* * *
Учитель стояла на утёсе над тихим озером, и Кейн мог сказать совершенно точно: так она стоит уже долго, может, час — а может, и все два. Ветер шевелил выбившиеся из-под платка седые пряди, звенел длинными серьгами, перебирал тонкие браслеты на опущенных вниз руках, играл с кистями шерстяной шали. Учитель не двигалась. Может быть, слушала ветер — а может быть, себя — а может быть, никого и ничего, просто стояла. С ней и такое случалось. Бывали дни, когда она не говорила ни слова с раннего утра и до позднего вечера, просто сидела и смотрела, или стояла и смотрела, или даже не смотрела — просто... существовала. Что-то вроде медитации, только куда более совершенное и оттого пугающее. — Кейн? — не оборачиваясь, окликнула она. — Как проходят испытания? — Как-то, — он пожал плечами, подошёл ближе, сел у её ног. Хотелось пожаловаться, что испытаний он не понимает, что не видит, как надо поступать, что боится не суметь стать правильным джедаем, не оправдать её надежд и надежд покойной учительницы. Вместо этого он сказал: — Вы не знаете, кто это такой — падаван в цифровой вуали? От него все словно от чумного шарахаются. — А ты? — вместо ответа спросила учитель. — А я... не знаю. Наверное, надо тоже шарахаться, да? — Почему? «А действительно, почему?». — Не знаю. Поэтому и не хочу. Если все что-то делают, а причины этому не видно, возможно, они делают что-то не то — да, учитель? Она не ответила. — Я бы хотел поговорить с ним. Мы оба здесь чужаки, — Кейн неуверенно закусил губу. — Но я не уверен, что он хочет с кем-то общаться... Потому что сам бы не хотел. С таким-то окружением. Учитель по-прежнему молчала. Ни "да", ни "нет" — думай сам, говори сам. «Никто не примет за тебя твои решения», — любила она повторять. — Я скоро уеду. Собиралась ещё недели две назад, но магистр Шан меня задержала. Звучало как-то сомнительно. Если Кейн и знал что-нибудь о своей учительнице, то одно: задержать её против её желания было задачей невыполнимой. Мастер Хулис к самой идее даже временного ограничения свободы передвижения относилась с ужасом, близким к фобии. — Не то, чтобы я не хотела задерживаться, — пояснила она, задумчиво потеребив длинную серьгу. — Хотя я правда думала, что лучше уехать побыстрее, чтоб ты сразу остался один. — Почувствовал себя преданным, перестал на вас надеяться и сразу резко вырос в истинного джедая. Учитель!.. Её до странного, до забавного доходившая наивность в некоторых вопросах неизменно умиляла. — Ну вот не надо, всё было не настолько глупо, как звучит в твоём изложении! — обиделась она. — Но почти. Поэтому я и не слишком возражала против идеи задержаться. Но все сроки уже сгорели. — Значит, уезжаете? — Да. Завтра или послезавтра — я пока не уверена. — Учитель... Завтра или послезавтра. Уедет навсегда — она говорила ещё давно: когда Кейн станет рыцарем, её больше не будет рядом. Потому что рыцарь должен полагаться лишь на себя и Силу, не на учителей и помощников. — Хочешь, погадаю тебе? — она достала любимую, старую даже на вид, колоду для центральского сабакка[1]. Эту колоду ей подарил на одиннадцатилетие её дядя Хазик — редкостный жулик, большой мастер наводить тень на плетень, штатный безумный дядюшка их семьи и великий знаток всех методов гадания. Именно благодаря его урокам мастер Хулис не пропала в нынешнее трудное время; даже когда у Кейна бывали проблемы с поставками или с законниками на хвосте, учитель могла прокормить их обоих хитрым ремеслом гадалки. Она умела всё, использовала и свечи, и зерно, и гущу от кафа, и шаинки... разве что по внутренностям жертвенных животных не гадала, слишком уж это было ситенько. Но центральский сабакк и дядина колода оставались её неизменными фаворитами. — Хочу. Не то, чтобы он верил в сабакковые пророчества... он и с обычными-то никак не мог определиться. Но карты всегда предлагали ему, над чем задуматься. — Кто ты? — задумчиво вопросила учитель тифонское синее небо и выложила перед собой (прямо на воздух; она никогда не стеснялась использовать Силу) первую карту. Звезда. — Надежда, значит. Возможный успех, смутные цели и их ясные исполнения. Пусть будет. Что любит? — снова спросила она. — Хм, Джедай. Ну, здесь всё понятно. Что губит? Канцлер? Это в смысле "Не будь, как канцлер Керрик", что ли? — Может, просто власть? — неуверенно уточнил Кейн. — Вы же хотите, чтоб я стал