* * *
Солнце нещадно палило, когда они покинули не слишком гостеприимное поместье Аркуса и направились к "Фурии", так что Сэйтарат даже позволил себе непростительную слабость — набросил капюшон. Он всё пытался уложить в голове всё увиденное, услышанное и понятое, пытался сделать из этого хоть какой-то решительный вывод. Ему показалось сперва, что Аркус мало о чём думал — и неудивительно: он был весь в прошлом, весь устремлён в уже случившееся. Промелькивающие отголоски мыслей-реакций на происходившее в здесь и сейчас были всего лишь рябью на поверхности океана его размышлений, холодного, тёмного и скрытого от любого наблюдателя. Но Аркус, при всей неуютности его внутреннего мира, был не так уж пугающ. Просто человек, глубоко раненый и больной, утонувший в несделанном, неслучившемся, невозвратимом — таких среди ветеранов было немало. Правда, не все превращали свой дом и свою душу в кенотаф погибших друзей, а кто пытался — тех обычно не в Совет продвигали, а направляли на принудительное лечение... Сэйтарат тяжело вздохнул и пониже надвинул капюшон термоплаща. Директива о принудительном лечении военного синдрома, в продвижении которой он даже поучаствовал по мере сил, к несчастью, на практике отправлялась ко всем ширакам Коррибана пред лицом хронической нехватки кадров. И на общем фоне Аркус, пожалуй, был даже не худшим случаем — по полу не катается, от воображаемого налёта джедаев в подвал не прячется, в местах скопления народа шторм силы не вызывает, вроде бы отдаёт себе отчёт в своих поступках и даже способен спланировать смелую — если верить Ноксу, даже слишком смелую — военную операцию... Нет, Аркус был ещё не худшим. Худшим был его подмастерье-чагрианин. Там, где у наставника была холодная морская бездна с мощными глубинными течениями, у ученика было... ничего. Ни мыслей, ни чувств, ни реакций. Пустота, в которой эхом отдавались чужие слова и лица. Иногда вдруг в глубине этой пустоты начинала разгораться мысль, как неверный огонёк — но немедленно гасла, задушенная мощным усилием воли, коротким и безжалостным — как мышке шею свернуть. И Дарт Нокс, он тоже словно провалился в какую-то прорубь. Нет, мыслей его Сэйтарат — как и обычно — слышать не мог, но чувствовалась какая-то холодная тяжесть, легшая тому на плечи, что-то неприятное и мучительное, из чего он пытается выбраться, но не может. «Зато, пожалуй, можно сделать вывод, что Аркус — точно заговорщик. Не реванит, так поклонник Хозяев Жути. Так плохо спроста не бывает.» Внезапно Нокс остановился, хотя только что едва не бежал. Развернулся. Навстречу им по рыжему песку спешил, неловко поддёрнув длинные юбки железной рукой, тот самый жуткий чагрианин без мыслей и чувств. — Он собирается нас убить? — шёпотом спросил Сэйтарат, и тут же понял: нет. Он хочет говорить. Говорить с Ноксом. В пустоте это желание полыхало, как световой меч в ночи. И Нокс... Нокс тоже хотел с ним говорить. И оба не могли. Это было почти жутко — смотреть, как они стоят напротив друг друга и молчат, глядя друг другу в глаза. Рука Нокса протянута вперёд, ладонью вверх, словно он просит чего-то. Железная рука чагрианина замерла на полпути к ней, то ли протянутая, то ли просто приподнятая. А потом Сэйтарат понял, что они на самом деле говорят. Неслышно, незримо, без звуков и мыслей, но говорят. Спорят даже. Что Нокс пытается в чём-то собеседника убедить, а собеседник пытается в чём-то убедить Нокса. Наконец руки соприкоснулись. — Реут, — вслух произнёс чагрианин. И Нокс, криво и невесело улыбнувшись, ответил: — Го. Что бы ни значили эти слова, они послужили одновременно паролем и прощанием: чагрианин столь же поспешно вернулся к наставнику, Нокс... Нокс