Осветить друг другу путь (To Light Another's Path)

В сон Шерлока начал проникать тихий шум разговоров и перестук посуды, раздвигая завесу забвения и грубо вышвыривая его в состояние бодрствования. Первым он заметил исчезновение тепла, исходящего от Джона. Шерлок даже не почувствовал, как тот выкарабкался из-под него, но очевидно, что ему пришлось уйти по той или иной надобности. Возможно, из-за голода. Пытаясь подавить разочарование, клубком свернувшееся у него в животе, Шерлок быстро оценил состояние своего тела, с неудовольствием отмечая каждый участок давящей свинцом боли. Жар прошёл, оставив после себя липкость и ощущение избитости, но общее недомогание задержалось с отступлением, пережёвывая его как обед из трёх блюд. Шерлок подавил стон, когда от лёгкого движения руки в изобилии и всех видах проснулась боль, волнами расходясь по спине и суставам и омывая все мышцы. Он почти ожидал увидеть свою кожу испещрённой пятнами травм, но, продрав наполненные песком глаза, не обнаружил на теле никаких разноцветных синяков. Оно было окрашено лишь нежным тоном несмелого раннего утра – наступил зимний рассвет. Он предположил, что было около полвосьмого утра, судя по грохоту, доносящемуся из кафе внизу, и приближающейся волне автомобилей, которая сигнализировала о том, что час пик на подходе. Таким образом, судя по ощущениям в теле, он подрался с автобусом 113 по маршруту из Эджвере («Скания» с поперечным шасси, раскрашенная в патриотичный «лондонский» красный цвет с голубыми полосами), но его разум был ясен, разве что слегка заторможен и несколько прерывист в последовательности мыслей. Он был не уверен, стоит ли ему радоваться, что, по крайней мере, он может думать, или раздражаться на то, что выздоровление тела будет значительно более медленным процессом относительно восстановления умственных способностей. – Мамуля передаёт свою любовь и надеется, что ты скоро поправишься. Похоже, тебе уже лучше. Шерлок стрельнул взглядом на Майкрофта, который как раз с удобством устраивался в соседнем кресле, с кружкой кофе в одной руке и круассаном с толстым слоем джема в другой. Диета такая диета. – Разумеется, – ответил он, поморщившись от хрипа в горле. Обычно богатые тона его голоса стали грубыми и блеклыми. Шерлок нахмурился, когда Майкрофт с удивлением воззрился на него, не донеся выпечку до рта. – Ты звучишь как отец после плохого дня. – Ты имеешь в виду, после того, как он выкуривал одну за другой пачку сигарет? – это было фактически синонимом для «плохих дней» их отца, когда он ещё был жив. – Хрипота – это ожидаемое дополнение к атаке гриппа. – Возможно, тебе стоит подумать дважды, прежде чем говорить. Судя по тому, как ты звучишь, ещё три фразы и ты онемеешь, – аристократическая бровь изогнулась. – Хотя, возможно, это было бы благом для нации в целом. Шерлок вскинул средний палец в сторону брата, проигнорировав его безразличие, и уронил руку обратно. Простейшее движение было ему почти не по силам, но, скривившись, он собрал волю в кулак и подтянул своё тело повыше, в сидячее положение. Голова закружилась в быстром лёгком вальсе (обезвоживание, пониженный калий, натрий, магний, кальций – мышцы безрезультатно борются с их недостачей), и он оказался в странной потусторонней зоне, где голод и тошнота слились и превратились в одно и то же. Желудок не хотел ничего переваривать, но организму требовалось питание. Ловушка двадцать два*. Рука Джона прервала его видение, предлагая миску с прессованными хлопьями «Витабикс»**, сдобренными молоком. Дешёвая керамика была поразительно белой и заставляла кожу Джона сиять, будто та припомнила афганский загар, который покрывал её, прежде чем сдалась на милость британской бледнящей погоды. – Съешь, сколько сможешь, но медленно, – проинструктировал Джон, выражение лица которого ясно показывало, что протесты бесполезны. – Нам нужно удостовериться, что