* * *
— Союз Недовольных, — сообщил Балкар. — Так мы будем называться. Кодовое название — "Рифт". Приказ с самого верха, и Алексей Дорн — только начало, первая миссия. Даже не миссия, так, пустячок. Это пока не приехало реальное руководство. Трис склонил голову набок: — Значит, Сареш — не руководство? — Нет. Руководство... какой-то тип с Балморры, кандидат или вроде того. Собственно, первым делом придётся его сажать в президентское кресло, потом... потом ещё что-нибудь, полагаю. Укреплять отношения между Империей и Республикой, одним словом. Бред, как по мне, но приказ есть приказ. — Всё лучше, чем воевать, — машинально откликнулся Трис. Эти слова давно стали чем-то вроде утешительной мантры. Корабль сломался? Близкие померли? Потерял все деньги и остался без крыши над головой? Руку оторвало? Зато не война. — Всё лучше, — согласился тот. — Иногда охота, конечно, расслабиться, тупо пострелять по движущимся целям и всё такое, но как подумаю о последствиях... да шло б оно тихим лесом. Президента Балморре? Да хоть Белсавису! Лишь бы не... мастер, вот вы на прошлой были? Трис кивнул. Не с той стороны, конечно, но есть ли разница? «"Какая разница, кто были его дети", — когда-то сказал учитель о том существе на Коррибане, — "какая разница, кто они были? Важно, что он плачет по ним". Какая разница, с какой стороны был на войне? Кровь льётся одинаково вне зависимости от цвета меча. Ну, не льётся, коагулируется». — Вот. И я был, — в один длинный затяг агент прикончил пахитосу. — И Юно. А Сареш сидела дома и обмахивалась веером из бумаг о капитуляции. Может, имел в виду, что Сареш сдала Тарис и горя не знала. А может, припоминал ей ту печальную историю, когда она отказалась принять капитуляцию Брельского Гарнизона и те в итоге погибли все до единого. То ли их вырезали, то ли они сами поспешили сдохнуть, лишь бы не попасть в руки особо благородных противников. На плечах агента лежала тоска и тревога, но душа его дышала покоем и доверием — таким же бесценным в нынешнее безумное время, как горький дым тобакка или глоток воды жарким днём. — Они тоже, — сказал Трис. — Эти люди, они смешные и нелепые на первый взгляд, но я-то знаю. Ортанс была оперативником, у неё рекордный счёт успешных устранений. Ашвин и Ториан — мандалорцы, Мако — одна из лучших операторов-диспетчеров... — он понял, что наговорил лишнего, но оборваться сейчас было бы хуже, чем продолжать, — Кисара, она выиграла Большую Охоту, а до того служила в Чисских Частях. Республика знает её как Огневицу... Агент хмыкнул. — Не смейтесь, это ведь не случайно, что они собрались. Они пришли на помощь своим друзьям, понимаете? Друзьям, которые срочно нуждались в лечении — и удачи вам уламывать доктора Смертокогтя, потому что если я что-то о нём и знаю, то... — Его скверный характер, упрямство и верность однажды избранным союзникам? Ну право, мастер, мы ж тоже не Терон Шан, у нас мамы наверху нету. Так что приходится работать. Он поднялся со стула, тяжёлым шагом — тоска, тревога, забота не давали разогнуться — подошёл к окну, опёрся о подоконник. — Кто-то верен Империи, кто-то молится на Республику, кому-то дороги только те, кого он лично знает, — задумчиво произнёс он. — Мастер, скажите: как заставить их всех работать на нас? Как заставить их всех работать на мир? Ответ знали они оба. Учитель говорил: «Хочешь поддерживать мир? Не забывай напоминать о войне».* * *
