парочки первогодок (я встрепенулся, лишь услышав, как Падма Патил попала в Когтевран) шляпа, наконец, была убрана, и МакГонагалл уселась на своё место. После того, как Дамблдор со всеми канонами обозвал каждый факультет и приказал домовикам доставить еду, все факультеты, кроме, разве что, Гриффиндора, относительно затихли. Только там Рон мог говорить с набитым ртом, а Гермиона не есть из-за жажды знаний. А Перси страдать из-за её неуёмного любопытства. Конечно, за всеми факультетами не было абсолютной тишины, однако, беседы не мешали приёму пищи, они были негромкими и весьма содержательными, в отличии от факультета Львов, на котором, в теории, тоже хватало аристократов, но почему-то они об этом забыли. Особенно выделялись Уизли. Но чего это я к ним так прикапываюсь? Наконец, пир закончился, и все факультеты после краткой речи о Запретном Лесе и не менее запретном коридоре были отправлены в сторону своих спален. Я шёл уже порядком уставший от этого дня, и меня уже ничего не могло впечатлить, начиная с древней архитектуры и заканчивая количеством живых портретов и движущихся, куда глаза глядят, лестниц. Но ничего, я ещё успею всё осмотреть чуть позже... После стандартной речи о своём факультете и его величии я, наконец, смог добраться до своей постели, которая настойчиво меня звала. Я не смог противиться её зову и, упав в её объятия, мгновенно уснул.