Осветить друг другу путь (To Light Another's Path)

В своё время это показалось хорошей идеей, но сейчас Шерлок лежал на узком диване рядом с Джоном и задавался вопросом, а не ошибся ли он в суждении? У него тянуло мышцы шеи, а плечо невыносимо затекло. Прошлой ночью вместо того, чтобы высвободиться из-под спящего Джона и отправиться в свою кровать, он потянул его вниз, так, чтобы они оба могли устроиться в тесноте дивана, и ему было вполне удобно. Прошедший день истощил Джона – это было очевидно. От него осталась прозрачная тень, и пусть Шерлок мог не осознавать потребности других людей в целом, желание Джона отдохнуть бросалось ему в глаза как мигающий неоновый знак. Шерлок привык к тому, что людям требуется его помощь, но только когда это касалось получения ответов и раскрытия дел. Осознание того, что Джон хотел его, только его, а не потрескивающий электричеством сверхскоростной разум было… хорошо. Очень хорошо, Шерлок даже не мог определить, до какой степени. Поэтому он остался на месте, разделяя с Джоном пространство, тепло и размеренный, устойчивый стук его сердца, и сон обнял их обоих. Сейчас было то время суток, когда только слабый, жемчужный свет фонарей просачивается через окна, вымывая цвета комнаты. Всё было серым, от мёртвых углей в очаге, до отвратительных обоев, за исключением мужчины, которого он обнимал. Таким спящим – Джон был, ну… маленьким. Абсолютно человечным, полностью уязвимым и всецело доверяющим Шерлоку в том, что тот: не убьёт его, ничего на нём не нарисует и не проведёт никаких экспериментов. При наличии выбора даже Майкрофт отказывался спать в одной комнате с Шерлоком, как следствие некоторых довольно неудачливых инцидентов, происходивших время от времени на протяжении нескольких лет. Оглядываясь назад, эксперимент по измельчению печени (коровьей, а не Майкрофта) – возможно – был слегка за гранью. Шерлок моргнул и наклонил голову, чтобы было удобнее разглядывать Джона. С такого близкого расстояния он различал в его взъерошенных волосах несколько оттенков: блонд, пепел, намёки на седину и один-два тёплых проблеска, напоминающих огоньки. Он различал на лице каждую линию, начертанную жизнью, и ощущал давление мышц и кожи – живое, пульсирующее, дышащее тело, прильнувшее к его собственному. И определённая часть тела Шерлока толкалась этому телу навстречу – и довольно настойчиво. Он отодвинул бёдра, пытаясь облегчить давление и увеличить дистанцию, и замер, когда Джон издал хриплый, несчастный стон и прижался поближе. Нога Джона скользнула между ног Шерлока, он устроился, всхрапнул, и снова затих. Дюйм за дюймом Шерлок расслабил своё тело, прекратив все попытки отодвинуться. Подобный плен должен причинять неудобство. В конце концов, у него было расследование, но в этот раз зов Работы снизился до шёпота, обещая, что все тайны будут на месте, когда Шерлок решит к ним вернуться. И он был согласен позволить им ждать. Возможно, он болен сильнее, чем думал. Это, по крайней мере, могло объяснить странный сдвиг в его приоритетах – то превращение, которое уравновесило Джона по важности с расследованием. Более того – с интересным расследованием. Вот только нет – это превращение началось с самого начала. С внезапным прозрением Шерлок понял, что оно было не внезапным изменением, а постоянным преобразованием. Джон постепенно вошёл в его жизнь, и существование Шерлока изменилось, включая Ватсона во все аспекты. Это случилось непреднамеренно, и сейчас Шерлок был абсолютно уверен, что процесс невозможно обратить вспять, даже если он того захочет. Вдох Джона щекоткой пробежался по ключице, и кожа зазвенела от удовольствия. Он судорожно сглотнул, ощутив, как внезапная волна жара омыла его тело и, закрутившись водоворотом, устроилась между ног. Он надеялся, что это просто случай «ночной отёчности