fucking neighbor

Спонтанность — довольно неоднозначная штука. С её помощью вполне реально решить весь ряд накопившихся проблем в одно мгновение, а можно аналогичным образом создать неисчерпаемый поток новых. Спонтанность — это риск. А До Кёнсу рисковый парень. Ведь разве можно удержаться от соблазна покинуть обогретое родительское гнёздышко и не переехать в забитое общежитие, будучи совершенно не приспособленным к самостоятельной жизни и всем трудностям, которые она преподносит в полном наборе? «Глупость!» — скажет адекватный человек. «А почему бы и нет?» — искренне вопросит Кёнсу. — Только не могу никак сообразить, на кой-чёрт тебе так много вещей? — Минсок непонимающе оглядывает огромные пакеты, сводя брови на переносице. — Моя мама тоже не смогла найти ответ на этот вопрос, — поджимает пухлые губы Кёнсу, оценивая масштабность его новой обители и размеры освобожденных Минсоком полок. — Боюсь, что всё сюда даже и не поместится. — Ну, можно соседям распихать или под кроватью похоронить самое ненужное тебе. — Мин, мне кроме домашних шорт с футболкой на пару с тапочками, по сути, и весь сезон может ничего не понадобиться. — Даже не сомневаюсь в этом. — Минсок смешно кривит губы, вновь стреляя глазами в сторону набитых вещами кульков, и получает ответную улыбку со стороны Кёнсу. — Рад, что всё же выпросил подселение именно к тебе. Я с трудом привыкаю к новой обстановке, по правде говоря, хотя и рвусь к ней. — Я помогу тебе освоиться. Да и отсыпаться будешь практически до начала пар, ведь идти тут минуты три, от силы. Только бы спать по ночам давали… — Минсок устало потупляет взор на дверной ручке. В этот же момент дверь резко распахивается, и в комнату беспардонно вваливается заспанный, но неизменно довольный Бэкхён, который, судя по внешнему виду, даже не удосужился потратить и пяти секунд на расчёсывание своей чудесной шевелюры. — Уже в курсе новостей! Отметим это дело? — Он падает на кровать, умостившись подле едва не подпрыгнувшего от удивления Кёнсу, и шуршит в рюкзаке, выуживая оттуда бутылку коньяка. — Думаю, вечером это дело лучше пойдёт. А ты хоть бы в зеркало перед выходом посмотрел что ли. — Минсок прыскает в кулак, после чего тянется рукой к взъерошенному клубку бэкхёновских волос через смутившегося Кёнсу и наспех приглаживает самые активно торчащие пряди, дабы не рухнуть лицом прямо в колени Кёнсу. — Ма-а-ам, прекрати-и. — Бэкхён сдувает упавшую на лоб чёлку, пакуя драгоценный алкоголь обратно в портфель. — Лучше бы пожрать что-то сварганил, ей Богу! Я даже не позавтракал. — Будто бы здесь тебе благотворительная столовая, — бурчит Минсок, но всё же поднимается с постели и, выудив два матовых пищевых контейнера из небольшого холодильника, отчаливает на кухню. Бэкхён истомлено валится на бок, пододвигая минсоковскую подушку ближе к собственной голове, и довольно заразительно зевает во весь рот, ради приличия прикрывая его тыльной стороной ладони. Кёнсу же не удосуживается и шелохнуться, но в момент, когда он отчаянно подавляет в себе зевотный рефлекс, Бэкхён начинает звонко смеяться. — Кёнсу-я, ты чертовски забавный! Тот же лишь удивлённо поднимает бровь, продолжая пялиться в стену перед собой. Бэкхён очёркивает взглядом точёный профиль Кёнсу, опускаясь всё ниже вдоль до невозможности правильных, по его мнению, черт лица, и застревает на по-детски сжатых кулачках, лежащих на тёмной джинсовой ткани. Повинуясь порыву, Бэкхён тянется пальцами к чужому крепкому переплёту и накрывает его, беззвучно призывая расслабиться. Он мягко расцепляет пальцы Кёнсу один за другим, обводя их контур собственными, пока сам Кёнсу, кажется, теряет доступ к кислороду. Ладонь Кёнсу немного шероховатая, как успевает отметить Бэкхён, и в разы шире его собственной. А ещё безумно тёплая. Он ведёт слегка