Запомни этот день (другого может не быть)

      Точки голографических часов на стене мерно мигали, отмеряя секунды. Цифры сменяли друг друга то слишком медленно, то слишком быстро. Время.       Время.       Стив раньше не придавал ему особого значения. Очнувшись в новом веке, он сожалел, что не мог вернуться в свой мир, прежний, но это скорее была тоска по прежним знакомым и близким, чем по времени, отчаяние от невозможности снова с ними увидеться, поговорить. Но потом, когда он привык, что ничего уже не изменить, всё прошло. Лишь изредка накатывала ностальгия, оставляя после себя лёгкую улыбку, а время перестало иметь какое-то значение, ценность и святость. Стив зажил жизнью обычного человека, который просто движется по течению, мало задумываясь о том, как всё вокруг меняется. И меняется неудержимо, необратимо.       До этого момента.       Было странно и страшно, что казалось даже немного забавным. Подспудно Стив всегда знал и понимал, что переживёт всех знакомых и Тони в том числе, похоронит их всех, а сам останется жить, в одиночестве коротая дни до конца жизни. Но это просто мимолётные мысли, от которых не так уж и трудно было отмахнуться. А теперь… Теперь они не были просто мыслями, и отмахнуть их в сторону не получится.       И время стало вдруг важным. Значимым. Его бы сейчас чуть больше, а ещё лучше, отмотать назад, чтобы… Чтобы что? Предупредить, предотвратить, что-то изменить?       Вина снова развернулась в груди. Каким же он был дураком, каким же был слепцом.       И лишь один вопрос крутился в голове: есть ли ещё шанс исправить всё с Тони? Потому что Стиву он был нужен. И шанс, и Тони.       Стив горько усмехнулся. Почему он всегда опаздывает?       Он прикрыл лицо ладонями, немного надавливая на глаза, чтобы снять напряжение, потёр щёки. Кожу стянуло от засохших слёз. Медленно поднялся с пола и пошёл в ванную, умылся холодной водой и посмотрел в зеркало: покрасневшие глаза, припухшие веки, беспорядок на голове — вид как после пьянки. Если бы Стив мог напиться, конечно. Жаль, что не мог. Он хотел бы. Хоть на чуть-чуть забыться и забыть о том, что узнал. Хотел бы совсем не знать о болезни Тони и не узнать никогда.       Разве так не было бы проще? Ведь и Тони не хотел рассказывать. Почему всё случилось так, как случилось? Зачем он вообще взялся за ту папку? Жил бы спокойно и подал документы на развод…       Тони дал бы его, интересно? Сейчас, при этих обстоятельствах?       Дал бы — Стив в этом не сомневался — и после… умирал в одиночестве.       Стив оттолкнулся от раковины и вернулся в комнату. Сквозь шторы пробивалось солнце, часы показывали раннее утро. Боже, и сколько он тут просидел? Впрочем, так даже лучше: меньше ждать возвращения Тони. Джарвис говорил, кажется, что тот приедет после обеда. Времени как раз хватит, чтобы успокоиться, насколько возможно, и подготовиться к разговору. И Стив знал только один способ сделать это: пойти в тренажёрный зал. Не теряя ни минуты, он добрался туда и, наскоро обмотав ладони бинтом, принялся колотить грушу.       Сколько бы Стив ни пытался, мысленно представить будущий разговор не удавалось. Он даже не знал, как его начать: подойти к Тони и начать издалека, подбираясь к теме здоровья, или спросить напрямую? Хотя о каких разговорах могла идти речь, если они и не общались по-человечески уже долгое время. Наверняка Тони что-то заподозрит и найдёт причину уйти. Вопросы в лоб его могут напугать, а тонко намекать Стив никогда не умел.       