Сцена первая
Прошло чуть больше минуты с тех пор, как Ауберон уволок Цири. Аваллак’х все так же сидит рядом с мольбертом и безутешно рыдает. Неожиданно прямо перед ним материализуется бледная Цири. Аваллак’х не веря своим глазам, смотрит на нее, хлопая мокрыми ресницами. Аваллак’х: Цири, это ты? Цири: Нет, блин, это призрачное воплощение твоих утраченных иллюзий. Я, конечно! Чё вопросы задаешь дурацкие? Аваллак’х: Я просто услышал крик и подумал… Цири (неожиданно смутившись): А-а, ну это… (Сердито.) У вашего королька у самого всюду антисанитария. Так дворец запустил, что у него мыши по тронной зале бегают. И после этого вы еще меня инфекцией смеете обзывать? Аваллак’х: Так это ты визжала, потому что мышей увидела? Цири (слегка краснея и смущенно ковыряя носком башмака землю): Ну-у она так неожданно выскочила… Я мышей не боюсь, ты не думай! И нечего надо мной потешаться! Аваллак’х поднимает голову, слегка растягивает губы в улыбке. Цири сердито смотрит на него, но неожиданно выражение ее лица смягчается и она начинает громко хохотать. Цири: Авик, ну у тебя и рожа. Аваллак’х (встревоженно): У меня что-то с лицом? Цири (хихикая): Вся твоя занудная лисья морда в краске перепачкана. Переливается всеми цветами и оттенками. Ге сдох бы от зависти, глядя на такую богатую палитру. Ты, пока ревел, все смешал и размазал. Кстати, Авик, скажи, а чё ты рыдаешь-то все время? Чуть что – у тебя глаза на мокром месте. Хуже бабы, чес-слово. Аваллак’х (делая серьезное и значительное лицо): Так ведь Белый Хлад наступает. Тир на Лиа замерзнет. Вот я страдаю, тоскую, печалюсь, горюю и плачу поэтому. Цири: А Эредину, выходит, похрену на Белый Хлад и на Тир на Лиа, и на то, что тут все замерзнет? Он-то вот не плачет, а наоборот, все время веселый бегает. Аваллак’х: Эредин бесчувственный. И вообще ему только бы потрахаться, а больше ему ни до чего дела нет. А я вот ответственный и сердобольный. О стране, короле и народе пекусь и нашу горькую судьбину оплакиваю. Цири: Ну и сердобольничай дальше. А я тогда пойду Эредина искать. Раз мы все смерзнем, то я с Эредином хоть оттянусь напоследок и помру недевственницей. Цири бросает на Аваллак’ха взгляд, полный презрения, и удаляется. Ведун обреченно смотрит ей вслед, плюхается на лавку рядом с домом Ге’эльса и начинает рыдать уже в голос, еще больше размазывая краску по лицу.Сцена вторая
Цири находит Эредина в саду. Эльф стоит под деревом, ругается и размахивает кулаками. На дереве сидит Ге’эльс, обхватив руками ствол и зажмурившись. Он молча слушает угрозы Эредина и слезать, разумеется, не торопится. Эредин: Слышь ты, малюватель хренов, слезай добром. Обещаю, бить сильно не буду. Ге молча пытается забраться выше. Ветки под ним начинают угрожающе трещать. Ге зажмуривается еще сильнее. Эредин: Эй, придурок, я до пяти… нет, до трех считаю. Ге (не удержавшись): Ты до пяти не умеешь. До трех – и то четыре раза ошибешься. Эредин: А ты слезай – и посоревнуемся, кто из нас двоих лучше считает. С дерева-то всякий смел орать. Цири подходит к Эредину, решив напомнить о своем присутствии, и тянет его за рукав. Цири: Эредин, ну куда ты удрал-то? Ты же обещал меня девственности лишить. Так пошли что-ли, пока Белый Хлад не наступил. Эредин (с досадой отмахивась): Цирь, да погоди ты со своей девственностью. Мне надо сначала вон этого гада с дерева снять и морду ему набить. Цири (нетерпеливо топает ногой): Ну, Эреди-ин! Эредин (раздраженно): Сказал, погоди! Я отвлекусь – этот удерет с ненабитой мородой, а девственность твоя все равно