отросшими ногтями вдоль подрагивающих фаланг, после оглаживает их поверхность, создавая контрастные ощущения, отчего Кёнсу слегка содрогается, всё так же не меняя своего положения. Бэкхён слышит шум в глубине ушной раковины, вызванный чрезмерно активным сердцебиением, и усиленно пытается его игнорировать. Его пальцы в последний раз проводят по уже открывшейся руке Кёнсу, и тепло, невесомо согревающее прохладу его собственной кожи, резко пропадает, когда Кёнсу, будто опомнившись, отодвигает ладонь, устремляя испуганный взгляд в чужие глаза. Бэкхён смотрит не моргая, будто бы читает с лица всё то, о чём сам Кёнсу может даже не догадываться. Нехарактерная серьёзность скользит по радужкам бэкхёновских глаз, пока его ладонь ощупывает колкую пустоту там, где только что ощущалось приятное тепло. Неожиданно для самого себя Бэкхён улыбается, прикрывая глаза, и откидывается на подушки, а Кёнсу наконец выдыхает и вновь сжимает руку в кулак, лишь бы хоть чуточку притупить настойчивые импульсы, которые исходят от неё, распространяясь по всему телу. *** — Да что ж это за херня?! Минсок совершенно безо всякого стыда вопит на всю пустую общажную кухню, ведь война, спонтанно нагрянувшая в его жизнь, не на шутку бьёт по его и без того слабым нервам. И только развязка способна подарить бедняге долгожданный покой. Но какого исхода стоит ожидать? Сможет ли Минсок преодолеть противника и справиться наконец-таки с закрытым, кажется, замертво, судочком с едой? — И что ты делаешь? Минсок дарит наблюдателю довольно эпичную картину, ведь он, предпринимая последнюю попытку победить в неравном бою с посудиной, согнувшись пополам, вгрызается зубами в пластиковую поверхность крышки, обеими руками придерживая ёмкость с содержимым и отчаянно вдавливая её в стол, дабы не уронить. Правда, различив знакомый голос, Минсок тут же отскакивает подальше от злосчастного судка и обиженно выглядывает исподлобья на еле сдерживающегося от приступа смеха Лухана. — Может, тебе помочь? Лухан, не дожидаясь ответа, берёт небольшой контейнер в руки и пускай не с первой, как это обычно бывает в подобных ситуациях, но со второй попытки успешно открывает его. — Ну вот и всё. — Он самодовольно усмехается, привычно упёршись в косяк кухонной тумбы. — Я бы и сам справился, но большое спасибо. — Минсок неловко потупляет взор на содержимом судка и приходит к выводу, что его достаточно и для четверых. — Будешь? — С удовольствием попробовал бы… Если честно, то домашняя еда мне только ночами снится, но Чонин уже умудрился заказать четыре огромных пиццы. Потому-то и послал меня за тарелками, — грустно вздыхает Лухан. — Четыре? Ничего себе аппетит, — искренне удивляется Минсок, округляя глаза. — Я тоже поражаюсь периодически… Может быть, составишь нам компанию? Чонин — проглот тот ещё, но жлобством никогда не отличался. — Если только Кёнсу и Бэк тоже войдут в эту самую «компанию». — Как нечего делать. Достанешь тарелки? Минсок, кивая, открывает деревянную дверцу висящего кухонного шкафчика и поднимается на носочки, протягивая руки к верхней полке. Лухан же непроизвольно отмечает, насколько хрупким и миниатюрным он выглядит, пусть разница в их росте не такая уж и большая. Это замечание порождает уже не впервые ощущаемое чувство, которое Лухан не имеет представления как называть. Напрягает лишь тот факт, что это самое чувство зарождается внутри лишь при виде ничего не подозревающего Минсока, который, кажется, вот-вот потеряет равновесие. — Давай я. Лухан оказывается за минсоковской спиной и без труда дотягивается до той самой верхней полки. Минсок же собирает все усилия в кучу и резко хватается за край тарелки, пытаясь опередить Лухана, но посудина едва ли не падает на его русую голову, оказавшись остановленной на полпути луханевской рукой. — Вот