III. Семья: всегда рядом...

Июнь 1905 года Утро выдалось солнечным, а потому особенно радостным. Сегодня на каникулы домой прибывали дети. Хотя, прибывают, пожалуй, слишком громко сказано. Детей Штольманы забирали домой еженедельно на выходные. Не видел Яков Платонович смыла в том, чтобы его ненаглядная Софьюшка и бойкий Петруша все выходные слонялись по коридорам гимназий. Куда уж лучше было им быть в то время дома, с родителями. Анна Викторовна супруга всячески в этом поддерживала. Если бы она могла, то забирала бы детей каждый день домой, не позволяя ночевать в казенных комнатах, на казенных кроватях. Но правила строги. А потому Петр Яковлевич и Софья Яковлевна радовали родителей, а иногда и крестных с бабушкой и дедушками, время от времени приезжавшими и приходившими в гости, лишь по выходным и в каникулы. - Анечка, сегодня у нас с тобой двойной праздник, - улыбнулся Яков жене, ласково беря ее за руку во время завтрака. - Да, сегодня наши детки будут снова дома. - Не только. - Не думай, что я забыла. Я прекрасно помню, что в этот день пятнадцать лет назад вы, Яков Платонович, изволили обвенчаться со мной, чем сделали мою жизнь несказанно счастливой, - ласково проговорила госпожа Штольман, смотря в глаза мужа полным любви взором. - Совершенно верно, но вы, Анна Викторовна, упустили одну важную деталь. - Какую? - Это именно вы сделали меня в этот день самым счастливым человеком на земле. Моя жизнь никогда не была столь же счастливой, как все эти годы рядом с вами. - Да уж. Особенно счастлив ты бываешь, когда к нам является очередной дух и требует помощи в выяснении причин его смерти, - прыснула в кулачок Анна. - Зато сколько интереснейших дел было расследовано за эти годы именно после такого рода появлений нежданных гостей в нашем доме. - Знаешь, что мне в последнее время не дает покоя? – задумчиво произнесла Анна, накручивая на палец непослушный локон. - Что, родная моя? – тихо спросил Яков, завороженно наблюдая за невинным действием жены. Столько лет прошло, а сердце его все так же учащенно билось при одном лишь взгляде на любимую женщину. И хоть он, Штольман, был уже не тем мужчиной средних лет, который когда-то женился на прелестной барышне Мироновой, но лет своих совершенно не чувствовал. Благодаря наследию предков по мужской линии, внешне за последние годы Яков практически не изменился. Лишь седых волос прибавилось. Но и седина не портила его, придавая неповторимое очарование в глазах женщин и прибавляя уважения в глазах мужчин. Анна же стала чуть более спокойной, нежели раньше. Но спокойствие это пришло еще в тот день, когда первые шаги сделал их младший сын. Казалось, в ту самую минуту женщине на плечи была накинута легкая шаль покоя и уверенности, благодаря которым все эти годы она неизменно шла по жизни ровной походкой с высоко поднятой головой. Внутри нее ежедневно росла гордость за любимых людей: дочь, чья неуемная энергия напоминала саму Анну и одновременно Якова, сына, не по годам смышленого и рассудительного мальчика, мужа. Мужем своим Анна Викторовна Штольман могла часами любоваться, вспоминая те или иные случаи из их жизни. И каждый день своей жизни она благодарила Бога и провидение за то, что тогда, весной 1890 года ее Яков вернулся к ней. - Почему не сбылись пророчества? - Пророчества? – не сразу понял, о чем речь Штольман. - Да, пророчества. Понимаешь, ведь Улла тогда, в 1889 году, мне предсказала, что любовь у меня останется, а вот дар уйдет. Но дар