твой желудок сможет принять, а это лёгкая еда для пищеварения. – Потому что у них та же консистенция, что и у обойного клейстера, – пробормотал Шерлок и услышал, как Лестрад согласно фыркнул и продолжил пожирать «Фрости»***, прислонившись к кухонному столу. – Я не голоден. – Мне всё равно, – покачал головой Джон. – Ты, скорее всего, уже даже не узнаёшь чувство голода; ты отучил себя от него. – Еда – это скучно, – пробормотал Шерлок, небрежно втыкая ложку в хлопья, и откинулся на угол между спинкой и подлокотником дивана, используя эту развилку, чтобы опереться на неё всем весом своего измученного тела. Его позвоночник ныл от того, что он лежал на диване согнувшись и скрутившись, а не ровно, как статуя, и в шее хрустнуло, когда кость скользнула по хрящу. Брикет хлопьев уже впитал в себя большую часть молока, и он без особого энтузиазма зачерпнул холодную, не имеющую текстуры массу. Первый глоток заставил его желудок испытать резкую и острую боль, как будто тот разделял его пренебрежение, но через полминуты тембр ощущений изменился, став гулким и отчаянным, когда маслянистое остриё тошноты притупилось пищей. Он справился с половиной порции и был вознаграждён довольной улыбкой Джона, который, вероятно, ожидал сопротивления с его стороны. – Ладно, подождём полчаса, чтобы еда устроилась в желудке, а затем сможешь принять таблетки от боли. – Я получу лекарства по рецепту, как и обещано, Джон, – добавил Майкрофт. – Моя помощница привезёт их как можно быстрее. – Спасибо. Если повезёт, нам они не пригодятся, но я бы предпочёл не рисковать. – Если я могу сделать ещё что-то, дайте мне знать, – сказал Лестрад, вытирая рот тыльной стороной ладони. – Прямо сейчас, однако, мне нужно на работу. Придётся постараться и самому раскрыть это дело, раз уж Шерлок не может помочь. – Лестрад опустил миску, застегнул воротник и подхватил свой пиджак. – Дай знать, когда встанешь на ноги. – Я вынужден последовать за добрым инспектором. Эта страна, к сожалению, сама собой не управляет, – Майкрофт слизнул джем с пальца с невиданным удовольствием и встал на ноги. – Шерлок, позвони мне, когда тебе станет лучше. Ты знаешь, как я беспокоюсь. Шерлок закатил глаза и сполз пониже на диване, а Джон поблагодарил их обоих и проводил до выхода. Прошлой ночью он был слишком измучен, чтобы волноваться о том, что кто-то, помимо Джона, видит его в таком плохом состоянии, но это утро было совсем другим делом. Лестрад, конечно, видел его и в худшем состоянии, как и Майкрофт, но суть не в этом. По крайней мере, тогда он сам причинял себе вред, а не был жалкой жертвой. – Дуешься? – спросил Джон, закрывая за собой дверь в квартиру. – Если бы не они, ты мог бы проснуться утром в больнице. Шерлок недовольно заворчал. По крайней мере, этого удалось избежать. Медсёстры и врачи – посредственные в своих умениях и незаслуженно гордящиеся своим самопожертвованием. Джон, конечно, был исключением, и не только из общего презрения Шерлока к медикам. Удивительно, он не возражал, что Джон видел его таким разбитым, было ли это из-за того, как он сходил с ума от скуки или был повержен болезнью. Вероятно, потому что Джон никогда не использует это против него, в отличие от Майкрофта и, в меньшей степени, Лестрада. Возможно, они не будут злыми (слишком), но они будут напоминать ему о каждом разе, когда он не дотягивал до своего собранного и сосредоточенного образа. Джон не сделает ничего подобного, по крайней мере, если его не провоцировать. Он, казалось, дорожил моментами, когда Шерлок был откровенно человечным, и охранял его слабости с упрямой преданностью. – Выпей это, – распорядился Джон, подавая Шерлоку стакан воды. – Когда будешь в состоянии, я собираюсь взвесить тебя на весах, которые одолжил у миссис Хадсон. У тебя понизился метаболизм, так что надеюсь, ты не потерял чересчур много веса, но я должен проверить. Фу, ему