полового члена» или, как Джон бы без сомнения неделикатно описал это – «утренний стояк». Тем не менее, похоже, это состояние не спешило проходить, напротив – ощущения становились всё более настойчивыми. Не то чтобы он и впрямь был удивлён. По всему выходило, что несмотря на вопли логического разума, тело собиралось его предать. Вчерашние усилия Джона, целью которых было помешать ему покинуть квартиру, должны были бы его раздражать, будучи нежелательным нарушением его независимости. Вместо этого Шерлока раздирало между волнением и страхом: его бесспорно возбудила близость Джона, но его страшило, куда это могло в итоге привести. Физическая связь - это одно, но Шерлок был уверен, что Джон будет ожидать большего. Хуже того, Шерлок обнаружил, что и сам прикидывает перспективы. По правде говоря, с другими он никогда не пытался начинать отношения, секс просто перетекал в ожидание от него чего-то большего, а он не противился. Ничем хорошим это не кончалось, но откровенно говоря, в те времена его это не заботило, по крайней мере, так было до сих пор. Джон изменил всё, но получится ли на этот раз по-другому? Одно дело, принять Шерлока в качестве соседа по квартире, но в качестве кого-то большего? Сомнительно. Нет, первоначальное решение всё ещё казалось верным. Изменение динамики их отношений было неразумным шагом, который почти наверняка приведёт к катастрофе. Они были друзьями, просто друзьями, и это было окончательным решением. Разум останется непреклонным, пусть даже его тело и вероломное, постоянно игнорируемое сердце, кажется, придерживались иного мнения. Сделав глубокий вздох, он ощутил запах джонова шампуня, оттенённый стойким ароматом Лондона, дождя и сна. Руки машинально обхватили компактную фигуру поплотнее, прижимая её поближе. Шею ломило от желания наклонить голову и зарыться носом в шевелюру Джона, и Шерлок стиснул зубы, сражаясь с этим порывом. Если откровенно, аргумент «просто друзья» выглядел несколько сомнительно. Вероятно, очень близкие друзья могли спать рядом друг с другом, но так тесно сплетаться конечностями? Вдобавок он был уверен, что стояк между «просто друзьями» неуместен. Шерлок вздохнул, закрывая глаза, и постарался утихомирить пьянящий и горячечный ритм, отдающийся во всём теле. «Разум превыше материи», твёрдо напомнил он себе, однако в данном случае обеспечить тиранию разума было бы гораздо легче, если бы его плоть не была полностью поглощена настойчивым присутствием Джона. Шерлок чувствовал его каждым дюймом своей кожи: щекотку от волос на подбородке и тяжесть торса на своей руке. Острые, жёсткие линии лопаток под левой ладонью Шерлока идеально контрастировали с расслабленной плотью талии Джона, ощущаемой кончиками пальцев правой руки, блуждающих по ней самым предательским образом. Они двигались совершенно самостоятельно – эти подушечки, обтянутые чувствительной кожей, – исследуя тонкий, дешёвый хлопок, забираясь под него и поглаживая уязвимый, незащищённый живот. Волосы прочертили прямую тропку через мышцы пресса, обещавшие твёрдость, скрытую под небольшими припасами на животе. Впадинка пупка была мимолётным, освежающим оазисом посреди сухого пространства плоти, и прикрыв глаза, Шерлок тяжело сглотнул и заставил себя остановиться. Это не могло так дальше продолжаться – эта гражданская война между телом и разумом, сопровождаемая откровенным предательством сердца. Ему нужно принять решение (то или иное) и последовательно его придерживаться. Иначе это просто пытка, и для него и для Джона. Джон, который не был слеп, когда дело касалось подобных вещей; который, прижав его тогда спиной к двери, похоже, увидел не только неприкрытое желание Шерлока, но и его неуверенность. В этот раз их не прервало ничто, что могло бы приглушить поток слов или вопросов, но всё равно Джон промолчал, не