при мне. Духи приходят так же, как и раньше. Разве только я научилась как-то контролировать их посещения. И еще ты всегда стараешься в это время быть рядом, чтобы облегчить то чувство, что обычно бывает после их ухода. - Родная, ну разве ты все еще веришь в глупые сказки Уллы? Поверь мне, эта женщина была шарлатанкой. - Хорошо, а как же тогда старая Патрина? Помнишь, что она сказала тебе? - Да. Она сказала тогда, что ты перестанешь со временем видеть духов. И еще что-то такое про детей. Я так понял, что это произойдет из-за рождения кого-то из детей. Но у нас их двое, а ты видишь духов. Ничего не изменилось. - Быть может, просто я перестану видеть их тогда, когда кто-то из детей начнет видеть? - Не дай Бог. - Но если так будет, ты же не будешь слишком недоволен? - Нет конечно! Аня, что ты говоришь? Мы с тобой обязательно поможем Соне или Пете в этом случае. Поддержим. А ты научишь обращаться с этим даром. Если, конечно, это случится. - Правда? – с надеждой в голосе спросила женщина. - Правда, - улыбнулся ей в ответ муж ее. - Хорошо. Тогда обсудим вот что. Ты сегодня Петрушу из гимназии заберешь? А то я должна непременно быть в Мариинке. Там что-то учителя хотели перед каникулами обсудить с мамами воспитанниц. А после мы с Софьюшкой зайдем в кондитерскую. Ты же знаешь, у нас с ней традиция: каждый год в последний учебный день мы непременно идет в кондитерскую, чтобы купить пирожных нам всем к чаю. - Помню. Да, сегодня на ужин могут быть гости. Ты Настасье скажи, чтоб она ужин человек на семь сделала. - Кого мы ждем? - Варфоломеевы обещались прийти. И доктор Милц написал, что в начале июня должен по каким-то делам прибыть в Петербург. Намекнул, что будет рад поздравить с годовщиной. - Так мы, возможно, вместе с ним и в Затонск поедем? Ведь мы же поедем в Затонск? - Обязательно поедем. Прошение на отпуск я подал. Очень надеюсь, что мне его утвердят. - Яша, а ты помнишь то лето, когда мы все вместе в Крым ездили? – мечтательно спросила Анна. - Помню, - улыбнулся Штольман, - ты бы хотела вновь поехать к морю? - Пожалуй. И детям это не повредит. Так чудесно там было. - Особенно чудесным было то, что мы там были не столько в отпуске, сколько в командировке по случаю расследования убийства начальника Ялтинского департамента полиции. - Ну и что? Все равно ведь на море. Теплое солнце, ласковое море. Чайки летают, - не сдавалась Анна Викторовна. - То есть, ты согласна еще на одну подобную командировку? - Если не выйдет просто поехать в отпуск, то да. Согласна. - Бог мой, к чему мы детей приучаем? – притворно закатил глаза Яков Платонович. - Мы приучаем детей следовать за своим сердцем, прислушиваясь к доводам разума. И еще мы учим их тому, что и родители могут быть друзьями, - спокойно сказала госпожа Штольман. - Ты права. А ведь я, помнится, настаивал на том, чтобы взять детям гувернантку. Как хорошо, что ты тогда отстояла свою точку зрения. Что дети должны воспитываться родителями, а не чужими людьми. - И сейчас я в этом твердо убеждена. Пока они маленькими были, Настасья помогала. А дальше я уже и сама справлялась. Хотя, они так и считают ее своей нянюшкой. - Жалко, что им с Ефимом Господь так и не дал детишек. - Да, из них вышли бы замечательные родители. Но у каждого своя судьба. - Ты права, у каждого своя судьба. Аня, мне пора. Мне еще на службу надо. А потом только за Петрушей. - Хорошо, пойдем, я провожу тебя. И сама собираться стану, - Анна поднялась из-за стола вслед за мужем.