мастером... — Всё может быть. Я гадалка, а не толкователь. Что учит? — на воздух легла карта Сит. — Вот не надо такого лица. Может, это про свободу. Или ещё про что-нибудь пафосное и вполне джедайское. — Я не уверен, что свобода может быть джедайской. — Тогда тебе надо ещё раз обдумать свои испытания. Может, ты их не там проходишь? Шутит, конечно. Она любила дразниться, предлагая Кейну обучение у ситхов на Коррибане. Мол, туда он подойдёт лучше, чем к джедаям. — Так, что там дальше... что мучит? А, Вселенная. Слишком много возможностей, не знаешь, что и выбрать. Потому и что ждёт — Колесо, кстати. Всё неясно. А что не уйдёт? Ммм... Спутник? — Это же плохая карта, да? — Плохих карт не бывает, бывают непрофессиональные гадалки, — привычно пошутила она. Это потому, что если клиенту выпадет что-нибудь неблагоприятное, он может и не заплатить, и скандал устроить на всю Нар Шаддаа. Поэтому у каждой плохой карты — даже у Опасности! — есть в общем неплохое и оптимистичное толкование. — Но это же нечестно как-то. На самом-то деле карта — плохая, — мрачно воззрился он на мерно кружащую по орбите газового гиганта точку. — Что значит — "на самом деле"? Ты правда считаешь, что у этих карт, — колода взлетела в воздух, закружилась, как колдовские печати в фильме о юности Тенебрея, — есть какое-то значение, кроме того, которое им приписывают люди? — Но... должно же быть? — А ведь я даже чему-то тебя учила, — покачала та головой. — Знак сам по себе не значит ничего. Он существует только в паре с толкователем — причём только в той мере, в которой этого толкователь желает. Иначе республиканские балбесы не давали бы по газам на "вилочке"[2] в Нар Шадданских тоннелях. Так и здесь: карта значит только то, что мы готовы в неё вчитать... впрочем, так и должно быть. В конце концов, что есть пророчество — прозрение будущего или его сотворение?... Это был редкий случай — чтоб учитель говорила при нём о прорицании. О ремесле гадалки — сколько угодно; она в принципе не возражала, чтобы Кейн поднабрался приёмчиков и мог в случае чего обработать клиента-другого. Но искусство прорицания — совсем другое дело. И даже не потому, что у Кейна недоставало дара («Дар — чушь, из каждого второго при желании можно сносного провидца воспитать»). Потому, что учитель не хотела видеть своего ученика пророком — вот и всё. «Это не принесёт тебе ни пользы, ни хотя бы счастья», — сказала она, и ограничила уроки джедайского мастерства военным делом и практическими трюками Силы. — Да, сложный вопрос. Что мы делаем: заглядываем в завтрашний день или закладываем для завтрашнего дня основание? Не создаём ли мы собственное будущее сами, озвучивая и толкуя видения?.. И что будет, если взять, да и не поверить в предсказанное?.. Впрочем, это уже другой вопрос. А твоя плохая карта может быть и хорошей. Зависит от того, куда ты стремишься и зачем. А куда, кстати? — А я знаю? — хмуро спросил Кейн. — Куда-то. Наверное, в джедаи. — Ну, посмотрим. До завтра время ещё есть.* * *
— Я рада, что ты заступаешься за товарища, но, право, рыцарь Редвин — ты уверен, что имеешь на это право? Мальчик нахмурил белёсые ровные брови, моргнул. — Магистр Шан, а разве это не моя обязанность — заступаться за несправедливо обиженного собрата? Если бы не падаван Риан, Нален Ралок был бы врагом Ордена, Радживари — хозяином Ордена, а я — трупом. Он не виноват в болезни своей учительницы, он не может быть виноват!.. «И это — наш избранный, который должен, скорее всего, избавить мир от злобного Императора». — По-твоему, значит, ты это видишь, а мы, опытные мастера — нет? Гордыня — опасная ловушка, рыцарь Редвин. Смутился. Уже хорошо, значит, не настолько самоуверен, как на первый взгляд показалось. — Просто... просто это же явная несправедливость! Мы с рыцарем Кейном обсудили это, и я решил... И верно, избранный последнее время периодически посиживал с учеником адской мегеры Хулис в храмовой столовой. Болтали о чём-то — по слухам, об учителях и своей к ним любви. Оказывается, ещё и о глобальной несправедливости, свалившейся на бедненького ситха. — Вы с Кейном, значит, обудили? — Сатель покивала. — Что ж, думаю, я прислушаюсь к вам. «Но не думаю, что тебе понравится, каким образом». Ибо инициатива наказуема, а мегера Хулис просто напрашивалась на то, чтобы получить хоть какое-то воздаяние от судьбы за свою невыносимость...