И в какой-то миг даже проскочила шалая идея оставить всё как есть, сделать вид, что ничего не произошло, и пусть всё идёт своим чередом. И сразу же стало противно и от самого себя, и от того, что подобная мысль увидела свет. Это было омерзительно. Стив не имел права отворачиваться от Тони теперь. Не имел права вообще отворачиваться. Но прошлого не изменить, однако настоящее и будущее — возможно. И он ради этого сделает всё.       Час за часом незаметно пролетели, Стив успел дважды сменить грушу, как Джарвис сообщил, что Тони приехал и сейчас поднимается на лифте.       Сердце трусливо ёкнуло, но Стив заглушил страх и, несколько раз глубоко вздохнув, пошёл в душ. Наскоро помылся и, по пути зайдя в комнату за папкой, направился на кухню. Тони всегда по возвращении домой первым делом выпивал чашечку кофе, вкусного, «правильного», а не той бурды, что подавали в самолёте, поэтому Стив точно знал, что найдёт его там.       Ладони вспотели, и картон папки от этого пошёл волнами. Так же сильно Стив волновался, пожалуй, только когда делал Тони предложение. Но тогда волнение было приятным, вперемешку с предвкушением и восторгом. Сейчас же оно было тревожным. Сейчас Стив не видел будущего, лишь мрачную дымку и пепел.       Тони стоял спиной к Стиву, у кухонного прилавка, отбивая по столешнице замысловатый ритм и мурлыча под нос мелодию. В воздухе витал лёгкий запах трав и немного кисловатых ягод, но никак не привычный запах кофе. Это заставило Стива нерешительно замереть ещё в дверях. С каких пор Тони пьёт чай?       «Может, с тех самых, как узнал о болезни, придурок?» — ехидно и ядовито ответил внутренний голос.       — Чёрт, — едва слышно ругнулся Стив и твёрдо шагнул вперёд. — Привет, — как можно обыденнее поздоровался он, привлекая внимание Тони. — Как долетел?       — О. — Тони резко обернулся, словно не ожидая увидеться, и изогнул губы в несмелой улыбке. — Здравствуй, Стив. Долетел хорошо, спасибо. — И снова отвернулся.       От напряжения воздух загустел и окислился. Стив сжал челюсти, как никогда раньше ярко чувствуя пропасть, что теперь разверзлась между ними. Плевать, какой бы глубокой и широкой они ни была, он её преодолеет и окажется на одной стороне с Тони. Чего бы это ни стоило.       Тони налил чай в любимую кружку и, держа её аккуратно, чтобы не обжечься, прошёл к столу, ногой отодвигая стул. Он уже поставил кружку и собирался сесть, как Стив уронил папку на стол. Получилось громче, чем он рассчитывал. И со злостью, которая вдруг царапнула в груди. Не на Тони конкретно, а на всё: на саму ситуацию, на себя, на чёртову болезнь, на холодность между ними… Он просто хотел выяснить, наконец, почему Тони не рассказал правду, почему он… Стив просто хотел знать, есть ли ещё что-то между ними, есть ли у него шанс.       Глаза Тони резко расширились, страх и паника плескались в них, а ладони вцепились в край стола так сильно, что Стив на секунду испугался, не рухнет ли он на пол.       — Ничего не хочешь объяснить? Рассказать? — спросил Стив, когда молчание затянулось. Получилось немного грубо, возможно, и чтобы смягчить положение, он добавил: — Тони?       Тот сжал кулаки и отвёл взгляд от папки. Снова взял кружку и, крепче схватившись за ручку, прочистил горло.       — Судя по всему, ты уже прочёл содержимое. — Его взгляд мимолётно метнулся к папке, а потом он посмотрел на Стива. Жёстко, прямо, с вызовом. — И в курсе моей… моего состояния. Не понимаю, что ещё могу рассказать. — Не сделав ни глотка чая, Тони выплеснул его в раковину и спокойно принялся споласкивать кружку. Лишь прямая спина выдавала его напряжение.       