***

Анна Викторовна вышла из кабинета, в котором проходило собрание нескольких родителей и учителей. В этот год она вошла в состав родительского совета, главная функция которого, казалось, состояла в том, чтобы время от времени напоминать другим родителям о необходимости забирать девушек домой и их привозить их обратно в училище. Мариинская гимназия считалась одной из лучших в Петербурге. Софьюшка отучилась здесь уже четыре года, ей оставалось меньше половины всего срока обучения до выпускного бала, когда она переступит очередной значимый порог своей жизни. - Анна Викторовна, подождите немного! – окликнула женщину одна из учительниц. - Аделаида Павловна, что-то случилось? - Нет-нет, ничего. Но я хотела сказать, что вам придется обождать Софью Яковлевну еще пару часов. Видите ли, дело в том, что ваша дочь в последние месяцы взяла на себя обязанность помогать одной из младших гимназисток. У нее совсем не складывается изучение английского языка. И ваша дочь ей помогает. И сейчас они уже час как занимаются в пустом классе. Обычно их занятия проходят один или два раза в неделю по два-три часа. Но сегодня последний день. А потому, они точно прозанимаются не меньше трех часов. - Да, Софи говорила, что помогает одной из девочек с языком. Я обожду ее в кофейне, что находится неподалеку. А через два часа вернусь сюда. Спасибо, Аделаида Петровна, что предупредили, - улыбнулась госпожа Штольман и, попрощавшись, ушла.

***

Сев за столик на открытой веранде кофейни и сделав заказ подошедшему официанту, Анна глубоко задумалась. Ей вспомнились некоторые моменты последних десяти лет. Как же быстро летит время. Только вчера Петруша сделал первый шаг, а вот сейчас ему уже одиннадцать лет, и он гимназист. А Софьюшка? Ведь ей уже тринадцать. Совсем скоро ее маленькая девочка, так похожая на отца, станет молодой девушкой. Несомненно, у их с Яковом дочери будет много поклонников. Ох, как же Яков переживет тот момент, когда будет вынужден выдать любимую дочь замуж? Хотя, ее отец смирился с тем фактом, что она, Анна, упорхнула из отчего дома достаточно быстро. Ведь Виктор Иванович знал, что его дочь в этот самый день пятнадцать лет назад стала счастливейшей женщиной. Да, она действительно была счастлива. Конечно, у них с мужем бывали и ссоры, и вечера, проведенные в молчании в разных комнатах дома. Так они время от времени показывали свой характер, который у каждого был со своими особенностями. Но дольше, чем до позднего вечера, эти ссоры и молчание не длились. Стоило лишь им вновь встретиться в спальне, как оба начинали рьяно извиняться друг перед другом. И извинения эти переходили в объятия и поцелуи, последствия коих не давали им уснуть еще очень долго. Да, мужу ее в этом году уже исполнилось пятьдесят четыре года. Но внешне Якову можно было дать не больше сорока пяти лет. И то только лишь из-за седых висков и нескольких лучистых морщинок в уголках его необыкновенных глаз. Время от времени во время совместных прогулок Анна нет-нет, да и заметит красноречивые взгляды, что бросали молоденькие барышни на ее мужа. Реакция ее бывала в эти моменты всегда одинакова. Она покрепче брала мужа под руку, принимая уверенный вид, чем неизменно вызывала улыбку у Штольмана. В ответ на ее жест муж ласково клал свою ладонь поверх ее пальчиков и, улыбаясь одними глазами лишь ей, ласково касался губами ее виска, совершенно не заботясь о приличиях. Анна всегда знала, что Штольман – только ее. С самого первого дня, когда увидела его на улице Затонска, к ней пришло понимание этого. Это была данность. И все. Она обижалась, злилась, ревновала его. Но все это было лишь реакцией на его непонимание тогда вполне простой и очевидной вещи: они две половины. И она, Анна, не могла взять в толк, почему он не видел этого столь же ясно, как и она? Слава Богу, то время прошло.