сказав ни слова, даже когда вспышка радости в его глазах погасла от смущённого сожаления. Одно дело – причинять боль себе, но совсем другое дело – причинять боль Джону, и это совершенно неприемлемо. Джон опять шевельнулся, его рука передвинулась на изгиб поясницы Шерлока и неуклюже угнездилась под сбитым шелком его халата, обнаружив тонкий промежуток между хлопковыми штанами и футболкой. Боком он почувствовал тёплое, слегка шероховатое давление, и его обдало жаром. Спину выгнуло, а в ловушке рёбер заметался пойманный вздох. Волна гусиной кожи сменилась атакой жара, рванувшейся наружу и плеснувшейся назад – волна, омывшая острые грани его дрожащих нервов. Тяжесть между ног определилась, уплотнилась, превращаясь из просто настойчивой в умоляющую, и голос Шерлока надломился хныканьем. Сколько времени прошло с тех пор, как кто-то касался его тела не из-за медицинской необходимости, а желая его? Он попытался вспомнить, вернуться мыслями к последнему человеку, с которым он во имя эксперимента разделил постель, но ответ ускользал – простой акт удовлетворения потребности, удалённый сразу после того, как польза от него исчерпалась. Он привык к холодному касанию смерти, он так часто видел её бесстрастное присутствие как рядом с собой, так и вокруг жертв, но жар от руки Джона был чем-то совершенно иным. Не новым, не вполне, потому что когда весь мир отшатнулся и держался на расстоянии, Джон приблизился ещё ближе. Однако, за исключением обработки ран или лечения болезни, между ними всегда были либо барьеры одежды, либо каждое касание ограничивалось до предела – всего лишь жар на границе существования Шерлока. Большой палец Джона скользнул по нижнему ребру и снова замер, а Шерлок ощутил, как всё его внимание схлопнулось до этой точки контакта. Бейкер-стрит растворилась вдали, набирающее яркость утро потеряло значение, когда он провалился внутрь себя, наслаждаясь прекрасной простотой ощущений. Не торопливый рывок в темноте, движимый похотью и отчаянием, а нечто гораздо более стойкое и постоянное – Джон. Шерлок никогда не считал себя изголодавшимся до прикосновений. Подобное было присуще другим людям, ведомым нуждами и потребностями своих тел. Однако лёжа здесь, всем существом настроенный на Джона, он обнаружил, что ставит под сомнение то, от чего прежде отмахивался. Любовь его матери была нерегулярной и отстранённой, любви отца не существовало, а Майкрофта растили по одному с Шерлоком шаблону, принижая телесное в пользу умственной доблести. Однако Джон принёс с собой нечто большее, и крутые виражи их совместной жизни привели сюда, к этой точке, где простая невинная ласка могла низвергнуть Шерлока с высоты разума до такой мучительной потребности. Тем не менее это была очень конкретная потребность. Шерлок хотел не просто тактильных ощущений – он хотел Джона, как будто только эти умелые руки хирурга вписывались в линии и углы его тела. Как будто Джон, даже спящий и молчаливый, мог ввести код, который наполнял плоть Шерлока искрящейся и трепещущей жизнью, такой же потрясающей и калейдоскопичной, как и шторм его разума. Всё-таки не просто транспорт… – Я не могу этого сделать, – прошептал Шерлок неподвижному воздуху. Само допущение неудачи шокирует, даже если он единственный, кто это услышит. Он даже не вполне уверен, что конкретно он имел в виду. То, что не мог приблизиться, или что он не сможет уйти? И то и другое казалось равно невозможным, далеко превосходящим его возможности. Он мог разобраться в самых загадочных головоломках цивилизации, однако это – то, что другие люди проделывали каждый день, – оставалось энигмой. – Что не можешь сделать? Тихий вопрос Джона качнул воздух, и Шерлок почувствовал, как его тело замерло, подобно скрипке в ожидании ужасного крещендо. Его кадык дернулся, когда он сглотнул, перебирая