С виду Таран Седракс был менее ужасен, чем по рассказам учителя. Но, пожалуй, всё же ужасноват — было что-то этакое то ли в изгибе рта, то ли во всей походке и повадке. Что-то, что Риан назвал бы "несвежим". Ещё не гнилым, пожалуй, гнилое он видел — но определённо идущим в этом направлении. Как будто человек поставил себе задачу выглядеть и вести себя максимально противно. — Эф эм джи, это ж надо так, а? — сказал он. — Праздничек, только послушай: Дарас рехнулся! — Таранчик, милый, ну это же нормально, он же джедай. Они часто с ума сходят, ты сам говорил. — Но не настолько же! И Риан был с ним в общем-то согласен. Пытаться уничтожить хаттскую власть руками террористов-никто было... оригинально, конечно, но как-то не очень нормально. — Учитель, — тихо спросил он, — а нельзя этого Дараса, ну я не знаю, в лечебницу какую положить, а? Тут же явно уже речь не о каких-то светлых или тёмных склонностях, а о медицинских проблемах, это на параноидальное расстройство похоже. — Нельзя, — так же тихо ответил тот. — У нас всех лечебниц — Храм Рассвета, а туда никого нельзя. Что ж, учителю было виднее. Седракс задумался, прикрыл глаза. Потом вдруг открыл их и радостно напомнил: — Кстати, вы же передали Целителю, что я всё ещё хочу его брата? Они уже готовились переспросить, когда Праздничек любезно уточнила: — Это тви'лекк, набитый экзотехом, Таранчик очень хочет его обследовать. Ну да. Конечно. Стоило догадаться.* * *
— Что ж, по крайней мере, кое-что ценное мы добыть сумели, — в первую, вторую и основную очередь Реван был страшным. В остальные — почти нелепым. — Это хорошо. Ваш план, он тоже был неплох, как и работа агента Шана. Я хочу понять, понять, как они успели нанести встречный удар. Среди нас есть предатели? Но я сам всех принимал... Постепенно его речь превращалась из неспешного приветствия вернувшимся с относительной победой слугам в сбивчивое бормотание горячечного бреда, и мысли следовали за речью: ещё недавно плавные и упорядоченные, почти как у дроида, теперь они скакали с предмета на предмет и с идеи на идею, как пьяный лепи на корпоративе. (Не то, чтобы Сэйтарат когда-нибудь бывал на корпоративах с пьяными лепи; просто яркое выражение из какого-то республиканского шоу, которое он не менее ярко вообразил и запомнил.) — По крайней мере, у нас есть новые данные, учитель, — робко подал голос Терон Шан. Тот покачал головой: — Данные, данные... они ничего не стоят! Ничего!!! Нужна война. Он должен напиться крови, тогда он вынужден будет открыть лицо и сражаться. Кровь заставит его... Чем меньше в его бормотании было ясного смысла, тем внимательнее Сэйтарат вслушивался. Эту простую истину — «пьяный бред всегда честнее трезвой гладкописи» — внушила ему ещё мать, ещё в раннем детстве. Не слушать старших, когда они напоказ гладят и ласкают: слушать то, что они говорят в сердцах в миг гнева и злобы. «Сказала Мать Мортис: покой — прибежище лжи, и страсть — путь истины». — Пойми, потомок: я могу построить великую армию, я могу восстановить Кузницу, могу столько всего, но какой мне от этого смысл, если противник просто не явится на поединок? Впрочем, об этом столько, — оборвал он сам себя. — Надо найти предателя, вот что мне действительно надо. Нельзя было думать. Нельзя было чувствовать. Нужно было найти внутри что-то сильное и за это сильное уцепиться, и так не выдать себя. В жизни и смерти, до самого конца... В самом деле, что есть сильнее, чем любовь? «Сказала Мать Мортис: нет сильнее любви, нет страшнее любви, ибо в ней одной едины страсть, борьба и свобода». — Скажи мне, Теар Тайрелл, нареченный Сэйтаратом, верен ли ты мне? — резким движением Реван развернул к нему маску. Взгляд, невидимый, но ощутимый, пронизал холодом. — В жизни и смерти, до самого конца, — произнесли губы прежде, чем разум успел приказать им. Единственная клятва, которую Сэйтарат никогда не смог бы дать неискренне: брачная клятва верности. «Перед солнцем и ночью, перед богом и людьми, именем своим и именем Императора, в жизни и смерти, до самого конца». Он поднял глаза на Ревана, улыбнулся и повторил: — До самого конца, учитель. «Ибо сказала Мать Мортис: конец венчает дело, но венец этот никто не увидит до срока и никто не знает, чем закончится то, что он начал».