***

От таких мыслей женщину отвлек мужчина, совершенно бесцеремонным образом усевшийся на стул напротив нее за столик. Хотя, судя по виду, это был простой мужик. Крестьянин. Весьма примечательной наружности. Был он высок и широк в плечах. Волосы были длинными, а черная борода густой. Но больше всего поражали его глаза. Казалось, взгляд его проникал в самые мысли, словно бы считывая все, о чем она в тот момент думала, как в открытой книге. Одет он был в простую рубаху, подпоясанную широким тканным поясом, шаровары, заправленные в тяжелые сапоги и поношенный широкий пиджак. - Простите, мы знакомы? – опешила Анна от такого бесцеремонного вмешательства в ее мысли. - Ты меня не знаешь, бабонька. А я тебя, пожалуй, что и знаю, - ответил мужик, характерно окая, что выдавало в нем человека явно из глубинки. Интересно, откуда он? - Из Тобольской губернии я, - словно бы отвечая на незаданный вопрос, негромко проговорил он. - Чем могу быть полезна? – попыталась спокойно понять причину вторжения госпожа Штольман. - Да это не ты мне, а я тебе полезен буду. Ты погоди, не удивляйся. Ты меня не знаешь пока. Но это ничего. Узнаешь скоро, кто я таков. А звать меня можешь отцом Григорием. Про меня скоро много говорить будут. Да тебе это все без надобности. - Почему вы сели за мой столик? – прямо спросила Анна. - Хотел поглядеть, прав я или нет. Гляжу, прав. - В чем правы? Объяснитесь, наконец. - Вот ты послухай, чего скажу тебе. В тебе живет большая сила. Имя ей Любовь. И есть в тебе еще Дар. Он с тобой долгие годы. Но он с тобой не останется. Скоро уйдет. Ты знаешь, что он уйдет. Удивляешься, почему так долго живет он с тобой. - Откуда вы знаете? - Я много чего вижу, бабонька. - Почему вы так зовете меня? - А как, по-твоему, я должен звать женщину, родившую и вскормившую двоих детей? Девонькой неужто? – глухо хмыкнул в бороду отец Григорий. - Как вы про детей узнали? - Я вижу многое. А ты слухай, да не перебивай. Вот чего я скажу тебе. Спокойная жизнь кончается. А муж твой, которого ты так любишь, человек рисковый. К тому же, в нем сильно чувство долга. Ты, бабонька, привязана к своей Родине. Родная земля помогает, поддерживает. Но если ты хочешь, чтобы семья твоя и дальше жила счастливо, придется связь эту нарушить. Совсем скоро будет много смуты. О том никто еще не знает, а я чувствую. Вот вам в эту смуту тут быть нельзя. Многие другие будут бежать от смуты. Кто-то даже поступится своим чувством долга ради спасения. Но вам так делать нельзя, ведь совесть не даст спокойно жить твоему мужу. - И что же делать? - Правильный вопрос задала. Про смуту не спросила. Вот я спрошу. Почему не спросила? - Я знаю, что вы правы. Мне показывали это, - вспоминая свои сны, один из которых приснился меньше года назад, ответила Анна. - Да. Ты знаешь. Так вот. Твоему мужу предложат поменять службу. Род службы. И ему дадут выбор. Или привязать себя к корням еще крепче, или разрубить эту привязку. Так вот ты должна помочь ему набраться сил на то, чтобы оторваться от родной землицы. Он сможет жить по своей совести, не нарушить свой долг. Но это дарует вам всем спасение. Это не будет предательством, как если бы вы сбежали в смуту. Это будет новый виток по исполнению его долга и службы. Поняла? - Да. - И вот еще что. Газетам всем не верь. Много бреда там пишут. Смуту раньше времени поднять хотят. - Я не читаю газет. Еще с ранней молодости этой привычки нет. - Вот и хорошо. Однако, пойду я. Готовиться надо. Пройдет не так много времени, как ты про меня многое узнаешь. Правдой будет не все. Но ты меня теперь знаешь. А значит сможешь отличить правду от неправды, - мужик поднялся из-за стола. Чуть постояв, добавил, глядя в глаза Анны Викторовны, - Предсказание исполнится. Только не так, как ты думаешь. Да ты скоро и сама все поймешь. После этих слов, произнесенных с какой-то отеческой улыбкой, так не вязавшейся со всем обликом его, отец Григорий зашагал прочь.

