Игра в прятки

      Пальцы Чимина были словно отлиты из свинца, так тяжело ими было печатать ответ на сообщения Чонгука. Усталость от тяжёлого дня осадком оставалась на плечах, спина и шея ныли от того, как долго тело находилось в напряжении из-за возложенных ожиданий, но эта боль – ничто по сравнению с душевной. Очередная бессонница с мобильным в руках, от которой он думал, что избавился. Лицо освещено холодным светом горящего в темноте экрана, голова – то забитая ранящими мыслями, то через мгновение абсолютно пустая, взгляд стеклянный и лишённый мечтательной искры. Часы в комнате всё так же привычно тикают, вот только, в отличие от утра, теперь звук минутных стрелок не успокаивает, а раздражает и рождает беспокойство: время идёт своим чередом и не собирается останавливаться, чтобы дать Чимину возможность передохнуть и обдумать всё как следует. Такими темпами скоро настанет утро, и ему придётся дать ответ на предложение Чонгука встретиться у него дома.       Ничего сложного, казалось бы на первый взгляд, но только не тогда, когда ответа нет.       Только не тогда, когда Чимин вспомнил.       Как он мог забыть о том, что Чонгук занят?!..       Ведь именно это в первую очередь и оттолкнуло его от Чона тогда, в Японии. Именно поэтому Чимин расплакался тогда в его спальне, глотая солёные слёзы; из-за чего весь этот казус со шкафом и случился – точка невозврата. Но опять же, именно из-за этого он и узнал о фантазиях Чонгука, как и о том, что небезразличен тому. Благодаря этому Чон и сорвался, признавшись в своих чувствах. Благодаря этому они и вместе сейчас.       Но надолго ли?       Чимину стало страшно.       Сегодняшний день был настолько идеальным, что уже чудился сном человека, в поисках утопичного наваждения не снимающего розовые очки даже на ночь.       Целовал ли его Чонгук, зная при этом, что помолвлен? Если да, то о чём он только думал, выспрашивая у Чимина, серьёзно ли у них всё? Что же тогда он имел в виду под "серьёзным"? Насколько всё то, что было между ними, действительно искренно? Пак не хотел сомневаться в Чонгуке, ох как не хотел. Он верил каждому слову Чона, он верил каждой реакции его тела, тёплому взгляду, широкой улыбке. Но в это верил Чимин, обожающий романтичные фильмы, трогательные песни, чувственные рассказы. Из которого, как из переполненного сосуда, безудержно хлестали потоки любви, что он задаром раздавал направо и налево своим любовникам. А вот Чимин, которого воспитали здравомыслящим прагматиком, не мог побить никаким козырем факт того, что, несмотря на влюблённые взгляды и сладкие слова, Чонгук помолвлен. Для расчётливого и рассудительного Чимина вся эта бутафория чувств была лишь ярким фантиком горькой конфеты под названием "правда".       И правда была в том, что Чон ему солгал.       Может ненамеренно и не в прямом смысле этого слова, но он не сказал Паку о том, что помолвлен, когда расставлял приоритеты и выводил их отношения на новый уровень. А проницательный Чимин считал "недоговаривание" синонимом "лжи", в то время как сострадательный Чимин заботливо хранил в глубине души веру в Чонгука и его чистые намерения, предполагая, что на такую скрытность были весомые причины. Эти две крайности боролись внутри, попеременно круша своей тяжестью, как небо, грузом падающее на плечи Атланта. Они практически доводили Чимина либо до того, чтобы прямо сейчас через сообщения высказать наболевшее Чону, либо до того, чтобы бездумно согласиться на приглашение своего донсена да ещё и позвонить ему сейчас, чтобы услышать его голос и убедиться, что у них всё в силе. Чимина рвало на части, как тонкую бумагу. От отчаяния до отрешённости. От ветреного забвения до осторожного расчёта.       От воодушевления до разочарования.       Что было стабильным, правда, – так это осуждение. И осуждал он не Чонгука, а самого себя. Чимин никогда ещё в жизни так не корил себя за потакание похабным желаниям, понимая, что виноват в сложившейся ситуации не меньше. Если бы он вовремя остановился сегодня в холле уборной, если бы не отмахнулся от рациональности и прижал Чонгука к стенке с требовательным вопросом: "а что же насчёт твоей невесты?", всё могло бы быть иначе. Вот только, чтобы задать вопрос, сначала стоило вспомнить о нём тогда, когда это было так нужно, чтобы не мучиться от неизвестности сейчас!.. Что толку сейчас убиваться, когда время нельзя повернуть вспять? Остаётся только исправлять свои глупые ошибки.       Знать бы ещё как.       Чимин смертельно нуждался в совете.       Перед Тэхёном, который с самого начала подчёркивал важность разговора о помолвке Чонгука, было просто стыдно. От Чимина не ускользнуло мелькнувшее в глазах друга разочарование, когда он с трудом выдавил признание в своей забывчивости. Конечно, Тэхён ничего не сказал такого, что расстроило бы Чимина ещё больше, но его гробовое молчание было весомее любых лишних слов. И понятно почему: вновь Чимин поддался искушению тела и слишком близко подпустил к себе того, кто был недостаточно кристально чист в своих намерениях. Тэхён слишком часто был свидетелем подобного сценария, чтобы не утверждать, что Чимин вновь наступает на те же самые грабли. Может, он даже до сих пор сожалел о том, что когда-то давно уговорил своего друга познакомиться с кем-то на их первой совместной вечеринке.       Ведь именно тот вечер и стал стартовой фишкой домино в ряду, толкнувшей остальные, вызывая неминуемые последствия. Немного неловкий и робкий Чимин с каждой ночью раскрепощался в чьей-то постели, находил новые границы вседозволенности, а в какой-то момент и вовсе их игнорировал, с растущим самодовольством в который раз получая в свои объятия трофеи умелого флирта. Это как игра, где ты наконец-то понял комбинацию выигрыша и пользуешься ею, пока не надоест, ведь победоносное ощущение того, что всё получается так, как ты этого хочешь, пьянит. Пагубный азарт. Но этой игре должен был прийти конец, потому что Чимину и правда в какой-то момент до тошноты надоело.       Влюблённость в Чонгука стала свежим вздохом среди удушливого, спёртого воздуха. Она туманила ему рассудок, становясь вакциной от однообразия перепихов и пустоты в сердце, чужое неприкрытое желание и восхищение Паком кружили голову, а возможность прикоснуться, как в мечтах, отрывала от реальности. Чимин хотел показать Чону всю его любовь, весь восторг от того, что они вместе. Показать с помощью интима, ведь обычно в его опыте отношений любые "награды" и "поощрения" высказывались через секс – к этому Чимин привык и этим, действуя скорее по привычке, хотел завоевать сердце Чонгука. Хотел показать свою любовь через ублажение, сделать тому как можно более приятно, показать, на что он способен ради него.       А сейчас эмбрионом зародились сомнения: не совершил ли он очередную ошибку?       Сможет ли он сейчас вообще заикнуться о помолвке?       Получалось, что до этого его нисколько не смущала близость с Чонгуком – он-то знал, что у того невеста, и при этом точно так же целовал Чона, как и тот его. Разве это не будет означать, что Чимин и сам не слишком-то волновался о серьёзности их отношений? Иначе не позволил бы даже коснуться себя и закончил всё до того, как оно успело бы начаться.       К тому же...       Разве это не делало его... слишком легкомысленно доступным?       Чимин резко повернулся и уткнулся лицом в подушку, до скрежета в зубах сдерживая влагу на глазах.       Чёрт. Чёрт!..       Он не мог поверить, что опять настолько чудовищно оступился, да ещё и не просто перед кем-то незначительным, а перед Чонгуком – тем, перед кем ему хотелось казаться идеальным, лучшим, достойным его... Клубок подозрений, накрученных волнений, осторожных предположений и страшных догадок наглухо спутался, облюбовав смятение в сердце, от которого тяжело было собрать мысли в кучу и отделить собственные страхи от действительности. Намёк на лёгкую истерику твёрдым комком застрял в горле, и Чимин схватил телефон, до белых костяшек его сжимая, пока давил на экран сотового подушечками пальцев, печатая сообщение и через секунду бездумно, в чувствах его отправляя.       Не Чонгуку.       Сокджину-хёну.       Пак закрыл глаза, сводя брови к переносице, считая вдохи и выдохи, и чуть ли не подскочил на месте, когда мобильный завибрировал новым сообщением. Виновато кусая губы, Чимин заглянул в экран:

"Сейчас поздно, Чимин-и, мы с Джуном уже в постели" 23:07

"Но ты можешь подъехать к нам завтра в аэропорт, вылет в 9" 23:08

      Пак судорожно вздохнул, наконец-то увидев хоть какой-то просвет в мраке туннеля его переживаний, отвечая бесконечными благодарностями своему хёну. Усталость и сонливость наконец-то пробились через стену адреналина от стресса и обрушились на него, насильно закрывая веки. Сознание поплыло, Чимин уже не особо мог ухватиться за какие-то рассуждения, неосязаемыми призраками пролетающими в его голове. Не стоило сопротивляться. Не хотелось сопротивляться.       Утро вечера мудренее.

***

      С пирамидой коробочек в руках Чимин завалился через входной зал аэропорта, высокие потолки которого словно простирались до небес из-за стеклянных пластов окон на стенах. Семенящие люди с огромными сумками огибали его в постоянной спешке, на фоне стучали колёса от катящихся чемоданов, шебуршали голоса озадаченных туристов и монотонным женским голосом громогласно объявлялись вылетающие рейсы. Водитель Чимина пытался убедить молодого господина отдать ему коробки, чтобы тот их понёс для него, но Пак отказался. Он хотел сам донести их до своих хёнов и вручить их им лично в руки. Сокджин утренней СМС-кой упомянул лаунж в зале ожидания для особых клиентов, закрытый от тех, у кого не было приоритетного доступа и специальной карточки V.I.P. Чимин, останавливаясь у каждого угла обширного аэропорта, уточнял у охранников дорогу, слегка смущаясь и выглядывая из-за преграждающих ему полный обзор коробок, чтобы взять правильный курс.       Когда же перед ним предстали матовые двери с одиноким охранником, проверяющим пропуска, Чимин не успел даже и слова сказать, как перед ним сразу открыли проход, даже не спросив, кто он и к кому идёт. Наверняка Сокджин хён предупредил. Ему не стоило так сильно удивляться их связям и договорённостям – это было в порядке вещей в их мире. Не тратя времени зря, Чимин переступил порог, тут же осматриваясь и замечая в дальнем углу две знакомые макушки, с комфортом уместившиеся на диване у низкого кофейного столика. Проход к их изолированной ложе был прикрыт плотным бархатным занавесом, чуть прибранным в сторону – достаточно, чтобы обеспечить приватность VIP-персонам внутри, но и позволить Чимину заметить их среди остальных важных гостей.       Приближаясь к своим хёнам, Чимин наконец-то смог рассмотреть ярко-бирюзовую рубашку Намджуна-хёна, выгодно подчёркивающую его модельную фигуру, в паре со светлыми брюками цвета хаки, идеально сидящими на его длинных ногах. Дизайнерские босоножки вместо лакированных туфель на ногах намекали на то, что он в аэропорту по причине отдыха, а не бизнеса, в отличие от его партнёра, Сокджина-хёна, который выбрал сдержанную бледно-голубую рубашку и чёрные брюки с закрытыми ботинками, деловито уставившись в свой ноутбук, стёкла очков отражали яркий свет экрана. Похоже, его пока ещё не отпускала работа, в то время как Намджун-хён в противовес расслабленно пил охлаждённый латте в высоком стакане, забросив руку на спинку дивана и время от времени массируя ей плечи своего парня, вежливо не подглядывая в его ноутбук даже исподтишка.       Они уважали приватность друг друга и не лезли в чужие рабочие моменты, пока один из них лично не просил об этом.       