стоило знать, что Джон будет таким же эмпиричным в том, что касается веса, каким он был в отношении лихорадки. Во многих аспектах он был таким же ученым, как и Шерлок, и предпочитал количественные результаты. – Это действительно необходимо? – Да, – Джон скрестил руки, перенося вес на одну ногу, и впился в него очень твёрдым, профессиональным взглядом. – Шерлок, я закрывал глаза на откровенно нервирующий уровень твоего самоотречения в отношении потребностей организма, потому что у меня не было права вмешиваться в твою жизнь. А теперь ты болен, и, если ты хочешь, чтобы я продолжал быть твоим доктором, нам нужно кое-что изменить. Звучит не очень хорошо. – Изменить? – спросил Шерлок, и, по крайней мере, сейчас боль в горле заставила его голос звучать довольно угрожающе. – Позволь мне продедуцировать твои намерения. Три полноценных приёма пищи в день, восемь часов сна, заставишь меня подписаться на все эфемеры «среднестатистического, обычного» человека. – Ты правда так думаешь? Что я пытаюсь сделать тебя обычным? – Джон покачал головой. – Даже если бы я и захотел, у меня не было бы ни единого шанса. Нельзя превращать что-то уникальное в заурядность. Я даже пытаться не буду. – Он казался обиженным этим предположением, и Шерлок заставил себя подавить защитное раздражение. Разумеется, Джон не был ни Мамулей, ни Майкрофтом, если уж на то пошло. Джон думал, что он потрясающий, а не ненормальный. – Всё, что я хочу – это найти компромисс между Работой, твоим разумом и транспортом. Без этого тела две других составляющих не имеют смысла. Оно нужно тебе, Шерлок. Ты, кажется, совершенно об этом забыл, – Джон оглянулся на кухню, потом уставился в пол, и его голос смягчился. – Я не хочу ни к чему тебя принуждать, но мне бы хотелось думать, что ты уважаешь мои знания и опыт. Может, я и не гениальный консультирующий детектив… – Но ты хороший доктор, – тихо перебил Шерлок, – и ты ненавидишь смотреть, как я игнорирую своё здоровье, так же сильно, как я ненавижу нераскрытые дела. – Именно, – улыбнулся Джон, как будто на него произвел впечатление слабый проблеск откровенно рудиментарного понимания. – Я не пытаюсь починить тебя. Ты не сломан. – Он нахмурился, когда Шерлок фыркнул, и на секунду его лицо стало жестким и злым. – Ты не сломан, Шерлок, и я планирую, чтобы так и оставалось. Просто позволь мне попытаться найти баланс между острым умом и здоровым телом, хорошо? Это было важно для Джона – готовность и желание Шерлока – это было очевидно в его позе и том, как он слегка откидывал голову набок: открытый, честный, доверчивый. Джон не собирался заниматься диктатурой здоровья. Он хотел сотрудничества и общих целей. Он хотел партнерства, и Шерлок медленно кивнул, соглашаясь. Он готов много чего попробовать сделать, чтобы Джон не впал опять в ярость, что случалось, когда на неодобрение накладывалась сильная усталость. Разумеется, это означает, что ему придётся стоять на весах – скука. К сожалению, он подозревал, что у Джона могут быть припасены какие-то стандарты массы тела. Может, Шерлок и не следил за своим весом, как Майкрофт, но он припоминал суету медсестёр, когда попал к ним после тех двух недель, в течение которых следующая доза имела приоритет над едой и вероятностью злосчастной передозировки. Он очнулся в больнице, и как только они поставили его на весы, начался шум и гам. Он был слишком лёгким, слишком худым. Медперсонал перепробовал всё, что приходило им в голову, чтобы оставить его на их попечении и прервать этот цикл. Не то чтобы им это удалось. Глядя на свои пальцы, обнимающие стакан, он изучил кости с предельной внимательностью. Пясть и фаланги в оболочке кожи, костяшки крепкие и рельефные: естественная хватка, но головка сустава локтевой кости слишком выделялась, была слишком острой, а слой плоти над ней был слишком тонок. Это было незначительной подсказкой, но в покере здорового