возможные ответы. Солгать будет так легко – всё что угодно: от заявления, что он слишком болен, чтобы покидать квартиру (возможно, что это почти соответствует реальности), до неспособности раскрыть дело (откровенно невероятно), но Джон наблюдал за ним, его голубые глаза были сонными, но взгляд сосредоточенным. – Когда ты проснулся? – хрипло спросил Шерлок в неуклюжей попытке отвертеться. Он старался припомнить, в какой момент движения Джона перешли от определённо бессознательных к более осознанным, но в голову ничего не шло. Он был слишком погружён в свои мысли, чтобы обращать внимание. Таким образом, тот факт, что Джон не попытался высвободиться – его рука всё ещё покоилась на животе Шерлока, а нога прекрасно себя чувствовала между бёдер Шерлока – предполагал, что, вероятно, ни одно из его движений не было полностью случайным. – У меня живот чувствителен к щекотке, – пробормотал Джон, отвечая на вопрос, и губы изогнулись в намёке на улыбку, когда Шерлок постарался не заёрзать от смущения. Итак, Джон не спал с самого начала опрометчивого и импровизированного исследования. Либо Джон был лучшим актером, чем Шерлок о нём думал, либо Шерлок просто был слишком невнимателен, чтобы заметить признаки бодрствования – слишком поглощён физической формой Джона, чтобы заметить, что человек внутри неё возвращается в сознание. Но Джон не протестовал, не бормотал смущённо и не пытался сбежать. Он неподвижно лежал в объятиях Шерлока, его голова удобно устроилась у Шерлока под подбородком, а ухо прижималось к груди, прямо над стуком сердца, как будто это единственное место, где он желал бы находиться. А еще он совершенно не упоминал свидетельство возбуждения Шерлока, оказавшееся в ловушке между их телами. Хотя, вероятно, это было больше из вежливости. Он немного пошевелился и с опозданием понял, что Джон находится в аналогичном состоянии. От осознания этого факта у него полностью пересохло в горле и перехватило дыхание. Ладонь Шерлока ныла от желания сдвинуться, спуститься и исследовать эту изменчивость в топографии Джона – этот временный затвердевший хребет. Он хотел узнать его форму, его вес, его вкус… Шерлок сглотнул, рот внезапно затопило слюной, как насыщение после короткой засухи. Большой палец Джона снова поглаживал его по нижнему ребру, и Шерлок прикусил губу, когда ключицу овеяло вздохом. Вдохи и выдохи Джона, теперь быстрые и неглубокие, шелестели в такт с дыханием Шерлока, и плечом он чувствовал, какой жаркой становится щека Джона. – Шерлок? – голос Джона звучал напряжённо, как будто тот испытывал боль. Нет, не так. Для этого тембр его голоса был слишком глубок – голосовые связки расслабились и набухли от усилившегося кровотока. Кончики пальцев скользнули по смятому шёлку и хлопку, вверх по груди и дальше, остановившись на челюсти, удерживая её легчайшим нажатием, мешая ему отвернуться. Не плен, даже не угроза плена, но он не смог бы сбежать, даже если бы попытался. – Шерлок, что ты не можешь сделать? – Я... – он запнулся, заново пропуская оборванные слова сквозь фильтры разума. – Это… я не могу сделать это. Ты… это… это всё испортит. Я не смогу быть тем, чего ты захочешь. Рука Джона дрогнула – короткий импульс, от которого сердце Шерлока дёрнулось, но Джон не отодвинулся. Вместо этого у Джона стал такой вид, будто он заставляет себя сосредоточиться – уводя мысли от басов инстинктивного глухого стука плоти, чтобы сконцентрироваться на смысле шерлоковых слов. Кончик языка мелькнул между губами, облизывая их – проблеск бледно-розового, к которому прикипел взгляд Шерлока. Джон закрыл глаза – чуть дольше, чем требовалось для моргания – и снова их открыл. – Я хочу тебя, – шепнул Джон. У Шерлока перехватило дыхание, а в ушах звоном стояли слова Джона. Разумеется, он это уже знал, видел признаки на лице Джона