Чимин завис на руках Намджуна, с любовью прихватывающих кожу Сокджина в лёгком массаже, а затем кашлянул, осторожно заглядывая внутрь в их ложу, всё не отделываясь от ощущения, что он помешал какому-то волшебному моменту уютной и понимающей тишины. — Хён?.. — О! — Намджун обернулся, приподнимая брови и сразу же улыбаясь. — Чимин-и, ты приехал! Заходи.       Сокджин оторвался от своих дел и вскинул голову, тоже озаряя своё до этого очень серьёзное, почти что надутое от сосредоточенности лицо посветлевшей улыбкой. — Простите, вы заняты? — Чимин ещё раз посмотрел на компьютер, чувствуя себя виноватым в том, что прервал чужую работу. — Я только на минутку... — Ничего страшного, Чимин-и, — Сокджин демонстративно захлопнул крышку ноутбука, отодвигая его от себя. — Всё равно я уже и так задержался на дольше, чем планировал. Пора забить на всё и отдыхать! — жизнерадостно воскликнул он и подхватил стоящий сбоку вытянутый стакан с пивом, прикладываясь к нему губами, а затем довольно слизал с губ пенку. — Надо же, ты снова чёрненький? Тебе идёт! А что это у тебя?       Сокджин кивнул в сторону коробок в руках захваченного врасплох Чимина, и тот сразу же спохватился, что на миг вовсе позабыл о своих подарках: — А! Это вам в дорогу.       Чимин поставил упаковки на столик, аккуратно раскладывая их в ряд для удобства рассматривания: — Просто маленькие гостинцы от меня. — Не стоило, Чимин-и, — умилился Намджун, но сам уже с любопытством потянул за ленту банта поверх одной из коробочек, развязывая её, как нетерпеливый ребёнок в Рождество. — Но спасибо, нам приятно. — Это самое малое, что я мог сделать в качестве извинения за то, что так долго с вами не связывался, — виновато помялся Чимин, всё же не сдерживая улыбки.       В культуре подарков ему больше всего нравился элемент сюрприза и благодарная радость. — Не буду врать, я немного обиделся за то, что ты забыл своего любимого хёна, — в шутку надул губы Сокджин, без сомнений имея в виду себя, но тут же сбросил всю игру с лица, как только открыл одну из коробочек, в потрясении воскликнув: — Пирожное в форме Марио?! Йа, Чимин-а! — он широко раскрыл рот, глядя Паку прямо в глаза. — Все твои грехи прощены навечно! — А у меня Райан, — коротко рассмеялся Намджун до плотно сжатых глаз, демонстрируя Сокджину аккуратный десерт в форме головы жёлтого львёнка с толстыми бровями.       Чимин сам не выдержал и прыснул: он знал, что покупать дорогие подарки одной из самых властных пар его страны (пусть в этой самой стране об этом не все даже и подозревали) – глупая затея. Бриллиантовая мишура была ни к чему старым друзьям. Гораздо более ценными были подобные трогательные жесты со смыслом. Чимин знал предпочтения своих хёнов, которые не всем были известны, и решил, что несколько сладостей с их любимыми персонажами приведут их в больший восторг, чем новые часы от Ролекс. В конце концов, они были такими же молодыми людьми, как и все, и имели свои маленькие слабости в виде очаровательных безделушек. — Йа, но это совсем уж какое-то издевательство, — продолжал болтать Сокджин, рассматривая своего покрытого мастикой Марио, внутри которого его ждали сыр маскарпоне с вишней, держащейся на основе безе. — Я не знаю, хочу его съесть или сохранить на память. Жестокая пытка, Чимин-и!       Чимин не сдержал позабавленного смешка: — Так и знал, хён. Кушай, не волнуйся. Там в остальных коробочках есть ещё. Я специально попросил Месье Оливьера сделать побольше. — Месье Оливьер? А-а, тот самый ваш повар из Франции? — уже жуя половинку Райна, из которой лоснился апельсиновый крем между хрустящими шоколадными коржами грильяжа, подал голос Намджун. — Да, у него золотые руки, — кивнул Чимин. — Передавай ему наши восхищения, — попробовал и своё пирожное Сокджин, протянув удовлетворённое "м-м!". — Джун-а, нужно будет как-то зайти к Чимин-и и отобедать у него. Давно мы никуда не выбирались. Чудо, что мы сейчас смогли вырваться на неделю отдыха, — уже обратился к Чимину Сокджин, делясь своим негодованием и закатывая глаза. — Я до последнего думал, что не удастся. Партнёры Намджуна ни с того ни с сего вцепились в него клешнями и не хотели отпускать ни на день, вечно что-то от него требуя по контракту! — И в итоге, когда я сумел освободиться, хёна не вовремя завалили бумагами на подпись! — так же недовольно пожаловался Намджун, вздыхая. — Как будто сговорились, честно слово...       Чимин внимательно слушал их проблемы, сочувствуя, попутно присев в одно из кресел напротив и расставив колени, деловито складывая на них локти: — Мне жаль, хён. — Ничего, — отмахнулся Намджун, откидываясь на спинку. — Я объявил, что уезжаю в отпуск и больше не принимаю звонков до конца недели, так что плевать. Осталось только хёну закончить, и мы сможем послать всех куда подальше. — Обещаю, Джун, я справлюсь со всем за день, — из-под очков глянул на своего парня Сокджин, вытирая руки о салфетку. — Не спеши, — качнул головой Намджун, понимая, что никто из них не виноват в занятости 24/7. — Я подожду.       Чимин и позабыл, насколько вокруг его хёнов моментально создавалась атмосфера уюта, понимания и зрелости.       Насколько...       ...он хотел бы, чтобы его отношения были такими же взрослыми... — Хён, так это правда, что ты подарил остров Сокджину-хёну?! — спешно отвлекая себя от горьких мыслей, спросил Чимин, заведённый и взбудораженный этой новостью.       Сокджин тут же хмыкнул, расплывшись в жутко довольной улыбке, в то время как Намджун смутился, вздыхая в наигранной усталости, локтем упираясь в подлокотник: — На нашу годовщину, да. Именно тот, который он хотел. — А какой ты хотел, хён? — озадаченно склонил голову Чимин, обращаясь к Сокджину, а тот словно только и ждал этого вопроса, торжественно выпалив: — В форме сердца!       Чимин лишился дара речи. — Нет, ну а что? Разве не романтично? — возмутился Сокджин многозначительным молчанием, попутно элегантно снимая с переносицы очки и невозмутимо складывая их в чехол от Луи Виттон.       Чимин задумчиво поджал губы.       Его не покидало стойкое ощущение, что Сокджин-хён снова играл в свою любимую игру: испытание любовников. В воздухе как раз летал флёр его любимых провокаций – дразнящий вызов. Чимин слишком хорошо знал своего хёна, чтобы не разгадать его хитрости и тайные проверки партнёров. Но в этом случае он явно играл с огнём: пробовал границы исполнения его желаний и пока их не находил, с каждым разом форсируя коллапс. А тот всё никак не наступал. Намджун-хён всё так же невозмутимо пил свой латте, никак не реагируя на неловкое молчание, пусть когда они и встретились взглядами с Чимином, в его глазах проскользнуло мудрое понимание. А затем огонёк смешка. Будто он прекрасно знал, что делал Сокджин, и просто потакал его безумным идеям без единого возражения. Намджун напоминал собой терпеливого и любящего отца, который прощал своему ребёнку все его капризы. Похоже, Сокджин всё пытался расколоть донельзя крепкий орешек, но тот в противовес каменел с каждым ударом, не пуская ни одну трещину.       Чимин не знал, что и выдавить из себя — поздравления?.. — Но хватит о нас, — перевёл тему Сокджин, понимая, что сковывающая тело пауза слишком уж затянулась. Он снова потянулся за пивом: — Ты хотел о чём-то поговорить, Чимин-и? — О, верно, — вскинул брови Намджун, также развернувшись к их гостю, окончательно сглаживая царящую неловкость. — Тебе нужна какая-то помощь?       Чимин сглотнул, смутившись – он не ожидал такого резкого смена фокуса: — Ну... да, если честно. — Только скажи что, и мы сделаем для тебя всё, — уверил его Намджун, получая в поддержку утвердительный кивок от Сокджина без единой доли сомнения.       Чимин залился краской, чувствуя, как от любви его хёнов по телу расплывается щекотливое тепло. — Я просто... хотел попросить вашего совета... — Совета, значит? — Намджун качнул вбок головой, приставив полусжатый кулак к подбородку в задумчивом жесте. — ...Что ж, ещё лучше. С этим мы можем помочь тебе прямо сейчас.       Чимин облизал пересохшие губы и сглотнул, собираясь с разбежавшимися мыслями: — С чего бы начать... В общем, есть кое-кто, кто мне нравится... очень нравится...       Чимин осторожно глянул исподлобья сквозь шёлковые пряди своих вороньих волос. Намджун широко раскрыл рот, тут же прикрывая его ладонью, его глаза буквально округлились, напоминая собой две большие пуговицы, на что Чимин подозрительно прищурился. Он слишком хорошо знал своих хёнов, чтобы упустить из виду толику искусственности в их реакции, брови беспощадно сводились вместе, сигнализируя о недоверии. Сокджин, до этого более умело, чем его парень, играя в удивление, в конце концов не выдержал и вздохнул, неодобрительно цыкнув: — Хватит уже, он всё равно тебе не поверил. Плохой из тебя актёр. — Послушай, я сделал всё, на что был способен, — развёл руками переставший таращить глаза Намджун, пожимая плечами. — Поэтому и переиграл, — закачал головой Сокджин, тяжело вздыхая.       Чимин сузил глаза невозможно сильно: — Откуда?.. Неужто... Тэхён рассказал?       Сокджин замер на секунду в глубоком размышлении, будто пытаясь решить, как бы так красиво ответить, чтобы не подставить их общего друга. Вот только для Чимина эта пусть и короткая, но всё же пауза, была красноречивее любых слов. Он помрачнел, его глаза, как лазеры, буквально пронзали души: — ...как много вы знаете? — Достаточно, — лаконично отозвался Намджун, приходя на помощь своему замешкавшемуся парню. — Мы знаем, что он помолвлен.       Чимин неосознанно затаил дыхание, словно ему разом перекрыли кислород. — Так это... это правда?.. — еле слышным голосом переспросил он, почему-то до этого ещё хоть как-то пытаясь поверить в то, что Тэхён ошибся. Что всё не так, и это просто какое-то недоразумение.       Сокджин в ответ выразительно отпил пива, глядя в сторону, а Намджун просто кивнул, подтверждая все самые страшные сомнения.       О боже...       Чимин до боли закусил нижнюю губу, с отсутствующим видом уставившись в пол и с силой сцепив руки перед собой в замок. — Чимин-а...       Пак вскинул голову. В его глазах было столько боли, что Намджун тут же поспешил закончить говорить то, что хотел, мягко и ободряюще: — Послушай, если ты чувствуешь, что между вам есть что-то... что он небезразличен к тебе, что всё было бы прекрасно, если бы не помолвка – тогда поговори с ним об этом. Может даже мы о чём-то не знаем. — Но если всё окажется так, как мы думаем, — строгим тоном вмешался Сокджин, чуть ли не перебивая. — Уходи от него. Ты не можешь позволить какому-то мальчишке вытирать о себя ноги и пользоваться тобой, когда ему будет удобно. Если он не готов к серьёзным отношениям, то забудь его. Сотри из своей жизни. Ни к чему хорошему это не приведёт, будет только больнее. Ещё больнее, чем сейчас. В этом я согласен с Тэхёном.       Намджун, поджимая губы, украдкой кинул на Сокджина многозначительный взгляд, в котором таилось непонятная Чимину эмоция, известная лишь им двоим. А может он был просто не в состоянии её прочитать, пытаясь сдержать рвущуюся наружу горечь. Руки подрагивали от напряжения, голова тяжелела с каждой новой мыслью "а что если...". Сердце ныло и трещало по швам – его безжалостно тянуло в разные стороны, грубо разрывая.       Но Намджун был прав.       Как и Сокджин.       Чимин должен поговорить с Чонгуком начистоту и выяснить всю правду.       Услышать, что тот скажет. Решить, что самому Чимину делать дальше.       Хватит узнавать о жизни младшего Чона от кого угодно, только не лично от него самого.       Засунув руку в карман зауженных брюк, Чимин выудил оттуда смартфон и, бросив заключительный взгляд на хёнов, разблокировал гаджет в поисках последнего сообщения Чонгука с приглашением домой этим вечером.