***

Анна задумалась над всем тем, что только что услышала. Кто был этот человек, она не знала. Но вот слова его произвели на госпожу Штольман большое впечатление. Вспомнился ей тот сон, что приснился меньше года тому назад. Бабушка Ангелина вела ее за руку. Они шли по широкой дороге, по краям которой росла высокая зеленая трава. Молча бабушка подвела ее, Анну, к перепутью. Махнув рукой в обе стороны, она проговорила: - Помнишь, детонька моя, я тебе показывала уже твой дом? Смотри еще раз, Аннушка. Смотри и запоминай все, что увидишь. Как запомнишь, так и выберешь. А если духу твоему поддержка понадобится, то ты ее получишь в форме совета. Ты все поймешь, детонька моя. - Бабушка, а ты опять от меня уйдешь сейчас, как только я все посмотрю? - Уйду. Но я всегда рядом с тобой. Ты помни это. И маменька твоего Якова рядом. Она к тебе не придет, ты не зови. Но она рядом. Ни на миг не оставляет его. - А я тебя еще увижу? - Увидишь, детонька. Увидишь, родненькая моя. Я к тебе еще приду, расскажу что-то. Но это позже будет. Ты не бойся. А теперь смотри. И запоминай. Выбирать сама будешь. С этими словами бабушка Ангелина развернулась и пошла в обратную сторону. А она, Анна, поочередно посмотрела направо и налево. С одной стороны ей привиделось много боли. Солдаты бежали с оружием в руках, крики раненых в немой боли, без единого звука, оглушали ее. Так много смертей было там. Такая злоба на лицах тех, кого в деревнях называли работниками. С другой стороны она увидела зеленый луг, залитый солнцем. И дорога уходила куда-то за холм. Ей стало интересно, что там. И в следующее мгновение взору ее уже открылось то, что было за холмом. А там стояло селение. Она не могла точно сказать, город это маленький или деревня большая. Но солнце ласково золотило крыши домов. А потом она увидела своего Якова. Он стоял рядом и задумчиво смотрел на один из домов, поминутно оглядываясь назад, словно бы стараясь убедиться, что его нахождение здесь действительно верно. - Мама, папа! Идите к нам! Тут наш новый дом, - послышались голоса детей, и Анна увидела, как две фигурки ее сына и дочери отделились от одного из домов в селении и, взявшись за руки, побежали к ним с Яковом, смеясь и зовя их.

***

Анна вынырнула из воспоминаний. Пожалуй, это все не случайно. Уж не про этот ли совет говорила тогда во сне бабушка Ангелина? Что ж, если так, то совсем скоро эта загадка разрешится. Похоже, им с Яковом и детьми нужно будет куда-то уехать из Петербурга. Жаль, но если это нужно для счастья ее семьи, она не задумываясь сделает это. Ради своей семьи она хоть на Луну переберется жить. Только бы с ними все было хорошо. Спохватившись, Анна Викторовна взглянула на часы под козырьком кофейни и обнаружила, что прошло уже более двух часов, как она покинула Мариинское училище. Быстро расплатившись за кофе, женщина поспешила к гимназии. - Мама! А я уже думала, куда ты пропала! – дочь радостно подбежала к Анне и обняла ее за шею. - Здравствуй, девочка моя. А папа сегодня Петрушу забирает из гимназии. Пойдем, нам с тобой предстоит выбрать пирожные не только для нас четверых, но и для гостей. - Да, у вас же годовщина сегодня. Как это хорошо. А кто придет в гости? - Петр Александрович с Екатериной Александровной и Александр Францевич должен приехать. - О, крестный и крестная! Я увижу своего крестного! Как я рада! Как хорошо-о-о! – радостно закричала девочка, закружившись с широко раскинутыми руками на тротуаре. - Софи, перестань. Молоденькой барышне не должно подобным образом вести себя на улице, - попыталась призвать к порядку дочь Анна Викторовна, пряча улыбку. Ее маленькая Софьюшка так напомнила сейчас ее саму. Только ей тогда было двадцать лет, и она не кружилась, а лихо катила на велосипеде, оставляя позади себя улыбающегося Штольмана. Но кричала она тогда так же радостно, словно бы самое заветное желание ее уже исполнилось.