питания она выдавала его блеф. Джон заметит и это, и все остальные мельчайшие детали, которые его тело выдавало просто своим существованием. – Вот, – слегка подтолкнул его Джон и раскрыл ладонь, показывая две таблетки: что-то специальное для простуды и гриппа, если судить по маркировке. – Прими их и отдыхай. Хочешь, я включу телевизор? Шерлок бросил на Джона взгляд, преисполненный предельного отвращения. Как будто просмотр телевизора за завтраком был лучше, чем та чушь, которую они обычно включали в расписание. – Нет, – пробормотал он, глотая таблетки, и подтянул одеяло до подбородка, как обиженный ребёнок, прежде чем до него дошло, что, возможно, Джон хотел посмотреть что-то конкретное. Однако, прежде чем он успел что-то сказать, Джон, как всегда спокойный и собранный, уже продолжил говорить: – Хорошо, я отправляюсь в душ. Дай мне знать, если что-то понадобится. Он слушал, как Джон удаляется, наполняя квартиру успокаивающими звуками обитаемости. Звон посуды, которую он складывал в раковину, чтобы помыть, затем щелчок двери в ванную и ровный, сплошной поток воды, в сопровождении лязга и скрипа труб. Это напомнило Шерлоку о предыдущей ночи, о возвращении в сознание, как будто он и не уходил, об объятиях Джона под барабанящими каплями душа. Джон, казалось, испытал в тот миг облегчение, его лицо осветилось восхищением, как будто Шерлок совершил потрясающую дедукцию, а не всего лишь открыл глаза. Не требуется быть гением, чтобы понять, до какой степени тот был взволнован, и даже Шерлок был способен признать, что Джон вышел далеко за пределы долга. Он сделал всё возможное, чтобы ухаживать за Шерлоком дома, призвав помощь только когда это стало необходимо, и нёс службу, пока битва не была выиграна. В таких ситуациях выражение благодарности было самой обычной вещью, по крайней мере, так ему рассказывали, но, несомненно, Джон знал бы, что Шерлок по-своему оценил его усилия? Нелепо, до какой степени это утешало и радовало, когда кто-то оказался рядом, чтобы присматривать за ним: кто-то, не связанный семейными обязательствами или руководствующийся пользой, которую Шерлок приносил. Возможно, он не отдавал Майкрофту или Лестраду должное, но их вовлеченность мало значила в сравнении с вовлеченностью Джона, потому что Джон не скрывал заботы. Он не старался прикрыть её чем-то другим, как будто находил постыдной. Вместо этого он носил её как медаль, высоко подняв голову, как будто вызывая Шерлока использовать её против него как слабость или посмеяться над ним за неудачу. Как будто он мог. Шерлок утомлённо поёрзал на диване, устраиваясь пониже, поставил пустой стакан на стол и устроил голову на уголке одеяла. Он собрал его в мягкий и удобный ком из хлопка и перьев, но он был далеко не так удобен, как колени Джона прошлым вечером. От этого воспоминания какое-то слабое и неуверенное ощущение наполнило его грудь, и он уставился пустым взглядом на угол кофейного столика. Тот раскинулся непристойно тёмной линией поперёк видимого ему участка комнаты, а мысли Шерлока тучей клубились в голове. В начале их знакомства Джон нуждался в нём. Это не имело отношение к излечению от хромоты (пустячный трюк разума), но имело отношение к тому, чтобы взять выброшенное, отличное ото всех существо, блуждающее и потерянное, и дать ему цель в жизни, орбиту. Кругом, кругом по саду****… Шерлок хотел, разумеется, чтобы это была Работа, чтобы Джон разделил с ним центр его вселенной, но это не то, что случилось. Он продолжил кружить вокруг вызывающих трепет загадок, делая одну петлю за другой по эллиптической орбите, иногда так близко, что мог бы сгореть во славу их, а иногда слишком далеко, чтобы чувствовать что-либо, помимо ледяного прикосновения их обещания, когда скука брала верх. Джон, казалось, вместо этого кружил вокруг него – невольно захваченный спутник. Возможно, Шерлок не знал о гелиоцентризме