никуда не денется. Цири (с обидой): Вот именно! А надо, чтоб делась! Эредин: Цири, не сквалынь и не пищи под руку. Ща придумаем что-нибудь. (Задирает голову вверх, кричит Ге’эльсу.) Эй, ты еще не передумал добровольно слезть? Нет? Ну и ладно. Эредин налегает на дерево, оно угрожающе скрипит. Ге еще крепче вцепляется в ствол. Эредин нажимает сильнее, дерево трещит, трясется, но все-таки держится. Эредин не сдается и удваивает усилия. Цири, открыв рот от удивления, наблюдает, как дерево поддается, кренится и начинает заваливаться. Опомнившийся Ге’эльс, дождавшись, когда падающее дерево достаточно приблизится к земле, соскакивает и пускается наутек. Эредин (с досадой): Вот же паразитина! Прям, как кот, вечно падает на четыре лапы. И скользкий, как угорь, из любой ситуации вывернется. Ну со мной у него этот номер не пройдет. Все равно догоню. И убью суку! Цири (ошалело смотрит на поваленное дерево, затем на стремительно удаляющегося Эредина): Ничего себе. Вот это мужи-ик. Однако, что ж я стою-то? Он же сейчас удерет. (Пускаясь вдогонку.) Эредин, стой! Подожди! Куда ж ты побежал-то? Да плюнь ты на этого Ге’эльса. Успеешь еще его прибить. Ты главное меня-то, меня – единственную и неповторимую - девственности лиши. А потом можешь бежать, куда хочешь и делать, что хочешь! Эредин (слегка притормаживая, удивленно глядит на Цири, будто видит ее впервые): Чё говоришь? Какая ты? Цири (гордо): Единственная и неповторимая. Эредин (насмешилво щурясь): Чё, золотой ободок у тебя? Цири (недоумевая): Какой еще ободок? Нет у меня никаких ободков. Старшая кровь – есть. А ободков – нету. Эредин: Тогда с чего ты взяла, что единственная и неповторимая? Цири: Ну-у так все говорят. Даже этот вечно хнычущий ведунишка это утверждал. Эредин (пренебрежительно): Ну, все для меня - не авторитет, а ведунишка твой – и подавно. Единственная и неповторимая, как же. Да у меня таких, как ты, весь Тир на Лиа с пригородами. Эредин вновь пускается в погоню за Ге’эльсом. Возмущенная Цири пытается бежать за ним. Цири (сердито): Быть не может, чтоб прямо таких! Таких, как я, больше в целом свете нет! Поэтому что я – Мэри, то есть Цири – великая и ужасная, владычица морская, то есть владелица времен и мест! Эреди-ин, не смей меня игнорить! Тут Цири неожиданно запинается о камень и падает. Эредин же, в котором проснулся охотничий азарт, не оглядываясь и не замечая неприятности, случившейся с Цири, продолжает преследование Ге’эльса и вскоре скрывается за поворотом. Цири (сидя на земле и размазывая по щекам слезы и кровь из разбитого носа): Ну во-от, удра-ал. Проти-ивный. Я нос и коленку из-за него разбила! Не люблю его больше! Вот теперь придет, попросит, а я ему не дам, скажу: иди и трахай своих баб, которых у тебя раком до Авалона не переставить. А он возьмет и пойде-ет. (Цири горестно всхлипывает.) А этот, зануда с дудой. Вот чего бегал со мной по всем мирам? Все мозги выел, а в итоге что? А ничего. Даже поцеловать никогда, придурок, не пытался. Даже не подглядывал, когда я купаться ходила. А я ведь специально места выбирала, чтобы ему и спрятаться было где и видно хорошо. Нет, не сподобился. Ради Тир на Лиа родного он видите ли старался. Тьфу! Только время зря на этого ведуна сопливого угробила. Никакой у него конкретики, только дудение да нудение. Не добьюсь, видимо, я от него никакого проку. (Вздыхает.) Ну а третий, королек. А что толку мне с его короны, когда у него вообще «мертвец»? Насчет ведунца хоть теоретически методом от противного предположить можно, что его