Это показное спокойствие, эта чуть ли не надменность и безразличие вывели Стива из себя. Они ведь говорят не о какой-то мелочи вроде просроченных счетов или продуктах, которые надо было купить.       — Не понимаешь?! Ты не понимаешь?! — Стив ударил по столу. Тони дрогнул. — Почему ты молчал? Об этом рассказать не хочешь!       Пока Стив тяжело и загнанно дышал, ожидая и в то же время страшась ответа, Тони выключил воду, поставил кружку дном вверх на бумажное полотенце и замер. Только напряжения больше в его ссутулившихся разом плечах не было. Он низко опустил, почти обессиленно повесил голову и, почему-то Стив был уверен, прикрыл глаза.       Сожаление окатило и чуть не сбило с ног. Не стоило вот так: грубо и резко, словно предъявляя претензию. Тони перенёс довольно долгий перелёт, да и его болезнь. Мало ли как она сказывалась на таких путешествиях, а эти бумажки в папке, пестрящие заумными словами, ни на грамм не могли описать состояние, только сухие факты.       И Стив было потянулся, протянул руку к Тони, желая забрать слова и извиниться, как тот обернулся.       — А как я должен был о таком рассказать? — Тони поднял взгляд, и Стив едва не отшатнулся. Усталость, нехорошая усталость в нём будто имела физический вес. — Привет! Как дела? Вот у меня паршиво, я подыхаю, — наигранно, с фальшивой улыбкой проскрипел он.       И как кипятком ошпарило на последних словах. Стив захлебнулся воздухом и не мог вздохнуть, пока Тони не продолжил:       — Я… испугался? — Все маски слетели с его лица, как шелуха, показывая настоящего Тони: напуганного, растерянного, потерянного, беспомощного. Таким его Стив не видел ни разу и не хотел видеть, потому что это заставляло и его бояться. Заставляло страх в груди мелко вошкаться и скрестись, подвывая диким зверем. — Испугался, не знал, как рассказать, как… Я думать об этом боялся, от одной мысли… — Он снова отвернулся, дыша взахлёб, и тихо произнёс: — Я думал, так для всех будет лучше.       Стив не понимал. Пытался изо всех сил, но не мог понять, каким образом неведение стало бы лучшим вариантом. Да, он сам думал об этом, но это было глупо, и неправильно, и уж точно никак не лучше для всех.       — Я ведь всё знаю, Стив, — глухим, но спокойным голосом сказал Тони. Сердце трусливо пропустило удар. — Знаю про измену. — Он обернулся с блёклой улыбкой и усмехнулся. — Я ведь не идиот. Может, я плохо разбираюсь в чувствах и людях, но… понять всё оказалось не так уж и сложно.       Идиотом здесь себя почувствовал Стив. Неужели всё было так… очевидно? И, возможно, не только Тони, но и все вокруг уже поняли, что он неверный муж. Это объяснило бы и тяжёлый взгляд Хилл, и те мимолётные взгляды Фьюри, которые тот порой кидал во время разговоров, и ожидание в глазах Наташи, словно она ждала, когда же он сам признается наконец. И если они все знали, то как же смотрели на Тони? С сожалением? Стало понятно, почему он старался как можно реже появляться на базе. А может, и потому, что не хотел пересечься с ней, ведь наверняка узнал, к кому и куда Стив сбегает…       Стыдно. Как же стало стыдно и противно от самого себя… До тошноты, до желания умыться, содрать кожу, насквозь пропитавшуюся ложью, обманом и чужим запахом.       — Я сначала хотел прибить её, — усмехнулся Тони. Стив с трудом смог понять его слова за шумом в ушах, посмотрел на него, широко распахнув глаза, едва дыша. — Уничтожить, стереть с лица земли, чтобы ничто не напоминало о ней, словно её и не существовало вовсе. Потом тебя. Залезть в костюм и выбить из тебя всё это дерьмо, всю дурь, все… — Тони покачал головой, тихо посмеиваясь, и громко вздохнул. — И развестись. Вычеркнуть тебя из своей жизни, забыть совсем о тебе. Хотел не знать о тебе… не знать тебя и… — Он судорожно дышал, в уголках глаз блестели слёзы, но Тони не позволил им сорваться, крепко зажмурившись. — А спустя несколько дней пришли результаты анализов, и всё это перестало иметь смысл, — выдохнул он после недолгого молчания. — Выяснение отношений, развод — всё стало казаться таким глупым, таким… Что бы тогда у меня осталось? Ничего. Ни… никого. И я решил оставить как есть. Тогда была бы хотя бы видимость, иллюзия, что всё хорошо, что всё как прежде, — дрожащим голосом, быстро, словно боясь не успеть, говорил он. — Что нет никакой болезни, что у меня… у нас всё нормально. Я не хотел ничего менять, терять тебя. Но и подпускать близко тоже… Думал, что ты… что так ты отдалишься, отстранишься. Считал, что ты сблизишься с… ней и не будешь потом, после моей… — Он замолк на несколько мгновений, будто боялся произнести что-то, но должен был и потому подбирал слова. Сердце Стива стучало заполошно и громко, ему казалось, этот стук набатом грохочет в комнате.       — Я надеялся, что если стану держаться от тебя на расстоянии, то тебе будет легче после моей смерти, — наконец произнёс Тони как приговор.       Стив был уверен, что лишь чудом удержался на ногах. Его трясло, и дышать стало не просто трудно — невозможно, словно воздух превратился в жидкость или исчез совсем.       Даже узнав об измене и болезни, Тони думал о нём, о Стиве, о том, как будет лучше для него. Думал, как помочь ему избежать разрушающего чувства потери.       В глазах темнело с каждым ударом сердца, и это напоминало приступы астмы. И уж лучше и правда чёртова астма, уж лучше задыхаться и раздирать горло кашлем и хрипами, уж лучше находиться на грани потери сознания от болезни, чем происходящее сейчас. Это слишком, просто слишком. Невозможно, невыносимо, страшно и нереально.       Как их жизнь могла превратиться в сущий кошмар, а они допустили?       — Но ты всё узнал, и теперь это уже не важно, — прошептал Тони, возвращая в действительность. Его глаза смотрели прямо на Стива, куда-то вглубь и с тоской, от которой хотелось сбежать, лишь бы только не видеть. Стив знал — чувствовал, что это не всё, есть что-то ещё, но не хотел услышать. Он не вынесет больше, не справится. Он уже не справлялся, еле удерживая себя от… то ли от желания разнести всё вокруг в щепки, то ли от желания исчезнуть, раствориться, пропасть. Но Тони продолжал смотреть, словно впитывая в себя его образ. — Я дам развод, если попросишь, — сказал он глухо, но уверенно. — Иди к ней. Я не буду удерживать, осуждать или винить. Я всё понимаю, Стив, и не хочу, чтобы ты оставался здесь из-за вины и тем более жалости. Мне это не нужно. Ты не обязан жить в хосписе. — Он ободряюще улыбнулся, но Стив видел лишь крепко сжатые челюсти и повлажневшие глаза. И надо было что-то ответить, сказать, что никуда он не уйдёт, не бросит, и вина с жалостью здесь совсем ни при чём, обнять, прижать близко-близко и не отпускать от себя ни на шаг. Но Стив не мог. Физически не мог не то чтобы произнести хоть слово, а вздохнуть нормально, ощутить себя живым. Ему казалось, что его выбило из тела и он теперь нечто бесплотное. Только глаза Тони напротив помогали понять, что он всё ещё здесь, настоящий. А Тони молчал, смотрел и молчал, резал без ножа, вспарывал и оголял каждый нерв одним взглядом. — Я дам тебе время собрать вещи.       Он опустил взгляд и, не оборачиваясь, скрылся за дверями лифта.