больше того, что рассказал ему Джон, но он знал о луне (приливы – чрезвычайно полезно в расследованиях убийств, особенно, когда дело касалось Темзы) и знал, что каждый спутник добавляет что-то к орбитальному уравнению: торможение вращения, влияние на атмосферу, проводник света, новая точка интереса в системе существования Шерлока. Теперь они кружили вокруг своего барицентра – их ядра массы – ещё одно сердце, разделённое между ними. Шерлок моргнул, пытаясь вместить новое осознание в свой тщательно сконструированный образ. Джон нуждался в нём, и в этом приносящем успокоение явлении Шерлок создал в себе его отражение. Теперь они были необходимы друг другу. Это была неуютная теория: не зависимость, а созависимость, как будто уравнение «Шерлок минус Джон» или даже «Джон минус Шерлок» было невозможностью. Это определённо не его область. Тогда, в бассейне с Мориарти, Шерлок впервые осознал, что Джон был чем-то большим, чем просто человек, беспомощно следующий за ним в кильватере. Это ощущение, казалось, росло, пока Джон уже не был просто кем-то, бегущим рядом, или смеющимся с ним, но частью, которая повела его вперёд. И было ещё что-то. Этот толчок жар/хочу/да, который он почувствовал, как только увидел Джона Ватсона. Он решил, что это только временно, как это часто бывало, да и было слишком неловко флиртовать со своим соседом. Отсюда и смехотворный разговор у Анжело. Тот – «Нормально, это нормально». За исключением того, что это не было нормально, потому что тот крохотный проблеск не исчез, а, казалось, вместо этого расцвёл (хорда, раскрывающаяся и прорастающая в невысказанную основу, на которой держалась большая часть их доверия), и Шерлок оказался в необычном положении. Поддерживать сложившийся шаблон, соблюдать границы или пересечь линию и рискнуть всем ради большего? Это должно было быть легко. Логический путь был ясен, и, тем не менее, это было одно из самых трудных решений, которые он когда-либо принимал. Разумеется, он игнорировал ситуацию так долго, как только мог. Это было очень по-британски: в некотором роде подавленное, но каким-то образом решение не делать выбор оставляло открытыми все варианты. А затем Мориарти выкрутил ему руки, срывая каждую маленькую ложь и заставляя его увидеть всю глубину, которая может там таиться… Его губы скривились в гримасе, и он с отсутствующим видом потёрся щекой об одеяло, смутно слыша, как царапается его щетина, пока поток его мыслей грохотал по кругу. Возможно, тогда, в том порыве выжить, и было время поговорить с Джоном, но Шерлок обнаружил, что снова колеблется, не зная, что сказать. Как вы проводите такой разговор? Не тот простой разговор, который переводит из вертикального и физически раздельного состояния к горизонтальному и крайне совместному (это Шерлок умело проделывал благодаря правильной улыбке и лукавому взгляду в те редкие разы, когда чувствовал склонность к подобному времяпровождению), но что-то большее? Это не будет чем-то исключительно плотским – быстрым приливом похоти без куртуазных затей. Джон был не таким. Чтобы понять это, Шерлоку лишь надо было взглянуть на его подружек. Джон ценил романтику, и, даже если он согласится на ни к чему не обязывающий подход, на что-то краткосрочное, с чем Шерлок сможет справиться, это, скорее всего, начнёт развиваться во что-то более значимое безо всякого поощрения. В самом деле, лучше вообще не пытаться. За исключением… Шерлок моргнул, прислушиваясь к препозиции, лязгающей в его голове как ложка в ведре – слова так и не сформировались в продолжение фразы. Вместо этого там были только смутные витки чувств: лёгкое ощущение в сердце и тяжёлые опасения в нутре. Нечто, что, казалось, совершенно не имело никакого отношения к его мозгам или, возможно, было спаяно с основными рефлексами. Что-то, о чем Шерлок мог только гадать и – о! – как он ненавидел неточность этого. Иногда он желал, чтобы