чаще, чем мог бы сосчитать, никогда не признавая этого, но всегда тайно наслаждаясь. Однако услышать эти слова (ласковые слова, изменившие тишину Бейкер-стрит) – не сравнится ни с чем. Они заставили его тело петь, вжиматься, как будто он мог вплавить себя в Джона, пусть даже его разум стенал, а голос пережало в горле. – Нет, ты… это не будет просто, – Шерлок затих, наклоняя голову, пока они не соприкоснулись лбами. Было легче произнести это, если он закроет глаза, если он не увидит, как в итоге Джон осознает, что Шерлок, как всегда, был прав. – Физическое желание не будет статичным и неизменным. Ты захочешь развивать эмоциональные отношения, и когда это не получится, мы не сможем вернуться сюда – к этому. Я не могу это потерять. Он моргнул и открыл глаза, ненавидя невнятность своей речи и явную тревогу-желание-отчаяние, угрожавшие добавить скулящих ноток в его голос. Всё его тело, казалось, было туго натянуто – дрожащая, бренчащая струна, ждущая ответа Джона. Рука, баюкающая его челюсть, не двинулась, касаясь одновременно края кости и точки пульса, и Шерлок с опозданием осознал, что пальцы второй руки Джона крепко вцепились в хлопок его футболки, сжимая её в кулаке, как будто Джон боялся, что Шерлок сбежит. Однако именно молчание Джона внушало Шерлоку страх. Каждый безмолвный вздох растягивал спокойствие, как полосу резины на разрыв, и он не осмеливался посмотреть, какое у Джона выражение лица. Он оставался неподвижным: человек, ожидающий приговора. Либо Джон согласится, и эта близость останется единственной, которую они разделили, или он начнёт спорить и давить, и они ступят на путь, ведущий к неизбежной катастрофе: приятное путешествие – возможно, но конечная станция, где сама их двойственность разметает их в стороны, – просто отвратительна. Наконец, Джон вздохнул, роняя руку на плечо Шерлока. – Шерлок, я хочу не только этого тебя, – пробормотал он, явно имея в виду тело Шерлока, и пальцы прижались сначала к грудной клетке, а потом коснулись центра лба. – Я хочу и того тебя, который вот тут. Я не… я не ожидаю, что ты изменишься. Я не хочу, чтобы ты менялся. Неужели в это так трудно поверить? Да. Трудно. Тенденция настраивать людей против себя и забивать холодильник частями тела – это не те черты, которые люди ищут в романтическом партнёре. Даже если это такой уникальный человек, как Джон. – Но… – Нет, просто заткнись на минуту, ладно? – палец переместился на губы Шерлока, мягко очерчивая их изгиб, и ушёл. Джон приподнялся на локте, глядя на Шерлока с разгорающимся жаром и неистовостью в глазах. – Я понимаю, о чём ты говоришь. Ты не хочешь рисковать, чтобы увидеть, чем мы можем стать, потому что не хочешь потерять то, что у нас есть. Ты думаешь, что это предрешено, что это ни за что не получится. Казалась, эта мысль ранит его и пробуждает мстительность, как будто он видел боль, которую причиняла Шерлоку каждая неудачная попытка общения и каждое оскорбление. Долю секунды спустя выражение исчезло, и Джон продолжил. – Но разве ты не видишь? Всё, что мы делаем, всё это время, вся наша дружба, – он облизнул губы, путаясь в словах в попытке объяснить. – Я знаю настоящего тебя. С чего бы мне уходить от этого? С чего мне желать чего-то иного? Шерлок чувствовал, как Джона трясёт, чувствовал дрожь, пробегающую по прижавшемуся к нему телу. Чего же стоило Джону облечь это в слова? Шерлок попытался сказать что-нибудь, придать форму и плотность разрывающим его разум сомнениям, но, похоже, голос его покинул, и он лишь беспомощно приоткрыл рот, когда Джон улыбнулся ему чуть грустной, но не обвиняющей улыбкой. – Шерлок, я не собираюсь брать то, что ты не готов дать. Если ты уверен, что не сможешь этого сделать, то всё хорошо. Хорошо. Просто… просто подумай об этом, ладно? Джон кивнул – тем коротким, солдатским