тяжело опёрся Сэйтарату на локоть, словно его только что тяжело ранило. Несколько шагов его пришлось поддерживать — впрочем, всего несколько шагов. Уже у самой "Фурии" он решился всё-таки спросить: — Милорд, что это было? Вы... вы знакомы? Нокс коротко хмуро кивнул. Потом, словно спохватившись, ответил подробнее: — Мы были в одной партии у Джадуса. Боль, пустота. Снова боль. «Сила рождается только в страхе перед силой». Можно ли заставить несколько сотен рабов стать чем-то большим, чем двуногий условно разумный скот? Можно, если взять боль и страх и добавить к ним несколько любопытных вещиц с пока что неизвестными эффектами. Как говорил Антос Вырик, границы возможного для одарённых легко сдвинуть, надо лишь приложить немного усилия... — Он сильнее, более одарённый. Можно было больше... с ним сделать. Больше возможностей для развития, так сказать. Джадус ведь был человек науки, человек прогресса... Потрясающее чувство — смотреть на себя со стороны, когда тебе в расколотый череп и разворошённый мозг погружают такой сияющий, такой красивый, такой переливающийся артефакт. Экзар Кун и Дарт Хейз, они оба сделали артефакты частью своего тела, чтобы выжить — интересно, способен ли на это обычный раб? И как неизбежное повреждение мозга повлияет на результат? «Если спятит — в отбраковку его». Артефакты сделали Экзара Куна и великого Хейза невероятно могущественными, этот путь стоит проверить... Нокс резко оборвал себя и быстрым шагом поднялся по трапу. — Что важнее, Го подтвердил мои опасения. Впрочем, полагаю, они и без него подтвердились бы. Нокс сейчас хотел запереться в своей каюте — спрятаться в ней от памяти, которая поднималась всё ярче и сильнее, всё неотвратимее. — Зачем он вообще хотел говорить с вами? — попытался вырвать его из водоворота воспоминаний Сэйтарат. — Только сообщить о заговоре? — Нет. Он просто меня узнал. Знакомое лицо — роскошь для него, — хмуро ответил тот. «Он попросил свободы или смерти. И смерти. Но я предложил ему только свободу, и не знаю, понял ли он, какое предложение принял». "Фурия" поднялась в небо и быстро разогналась, направляясь в сторону Кааса. Ещё немного — и можно будет забыть про всякие ужасы и просто сесть рядом с Луном. И выпить с ним шая. И поговорить. «Дурацкие надежды, да. А то я не знаю, что будет всё наперекосяк...»* * *
Когда зашёл агент Шан, Ашара сидела на полу, погрузившись в глубокую медитацию, и свет Силы мягко перекатывался по её монтралам и лекку, закручивался в водоворот на лбу и стекал по плечам вниз. Классика классик — ни один республиканец не поверит, что на такое способна падшая джедайка. Может быть, поэтому на сей раз он был вежлив и аккуратен, и больше не угрожал пытками и не вкалывал всякие сыворотки. — Вы сказали, что готовы рассказать мне правду, рыцарь, — сказал Шан, щуря вечно-усталые жёлтые глаза. — Я слушаю. В уме она уже не раз отрепетировала это представление, но только в уме. Камеры слежения ничего не должны были заметить. Учитель Реут был бы страшно доволен, какая она сейчас была сдержанная. — Мой учитель... он и правда не в полном согласии с Орденом. Но у него есть оправдание! — она всплеснула руками. — Вы ведь слышали про Кулу? Про Хулисов? Так вот, ему было видение. На самом деле видение — то самое, с допросом — было ей. А потом к ней пришла замечательная идея, как всех отмазать и может быть вытащить любимого из когтей Императора. — Какое именно? Что он видел? Что показалось ему необычным? Цвет, звук, вкус?.. — стандартные вопросы. — Я не знаю. Я только знаю, что он видел пленение Императора. Он видел, что самого Императора можно обратить к добру и сделать союзником джедаев. Но для этого нужен особый человек...