у него была возможность отдать кому-нибудь эмоции, или хотя бы вычерпать их в миску, передать её Джону и спросить:«Что, чёрт побери, это такое, потому что это, возможно, разрушает мою жизнь, и я думаю, что это твоя вина?» – Ты в порядке? Он подпрыгнул, что было смущающе: он вздрогнул всем телом, как какое-то нервное дикое животное, и сердито посмотрел через плечо на Джона. – Разумеется, – пробормотал он, – думаю. – О расследовании? Он слишком долго колебался, зацепившись за вызывающий тревогу вопрос «Какое расследование?», прежде чем вспомнил про тело в переулке и подозрительно чистую квартиру. – Я мало что могу без осмотра тела. Может быть, завтра? – надежда в его голосе растаяла от выражения лица Джона. Ясно, что нет. – Я не могу оставаться здесь вечно, – выдвинул он аргумент, наблюдая за тем, как Джон схватил свой ноутбук и хлопнул Шерлока по ногам, усаживаясь на противоположном конце дивана. – Я знаю это, – спокойно ответил Джон, – но тебе придётся подождать. Если ты помчишься в Бартс, чтобы изводить Молли, это только замедлит твоё выздоровление. – Я не извожу Молли. Я стараюсь игнорировать Молли. Не моя вина, что она такая... – он сделал паузу, пытаясь подыскать верное слово, и в итоге вместо этого щёлкнул пальцами. – Молли – совершенно милая девушка. Удивительно, как, исходя от Джона, подобная характеристика превратилась в хорошее качество. Как будто солнечный настрой и проблемы с уверенностью в себе каким-то образом были предпочтительнее блестящего ума и прочного понимания своей профессии. Она была полезна, и для целей Шерлока лёгкость манипулирования ею была благом, но иногда ему хотелось, чтобы она воспротивилась. Сказала ему «нет», пусть даже исключительно с целью удивить. Возможно, это будет проект на потом. – Что-то интересное? – спросил он, наблюдая за движением глаз Джона в отсвете экрана компьютера. – Нет, ты ничего не пропускаешь, – Джон улыбнулся при виде сомнения на лице Шерлока. – Пара человек с пропавшими драгоценностями и дело с шантажом. Вероятно, они займут тебя на несколько минут, когда тебе станет лучше. Шерлок промычал что-то. Вероятно, он мог решить их даже сейчас, несмотря на плохое самочувствие, но что-то ему подсказывало, что Джон не пожертвует ноутбуком так легко. Кроме того, дело Лестрада было намного интереснее, и он снова без особого энтузиазма потянулся за неприметной полицейской папкой, а Джон включил телевизор и, пробежавшись по каналам, остановился на какой-то передаче о ремонте и переделке зданий. Это был странный выбор, поскольку Джон никогда не проявлял склонности к эстетике жилища и не владел недвижимостью, но загадка разрешилась с появлением красивой темноволосой ведущей. Просто, но немного разочаровывает. Пролистывая фотографии, Шерлок жалел, что его не было там, когда тело выловили из реки. Трупы и вода – это плохое сочетание, и Темза была недобра к молодому человеку. Его нашли под опорой моста, но ножевое ранение в грудь исключало самоубийство и утопление. Его одежда была дешёвой, скучной, во многом похожей на ту, которую носила Софи Латимер, но туфли Гуччи выбивались из образа. Возможно, это система. В папке был снимок из квартиры – из тех, которые делают друзья в каком-нибудь пивном саду на окраине Лондона. Очевидно, что мужчина, обнимающий Софи за талию (собственнически сцепленные руки прижимались к её бедру, фальшивая улыбка скрывала жёсткий взгляд), был тем, кого выловили из реки. Скоро у них будет имя. Возможно, Лестрад уже узнал его, но на самом деле это была незначительная деталь. Шерлок способен прочитать всю историю по телу этого человека, но он слишком слаб, чтобы выйти из дома и увидеть его. Шерлок ненадолго задумался, сможет ли он убедить Молли открыть веб-трансляцию, но нет. Ему нужна информация от органов чувств помимо зрения и слуха. Взглянув на Джона, Шерлок заколебался, удивлённо моргая. Голова