***

      Чимин помнил с каким эйфорическим нетерпением ехал к впечатляющему особняку Чонов в первый раз. Как по сто раз разглядывал себя в зеркале, переживая за свой внешний вид перед встречей с Чонгуком у него дома. Как сердце глупо билось в волнительном трепете и голодном предвкушении. Как воображение рисовало романтичные сценарии, одни абсурднее других, пусть где-то очень глубоко в душе Чимин в них тайно верил, сам себя стыдясь, но всё равно их не пресекая – в любом случае никто, кроме него, не узнает. Как колено дрожало и подскакивало в нервном ритме, пятка отрывалась от пола машины и тут же за секунду опускалась вниз. Как губы то и дело смачивались языком, палец постоянно тянулся к кнопке разблокировки телефона, чтобы вновь прочитать последнее СМС от Чонгука, полное такой же головокружительной радости по поводу того, что они займутся танцами вместе. Он помнил каждый миг того момента, каждый свой вдох и выдох в унисон со стуком сердца.       А сейчас?       Чимин не отрывал взгляда от спинки переднего сиденья автомобиля перед собой, просидев всю дорогу к дому Чонов с каменным выражением лица. На голове – чёрная кепка, серьёзные глаза скрывались за такими же тёмными крупными солнечными очками, над которыми едва виднелись прямые линии бровей. Грудь медленно вздымалась и опадала в размеренном дыхании, часть её просматривалась в широком V-образном разрезе угольной рубашки, заправленной в брюки гармонирующего с ней цвета, затянутые тонким чёрным поясом. Теперь Чимин не ждал их с Чонгуком встречу с нетерпением. Он больше не был взбудоражен до щекотливых мурашек по коже. Он больше не пёкся за свой внешний вид. Чимин настроился на худшее, находя в себе последние крупицы гордости, чтобы удержать лицо перед тем, как ему скажут, что он запасной вариант. Что помолвка имеет место быть, и всё, что между ними было – просто прекрасно проведённое время краткосрочной симпатии, замахнувшейся на нечто большее лишь из-за случайного момента увлечённости.       Чимин ехал на эшафот своей любви к Чонгуку.       Машина неторопливо остановилась, и он с затяжкой щёлкнул ручкой двери, открывая её, даже забыв дать какие-либо указания напоследок водителю, господину Шину. Первый шаркающий шаг лакированных ботинок на вымощенную дорожку к белоснежному особняку Чонов дался ему с трудом, но чем дальше – тем легче. Он сможет. Ему не впервые разбивали сердце, хоть раньше сам Чимин никогда не влюблялся так сильно, так отчаянно и сильно, теряя себя в том человеке, из-за которого его мысли разлетались в хаос маленького смерча, уничтожающего всё здравое на своём пути. Пусть это и был не первый разрыв, который Чимин когда-либо переживал, но этот станет первым настолько разрушающим. Он знал, что будет сложно и страшно, больно и чертовски, чертовски обидно. Чимин уже вкусил Чонгука, отчего отказаться казалось всё более невозможным. Но он должен был это сделать. Сокджин был как всегда прав. С каждой новой минутой Чимин уже всё меньше верил словам Намджуна-хён: тому, что всё может быть не тем, чем кажется.       И всё же...       Он хотел узнать, как всё обстоит на самом деле.       Чимин не намеревался заканчивать отношения без всяких объяснений, резко и без оглядки обрывая все концы. Он поступит смело, не убегая от того, чего боится всем своим естеством, а наоборот – встречая и достойно принимая крах.       Да, он как никогда был настроен пессимистично.       Однако...       Он даст Чонгуку шанс.       Хотя кому он врёт.       Шанс он давал себе.       Последний шанс помечтать.       Закусив губу, Чимин почти поднялся до вершины широких мраморных ступеней входа в особняк, знакомая сцена пронеслась перед глазами так, будто она случилась ещё вчера: Чонгук, когда-то от нетерпения выскочивший из дому к своему хёну, улыбающийся и счастливый как никогда, наивно спрашивающий его, не тесно ли ему будет танцевать в его кожаных штанах. Простой, доступный и искренний. Неужели такой человек, как он, может так хладнокровно обманывать и изменять?.. Звучит слишком нереально, но... Чимин уже и не знал, чему верить. Зато одно он знал точно: сейчас его никто не встречал. Чимин задумчиво нахмурился и собирался было позвонить в домофон, как вдруг заметил, что двери уже были чуть приоткрыты, приглашая заглянуть. Несмотря на это, Чимин не спешил вторгаться в чужой дом без компании его хозяина – правила этикета и приличий не позволяли. Он бы и дальше продолжал стоять на месте, как воспитанный гость, если бы только не...       Не уловил краем глаза нечто красное на полу сразу за порогом.       Не успев остановить собственное любопытство, Чимин наклонился в сторону, слегка подглядывая внутрь и пытаясь рассмотреть красное пятно, пока не узнал в нём лепесток. Розы? Взгляд ненароком заскользил дальше, цепляясь за следующий и следующий, цепочкой тянущиеся внутрь гостиной багровой тропинкой. Чимин растерянно распахнул глаза шире, оцепенев. Чонгук же знал, что он едет, верно? Так значит... это – не случайность?.. Осторожно толкнув ладонью двери, Чимин нарушил те самые правила культуры поведения в гостях, которых придерживался секунду назад, словно зачарованный заходя внутрь. От удивления слюна застыла где-то в горле, Чимин и позабыл её сглотнуть. Следуя извилистой дорожке из алых роз, он осторожно ступал каблуками ботинок ровно вдоль неё, даже и не заметив, как на щеках расцвёл румянец от одной только мысли, что сейчас происходит.       Чонгук...       Выложил ему дорожку из цветов?..       Чимин забыл, как дышать.       Прямо как в мелодраматических фильмах...       Но кто вообще так делает в реальной жизни?       Только последние романтики.       Чимин всеми силами пытался подавить в себе набухающее пышным бутоном чувство трогательной привязанности к донсену, которое вот-вот распустится в груди широкими и красочными лепестками, возрождая грубо заткнутую минуты назад любовь.       Да, он прекрасно знал, что нельзя. Нельзя снова поддаваться и вестись. Но...       Но...       Он всё ещё хочет его.       Чимин медленно снял чёрные очки с переносицы, невольно приоткрывая в шоке рот вслед округляющимся глазам, когда плавным, крадущимся шагом дошёл до обеденного зала особняка, куда вела тропинка лепестков. Впереди через распахнутую дверь открывался вид на шикарно накрытый стол с изысканно украшенными блюдами, дразнящими нос душистыми ароматами специй и спелых экзотичных фруктов. По центру столешницы возвышались как многоярусный канделябр с восемью зажжёнными толстыми свечами, так и объёмная ваза с крупным букетом бордовых роз, ласкающим глаз своим глубоким красным цветом. И не только на столе. Повсюду в зале были расставлены цветы тёплых оттенков, дополнительной нотой помпезности подчёркивая и так шикарный и дорогой интерьер, стилизованный под мрачное барокко. Перехватывающие дух красота и изящность постановочной сцены для высокобюджетной мыльной оперы о сливках общества, а не рутинной повседневности. Чимину казалось, что сейчас раздастся голос режиссёра, вещающего о съёмках нового дубля.       Слишком... невозможно.       А среди всего этого домашнего розария у правой стороны стола возвышался Чонгук, одетый в белую рубашку с милой чёрной бабочкой под шеей. Он немного скованно держался за спинку стула двумя руками словно в поисках потерянной смелости и опоры, глядя на своего хёна большими взволнованными глазами в поисках реакции на его сюрприз. — Чонгук-а... — выдавил из пересохшего горла сражённый Чимин, отпуская имя донсена дрейфовать по залу и таять в воздухе. — Д... — запнулся в ответ от стеснения Чонгук, тут же отводя взгляд и покусывая губу, уже под конец и вовсе мямля, ямочки на его щеках стали чуть ярче: — ...добро пожаловать, хён?..       Чимин почувствовал, как его сердце буквально зажало от слабости к Чону. Он всё открывал рот сказать что-то в ответ, но на ум не приходило ничего толкового: голова пустовала, как будто в ней образовалась прожорливая чёрная дыра, притягивающая все мысли к своей точке безвозвратной сингулярности и даже не думая возвращать их обратно. Чонгук же с каждой новой секундой обоюдного молчания начинал нервничать ещё больше, переминаясь с ноги на ногу, пока в конце концов совсем не выдержал: — Тебе не нравится?.. Слишком, да? Прости, я не знал, какие цветы ты любишь и подумал... — Нет!.. Нет, мне нравится, — заверил его Чимин, сам нещадно краснея. — Очень нравится. Я просто... удивлён? Это так неожиданно: впервые кто-то дарит мне цветы, да ещё и в таком количестве, поэтому... — тараторил он тихо, на автомате смущённо потирая нос и не замечая, как в это время всё сильнее и сильнее увеличиваются глаза Чонгука. — Поэтому... это так непривычно. Правда... спасибо. Дух перехватывает от всей этой красоты. — Тебе никогда не дарили цветы?.. — шокированно переспросил в это время Чонгук, даже толком не уловив благодарности в свою сторону.       Он выразительно замолчал, явно сжимая челюсти, судя по его заострившимся скулам. Чимину даже померещилось, что в его глазах на секунду проскользнул огонёк раздражения, что определённо озадачивало: с чего ему вдруг злиться? — Ага, — незначительно подтвердил Пак, откладывая на стол свои сложенные солнечные очки. — Так что... мне очень приятно, Чонгук-и. Спасибо, — улыбнулся он наконец, мягко и благосклонно, попутно поддевая из вазы рядом один из неизвестных ему коралловых цветков в форме звезды, напоминающих лилии: Чимин наклонился и вдохнул их головокружительный аромат, прикрывая глаза и зарываясь внутрь, кончиком носа проводя по длине торчащей тычинки. — Ты голоден, хён? — звучно сглотнул Чонгук, томительно наблюдая за ним, и Чимин спохватился, решив, что тот успел проголодаться, пока ждал своего гостя. — Немного, — соврал он, прекрасно зная, что Чон откажется сесть за стол, если Пак не отужинает вместе с ним. — Пожалуйста, угощайся. Конечно, кухня не сравнится с вашим рестораном, но... — Чонгук-а, — строго перебил неловко болтающего донсена Чимин, снимая с головы кепку и укладывая волной влажные от нанесённого утром геля волосы, открывая лоб. — Любой подарок от тебя мне в радость.       Чонгук потупил взгляд, от смущения поджимая губы до ещё более глубоких ямочек на щеках. Не зная, куда себя деть, он уселся было напротив хёна, как вдруг подскочил с сиденья, как ошпаренный. Через секунду Чон панически подлетел к Чимину, отодвигая ему стул с такими испуганными глазами, словно прямо сейчас вспомнил, что забыл закрыть свой сейф в тайнике, не меньше. Пак сам вытаращился на него в удивлении, пока не понял, что тот пытается следовать этикету ухаживания, в конце концов не выдержал и прыснул в ладонь, жмурясь до разветвления морщинок от прикрытых век. Красный как помидор Чонгук засеменил обратно к своему месту, только убедился, что хён сидит на месте, видимо, проклиная свою совершенно опустевшую от долгожданной встречи голову. Он подхватил по дороге из специального держателя предварительно открытую бутылку вина, легко дёрнув пробку. Наконец-то решившись снова посмотреть Чимину в глаза, Чон неуверенно попытался сложить слова в предложение, румянец всё ещё целовал его щёки: — Может быть... ты хочешь... не против... — он вздохнул, раздражённый собственной неповоротливостью речи: — Немного вина, хён?..       Чимин, умильно подпирая подбородок кулаком, улыбался такой широкой улыбкой, что, казалось, у него сейчас треснет лицо. — Подойди ко мне.       Но Чон упёрто стоял на месте, непонятливо хмурясь, его чётко очерченные брови чернели, сведённые к переносице. Чимин наигранно вздохнул и встал сам, плавно приближаясь к донсену расслабленной походкой, в итоге забирая бутылку с вином из его рук и отставляя её в сторону. Под гипнотизирующее влияние космических глаз Чонгука Чимин сам окинул его пристальным взглядом. Оценивая престижный костюм, он поднял руку и аккуратно поправил бабочку под шеей Чона, погладив её и ненароком скользнув ладонью вниз, остановившись на рельефе груди под рубашкой, грея ею скованное от касаний тело. — Ты должен быть уверенней, Чонгук-а, — мягко начал он, заинтересованно вглядываясь в лицо собеседнику. — Я... — начал было оправдываться тот, заволновавшись и слегка возмутившись, пусть и знал, что Пак прав.       Вот только его перебили: — Повторяй за мной, — гнул своё Чимин, прикрывая веки до взгляда, полного очарованного забвения. Он коснулся указательным пальцем горлышка вина, с любовью гладя его, искоса поглядывая на Чонгука, когда произнёс низким тембром: — "Вина, хён"?       Чонгук застыл, размышляя, время от времени зависая на пальце Пака, чувственно оборачивающегося вокруг горлышка бутылки. — Вина, хён?.. — попробовал Чонгук, копируя Чимина и весьма преуспевая, пусть под конец предложения в его голосе сквозанул предательский петушок. Чон тут же кашлянул, пытаясь его скрыть. — Вот так, молодец, — похвалил его Пак, не отмечая шаткости. Согласно кивая и подхватывая первый попавшийся бокал, он с намёком подставил его ближе. — Не откажусь.       