жестом, означавшим, что у него закончились слова. Ладонь, лежащая поверх его трепещущего, скачущего сердца чуть помедлила и ушла. – Я… я собираюсь принять душ. Не хочу оставаться в халате, когда появится Лестрад. Шерлок моргнул и приподнял голову, наблюдая, как Джон уходит в ванну. Не сбегает, ничего подобного. Фактически он давал Шерлоку свободное пространство, как будто он каким-то образом почувствовал, на какой причитающей, смущённой, вибрирующей грани качается настроение Шерлока и отреагировал соответственно. У него были силы, чтобы двигаться, когда Шерлок не мог, и обеспечить дистанцию, когда она была необходима. Джон снова доказал, что он непредсказуем – и его непредсказуемость перекрывает любые ожидания Шерлока. Он не давил и не отстранился эмоционально. Вместо этого Джон дал ясно понять, чего он хочет: Шерлока, всего Шерлока, всё, что тот может предложить – и затем прямо и недвусмысленно передал решение в руки Шерлока. Дальнейший путь зависит только от него. Джон полностью передал контроль над ситуацией Шерлоку, но тот не был уверен, что когда-либо наберётся храбрости ответить тем же. Джон, однако, был более чем отважен, и Шерлок лежал сейчас в опустевшем коконе, пахнущем Джоном и желанием, а его мысли метались и сталкивались друг с другом в беспорядке, порождённом сантиментами. Счастье, облегчение, беспокойство, забота, неверие… они все соперничали за господство, то усиленные томительным приливом возбуждения, то притупленные паникой и эмоциональным смятением. Однако всего нескольких простых слов – и Джон снова оказался проводником света, открывая ещё один угол перспективы. Джон хотел его. Не того, не подделку, не созданное им псевдочеловеческое существо. Джон видел всё зло, на которое Шерлок был способен, жил с бардаком, кровью и тьмой его настроений, знал сумму частей Шерлока и всё равно не отвернулся. Джон верил, что это может сработать, что они не погрузятся во взаимно гарантированное разрушение, что они смогут быть не просто друзьями или любовниками, но и тем и другим. Шерлок сел и, поглаживая большим пальцем нижнюю губу, попытался разобраться в сумбурных мыслях. Действительно ли это возможно? Вероломная надежда, на протяжении нескольких дней накапливавшая силы, пустила побеги, наливающиеся силой с каждым вздохом, но Шерлок безжалостно отпихнул её в сторону. Нет, нельзя, чтобы это оказалось порождением момента неудержимой радости. Всё нужно тщательно обдумать. Ради себя самого и ради Джона, он должен быть уверен. Они оба этого заслуживают. Поднявшись на ноги, он запахнул свой шелковый халат, прислушиваясь к плеску воды в душе. Это так отвлекало. Ручейки мыслей стекали к горячей плоти и нежным прикосновениям, как вода, стремящаяся к самой низкой точке на местности. Отрицать свое вожделение к Джону абсолютно бессмысленно. Перед внутренним взором вспыхнул образ обнажённого Джона под исходящими паром струями душа, и Шерлок обнаружил, что покачивается на месте, мучимый соблазном отбросить сомнения и присоединиться к Джону в тесноте и влажности ванной. Будет ли Джон удивлён, обрадован? Будет ли он ласкать себя? Шерлок выдохнул и заставил себя отправиться в спальню и закрыть дверь. Вот в чём была проблема. Невозможно принимать рациональные решения, находясь посреди моря подстёгнутого гормонами желания. Тело обманывало себя, плоть врала разуму, а симфония сердца становилась всё более рассогласованной и конфликтной. Со всем своим опытом Шерлок никогда не находил ничего, что доказывало бы, что любовь это нечто большее, чем химический дисбаланс в мозгу: головокружительный, сбивающий с толку и самое главное – преходящий. Даже если Джон обладал уверенностью, что не устанет от Шерлока в крайних его проявлениях, всё равно оставался шанс, что это окажется лишь мимолётным увлечением. Чем-то, порождённым желанием, но