От Оливье до Атоса и обратно

Мушкетеры, в награду за свое безрассудство, получили в свое распоряжение сорок пистолей на четверых и благодарность короля. Когда в кармане есть несколько золотых, то и приключения вам не святят, но вот как только они стремительно превращаются в ничто, вот тут-то и приходит время свалиться на голову какой-нибудь неприятности. Именно так и произошло с графом. Деньги, дарованные ему королем, разошлись достаточно быстро, а все попытки восстановить капитал, играя в карты, были развенчаны скупой удачей. Когда в дом влетел слуга Д"Артаньяна- Планше, Атос сидел за очередной бутылкой вина, припасенной Гримо. - Что-то случилось?- спросил мушкетер, подняв глаза на влетевшего человека. - Господин Атос, мой хозяин велел вам передать, что он вас ждет у себя дома, а в случае, если вы придете раньше него просил подождать. Граф лишь кивнул в ответ. - А сейчас простите, но мне нужно передать все это господам Арамису и Портосу.- быстро проговорил слуга и тут же кинулся бежать по улице в сторону улицы Вожирар. Атос тем временем накинул плащ и торопливым шагом направился к дому друга. Через четверть часа он уже стоял на улице Могильщиков перед дверью нужного дома, едва успев открыть которую, тут же остался безоружным. Эта была ловушка. Но не для него, а для Д"Артаньяна, к тому же гвардейцы похоже ни разу не видели юноши. Кардиналисты с легкостью поверили в то, что перед ними именно тот, за кем их послали, и с радостью посадили мушкетера, который почему-то даже не думал сопротивляться, в карету, которая покатила его к зданию Бастилии. Атос решил временно занять место друга, чтобы тот смог разобраться, по какому это поводу его упекли в тюрьму. Мужчину провели в глубь Бастилии, в одну из самых неуютных камер. Жуткая сырость, практически полное отсутствия солнца из- за которого день и ночь смешивались между собой. Это было идеальное место для упаднического настроения и жутких воспоминаний. Граф де Ла Фер, как мог пытался бороться с гнетущими его мыслями, но всё-таки чувствовал, что потихоньку начинает сходить с ума. Однажды ему даже показалось, что он слышит голос Анны и видит в темноте коридора её голубые глаза, обращенные к нему. Когда он подбежал к решетке камеры, он не увидел никого, кроме двух быстро удаляющихся силуэтов мужчин. Спокойствие узника было лишь видимостью. Тело его было не подвижно, словно примерзло к каменной стене на которую опиралось. А душа металась, корчилась и стонала под пытками жестокой памяти, безобразно четко прокручивающей каждую минуту прошлой жизни. Мозг вновь полосовали жуткие мысли о той охоте. "-Боже мой, может я всё-таки был не прав, я даже не дал сказать ей и слова, просто повесил на суку, как я после этого могу жить, ведь я любил ее..." Удар головой о стену слегка перемешал мысли, заставляя графа винить во всем давно умершую жену. "Если клеймо было незаконно, почему она не сказала о нём раньше? Странная, именно странная, Анна была, как же горько даже думать, об этом, но да "была" и этого уже не исправить, слишком загадочной, слишком красивой, слишком любимой и дорогой для меня - она была сказкой, только с плохим концом, а в этих волшебных историях погибают только злодеи..." Приближающийся звук шагов,вырвал мушкетера из невыносимого плена мыслей, в котором он почти утонул. - Д"Артаньян, выходите и следуйте за мной, я отведу вас в комнату для допросов. Атос поднялся с пола и с абсолютно безразличным выражение лица поплелся за караульным. Через пару минут они подошли к деревянной двери, из- за которой доносились голоса. -Введите заключенного,- раздался резкий голос из камеры. "Пора занять свое место,"- подумал Атос, заходя в допросную. — Господин д'Артаньян, — произнёс комиссар, — расскажите, что произошло между вами и этим господином. — Но это вовсе не господин д'Артаньян! — вскричал Бонасье. — Как — не господин д'Артаньян? — в свою очередь закричал комиссар. — Ну конечно, нет! — сказал Бонасье. — Как же зовут этого господина? — спросил комиссар. — Не могу вам сказать: я с ним не знаком. — Вы с ним не знакомы? — Нет. — Вы никогда его не видели? — Видал, но не знаю, как его зовут. — Ваше имя? — спросил комиссар. — Атос, — ответил мушкетёр. — Но ведь это не человеческое имя, это название какой-нибудь горы! — воскликнул несчастный комиссар, начинавший терять голову. — Это моё имя, — спокойно сказал Атос. — Но вы сказали, что вас зовут д'Артаньян. — Я это говорил? — Да, вы. — Разрешите! Меня спросили: «Вы господин д'Артаньян?» — на что я ответил: «Вы так полагаете?» Стражники закричали, что они в этом уверены. Я не стал спорить с ними. Кроме того, ведь я мог и ошибиться. — Сударь, вы оскорбляете достоинство суда. — Ни в какой мере, — спокойно сказал Атос. — Вы господин д'Артаньян! — Вот видите, вы снова это утверждаете. — Но, господин комиссар, — вскричал Бонасье, — уверяю вас, тут не может быть никакого сомнения! Господин д'Артаньян — мой жилец, и, следовательно, хоть он и не платит мне за квартиру, или именно поэтому, я-то должен его знать. Господин д'Артаньян — молодой человек лет девятнадцати-двадцати, не более, а этому господину по меньшей мере тридцать. Господин д'Артаньян состоит в гвардейской роте господина Дезэссара, а этот господин — мушкетёр из роты господина де Тревиля. Поглядите на его одежду, господин комиссар, поглядите на одежду! — Правильно! — пробормотал комиссар. — Это, чёрт возьми, правильно! В эту минуту распахнулась дверь, и гонец, которого ввёл один из надзирателей Бастилии, подал комиссару какое-то письмо. — Ах, негодная! — воскликнул комиссар. — Как? Что вы сказали? О ком вы говорите? Не о моей жене, надеюсь? — Нет, именно о ней. Хороши ваши дела, нечего сказать! — Что же это такое? — воскликнул галантерейщик в полном отчаянии. — Будьте добры объяснить мне, господин комиссар, каким образом моё дело может ухудшиться от того, что делает моя жена в то время, как я сижу в тюрьме? — Потому что всё совершаемое вашей женой — только продолжение задуманного вами совместно плана! Чудовищного плана! — Клянусь вам, господин комиссар, что вы глубоко заблуждаетесь, что я и понятия не имею о том, что намеревалась совершить моя жена, что я не имею ни малейшего отношения к тому, что она сделала, и, если она наделала глупостей, я отрекаюсь от неё, отказываюсь, проклинаю её! — Вот что, господин комиссар, — сказал вдруг Атос. — Если я вам больше не нужен, прикажите отвести меня куда-нибудь. Он порядочно надоел мне, ваш господин Бонасье. — Отведите арестованных в их камеры, — приказал комиссар, одним и тем же движением указывая на Атоса и Бонасье, — и пусть их охраняют как можно строже. Теперь оставалось только ждать, пока его освободят и надеяться, что Д"Артаньян уладил свои сердечные дела, которые слишком уж сильно были переплетены с государственными. Снова оказавшись в камере, мужчина начал мерить её шагами, сейчас его мысли были очень далеко. Он принял решение и теперь искал в памяти название одного городка. Правда всегда слишком горька, и иногда ее лучше избегать, но граф Оливье де Ла Фер упрямо терзал свою память и наконец выудил из нее одно слово - "Лилль", только для того, что бы узнать эту самую правду.