Чонгук правильно понял жест Чимина и сразу же поспешил ухватиться за бутылку, чтобы налить тому алкоголя. Пока он возился, Пак не замолкал ни на миг, тихо приговаривая: — Не спеши, Чонгук-и. Действуй спокойно, но уверенно. Так, будто знаешь, что делаешь. Мгм. Не прикасайся горлышком к краю бокала, отведи его немного. Вот так, молодец. Наливай меньше половины бокала и не забудь вытереть горлышко салфеткой. Умница.       С каждым новым словом уши Чонгука пылали всё сильнее, но он следовал с такой потрясающей точностью указаниям Чимина, что тот не мог не удивиться быстрой обучаемости донсена, грудь раздувалась от гордости. Через минуту пышный бокал темнел бургундским оттенком добротного выдержанного вина – Чимин успел опустить взгляд на этикетку и мысленно присвистнуть. Чонгук ничего не делал вполсилы. Во сколько ему обошлась эта бутылка, Пак вполне мог себе представить, прикусывая губу. Не позволяя такому сокровищу стоять и дышать кислородом напрасно, Чимин поднял бокал за тонкую ножку и качнул его, наблюдая, как маслянистый след от напитка краснел на прозрачном стекле сосуда после винных волн. Незаметно вдохнув аромат алкоголя, отдающего нотками табака, вишни и чёрной смородины с кофейно-шоколадным оттенком, Чимин, довольный услышанным букетом, наконец-то глотнул вина, мечтательно прикрывая глаза.       Лакомые блюда на столе были уже давно позабыты.       Чонгук, подобно привороженному, с затаённым дыханием следил за каждой микрореакцией хёна, боясь разрушить волшебный момент дегустации знатоком бесценности. От приглушённого света черты лица Чимина заострились от полумрака, чётко вырисовывая его профиль: еле заметный холмик горбинки на ровном носу, точёный подбородок, каким-то чудом остро и одновременно мягко переходящий линией в чувственную шею до уголков ключиц. Чонгук любовался: каждой его морщинкой на гладком лице, каждым содроганием ресниц, каждым движением губ во время питья и судорожно вздрагивающим кадыком. Наконец Пак заморгал и оторвался от бокала, задевая краем стекла пружинистые губы, облизываясь, крепкое вино опалило грудь изнутри, легко ударяя в голову и незаметно притупляя все переживания. Чимин искоса глянул на донсена непроницаемым взглядом, пытаясь понять, прочитать Чонгука. Ему нужно было выяснить, кто он на самом деле.       Правда нужно.       Но может только... чуть позже?..       Чимин запрокинул голову и полностью осушил бокал, будто изнурённый жаждой, адамово яблоко вновь следовало вслед каждому глотку, приковывая к себе внимание.       Чонгук – тише воды, ниже травы.       Тень от мерцающих свечей танцевала на стене, контрастируя темнотой с рубиновыми бутонами бесчисленных цветов, деликатными и фигуристыми, готовыми вскоре распуститься и похорошеть. Но среди них самый крепкий аромат – у венценосных роз, тянущихся ввысь, к потолку с лепниной у граней стен. Замысловатые, продуманные до самых мелких деталей позолоченные рамки картин, не уступающих им в искусности своего исполнения, нависали над головами, роскошным штрихом завершая помпезный вид убранства почти что королевской обеденной комнаты, лаская знающий толк в изысках глаз. В Чимине уже томился романтик и ценитель высокого, первоклассного, лучшего, нетерпеливо выжидая возможности дать себе волю и сломать оковы трезвого рассудка, всё это время сдерживающего его. Лишившийся терпения Пак в чувствах отставил в сторону опустошённый бокал, плотно сжав губы. Не давая себе и повода для сомнений, он резко схватил вздрогнувшего Чонгука за воротник, чтобы подтянуть ближе и требовательно накрыть его рот своим.       Бордовая струя лентой полилась от подбородка Чона до его шеи и ниже, впитываясь в белоснежную рубашку кровавым пятном. Чимин делился с ним выпитым вином, плотно прижимаясь, ладонями скользя от ключиц к плечу, а затем обхватывая ими голову, большими пальцами массируя виски круговыми движениями. Застигнутый врасплох Чонгук лишь успел неловко зацепиться пальцами за чёрную рубашку Чимина, сжимая её в кулаке как спасательный круг, сам не замечая, как весом слегка навалился на хёна. Но тот готов был его выдержать, сделав шаг назад для устойчивости и лишь углубив поцелуй, не решаясь выбрать, что вкуснее: отборное вино, которое перемешалось в их ртах и багряным блеском лежало на губах, или сам Чонгук. Чимин остановился на том, что оба, отстраняясь от донсена и языком собирая алые капли с его губ, затем – ту самую свежую дорожку на подбородке, под конец совсем чуть-чуть прикусив кожу щеки. Хмельной взгляд уставился в никуда, за ухо Чона, в огромную картину эпохи Ренессанса в декорированной рамке из тёмного золота. Красиво. Богато. До этого зажатые пальцы Чонгука чуть расслабились, отпуская помятую рубашку Пака и бережно охватывая талию хёна, приобнимая.       Чимин блаженно закрыл глаза.       Как же хорошо.       Он вновь спустился ладонями к груди донсена, чувствуя частый стук чужого сердца.       Влюблённого?       Невесомая улыбка Чимина дрогнула, тронутая горькой правдой. Он опустил взгляд в пол и замер, собственное сердце словно покусал мороз, оставляя витиеватые снежные узоры на чувствительной поверхности. Чимин мягко оттолкнул Чона. Не грубо, однако настойчиво. Потому что так больше не может продолжаться. Он должен научиться не поддаваться и стоять на своём. Отшатнувшийся Чонгук испуганно воззрился на него в ответ, не понимая, что сделал не так. Но Чимин больше не собирался вестись на его взгляд побитого щенка, отворачиваясь к одиноко стоящей бутылке и отвлекаясь на неё, чтобы собраться с мыслями. Белая этикетка с замысловатым чёрным курсивом на мелодичном французском вещала о собранном урожае 1934-го года, своим старинным, антикварным видом обещая лучшие впечатления от вкусового рая. Более семидесяти лет выдержки. Господи. Сколько Чонгук за него заплатил? Десятки тысяч, не меньше, судя по марке. Всё ради этого, как оказалось, трогательного свидания, к которому он явно готовился не один день, выкладывая всю свою тонкую натуру перед хёном, оставаясь почти что голым душой. Столько желания, усердия и затрат... всё для Чимина.       Что же это?       Настолько крепкое увлечение и обыкновенное транжирство золотого мальчика?       Или?..       Тишина удручала и давила на голову. — Хён?..       Пак упорно молчал, стуча указательным пальцем по столешнице и хмурясь, уголки его рта опускались всё ниже и ниже. Сказать то, что он так хотел, было больно. Но необходимо. Как воздух на высоте горы Эверест для отчаянного скалолаза. Преодолеет ли он эту вершину, несмотря на давление? Чимин уже не был уверен: горло стиснуло клещами, голос пропал, отказываясь возвращаться. Если он это скажет, то точка невозврата будет пройдена. Они больше не смогут притворяться, что всё хорошо. И даже друзьями не останутся. Да о каких вообще друзьях могла быть речь? Их уютный мирок рухнет. Чимин не мог поверить, насколько он готов был опуститься, только чтобы остаться рядом с Чонгуком. Насколько готов был унизиться и поддерживать связь даже в том случае, если его использовали. И ему уже даже не было стыдно, но это ничего не меняло. С ним и правда играли, как бы неестественно это ни звучало? Тогда на любом общении с Чоном в качестве кого угодно нужно ставить крест. Как же иначе? Чимин балансировал на тросе, будто канатоходец: всё или ничего.       Слова уже катались на языке, готовые сорваться, сдерживаемые лишь плотно сомкнутыми губами.       Просто открой рот и скажи. Сделай это. Хватит быть тряпкой.       Чимин до хруста костяшек сжал кулак, выворачивая себя наизнанку: — Я... знаю.        Словно это говорил не он, а кто-то другой, но такой же поверженный. — Знаю, что...       Буквы не поддавались ватному языку. Рой мыслей кишел в голове. Чимину столько всего хотелось сказать – поделиться переживаниями и сомнениями, в злости обвинить и разочароваться, потребовать объяснений и прижать к стенке вопросами, а затем... затем, если будет возможность и повод, простить и признаться в чувствах, отпуская отягощённую душу во влюблённый рай. Даже сейчас сердце легкомысленно игнорировало трезвый рассудок, тая в себе кроху надежды. Но шанс был только один, и Чимин должен был вдумчиво выговорить свои первые разоблачающие слова, сдерживая себя в руках, чтобы не сорваться. Первый шаг – сохранять ровный голос. Сиплый, еле слышный, почти что мёртвый, но ровный: — ...я знаю, что ты помолвлен.       Вот оно.       Он сделал это.       Сказанного не воротишь.       Вздох облегчения пузырём застрял в горле, так и не покинув тело и не ослабив тяжесть ответственности.       Чимин даже не сразу ощутил, как цепями сковало Чонгука: как он весь подтянулся, перестал дышать, почти что окаменел, от бывалой мечтательной атмосферы их интимного момента не осталось ни следа. Казалось, даже воздух вокруг него затвердел до невидимой плотной стены, пряча от давящего присутствия Чимина и отделяя их друг от друга спасительным укрытием. Левое плечо Пака, слегка развёрнутое к Чону, опалило жаром пристального взгляда, застывшего в немом шоке. В ушах звенело от могильной тишины. Чимин слышал лишь тревожный, рваный стук своего сердца в голове, пульсирующий во всём теле, нервирующий и беспокойный. Пауза слишком затянулась, приобретая смысл. Тот самый, который Пак так боялся, который мысленно избегал всё это время, глупо и по-детски сбегая от проблем и обманывая сам себя ложными мечтами. Тот самый, очерствляющий влюблённое сердце, смягчённое чувствами и обожанием.       Вот как.       Молчание Чонгука как никогда было красноречивым.       Оказывается, Чимин ошибся: произнести те самые слова было просто – открыть рот и озвучить мысли, освободив себя от бремени.       Однако услышать на них ответ – вот настоящая каторга.       Чимину оставалось только бездумно сверлить стеклянным взглядом почти что полную бутылку вина, кулаком упираясь в столешницу, сам даже того не понимая. Если бы только его уши не могли слышать. Но они, наоборот, как никогда навострились в ожидании хоть какого-то звука со стороны Чонгука, который притих, будто мышь, готовая вот-вот забиться в угол. Чимин даже не осознавал, какая красная была его шея от прилива крови и как неестественно она была зажата, заостряя очертания ключиц. Зубы больно впились в мягкую упругость нижней губы, челюсть сковало, а ноги подрагивали от накала, еле сдерживаясь от того, чтобы не сорваться и не сбежать. Секунды растянулись в мучительную вечность, которую жизненно необходимо было прервать. Долго ему ещё ждать? Чимин вздрогнул, услышав, как Чонгук вязко, с натугой сглотнул, прочищая горло.       Ах.       Будет что-то говорить?       Пора бы уже.       Лёгкая усмешка расцвела на его лице, ироничная и даже немного едкая. Совсем ему не свойственная. Но Чимин был слишком занят тем, что держал себя в узде, чтобы заметить. Он мантрой повторял у себя в голове, что должен достойно встретиться с правдой и не сорваться. С каждой секундой это было сделать всё сложнее и сложнее. Чем дольше Чонгук держал язык за зубами, тем сильнее истончалась ниточка терпения Пака. — Хён... хён, прошу, выслушай меня...       Чимину каким-то чудом удалось взмахнуть деревянной рукой, показывая собеседнику, что он весь внимание. Посмотреть на донсена ему всё ещё не удавалось. Не хватало смелости. — Я... — Чонгук словно пытался проглотить камень, — я... помолвлен, но...       Чимин шумно вдохнул носом, игнорируя всё, что следовало после этих слов.       Смысл?       Откинув голову назад, он уставился в потолок пустым взглядом, уголки глаз щипало от наворачивающихся слёз. Как же он ненавидел это. Ненавидел то, что был таким ранимым и чувствительным. Тэхён был прав. Когда он уже перестанет наступать на те же самые грабли? Когда у него уже появится иммунитет к расставаниям и он не будет воспринимать каждое, как конец света? — ...н-но я не... — всё продолжал с огромным затруднением Чонгук, складывать буквы в слова для него было настоящим испытанием. Пока вдруг не замолчал, подняв взгляд и удивлённо вздохнув: — Хён?.. Ты... ты плачешь? — неверяще пробормотал он, тут же спохватившись и протягивая к старшему руки: — Боже, п-пожалуйста, не пла–...       Проклятые слёзы!..       Охваченный злостью на самого себя, Чимин резко стукнул кулаком о стол, перебивая взволнованный лепет донсена – посуда задребезжала от удара, содрогаясь, как будто в страхе. В страхе за Чимина и его надрывное состояние в шаге от неминуемых разрушительных последствий. Не позволяя себе ни одной лишней секунды в компании Чонгука, Пак вихрем развернулся к выходу, не желая позориться и дальше. Все его худшие кошмары стали явью. Но он не позволит себе погрязнуть в этой топи, не даст затянуть себя на самое дно. Пулей вылетая из обеденного зала, Чимин торопливым шагом направился вон из этого дома, недоверие внутри росло с такой силой, что, казалось, ноги подкосятся от её тяжести и тело обессиленно рухнет вниз. Подошва ботинок безжалостно давила любовно выложенные на полу лепестки роз, разметая их по сторонам и сбивая тропинку обратно, в объятия Чона.       