инструмент, возможно, «скорее жив, чем мертв». А королек мне вообще никаких иллюзий не оставил. (Вздыхает тяжело.) Чё ж мне теперь делать-то? В это время из-за угла ближайшего дома показывается сначала рог, потом лошадиная морда. Единорог (воровато оглядываясь по сторонам): Цири, эй! Цири! Да ты оглохла там, что ли? Цири! Цири (наконец замечает единорога. Про себя) : О, уже мерещится. Белые кони. Рогатые белки. Вот до чего меня эти чертовы эльфы довели. Единорог: Вот именно! Я те говорю, плюнь ты на них! Эти эльфы все на голову больные, каждый по своему. Ольхами даром-то не назовут. Головушки-то у них (Единорог стучит себя копытом по рогу, получается гулкий звук.) Точно деревянные. Цири: И что ты предлагаешь? Единорог: Портайся домой, в Каэр Морхэен, к папке Геральту и деду Весемиру. Они уж там заждались тебя, поди. Цири (делая страшные глаза): А я это чего, могу, что ли? И даже отсюда? И вот прямо домой? Единорог (удивленно смотрит на Цири): Ну да. И отсюда, и откуда угодно, и куда угодно, и домой в том числе. Ты ж сама недавно орала, что ты – владычица заводов, газет, пароходов… Э-эм, стоп, это я не в ту шпаргалку заглянул. (Смущенно оправдываясь.) От нашего Ауберошки перецепилось, это он вечно бумажки с текстом путает. Цири: Так это я чего, в любой момент могла домой портнуться? Единорог: Ну-у, ти-ипа, да-а. Цири (с подозрением): а почему этот занудный дударь в мантии говорил, что нет? Мол, из Тир на Лиа тебе не выбраться... Торжественно так вещал и морду свою лисью сразу тяпкой делал. Единорог: Вероятно, у него были причины обманывать тебя и держать в неведении. Цири: Выходит, он меня надул. Вот зараза ведунятская. Ну я ему покажу! Ух, он у меня и попляшет теперь, уж я его белобрысенькие космочки-то повыдергаю. Это ж я, оказывается, могла давно уже быть дома. Так какого ж хуя… Единорог (возводя очи к небу и как бы между прочим слегка копнув копытом землю, выражая некоторое смущение): Ну как какого, Эрединовского, конечно. На Ауберошкин-то надежды нет. А чтобы до Авкиного добраться, надо, как в сказке, трое железных башмаков износить, три деревянных хлеба изгрызть… Цири (сердито): Ага, и сто три мира обскакать. Знаю я не хуже тебя, поняла уже. Только во-первых, этот Авка таких трудов явно не стоит, потому что этот заучка, нытик, плакса и зануда мне вообще нафиг не сдался, а во-вторых, я ж вообще не в буквальном смысле! Единорог: Не в буквальном? А в каком? По-моему, насчет Эредина ты свои намерения вполне однозначно выражала. Цири (возмущенно): Когда? Единорог: Да вот только что. Даже нос разбила, пока за ним угнаться пыталась. А если бы ты слушала, что тебе Аваллак’х говорил… Цири (крайне возмущенно): Чего-о? А ты сам-то его слушать пробовал? Единорог (с ужасом): Еще чего не хватало! (Спохватываясь.) Ну, я-то существо мудрое, древнее, единорог, чай, а не осел. Так что мне этого и не надо. А тебе для общего развития полезно. Цири (с явным пренебрежением): Да ну тебя, еще один умник нашелся. Прямо не Тир на Лиа а Страна Советов какая-то. Слушай сам своего Аваллак’ха, а я домой, в Каэр Морхен, к папке и деду Весемиру. (Чешет макушку.) Та-ак, как там эта белобрысая ведунятина говорила, чё надо делать? Сконцентрироваться, закрыть глаза, попробовать представить место… Ай, ничего, конечно, хорошего из его уроков выйти не может, потому что он сам ничего не умеет и не знает, только языком своим болтает, но попробовать-то можно. Цири, недоверчиво кривя губы, захмуривается, прижимает ладони к вискам, слегка горбится, втягивая голову в плечи, и исчезает.