что станет скучным и несущественным, как только схлынет шипучая пена тестостерона и окситоцина. И в итоге определит существование Джона. Вздохнув, Шерлок уселся на краю кровати, уткнулся локтями в колени и беспомощно обхватил голову ладонями. Другим людям с этим легче? Складывалось впечатление, что они впутываются в подобное практически вслепую, перебирая партнёров, как будто примеривают одежду, пока не найдут подходящую. Они что, вообще не пользуются мозгом, или среднестатистический человек обучен игнорировать бормочущие сомнения логики и недоумения и просто слепо следует инстинкту размножения? – Ванная свободна, – крикнул Джон, и Шерлок поднял голову, безучастно уставившись на дверь. Он ожидал, что в голосе Джона проявится напряжение, нервозность, внутренний конфликт. Но он звучал обычно – голос Джона, подсвеченный мягкими, тёплыми нотами. Шерлок ожидал, что Джон будет нависать, надоедать и бурлить от нетерпения. В конце концов, это то, что сделал бы сам Шерлок, с повисшим в воздухе вопросом, так и оставшимся без ответа: «Просто подумай об этом, ладно?» Но конечно, Джон – это не он. Он его противоположность – безупречная дихотомия. Он уступал там, где Шерлок давил, и упирался там, где Шерлок мог поддаться. Он знал Джона лучше чем кого бы то ни было, и однако, этого знания было недостаточно, чтобы облегчить его страхи. Поднявшись на ноги, он подошел к двери в ванную, открыл её и вошёл внутрь, оставив халат шелковой лужей на полу. Закрыв дверь, он стянул с себя одежду. Воздух был густым от влаги, зеркало запотело от завесы пара и манящей тропической жары. Вот что ему было нужно. Линейность. Простой поток воды из точки А в точку Б, прерываемый только его телом, часто помогал смыть посторонние мысли. Сколько раз он стоял там, с порозовевшей кожей, губами, орошенными влагой, позволяя напору воды очистить лишнее, оставляя только главное? Шерлок шагнул под душ и запрокинул голову под его струями, чувствуя, как мысли вытряхиваются из головы подобно расхлябанным перьям, выпадающим из птичьего крыла, и покачиваются, бесполезные и забытые, вокруг ступней. Пальцы прочёсывали кудри, позволяя им свободно облепить шею, распрямиться и прижаться к коже головы, пока концерт, исполняемый его мыслями, не начал звучать логично и чётко. Он был гением, консультирующим детективом. Его делом было решать загадки. Возможно, эта ситуация не была такой простой и прямолинейной, как убийство, но он всё равно был способен разобрать её на части и изучить каждый компонент. Это было расследование иного рода, и он планировал его решить. Ему всего лишь нужно пронаблюдать не торопясь. Вот только на этот раз объектом его изучения был не окружающий мир и не стремительные, мерцающие люди, наполняющие его, а холодное пустое зеркало самого себя. Шерлок опустил голову со вздохом, который в тесном замкнутом пространстве оказался очень громким. Покинувший лёгкие воздух закрутил пар в завитки, которые тут же распались, оставляя Шерлока под ритмичной капелью искусственного дождя. Его руки двигались в медленных уверенных поглаживаниях, намыливая волосы и кожу, пока твист, исполняемый его мыслями, не замедлился до несколько более управляемого вальса. Часть Шерлока задавалась вопросом: было ли это неизбежно, было ли им с Джоном суждено принять это решение ещё в момент их встречи в Бартсе? Их мгновенная совместимость, похоже, обладала иммунитетом к любым отговоркам (Я женат на Работе) и отрицаниям (У нас не свидание!). Воспоминание о повторяющихся протестах Джона вызвало слабую улыбку. На что это было бы похоже? Любовники во всех аспектах? Действительно ли всё изменится, или это будут те же самые Шерлок и Джон, просто убравшие последние разделявшие их барьеры? В конце концов, они уже живут вместе. У них общие финансы, хотя считалось, что причиной