Никаких сожалений, хватит!       Вон!       Позади послышался режущий уши звон разбитого стекла и суетливый бег.       Чимин упорно ускорил шаг, не собираясь ничего больше слышать, уже хватаясь за ручку входной двери, как вдруг потерял равновесие: налетевший из ниоткуда Чонгук прижал его грудью со спины, наглухо закрывая дверь и не давая возможности сбежать.       Да что он себе!..       Кипящий от ярости Чимин собирался отпихнуть донсена локтём, горячий воздух невыносимо пёк лёгкие, а глаза резало сухими слезами. Но вместо этого он, неудобно притиснутый к двери щекой, оцепенел, разобрав ощущение влаги на лопатках. Ох. Чонгук что-то безостановочно бормотал между надрывными всхлипами, откровенно рыдая своему хёну в рубашку, вцепившись в неё клешнями и не отпуская, словно он повис на краю обрыва и вот-вот должен был сорваться вниз, в бездну. Желание понять, что же он повторяет раз за разом, вынудило Чимина остудить голову и чуть успокоиться, размеренные вдох и выдох позволили плечам расправиться. После гневной бури эмоций его неожиданно резко осадило, привнося безразличие и отстранённость, зловещую в своей апатичности. Слишком быстро на вкус Пака, но сейчас он не был хозяином самому себе, ведомый лишь своим истинным "я", сырым и первобытным, выплеснувшимся наружу в защитном механизме.       Чимин вздохнул ещё раз, прикрывая веки.       Силой ничего не добиться. Нужны слова.       Он принудил себя плавно развернуться и наконец-то посмотреть на Чонгука холодными глазами.       Тот являл собой полную катастрофу. Его белоснежная одежда теперь краснела от вина не только на воротнике маленькой каплей, а и брызгами, хаотичными разводами по рукавам и животу. Картина точно из какого-то фильма ужасов, была бы это кровь. Заправленный до этого в брюки край рубашки выскользнул и теперь небрежно висел у ширинки, сбоку от которой, на бедре, чернело огромное пятно – скорее всего тоже от разлитого в суматохе алкоголя. Неужели это звон бутылки слышал Чимин секунды назад? Какая потеря. Бесценное, уникальное вино не заслужило такого к себе отношения. Чимин пытался рассмотреть лицо Чонгука, но тот стыдливо прятал его под выбившимися из аккуратной укладки волосами, сильно наклоняясь вниз, не в силах унять свою истерику. Единственное, что было видно – это слетающие на пол крупные солёные капли, сверкающие от проблеска заходящего солнца из прикрытых многослойными гардинами окон.       Сердце предательски сжалось, отголоски сострадания бились сквозь глухую пелену спасительной индифферентности. Но сам Чимин держался стойко, замерев и выжидая, когда Чонгук справится с собой, чтобы что-то сказать. Когда воспользуется щедро подаренной ему возможностью оправдаться. Хотя Паку было физически больно ничего не делать, погасить возникшую внутри необходимость схватить Чона в охапку и притянуть к себе, чтобы успокоить. Впервые Чимин почувствовал себя самым настоящим айсбергом, даже не ледышкой, и от этого было жутко не по себе. Он не привык быть настолько не отзывчивым, особенно в отношении Чонгука. Настолько жестоким. Правда, какая-то его часть шептала, что так надо, что он поступает правильно. Чимин пытался ей верить. Только во взгляде всё равно проскользнула тревога, когда он-таки уловил искривлённый в плаче рот Чонгука – вид, незнакомый ему ранее. Тот поднял руку, чтобы слабо зажатым кулаком небрежно вытереть слёзы с щеки, в полном провале стараясь утихомирить рыдания: — П-прошу... хён, пожалуйста... — сбивчиво. — Не уходи снова, я всё объясню, т-только пожалуйста-пожалуйста!..       Чимин больше не мог притворяться. — Хорошо, — коротко отозвался он, смотря сквозь Чонгука, иначе не ручался за себя. — Хорошо, объясняй. Я слушаю.       Он не мог понять, почему чувствовал себя виноватым. Чонгук находился в каком-то горестном помешательстве, при том, что страдать здесь должен был Чимин, а не он. Всё это было... очень и очень странно. Наличие двойного дна всё яснее и яснее ощущалось на задворках подсознания. Вот только на этот раз Чимин послал его куда подальше, жестоко обрывая все концы. — ...всё н-не так, клянусь! По-поверь мне, хён! Этот брак... о-он по расчёту, понимаешь? И... — вымолвил сокровенное Чонгук, с трудом восстанавливая голос, полный всхлипов и икоты, — мой отец... он настоял... боже, пожалуйста, прости, что не говорил, я просто... не уходи от меня, останься, пожалуйста, прости меня...       Чимин заторможенно пытался разобрать в скорой путанной речи Чонгука необходимый ему смысл, нахмурившись, когда его уловил. — По расчёту?.. Айщ, и что, ты согласился? Тебя не могли же заставить! — раздражённые нотки проскользнули в голосе, скептицизм царствовал над ним, убивая фривольные сантименты. — Это двадцать первый век, Чонгук-а! Ты держишь меня за дурака?       Чонгук рукавом вытер мокрый нос и наконец-то поднял голову, уставившись на хёна блестящими от влаги глазами, красные капилляры опасно полопались на фоне белка, язык нервно проскользнул между губ. — Н-нет, конечно нет, хён... но я... отец говорил, что это важно для нашей семьи... и я... я... — Неужели он готов отдать своего собственного сына за ту, к которой у него нет никаких чувств? — сморщился Чимин, вспоминая старшего Чона и ауру вокруг него, полную контроля.       Он мог.       ...или нет?       Бред. Разве можно судить человека лишь по одной-единственной встрече? Первое впечатление часто бывает обманчивым, исключительно чёрное и белое – миф, навязанный теми, кому это выгодно. Особенно в обществе высоких сословий. Цеплять ярлыки на людей намного проще, чем искать причину в себе – чёткий враг в другом воспринимался легче, чем собственные ошибки или разочарование в других, кому доверял. Так неужели глава семьи Чонов действительно и был тем самым "злодеем", нарисованным мультипликаторами в наивных и легкомысленных сказках? В реальной жизни так не бывает, и Чимин прекрасно об это знал.       Чонгук замялся, перебирая пальцами длинные края рубашки, ногтем поддевая литые пуговицы, пока не подтвердил мысли Пака: — Нет... нет, он не такой. Он не... он думает, ч-что я не против. — Не понял, — тут же напрягся Чимин, отшатнувшись, в подозрении всматриваясь в собеседника, который отвёл взгляд в сторону, словно о чём-то сожалея. — Я... тц! — поник плечами Чонгук с таким душераздирающем отчаянием, что с Чимина уже слетела его маска хладнокровия, уступая изумлению. — Тогда я... я думал, что не могу сказать "нет". Отец назначал нам с ней вс-встречи несколько раз в месяц к-как раз перед моим совершенно-... — Чон сглотнул, чтобы смочить сухое от нервов горло, — ...-совершеннолетием... а-а затем спрашивал, нравится ли она мне... и... — ...и что ты на это отвечал? — ровно уточнил Чимин, хотя ответ уже знал, его черты лица заострились и затвердели, как многовековая окаменелость. — Врал, что... н-нравится, — Чонгука, казалось, резали ножом. — Что... что я не против...       Чимин резко выдохнул, пятерней убирая и так уложенные назад волосы как способ отвлечься: — Прелестно, — он и сам не заметил, как с губ слетел ядовитый смешок. — Спасибо, что всё объяснил. Теперь и правда разойтись будет легче. — Нет!       Чонгук схватил Чимина за обе руки, сжимая с такой силой, как будто пытался слиться с ним воедино. — Что "нет", Чонгук-а? Пожалуйста, хватит. Ты помолвлен. Чего ты ещё хочешь от меня? — устало вздохнул Пак, боль душевная заглушала физическую, которую ему неосознанно причиняли, отчаянно пытаясь удержать на месте и не дать уйти. Он понимал и не понимал одновременно, в голове – каша. — Это ничего не значит, хён! — Это значит всё, — с новым приливом гнева парировал Чимин, тон его голоса понизился и чуть ли не перешёл на шепот – главный признак нарастающей ярости. — Может, ты ничего особенного к ней и не чувствуешь, но я не собираюсь быть твоим запасным вариантом. — Ты никогда им не был! — совсем разбито воскликнул Чонгук, на его лице читалась такая безумная паника, что за него становилось страшно. — Никогда... — Не понимаю. Ты слышишь себя со стороны? Айщ... Ты не можешь быть помолвлен и быть моим, Чонгук-а! — Эта помолвка – всего лишь договорённость, хён! Она правда ничего не значит! — повысил голос Чонгук, его брови каким-то чудом одновременно сошлись вместе и выгнулись вверх в немой просьбе. — То, что... что я ч-чувствую к тебе, — он покраснел до кончиков ушей, — гораздо важнее каких-то там подписей и бумаг! Пожалуйста, не оставляй меня, я всё исправлю, клянусь!       Чимин не разрешил себе остановиться на фразе о том, что Чонгук что-то к нему чувствует, щитом критики отбиваясь от потока его признаний, как от летящих стрел Купидона. Вместо этого он вскинул подбородок и предупредительно прищурил глаза: — Исправишь?.. Раз помолвку так легко расторгнуть, тогда почему ты этого уже не сделал?       Чонгук моргнул, а затем провинившимся ребёнком опустил голову, сгорбившись. Его хватка значительно ослабла, пока вконец не позволила рукам соскользнуть с предплечья Пака обессиленно болтаться вдоль туловища. Содержательнее любых ответов. Чимин осуждающе закачал головой, в какой-то момент хватаясь ладонью за лоб и отворачиваясь в сторону, чтобы закрыть глаза и просто спокойно поразмыслить – эмоциональный диалог отключал здравый ум, слова срывались с языка быстрее, чем он успевал их обдумать. Пак никогда в своей жизни не был так потерян. Чонгук был не прав. Чертовски не прав. Похоже, он спрятался в своём коконе комфорта, поддерживая хорошие отношения с отцом и делая всё, чтобы не разочаровать его, но одновременно и поддаваясь своим тайным желаниям, встречаясь с Чимином. Однако в жизни так не бывает. Каждому приходится сделать свой выбор, и никому не удастся получить всё и сразу. Приобретая что-то одно, человек теряет другое – таковы неписанные законы. Чонгук не сможет играть на два фронта, ему необходимо принять какую-то из сторон. И если этой стороной не будет та, на которой стоит Чимин, то лучше им закончить всё, что бы у них ни было, прямо сейчас.       Так... лучше. — А ты... ты бы смог?       Приглушённый голос Чона вытянул Чимина из задумчивости, побуждая обернуться и посмотреть ему в глаза. Те же купались в убитом отчаянии от безвыходной ситуации. — Смог бы что? — непонимающе нахмурился Пак, ладони сердито упёрлись в бока, а ноги встали на ширину плеч, словно в поисках опоры. — Признаться? — закусил губу Чонгук, исподлобья посматривая на Чимина несчастным взглядом. — Рассказать сейчас своим родителям о том, что... что ты...       Чимин окоченел – так, будто время вокруг остановилось.       Потому что прекрасно понял, что имел в виду Чон, пусть тот и не закончил ещё предложение, не позволяя запретному слову прозвучать в строгих стенах отцовского особняка. И Чимин понимал это. Никого не было рядом, никто их не слышал. И всё равно грозное табу запечатывало им рты, мешало быть теми, кто они есть. Невидимые глаза сверху наблюдали за ними и осуждали, впивались прожигающими насквозь взглядами в затылок, видели насквозь, знали все секреты. "Паранойя", – скажет кто-то, и будет как никогда прав. В их обществе публичность могла принести как славу, так и порицание. Признание же в нетрадиционной ориентации? Почти что гибель: тебе, твоей семье и их будущему, бизнесу, капиталу, партнёрству, нормальной жизни. Клеймо изгоя и нежеланного ребёнка.       Поразительно, как быстро сработало воображение Чимина, по щелчку пальца рисуя ту самую картину "признания", описанную Чонгуком.       Вот только её сразу же придушила совесть: жестоко убила и выкинула мёртвое тело прочь на задворки сознания, угрожая Чимину указательным пальцем, чтобы тот даже и не мечтал об этом. Открыто сказать отцу, что он гей? Наконец-то официально это признать, а не увиливать от подозрительных взглядов после вечеринок и наводящих вопросов, отнекиваясь бурной молодостью? Твёрдо поставить перед матерью крест на мечтах о подходящей невесте, помогающей ей по дому? И вместо этого представить ей Чонгука, чтобы встретиться с отторжением, возмущением, разочарованием и отказом? Одна только мысль об этом вздымала волоски на его коже, образовывала ложбинку в сердце для всепоглощающего ужаса, оглушала и лишала каких-либо сил.       Только не сейчас, не тогда, когда он ещё...       ...как оказалось – не готов.       Не готов.       Чимин совершенно не был готов.       Как он это скажет? Что решит делать, если от него откажутся? Куда подастся? Чем будет зарабатывать себе на жизнь? Как будет выживать? Да, у него есть друзья, но те не будут вечность о нём заботиться и его содержать. Тому же Тэхёну родители сами перекроют бюджет, если узнают, на кого он его тратит, какими бы благими ни были его намерения.       Чимин поймал себя на череде губительных мыслей, впав в морозящий тело ступор.       Надо же.       Сколько паники.       