Джона откинулась назад на диванные подушки, глаза решительно закрыты, а рот слегка приоткрыт. Каждый вздох был почти всхрапом, грубым хрипением, которое обещало стать ещё громче, если с этим ничего не сделать. Шерлок перевёл взгляд на бормочущий телевизор – едва ли стимулирующее зрелище, потом склонил голову набок и взвесил свои варианты. Джон страдал от недостатка сна, тогда как Шерлок стал жертвой его изобилия. Он слишком хорошо знал Джона, чтобы подумать, что тот действительно позволял себе отдохнуть в последние пару дней. Он бы дремал как солдат – прислушиваясь одним ухом и с пистолетом под рукой (образно говоря, по крайней мере, в данном случае Шерлок на это надеялся), пока Шерлок валялся в забытьи. Теперь изнеможение нагнало Джона, и, наблюдая за ним, Шерлок с каждым мгновением всё больше понимал, до какой степени тому должно быть неудобно. Так дело не пойдёт. Он осторожно отложил в сторону полицейскую папку и выскользнул из своего гнезда на диване, цепляясь за мебель в попытках удержаться на ногах. Ощущение, что он жертва наезда, никуда не делось, хотя болеутоляющие слегка ослабили его интенсивность. Вероятно, у него было часа два, пока лекарства в организме находились в максимальной концентрации, и Шерлок решил, что может найти этому хорошее применение. Он примет душ и сделает что-нибудь, что позволит ему чувствовать себя человеком, а Джон сможет подремать на диване. Полчаса отдыха в горизонтальном положении, вероятно, равнялись трём часам в теперешней позе. Разумеется, на практике заставить Джона перебраться на диван было легче сказать, чем сделать. У Шерлока были ослабленные мускулы, а Джон был сложен как очень эффективный танк. В итоге он прибег к тихому, хрипловатому подбадривающему бормотанию, укладывая Джона на подушки и натягивая на него одеяло. Джон не открыл глаза, но Шерлок замер, когда тёплые пальцы слегка коснулись его запястья – прикосновение, от которого жар растёкся по коже. Это была мимолётная ласка: ровное движение подушечки пальца по уязвимой, бледной коже внутренней части запястья, но этого было достаточно, чтобы оставить разум Шерлока пустым, а его самого – наблюдающим за Джоном с задумчивыми глазами и приоткрытыми губами. В конце концов, до него дошло, чем он занимается – пялится с открытым ртом, как идиот, – и Шерлок осторожно высвободился из захвата, положив руку Джона обратно на одеяло так, как будто она была сделана из стекла, потом нехотя развернулся и направился в ванную комнату. Плохо реагирующие мускулы делали процесс ходьбы крайне неловким занятием, так что раздражение и нетерпеливость Шерлока росли с каждым неуклюжим усилием, производимым его телом. Его плечи запротестовали, когда он снял футболку, проверил, есть ли сухие полотенца, и, дёрнув нижнее бельё вниз, вышагнул из трусов и включил душ. Вода забарабанила по дну ванны, отчего на поверхность всплыли воспоминания о прошлой ночи, и он заморгал, представив Джона вместе с собой под душем, его сильные руки вокруг своей талии и влажное тепло его тела, прижавшегося к нему. Подёргивание между ног напомнило ему, что его тело было всего лишь больным, а не мёртвым, и Шерлок облизнул губы. Биологический императив к размножению бросал вызов логике. Он поднимал голову в самые неожиданные моменты, поднимаясь на поверхность почти по любой причине, от скуки до стресса. Даже такое, слабое и трясущееся, его тело всё ещё ощущало необходимость отводить кровь для поддержания эрекции, благодаря краткой вспышке воображения и Джону. Он решительно сказал себе, что вчера всё было исключительно врачеванием – смешением клятвы Гиппократа и дружеской заботы, и Джон был очень даже одет. В мокрую футболку, облепившую его плечи, и тяжёлую джинсовую ткань, обтягивающую бёдра. Шерлок даже не знал, что он обращал столько внимания, но, похоже, его разум записывал все детали для последующего просмотра. Он быстро