чёрт, а! — возмущается Минсок. Правда, после возмущений он замечает, что его пальцы на этой самой тарелке плотно накрыты чужими, а в области спины резко становится жарко. Лухан наваливается на него всем весом, а по коже мигом распространяются мурашки, поскольку поток прохладного воздуха слишком уж явно ощущается в районе затылка. Лухан впитывает в себя резкий аромат ментолового шампуня, разве что не зарываясь носом в чужие волосы. Он дышит, дышит, дышит, но обоняние будто нарочно притупляется, ведь надышаться этим запахом не представляется возможным. Сбитость вдохов и выдохов Минсока не уходит из внимания, что навеивает вязкий туман в луханевских мыслях и совсем немного перед глазами. Он чуть подаётся вперёд, зажмуриваясь от щекотливых ощущений на кончике носа, которым Лухан легонько проводит по загривку. Минсок бессознательно наклоняет голову в сторону, якобы пытаясь уйти от прикосновений, но тем самым открывает большую траекторию для исследования, чем Лухан беспардонно и пользуется. Он ведёт носом линию вдоль трепетно-светлой кожи чужой шеи, явственно ощущая эти самые мурашки, которыми покрыта, вероятно, большая часть минсоковского тела. Правда, после осознания содеянного Лухан резко отпрыгивает от застывшего Минсока, и тарелка, оставленная без должной опоры второй руки, с грохотом валится на стол. — Блять. Два изумлённых взгляда устремляется на смуглую фигуру, стоящую в дверном проёме. — Пицца уже остыла ко всем херам! Какого лешего так долго?! — Чонин недовольно морщится, подлетая к соседнему шкафчику, и агрессивно выуживает оттуда несколько тарелок. Он впивается недовольным взглядом в окоченевшего Лухана, покосившись на перепуганного Минсока, и раздражённо вздыхает, улетучиваясь из кухни. — Знаешь… Думаю, неплохой идеей будет слепить наши пищевые запасы в какое-то подобие домашнего пикника, — наконец-то подаёт голос Лухан, решив, что лучшим выходом из ситуации является иллюзия того, что этой самой ситуации и вовсе не было. — Да и повод есть, Кёнсу ведь заселился. — Минсок, видимо, оказывается того же мнения, облегчённо выдыхая. — Что? Уже? Так скоро? — Сегодня вот утром вещи дотаскали. — И хоть бы за помощью обратился, засранец. — Он сказал, что будить Чонина с утра пораньше — не самая удачная попытка суицида. — Думаю, ради Кёнсу он всё-таки оторвал бы свой зад от кровати. Минсок резко замолкает, слегка нахмурив брови и не скрывая озадаченность на своём лице, но всё же решает не лезть не в своё дело лишь из примитивного любопытства. — Что ж, пойду остановлю Чонина, пока он не сожрал всё в один присест. Ждём вас. *** Идея грандиозного завтрака в честь заселения Кёнсу показалась довольно-таки неплохой для всех, за исключением его самого. Более того, сомнения касательно правильности переезда замертво засели в голове, ведь лишь сейчас Кёнсу начал понимать, что его привычное одиночество и личное пространство в собственной квартире теперь будет постоянно разбавляться присутствием других личностей. Минсок — божий одуванчик для Кёнсу, ведь человека более подходящего для его спокойной натуры довольно трудно отыскать. Минсок не шумит, не говорит больше нужного да и комнату в свинарник не превращает. А что ещё нужно от идеального соседа? Разве что отсутствие Бэкхёна, который, видимо, идёт в стандартном комплекте с этим же идеальным соседом. Его присутствие по невнятным для Кёнсу причинам будоражит его трезвый рассудок, заставляя вести себя совершенно непривычным образом, ведь зажатость и скованность — вовсе не его конёк. Тогда почему даже сидение за столом напротив него приносит такое сильное ощущение неловкости? Кёнсу стыдится того, что Чонин совершенно беззастенчиво распускает руки в окружении малознакомых ему личностей, хотя открытость проявления чувств никогда не воспринималась Кёнсу как что-то