Ему резко стало стыдно за самого себя, за ту секундную истерику, которую только что испытал, совсем не мужественно совладав с собой. Чимин через силу сглотнул, не веря в то, что всё это время нагло лгал сам себе. Неужели все эти годы в нём жил настолько двуличный страх? Подумать только, Чимин всегда стремился к стабильным отношениям, жаловался Тэхёну на ветреных партнёров и с энтузиазмом строил планы на будущее с тем самым избранным, но... Никогда действительно не задумывался о том, какие для этого нужно принести жертвы в случае успеха. И это при том, что Сокджин и Намджун были у него перед самым носом – яркий пример отверженных их семьями, пока он слепо впадал в инфантильность романтичных историй и подсознательно избегал горького дёгтя в бочке мёда.       В теории любить было просто: Чимину нравился парень, он выказывал ему знаки внимания на приватных вечеринках, не опасаясь за свою репутацию и получая комплименты в ответ. Это тешило самолюбие и питало его мнимой любовью, подавало ложную надежду и обещания, что "всё будет хорошо". Однако до того, как Пак заикался о чём-то большем, они расходились после недолгого романа, и Чимин сокрушался, собирая, как он думал, осколки разбитого сердца. Но были ли это на самом деле осколки? Готов ли был Чимин ради этого человека рискнуть всем, чтобы открыться перед родителями? Готов ли был потерять своё положение и, может даже, сбежать из дома, начиная всё сначала и спускаясь с небес на землю, к простым людям, борющимся за копейки каждый день?       Вопрос даже не в том, любил ли он по-настоящему.       Вот, что беспокоило его больше всего: собственная трусость и нерешимость.       Ха, как поменялись роли.       Он обвинял Чонгука в слабости, в уязвимости перед мягким, комфортным коконом родительской опеки и обеспеченности?       Лицемер.       Он ничем не лучше.       Чимин внезапно понял, пусть и очень поздно, что пока ещё не был готов играть в героя. — Я...       Он – жалкий трус.       В противовес своему озарению, вслух перед Чонгуком хотелось смело заявить, что если тот поступит так же – то Чимин признается родителям тотчас же.       Вот только ложь всё никак не хотела слетать с языка.       Не перед Чонгуком, который сейчас стоял напротив него такой уязвимый и доверчивый, раскрывающий все свои тайны и ожидающий искренности в ответ. Не стесняющийся признать то, что боится реакции своего отца. Честно показывающий, что сам не знает, как быть, разрываясь между своими обязанностями перед семейным именем и влечением к Чимину. Он не кормил сладкими надеждами и громкими словами о том, что свернёт ради него горы и заголосит на всю страну о своей любви. В отличие от того же Чимина, который обманывал сам себя, уверяя, что сможет быть самостоятельным и независимым от чужого мнения по щелчку пальца. Паку пора было осадить своё эго и побыть на месте Чонгука. Если бы его собственный отец подобрал ему невесту (что, скорее всего, и случилось бы в скором будущем), Чимин, вероятно, поступил бы так же. Как-никак отказ первой привёл бы к поискам второй, третьей, четвёртой... пока его не прижали бы к стенке, требуя объяснений.       Задавая болезненный вопрос: что не так?       А ответ был лишь один.       Чонгук ещё поступил разумно, сразу же послушно соглашаясь на помолвку. Потому что единственный иной выход – это отказываться от наследства и идти своей дорогой, на что нужна благодатная почва и огромное отчаяние. Он же выбрал путь меньшего сопротивления, и винить его за это точно не стоило. Где гарантии того, что Чимин не поступил бы также, если бы его задавили обязательствами перед семьёй?       Правда...       Одна вещь всё так же имела место быть, и именно она колола Чимина спицей в грудь: Чонгук не рассказал ему сам о помолвке.       Как долго бы ещё продолжалась их интрижка? До самой свадьбы? И что потом?       Пусть Чимин и трус.       Но он не целовал Чонгука, зная, что через месяцы будет обручён.       Это понимание поставило жирную точку в их отношениях:       Чонгук не хотел, чтобы он знал. — Значит... это и правда конец, да? — грустно улыбнулся сам себе Чимин, пустота расставания поглощала его изнутри, давила на сердце, чуть ли не расплющивая, как сочную красную ягоду в каменном кулаке.       Рациональное обоснование тому, что они не могут быть вместе, делало больнее всего – не оставляло иного выхода, убивая логичностью и рассудительностью. — Конец?.. — переспросил в это время Чонгук, его и так большие от волнения глаза расширились ещё сильнее – чернея спелыми, крупными оливками. — К-конец чему? — Нам? — Чимин спрятал руки в карманы брюк, чтобы Чон не видел, как дрожат его пальцы. — Ты в любом случае женишься, и мы оба будем держать язык за зубами, чтобы оставить всё как есть. Чтобы возглавить наши семьи. Никто из нас не готов сейчас рисковать и раскрываться.       Чимин и не уловил, как высохли дорожки слёз на щеках Чонгука, как тот уже не икал полувсхлипами и не растирал кожу лица до красных пятен, пытаясь поймать все солёные капли, текущие по точёным скулам. — ...ты этого действительно хочешь? — голос Чона прозвучал непривычно низко и хрипло, его горло явно саднило от минувших рыданий. — Дело не в том, чего я хочу, — раздражённо отмахнулся Чимин, терзая нижнюю губу зубами. — Разве у нас есть выбор?       Он в мгновение повзрослел и зачерствел, сам того не замечая. Перерос глупого ребёнка Чимина: того самого, который верил в счастливый исход однополых отношений и по-идиотски мечтал о них, не замечая ничего другого вокруг. Правды. Он не Намджун, да и не Сокджин, как и Чонгук не один из них. У тех получилось, но они – исключение. Идущие напролом, везучие и уверенные в себе. Чимин не был уверен, что он такой же сильный и способный, как его хёны, чтобы суметь добиться своего. Ему не хватало сноровки и делового подхода Сокджина, как ума и настойчивости Намджуна. И ему уж точно не доставало личного старта в бизнесе, который, в противовес, был у них – всё для того, чтобы уверенно стоять на ногах, если он потеряет всю поддержку от родителей, оставаясь только у друг друга.       Хотя... нет.       Это всё отговорки.       В первую очередь, ему не хватало храбрости духа пойти против всех и остаться победителем в этой схватке. Даже если у него и получится, кто сказал, что Чонгук сможет то же самое? Что если он потеряет веру в них и сдастся в руки своей невесты? Чимин рискнёт всем, но взамен не получит ничего, потеряв при этом всё. Готов ли он пойти на это? И сможет ли Чонгук поддержать его? Без помощи и опоры рядом Чимин может и загнуться под тяжким бременем своих поступков.       Нет, они обречены. — Есть, — в это время нахмурился Чон, отвечая на риторический вопрос своего хёна. — Ты готов так просто... сдаться? Даже не попробовав? — Попробовав что, Чонгук? — Чимин устал. Устал и хотел домой, лечь в постель лицом в подушку и просто забыть обо всём. Он устал от глупого себя, полного тщетных надежд. — Что ты предлагаешь? — Быть вместе?.. Ну, то есть, если ты этого хочешь, конечно... — стушевался Чон в момент, уже больше бормоча себе под нос, еле-еле выговаривая буквы: — Я-я предлагаю тщательно обдумать, что мы будем делать дальше. Понимаешь? Попытаться найти какие-то... не знаю, варианты, что ли, и подготовить запасные пути побега на случай, если ничего не выйдет?.. Я предлагаю... ну, не опускать руки...       Чимин изогнул бровь, хмыкая с долей сарказма, однако ирония слетела с его лица, только он встретился с целеустремлённым взглядом Чонгука, пусть ещё немного мутным из-за недавних слёз.       Его глаза увеличились от медленного, но верного понимания, заметно округляясь.       То есть...       Чонгук не собирался с ним порвать?..       В Чимине со скоростью света надулся шар новой веры, неконтролируемый и такой огромный, что своим давлением распирал диафрагму, выбивая все разумные мысли из головы. Сметая все недавно выстроенные им же барьеры к желаемому, как виделось минуты назад – невозможному, несерьёзному и постыдному.       И вот одним простым словом Чонгук развернул его переживания на сто восемьдесят градусов.       Чимин не мог поверить.       Так он...       Он всё не так понял?.. — Хён... — Чон опасливо протянул руку и аккуратно прихватил Пака за край рубашки, невесомо её придерживая, словно боялся, что его в ответ цапнут. — Я-я не говорил тебе о помолвке, потому что... да, потому что боялся тебя оттолкнуть... б-боялся твоего разочарования и недоверия ко мне, но... — вязкая слюна застряла в горле, мешая говорить, — ...н-но ещё и потому, что точно хотел её расторгнуть. Ну... чтобы ты о ней даже и не думал волноваться. Я... наверное, я хотел избежать этого разговора и всех проблем. Пусть это и было глупо, теперь я это понимаю, — он виновато потупил взгляд, явно осуждая себя. — Но, пожалуйста, поверь мне: я хотел обсудить с тобой то, как нам быть дальше. Я хотел строить с тобой планы на будущее, а не... ну... — он замешкался, внезапно растеряв всё своё непонятно откуда взявшееся красноречие. — То есть я не хотел ничего заканчивать, понимаешь? Т-только... только начать.       Последнее слово – удар под дых.       Чимин не смог больше молча выносить все те чувства, что бурлили в нём кипятком.        Одинокая горячая слеза сорвалась с коротких ресниц и потекла по левой щеке, замедляясь у линии её округлости, а затем быстро устремляясь вниз по скулам, повиснув пухлой каплей на грани подбородка. Мужественная, но трогающая сердце. Символ его слабости и отваги одновременно. Пак поджал губы, в титанических тисках сдерживая взрыв рыданий, подступающих к горлу. Значит, весь этот разговор не вёл к разрыву? Весь этот разговор – попытка Чонгука доказать, что пусть он и не идеален, но готов меняться? Готов стараться ради них? Готов исправлять свои ошибки и быть рядом, чтобы помочь Чимину и стереть все его сомнения? Как так вышло, что он сейчас был взрослее самого Пака, уже почти что опустившего руки секунды назад? Все мучения надуманы зря. Чимину стоило дослушать до конца и перестать накручивать себя на пустом месте, строя какие-то беспочвенные предположения, как оказалось – абсолютно ложные.       Но мог ли он себя винить?       Чонгук должен был признаться ему раньше и избавить от неведения, однако тот, похоже, испугался столкнуться с гневом и разочарованием, а после них – и вовсе с расставанием. Его можно было понять, да и винить тоже не было смысла. Пусть его поступок оставил ноющую рану на сердце уязвлённого Чимина, однако они оба – не совершенство. Главное, что их тянет друг к другу, и они готовы идти на взаимные жертвы. Ком, сотканный из страданий, рассыпался внутри Пака, неприятным осадком оттягивая грудь. Однако вместе с тем очищая её от всего ненужного, лишнего, даря второе дыхание, с трудом пробивающееся из-под нагромождения переживаний, каменной грудой лежащих у солнечного сплетения.       Довольно.       Чимин взял себя в руки, взвешивая "за" и "против", пока держал длинную, критичную для их с Чонгуком отношений паузу. Время застыло в космическом вакууме. Секунды стали равны вечности, пока Пак задавался самым главным вопросом: несмотря ни на что, чего бы хотел он сам? Что принесёт ему большую радость, чем печаль? Мог ли он приструнить обиду и уступить?       Прислушавшись к своему сердцу, а не к разуму, Пак в итоге нашёл ответы, честно признаваясь сам себе в том, что пока не готов так просто отпустить Чонгука.       Только не его.       Кто сказал, что люди не умеют ошибаться? Разве он сам идеален? Да и почему нельзя давать второй шанс? Особенно тем, кто понял, в чём оступился? Тем, кто тебе дорог?       Чимин попрощался со всеми тревогами и твёрдо решил.       Он в облегчении простил донсену недосказанности и сделал первый шаг навстречу, рывком притянув Чонгука к себе слегка грубоватым жестом – всё для того, чтобы заключить в сильные, необходимые обоим объятия. Уютные, когда он зарылся носом в надплечье Чона, шумно вдыхая носом, пока их сердца бились в унисон в прижатых друг к другу телах. Грудь обоих вздымалась в учащённом от близости дыхании, бережно сталкиваясь и обмениваясь теплом. Прощает, Чимин всё прощает, только бы они могли постоять так ещё чуть дольше, наслаждаясь незримой химией их тел, которую никто из учёных мира толком ещё и не объяснил. А она существует – Чимин ощущал её всеми фибрами своей души, глубоко, тяжко вздохнув и блаженно закрыв глаза. Как же приятно – прощать. Вновь верить и открываться. Быть мрачной язвой – явно не его.       Чонгук застопорился, не сразу осознавая, что его вновь приняли обратно и больше не пытаются оттолкнуть. Он и не заметил, как стенка недомолвок между ними уже разрушилась, приглашая пройти сквозь неё. Будто очнувшись, Чон вцепился в Чимина так же истошно, как и тот в него, вены на руках проявились сильнее, чем раньше, когда пальцы впивались в спину хёна и собирали складки чёрной рубашки в слабый кулак. Тепло Чимина грело, щипало, ласкало, разжигало заботу. Как лечебный жар – в смертельный мороз. Чонгук осторожно положил подбородок на плечо хёну, наклоняясь ниже, и в скромной радости прикрыл глаза, не веря, что это затишье – конец, а не начало бури. Пак неосознанно покачивался из стороны в сторону, словно убаюкивал Чона, губами прикладываясь к его волосам у висков в невесомых поцелуях, уже спокойно поглаживая ладонью по пояснице.       