отбросил мысли в сторону и шагнул под брызги. По коже прошла дрожь от полившейся на него воды, которая падала и бежала прихотливыми струйками по спине и тазовым косточкам. Возбуждение было не таким настойчивым, чтобы нуждаться в руке помощи, и честно говоря, он достиг успехов в его игнорировании, по крайней мере, насколько Джону было известно. Джон, который, вероятно, был бы удивлён, узнав, что Шерлок вообще возбуждается. В самом деле, самоконтроль был и благословением и проклятьем. Люди были такими жертвами собственной физиологии: повышенный пульс, расширение зрачка, учащённое дыхание, облизывание губ… Шерлок замечал всё, но, когда он ничего не делал в ответ на проявление этих признаков у других людей или пытался стереть все знаки из собственного выражения лица, люди решили, что он каким-то образом выше подобных вещей – невинный и девственный. Иногда он желал таким быть. В плане секса он не был таким неразборчивым или беспечным, как многие мужчины его возраста, но это не означало, что он был глух к его зову. Мастурбация заполняла пробел большую часть времени, но его разум был подвержен моментам одержимости, любопытства и вызова. Случаи, когда он пробовал что-то, просто чтобы увидеть, может ли он… Тянулся к чему-то, только потому что он хотел. Это был просто секс и никогда ничего больше. Попытки построить отношения, когда ему было двадцать, лучше забыть. Они провалились, как только выбранный партнёр осознал, что он не превратился волшебным образом в кого-то нормального и приятного, просто потому что они делили постель. Теперь он позволял себе это только время от времени. Иногда, чтобы проверить теорию – секс был главным мотиватором и бесконечным источником очарования для людей в целом, иногда – просто чтобы напомнить себе, что он не был выше физических потребностей тела, как бы он на это ни надеялся. В конце концов, он человек. Шампунь вспенился под кончиками пальцев, сцепляясь с жиром на волосах и смывая его, пока он продолжал размышлять. Возбуждение утихло, притупившись до устойчивого фонового ворчания, которое он часто мог с лёгкостью игнорировать, и он почти рассеяно мазал пеной по коже, скривив губы в ухмылке. Ну в самом деле, его поражало, как люди могли считать, что его любопытство простиралось в стольких направлениях, но никогда не затрагивало исследование секса. Они предполагали, что он был не заинтересован, асексуален или холоден. Даже Джон – единственный человек, чьё мнение имело значение, – похоже, запихал ту первую яркую искру притяжения подальше на задний план сознания, предположив, что это было чем-то, чего Шерлок не хотел. Иногда он испытывал искушение доказать ему, что он не прав – показать Джону все те маленькие признаки, которые он так хорошо скрывал и позволить заметить ему, что он был желанен. Как это было бы легко, в один прекрасный день наклонить голову – возможно, после расследования или когда они уютно устроились в объятиях 221Б – и прижаться к этим губам в поцелуе. Он мог бы дразнить, пробовать на вкус и брать, и Джон бы… Джон мог бы… Шерлок вздохнул, запрокинув голову и подставил лицо под струи воды, ощущая на щеках её скольжение. Нет, нет, так не получится. Последние несколько дней с Джоном были слишком, они доказали, сколько в Джоне нежности и сострадания: всеобъемлющей правды его существования. Джон захочет большего, и Шерлок не был уверен, что может дать ему это. Секс, страсть, накал – да, но Джону будет нужна любовь и внимание: все атрибуты отношений, и именно это Шерлок находил затруднительным. Океан потенциального провала. Сейчас у него был Джон: друг, блоггер, врач, пробный камень и фундамент. Если он нарушит их баланс, их с трудом достигнутое равновесие, то это может закончиться только катастрофой. Споры, отказ, одиночество… Нет, он не мог рисковать тем, что у него было, не мог остаться ни с чем. Он не вернётся к жизни без Джона.