постыдное. Кёнсу стыдится своей манеры поедания пищи, ведь именно сейчас кажется, что он какой-то неловкий и до безумия неряшливый. Кёнсу стыдится этого откровенно изучающего взгляда тёмных глаз, практически постоянно устремлённого на него. Но ещё больше его смущает ощущение настойчивого прикосновения чего-то инородного под столом в момент, когда Чонин выходит из комнаты, оставляя их вчетвером. Тема для разговора, поднятая Луханом и довольно активно поддерживаемая Бэкхёном, как-то медленно уплывает от внимания, ведь Кёнсу чётко чувствует прохладу чужой кожи где-то в районе лодыжек. Он решает не сосредотачиваться на этом, поспешно уплетая пиццу за обе щеки, но в планы Бэкхёна это, видимо, не входит, ведь секундой позже Кёнсу ощущает скольжение, и чужие пальцы ног достигают ткани шорт, ненавязчиво обводя коленную чашечку. Кёнсу наконец перестаёт жевать и давиться пиццей, стремительно утыкаясь взором в Бэкхёна, но тот остаётся безучастным и даже не моргает в его сторону, что потихоньку начинает озадачивать и ещё больше бесить. Кёнсу резко и с силой сводит колени, зажимая ступню между ними, и ловит косой бэкхёновский взгляд. После пары мгновений он разжимает их, считая, что Бэкхён правильно расценил его действия и больше подобные фишки вытворять не станет. Кёнсу понимает, что никогда так не ошибался, когда чужая ступня беспардонно проникает в широкую штанину домашних шорт и проезжается по внутренней поверхности бедра, вынуждая подпрыгнуть на месте и смачно треснуться о жёсткую ножку стола. — Кёнсу? Ты нам мебель разнести решил? — Чонин приземляется обратно на своё место, удивлённо сводя брови на переносице. Ощущение прохлады мгновенно испаряется, и Кёнсу раздражённо смотрит прямо в усмехающиеся глаза Бэкхёна. — Судорога прихватила, — отвечает Кёнсу слегка осипшим голосом, не удосуживаясь и голову повернуть в сторону Чонина. Тот лишь хмыкает в ответ, подавая салфетки Лухану, умудрившегося облить соком и себя, и рядом сидящего Минсока. Остаток трапезы проходит в относительном спокойствии. Лухан и Минсок с головой ныряют в обсуждение перспектив развития, возможных побед и проигрышей отечественной футбольной команды. Интересной эта тема остаётся и для молчаливого Чонина, предпочитающего внимать и жевать во время их диалога. А вот Кёнсу решает отчалить на кухню с целью уменьшить грядущее количество немытой горы посуды, начиная с мытья хотя бы своей. Стоит только взяться за губку, как он уже нутром ощущает присутствие на кухне кого-то ещё. — Могу помочь? — Заканчивай свои непонятные игры, Бэкхён. — Я бы и с радостью, но настоящая игра ещё даже не началась. — Бэкхён говорит с наигранным сожалением, рассматривая Кёнсу со спины. — Тебе стоит поискать другого игрока, — твёрдо отвечает Кёнсу, усиленно оттирая уже давно чистую тарелку от несуществующей грязи. — А что, если меня интересуешь именно ты? Бэкхён, внезапно нарисовавшийся позади Кёнсу, выдыхает слова прямо в его ушную раковину, ощущая чужую лёгкую дрожь. Кёнсу отчего-то хочется сойти с этой планеты и сделать вид, что его и вовсе никогда не существовало, поскольку разобрать, что в себе кроет та двойственность эмоций, возникающая в присутствии этого человека — невыполнимая миссия. Он сжимает губку сильнее нужного, и пена от моющего средства расползается по всей поверхности рук, достигая локтей. Бэкхён шумно дышит, а его губы едва ощутимо касаются чужой мочки не то по случайности, не то от страха спугнуть. Он легонько ведёт собственными ладонями вдоль рук Кёнсу, избавляя кожу от пены, и стряхивает её в раковину. — Подумай, Кёнсу-я. Кёнсу тихо чертыхается, зажмуриваясь до цветной радуги под сомкнутыми веками, и проклинает тех летающих монстров, которые явственно демонстрируют своё существование в области живота. Что ж, Кёнсу всегда любил поиграть…