Долой трезвый ум.       Чимин не хотел больше задавать вопросов. Не хотел более поддаваться сомнениям. Они разъедали его изнутри, как мерзкая моль – прекрасное бархатное платье в гардеробной. Казалось, каждая искра ярости или ненависти в сторону Чонгука и недоверие к нему оскверняли Чимина, его воздушные мечты и любовь, чёрной всепоглощающей краской выводя все яркие, красочные тона. С ними он становился не Чимином, который любит сопливые мелодрамы и волшебство чудес, а Чимином, созданным, чтобы жениться без любви и вести свой бизнес хладнокровно и прагматично. Он не хотел жить такой жизнью. Может, Чимин и повзрослел, понимая, что тот курс, который они с Чонгуком хотят взять, сложен и полон тернистых преград, однако влюблённый дурак внутри него всё ещё существовал и надеялся, тихо нашёптывая, что всё получится.       С ним есть его хёны и Тэхён, которые обязательно помогут и поддержат.       С ним есть Чонгук, который сам и предложил не опускать руки.       Теперь всё зависело от Чимина: именно его ответ даст команду действовать: — Хорошо.       Чонгук вздрогнул, не ожидая, что Пак собирался ещё что-то сказать. Он приподнял голову, ленивым, почти что опьянённым их объятиями взглядом посмотрев на Чимина в немом вопросе, при этом слегка отстраняясь. Любимый хён действовал на него, как валерьянка в лошадиных дозах, а он и не был против, находясь словно под наркотиком, пока ожидал разъяснений от собеседника. Тот подумал ещё с секунду, взвешивая своё самое важное, наверное, в жизни решение, перед тем, как озвучить его и не иметь отныне никаких путей отступления. Но это и не важно. Закостеневшее сердце вновь обрело привычную мягкость, растаяв и наполняясь любовью, которая была нужна ему, оказывается, как вода – сухой почве. Чимин позволил улыбке тронуть губы, в глазах – забытая до этого привязанность, проснувшаяся с новой силой: — Хорошо, я согласен... начать.       Чонгук обескураженно уставился на него, как на самого ангела, сошедшего с небес, забавно приоткрыв рот в неозвученном вопросе. Так, будто не поверил своим собственным ушам. В голове крутилось одно: это... значит "да"? Чимин, несмотря на трусость Чонгука поначалу в вопросе помолвки, готов поверить в то, что он стал смелее и решительнее? Ему дали шанс проявить себя? Доказать, что он может быть лучше ради хёна и стать лучшим? Чон прерывисто выдохнул и расцвёл на глазах, утопая в благодарности терпению и милости Чимина. Он одарил хёна растущей улыбкой, такой лучезарной и блестящей ровным рядом белых зубов, что у Пака заныло покалеченное сердце, и так настрадавшееся от перепада эмоций за сегодня. Если верить в чёрные и белые полосы жизни, то после тьмы всегда придёт свет, верно? Одна лишь эта мысль придавала Чимину так необходимые остатки сил.       Чон замер в счастливом исступлении, попросту пялясь на старшего в восхищении и ликовании, отчего тот не мог не прыснуть, хрипло и сдавленно из-за всё ещё зажатого слезами горла: — Ну? Чего молчишь?       Чонгук посмотрел ему прямо в глаза взглядом, в котором мерцали звёзды: — Спасибо... спасибо, хён... правда, спасибо. И прости, что... — Ш-ш, хватит уже, — с улыбкой прервал его Чимин, уставший от извинений, заевших, как старый граммофон. Он вообще хотел забыть об этой ссоре как можно скорее, отвлекаясь на запах дорогого вина, который, оказывается, всё это время забивался в ноздри ароматом спелого винограда и алкоголя. Пак озадаченно нахмурился, а затем вспомнил, в каком виде сейчас был Чон, спохватившись: — Боже, Чонгук... твоя рубашка...       Тот неохотно оторвал от хёна зачарованный взгляд и глянул вниз, чтобы увидеть, как жалко сейчас выглядел в своём испачканном костюме – от солидного образа завидного ухажёра, который он так старался поддержать в этот вечер, не осталось и следа. — О... — только сейчас заметил свой непредставительный внешний вид Чонгук, пальцем касаясь пятен от впитавшегося в белую ткань вина. — Точно, бутылка же разбилась... там осколки... — Оставим вашим служанкам, когда они вернутся, — отмахнулся Чимин, больше беспокоясь за возможные порезы, чем за интерьер особняка. — Пойдём, надо тебя осмотреть и переодеть.       Он взял Чонгука за руку, потащив за собой наверх по лестнице прихожей так уверенно, словно это был его дом, а не Чона. Но тот не был возмущён. Ладонь хёна ощущалась мягкой и родной – её хотелось держать вечность и не отпускать, сжать чуть сильнее, ощутить, как податлива шёлковая кожа, и следовать ей столько, сколько угодно. Их спешный бег по ступенькам перешёл на шаг в коридоре, а затем и вовсе замедлился до тиканья минутной стрелки, когда они добрались до одной из дверей на втором этаже. Чимин прекрасно знал, где была комната Чонгука, уверенно войдя в неё без задней мысли: всё было так, как он и помнил в тот самый день. Ничего не изменилось – лишь статус их отношений. Он унял румянец на щеках от этих мыслей и развернулся к Чонгуку, в это время закрывавшего за ними двери и включающего свет. Светлые воздушные тона комнаты как никогда возвышали, располагали, окутывали спокойствием. Обеими руками взявшись за галстук-бабочку на шее донсена, чтобы аккуратно развязать узел, Чимин вскоре снял её и откинул куда-то на пол, далее приступив к пуговицам на рубашке Чона, пока тот молча кусал губы, наблюдая за хёном сверху вниз.       Тишина стояла такая сокровенная, что даже шорох одежды казался грохотом.       Спустя минуту подолы расстёгнутой рубашки разошлись по сторонам, обнажая торс Чонгука, его живот судорожно сокращался от частого из-за смятения дыхания. Чимин внимательно вгляделся в него, не обнаружив нигде случайных порезов от стекла, большим пальцем мимолётом скользнув под рёбрами в непринуждённой ласке, а затем вздохнул и потянул воротник вниз, намекая Чону снять одежду на стирку. Тот в момент послушался, слегка зажавшись и сгорбившись в смущении, когда рубашку небрежно отбросили к стенке у двери в ванную. На его теле не осталось более ткани, скрывающей невинность перед пристальным взором Чимина, цепким и умным. Чонгук не привык стоять таким неприкрытым и уязвимым перед хёном, к которому у него были настолько сильные чувства, потихоньку сгорая от стыда и не зная, куда себя деть, оттого постоянно опуская глаза вниз и мужественно стараясь справиться с собой.       Чимин притормозил, заметив эту смену настроения: ему потребовалась секунда, чтобы понять, в чём проблема. С пониманием заметив скованность донсена, он легко похлопал его по плечу, ободряюще улыбаясь: — Дальше сам?       Пак отступил, оставляя Чонгуку личное пространство, учтиво отвернувшись к окну, чтобы тому было комфортно снять брюки. Забавно, как сильно стеснялся Чон, учитывая то, что Чимин уже видел его член и даже трогал его, не говоря уже о намного, намного большем... Чимин бы даже посмеялся с абсурдности ситуации, но это могло обидеть зажатого Чонгука, так что он лишь промолчал, принимая обстоятельства такими, какими они были. Тем более, что необходимость не смотреть на донсена какое-то время дала ему возможность погрузиться в размышления, прокрутить в голове их недавний разговор и вновь пережить все столкновения – Чимину до сих пор чудилось, что всё это произошло не с ним, а с кем-то другим. Осколки воспоминаний об их перепалке с трудом пробивались сквозь туман эйфории от воссоединения. Поэтому когда его плеча осторожно, почти что невесомо коснулись, Пак даже вздрогнул от неожиданности, тут же обернувшись. Он с неприкрытым удивлением заметил, что Чонгук всё ещё был в заляпанных брюках, зато уставился на него с каким-то воодушевлённым ожиданием, а в глазах плескалась отчаянная храбрость.       Чимин вопросительно вскинул брови, заинтригованный, на этот раз поворачиваясь к Чонгуку всем телом.       Застыв на секунду, тот вдруг смущённо глянул исподлобья на озадаченного таким поведением хёна – розовощёкий, с блестящими глазами, весь взволнованный и нервничающий: — Н-не... не поможешь мне, хён?..       Пак растерянно моргнул.       Помочь? Помочь в чём?       Секунду...       Чимину нужно было лишь мгновение, чтобы уловить неприкрытый намёк, его взгляд тут же приобрёл нотки шока и каплю интереса, лёгкая неверящая улыбка поддела края губ.       Ах, вот о чём речь?..       Слышать такое приглашение от Чонгука... странно и очень, очень ново.       Но Чимин соврал бы, что не лестно.       Он неторопливо сглотнул перед тем, как хрипло парировать: — Я думал... ты уже большой мальчик и можешь справиться сам, Чонгук-и.       Чон закусил в ответ всю нижнюю губу передними зубами, видно, не совсем догадываясь, что именно означают эти слова. Он одеревенел, в его глазах проскочил страх отказа и намёк на нарастающую панику.       Брови Чимина неумолимо поползли вверх.       Ничего себе...       Чонгук и правда думает, что ответ мог быть "нет"?..       Вот оно что. Похоже, не один Чимин страдал от сомнений в себе, не зная, нужен ли всё ещё своей второй половинке – ту, оказывается, терзали такие же сомнения, червячком проедая изнутри. Как никогда понимая, каково это, Пак не смог более поддерживать свою игру в недотрогу, спешно коснувшись красной от румянца щеки Чона полноватыми пальцами: — Шучу, — и он протянул свободную руку к донсену, готовый быть ведомым. — Я – твой... разве ты уже это не понял?       Похоже, не понял, потому что у Чонгука от этих слов сердце сделало сальто и подскочило к горлу, бешено там и забившись. Он заторможенно, аккуратно накрыл ладонь хёна своей и притянул его чуть ближе, пристально уставившись на старшего, словно в попытке проверить, реально ли то, что сейчас с ним происходило, или это был его безнадёжный, глупый сон. Уж слишком было похоже на второе. Чонгук замямлил, сосредоточенный, изучающий реакцию собеседника вплоть до маленьких складочек меж бровей, из-за которых готов был тут же остановиться в ласках: — Можно... можно я?.. — М? — Можно мне... тебя поцеловать?       Чимин в исступлении промолчал, часто моргая. На этот раз он не смог не изумиться. Раньше инициатором всех их тесных контактов обычно был он, потому слышать, что Чонгук его... хочет, да ещё и обходительно спрашивает разрешения... Не стоило врать: это правда заводило, но не похабно, а трепетно – по телу расплылось такое тепло, будто он выпил горячего какао в дождливую осеннюю погоду, завернувшись в плед из кашемира. Чимин слегка прикрыл веки, неосознанно облизав губы в очевидной готовности, хотя ответил иначе, не упустив возможности вновь немного повредничать: — Ну, не знаю...       Искры потехи в его глазах говорили об обратном, и на этот раз Чонгук всё понял правильно, уже наученный опытом. Со слепящей улыбкой проигнорировав уловки хёна, он осторожно, пробно приложился солёными от слёз и покусанными губами к растягивающемся в счастливом оскале желанному рту. Они словно делали это впервые, заново присматриваясь друг к другу и пробуя на вкус – их новый первый поцелуй, нежный и длинный: не пошлый или спешный из-за страсти. Чимин выдохнул Чонгуку прямо в рот со страшным облегчением, голод по прикосновениям и ласке был утолён, смягчающий все колкости и угловатости между ними. Он и сам не знал, как долго этого ждал, медленно погибающий без внимания и любви весь этот день после вчерашнего, насыщенного интимом и пошлостью. Как одинокий цветок – без ежедневной дозы воды, наполненный переживаниями и подозрениями.       Растаяв, Чимин облокотился спиной о стенку у окна, обмякая в руках Чонгука, пока тот кротко выцеловывал его подбородок и шею, ладонями неловко остановившись на груди и не сдвигаясь оттуда из-за неуверенности, что делать дальше. Зато его губы любовно упивались каждым миллиметром кожи хёна, еле слышными чмоками осыпая контуры лица Чимина, то и дело возвращаясь к его сладким, сочным губам, подобным сахарной вате и розовому зефиру.       Эти чувственные поцелуи глухо звенели в ушах Пака из-за укромной тишины спальни, отдаваясь в сердце, провоцируя его рваный ритм. От нежности оно временами как будто замирало, а затем вновь билось как сумасшедшее, порхая бабочкой в груди. Тело пробил мелкий озноб, но совсем не от холода сквозняка.       Чимину показалось, или по его коже пробежались мурашки?       Он уже сам не понимал, что с ним происходило – просто тихо умирал от коротких, трогательных поцелуев Чонгука на его губах. По-детски простых, но таких важных – таких, от которых хотелось закрыть глаза и млеть. Всё то, что ему пришлось сегодня пережить, стоило этих райских минут. Вот она, его белая полоса. Он вновь имел право быть с Чонгуком, без задней мысли сокращать между ними дистанцию тогда, когда ему этого только захочется. Как и сейчас: Чимин позволил себе дотронуться до Чона, контакт с его гладкой кожей словно электризовал – нити несуществующего тока пробежались по кончикам пальцев. Торс донсена огладили небольшими ладонями, не стесняясь впервые насладиться рельефом любимого тела. Мягкие подушечки пальцев задевали пуговицы тёмных сосков, а затем и небольшую впадину от рёбер к животу. Изучая, впитывая в себя, привыкая. Клеймя.       Вскоре эти же руки плавно поднялись с груди Чона к его шее, чтобы скреститься за ней, переплетаясь пальцами в крепкий замок.       Больше не отпустит.       Чимин прижался как можно теснее, пробивая стену невинности в их ласках, лишая её девственности. Он перенял инициативу, прерывая поцелуи Чонгука и толчком проникая языком в его открытый и доступный рот, чтобы щекотливо пробежаться кончиком по чужому нёбу. Дорожка слюны по его подбородку, мокрая и блестящая, прилипла к скулам Чона, когда тот прижался в ответ в поисках более глубоких поцелуев, чтобы не отрываться больше от хёна и на секунду. Чонгук будто пытался его съесть, но не с торопливым голодом, а ненасытно смакующим: то скользкий, мягкий язык Чимина, то горячее нутро его рта, то солёные, зацелованные губы, покрасневшие по углам. Он тяжело дышал носом, ртом не успевая хватать порции кислорода, растерянно перемещаясь ладонями вверх и вниз по животу Пака, комкая его рубашку, но всё ещё не собравшись духом её снять.       Да и стоило ли?       Казалось, что и того, что есть, было более чем достаточно, как бы странно это ни звучало. Чонгуку просто хотелось растянуть этот момент настолько, насколько это было возможно, оттягивая сильное возбуждение, от которого забывалась и терялась в пучине страсти ценность душещипательного момента. Их воссоединение слишком дорогого стоило, чтобы не запомнить его на вечность. И в то же время Чон не мог не признать, что внутри него постепенно просыпалась страшная жадность: она провоцировала хаотичный темп, пульсируя в паху и ударяя в голову, заставляла поддаваться инстинктам, несмотря на попытки самоконтроля. Она боролась с нежностью, а в итоге и вовсе смешалась с ней, поглотила её, как коварный искуситель, разбавляя деликатные чувства каплей острой похоти. — Раздень меня... — шепнули ему доверительно, совсем не помогая сохранять выдержку, горячим воздухом обдавая ухо.       Подкрепляя свои дерзкие слова, Чимин взял Чона за кисти рук и положил их себе на грудь, когда тот отпустил их было вниз, так ни на что и не решившись. В нём до сих пор чувствовался страх после их ссоры – страх того, что любое его касание может вдруг отозваться в Чимине отторжением. Пак же делал всё, чтобы доказать обратное. А Чонгук ни за что не мог отказать, когда тот сам подставлялся, умоляя себя потрогать. Лишь минуту назад он считал, что сможет продержаться дольше и насладиться мгновением приятных ласк, а оказался ох как не прав. Чон сгорал. Он лихорадочно поддел рубашку Чимина снизу, рваными движениями задирая её наверх, чтобы снять через голову хёна, пока тот постоянно скользил языком по губам, слизывая вкус их слюны. Тряхнув головой после того, как волосы на макушке взлохматили снятую с него одежду, Пак поплывшим взглядом зацепился за длинные пальцы донсена, которыми тот вновь примагнитился к его теперь голой груди – невесомо, будто хрупкий фарфор, гладя впадину между ярко выраженными грудными мышцами.       Где-то глубоко внутри Чимин втайне мечтал когда-нибудь взять эти жилистые пальцы в рот: сомкнуть губы вокруг суставов, облизать квадратные подушечки, всосать их до впавших щёк... Но он не знал, как Чонгук отнесётся к таким странным пристрастиям, поэтому спрятал свои желания куда подальше. Правда, поздно – его тело уже задрожало от одних только глупых фантазий, волна возбуждения ударила с новой силой, срываясь воздушным стоном с мокрых губ. Чонгук моментально отреагировал на него, вскинувшись, как уловивший команду хозяина щенок. Зрачки расширились, темнея, а кадык дёрнулся вслед вязкой слюне, которую он еле-еле сглотнул. Чимин невозмутимо прогнулся в пояснице, радужно подставляясь под большую ладонь, и приоткрыл рот в частом дыхании, наблюдая за донсеном с поволокой во взгляде: выжидая, что же тот будет делать дальше. Его ждало явно не разочарование. Чонгук, осмелев от взаимной тяги, бережно прихватил хёна за крепкую талию, слегка подтолкнув к стенке. Он мягко нажал на живот Чимина большими пальцами, массируя его круговыми движениями и ощущая, как перекатываются упругие мышцы пресса под их давлением.       Потрясающе... — Нравится? — не удержался Чимин, снова скользнув языком по губам, и опустил взгляд, коршуном следя за руками Чонгука на его теле, касающимися его так, как не касался никто – с любовью, без спешки, с очаровательным восторгом. А когда ладони донсена плавно, крадясь, спустились к V-образной впадинке у его паха, он совсем потерял терпение и закинул голову назад, проникаясь очередной дрожью по телу, от которой кожа покрывалась крохотными пупырышками.       Кто бы мог подумать, что у оргазма есть такой обычный, но не менее срывающий крышу конкурент?       Чимин никогда не знал, что прелюдии могут быть настолько...       Настолько...       Он сипло промычал глухой стон и положил свою ладонь на затылок Чона, требовательно притягивая его к себе и направляя ниже. Ему не нужны были слова, чтобы просить, а Чонгук не смел думать дважды, вновь припадая к телу Чимина и осыпая его своими милыми нежными поцелуями, плотно прижимаясь губами и влажно сползая ими по коже – от ключиц к груди, а оттуда – к плечу. Его отдача была сердечно бесшабашной, лишённой попыток ублажить себя, а не партнёра, лишённой эго – искренней. Он жмурился от невыносимых чувств, разрывающих сердце на мелкие кусочки, которые вновь собирались вместе и верно ждали, когда их снова растерзают всплеском слабости от обожания. Чонгук пропал в своём поклонении. — Хочу на кровать... — пожаловался вконец разнеженный Чимин, не отдавая отчёта своему ноющему, требовательному тону. Он редко себе его позволял в присутствии других любовников, в защитной реакции привыкнув вести в постели и строить из себя уверенного в себе соблазнителя, а не податливого, сентиментального идеалиста, которого тоже должны холить и лелеять. Но Чонгуку не было это важно: он даже не задумался о тоне родного голоса, молниеносно послушавшись. Несмотря ни на что, желание хёна тут же исполнили, без колебаний подхватив под ягодицы и легко потащив на чистую постель, чтобы с осторожностью на неё уложить. Кремовая ткань потянулась вслед за их движением, собираясь в волнистые, эстетически угождающие взор складки. Чонгук и сам залез на кровать, нависая над Чимином, расставив упирающиеся в матрас руки по бокам от плеч Пака, пряди его волос свободно свисали, обрамляя лицо, глаза сияли.       Да так и застыл, как статуя.       Его рот был приоткрыт, словно с него вот-вот слетят слова, которые Чонгук почему-то никак не мог выдавить из себя, молча уставившись на развалившегося на его постели полураздетого Чимина – картина, которую он раньше мог видеть лишь в сновидениях, а не наяву. От него в ответ так же не отрывали разбитого взгляда, поддерживая магию в воздухе: Пак время от времени сглатывал, грудь в темпе ходила ходуном – вдох-выдох, пока ресницы трепетали из-за порывающихся сомкнуться от неги век. Чимин всё выжидал, что же Чон хотел такого сказать, но всё никак не мог выговорить. Он чуть ли не насильно заставлял себя лежать смирно и дождаться этого самого, похоже, важного момента, как подсказывала ему интуиция – не стоило распускать руки и этим разрушать с трудом выстроенную ими тонкую атмосферу полного доверия. Их ещё не подстёгивало безумное возбуждение – оно было, но лишь отголосками, не требуя к себе внимания, перекрытое клапаном ласковости и нежности.       Не оно сейчас имело значение, а нечто совсем иное – более эфирное, целомудренное, истинное.       Что-то, что было очень, очень важным.       Пауза затянулась, и Чимин по правде уже начал было слегка нервничать, пока всё его тело не оцепенело от услышанного вдруг тихого, еле внятного: — ...я люблю тебя, хён.       Весь выверенный ритм вздохов Чимина сбился к чертям и застрял где-то в горле, заставив чуть ли не задохнуться от неожиданности.       Тишина звенела в ушах.       Он...       Он не ослышался?       Что Чонгук только что сказал?!..       Чимин забыл, как дышать. — После ужина... я хотел сказать тебе это после успешного ужина. Потому так и вырядился... — красный как рак, продолжил Чонгук, чуть выпятив губы, пока говорил, явно смущаясь и с натугой переборов себя, чтобы найти силы закончить: — Этот день... он должен был стать для нас особенным... знаешь, как в фильмах...       Чимин знал. Слишком хорошо знал, потому и лишился слов, вновь на грани глупых слёз, огромными, как луна, глазами вытаращившись на Чона и не позволяя себе лишний раз и моргнуть, чтобы пропустить то, с каким выражением лица тот всё это говорил. С какими чувствами и эмоциями, отображающимися на нём с гладкостью и чистотой речной воды. Каким дрожащим, но полным душевности, благоговения голосом ласкали его уши, еле-еле размыкая губы от скованности. Чимин был напряжён, как струна на скрипке – благоприятно ли она прозвучит, зависело лишь от смычка умелого музыканта, который был обязан подобрать правильное туше́. — Конечно... всё пошло не совсем по плану... точнее, совсем не по плану, да. Но... — бормотал Чонгук больше на автомате, пытаясь этим хоть как-то скрыть свою неловкость: фильтр между его сознанием и речью окончательно сломался, мысли потоком выливались наружу и озвучивались без препятствий: — Но я обещал тебе сегодня, что... что буду уверенней идти к своей цели... а моей целью было... сказать это, — совсем запнулся он, до боли безостановочно кусая губы изнутри, отчего на его щеках проявлялись небольшие ямочки. — Поэтому...       Чимин продолжал играть в молчанку, теряясь в том, что ответить – любые слова сейчас казались неуместными и малозначительными по сравнению с тем, что он слышал. Он то открывал, то закрывал рот в растерянности, в глазах сияло целое солнце. — ...поэтому, вот... я-я... я...       Чонгук вдруг застопорился: сказать второй раз заветные слова было намного сложнее, чем первый, когда ты ещё не совсем понимаешь их вес и просто бросаешься вперёд без чувства самосохранения. Однако он не сдавался: — Я лю-... кхм... — пауза, как спуск перед взлётом: — ...люблю тебя... — совсем угас его голос под конец.       Чон безжалостно жевал губу, пока не поднял опустивший до этого в постель потупленный взгляд, чтобы в испуге прочитать реакцию хёна на его неподдельные чувства.       И получил больше, чем рассчитывал.       Чимину потребовалось мгновение для осознания, бесконечность – для принятия. Он как в помешательстве потерял себя, импульсивно скрыв глаза за ладонями, пытаясь найти хоть кроху здравого рассудка, чтобы взять себя в руки и сказать что-то в ответ. Но просто не мог. Не мог. Удушающая изнутри любовь давила любые звуки, пытающиеся вырваться из горла, и Чимин лишь тихо всхлипнул, пальцы на его щеках намочились прыснувшими слезами.       Господи, он не мог поверить, что второй раз позорно плачет в этой комнате, пусть и по разным причинам!.. Когда только он стал таким чувствительным, таким... таким легко внушаемым?       Не выдержав собственной слабости, Пак поверженно перевернулся на живот, со стыдом скрывая красное лицо в подушке, и содрогнулся всем телом, просто-напросто уже истошно рыдая, позволяя всем невысказанным тревогам, обидам и гневу вылиться наконец наружу, не держа их более в себе. Его рвало на части от слёз, но, благодаря им, он родился заново, сбросив с себя изношенные, затхлые эмоции, и очистив место в сердце для новых, более возвышенных и дарящих счастье. Пусть это и было больно, но именно так, как надо, чтобы ощутить, что ты жив и находишься сейчас здесь, на этой кровати в доме Чонов. В руках Чонгука.       Эта боль латала рану на сердце.       Чонгук в шоке бегал взглядом по трясущемуся телу хёна, не зная, как к нему подступиться и что ещё сказать, чтобы успокоить. Но он и не должен был. Чимин вскоре сам обернулся и потянул его к себе, упасть набок и подползти по постели ближе, чтобы заключить в объятия, напоминающие кокон: их головы оказались в убежище из плеч и рук – укромном местечке, созданном лишь для них двоих. Чимин стукнулся лбом о щеку Чона, сжимая его так сильно, будто сейчас сломает, но тот терпел, пока его сердце грозилось выпрыгнуть из груди.       Ответ не должен был быть словесным.       Чимин словно пытался раздавить его своими мощными руками и вжать в себя, в свою грудь прямо к сердцу, и этого было более, чем достаточно. Чонгук в облегчении выдохнул, даже и не заметив, что всё это время держал воздух в лёгких от волнения, носом зарываясь в волосы хёна и вдыхая его запах, медленно, лениво закрывая глаза. Ему было так тепло и уютно, как никогда – наконец-то они оба нашли покой, просто наслаждаясь друг другом и не заботясь больше ни о чём.       Чонгук позволил себе поверить, что впереди их ждёт лишь ничем не омрачённое счастье – он снял с себя правую руку хёна и переплёл их пальцы в трогательном замке.       Всё будет хорошо.