этого была скорее леность Шерлока в отношении подобных вещей, а Джон нудил, если счета не оплачивались. Джон заботился, чтобы у них всегда было молоко и пища, а Шерлок время от времени ел вышеупомянутую пищу и подчищал особенно неприятные эксперименты… Нет, главным отличием будет близость. Те краденые намёки на нечто большее будут выпущены на свободу. Ему будет позволено касаться Джона, когда он того захочет, изучать и картографировать его тело и чувствовать страсть Джона в ответ. Все, что прижималось к нему, когда они были на диване, станет доступно, больше не будет отделено границами сомнительной платоники. Шерлок закрыл глаза, его рука спускалась всё ниже по скользкому от воды животу, а дыхание становилось прерывистым. Вопросы, туманящие его разум, отступили под ярким жаром пламени. Тысяча маленьких прикосновений: рассеянное поглаживание руки кончиками пальцев; надежная и твёрдая ладонь Джона поверх рубашки Шерлока, толкающая его в укрытие. В воображении Шерлока запах Джона был плотнее, темнее, и то твёрдое, выступающее свидетельство желания Джона, прижимавшееся к нему прямо этим утром… Он подавился стоном, когда его длинные пальцы сомкнулись вокруг члена и начали поглаживать; возбуждение, заново вызванное образами Джона, наливалось, становясь горячим и тяжёлым в его ладони. Слабый загар, кажущийся темнее на белых простынях; голубые глаза, становящиеся темными, как грозовая туча, от желания; мускулы, подрагивающие от напряжения, и покрасневшая кожа, когда Шерлок брал предложенное. Он представлял его запах: легкий и нежный на стыке челюсти и шеи; плотный, тяжёлый в тенях его рук и ниже – на загорелом пространстве, где аромат был всего лишь намёком, пока он не добрался до центра, где тот перестал быть лишь намёком, превратившись в экстракт, дистиллированный ради наслаждения Шерлока. Шерлоку представился Джон с запрокинутой головой, цепляющийся за волосы Шерлока, усердно работающего у него между ног, и от этой картинки в груди заметался судорожный стон. Он ощущал фантомные руки Джона, скользящие по его коже, сжимающие его плечи, оглаживающие спину и спускающиеся ниже, обхватывающие половинки и ласкающие между ними. Рука Шерлока двигалась быстрее, дирижируя оркестром мыслей и ощущений. Вода, вязкая от предсеменной жидкости, помогала скольжению, а бёдра и поясница наполнялись бурлящим жаром. Колени начали дрожать, мускулы бёдер задёргались, когда он потерялся в калейдоскопе фантазий: осколки образов с намёками кожи, вкуса, давления, дрожи. Шерлок упёрся рукой в стену, не чувствуя прохлады плитки в поднимающемся шторме. Он закусил губу, когда бёдра дёрнулись, скрипичные мозоли рассыпали фейерверки, касаясь уздечки, пока пульсация высвобождения сотрясла его тело, и вот он остался дрожащий и слишком чувствительный под горячим душем. Ослабев, он прислонился плечом к стене, ожидая, пока тяжёлое, прерывистое дыхание не замедлилось до нормального, а пульс не успокоился. Атака телесного вновь сменилась связным, логическим доминированием мозга, и Шерлок вздохнул, ополаскиваясь и проводя ладонью по загривку. Он не чувствовал обычного спокойствия. Напряжение ушло – верно, но желание по-прежнему кипело под кожей. Бесконечный источник, который не утихомирить каким-то быстрым самоудовлетворением под душем. До какой степени это будет отвлекать? Вот так он будет себя теперь чувствовать, когда его плоть так неоспоримо и точно настроена на присутствие Джона, что он способен получить не более чем незначительное облегчение? Было ли это очередной опасностью, которую он не предвидел? Не превратится ли Джон из приобретения в брешь, отвлекая внимание Шерлока от расследования и от Работы? Бормоча отборные проклятья под непрерывный скрежет в голове, Шерлок закрутил душевой кран и, обернув полотенце вокруг талии, принялся за утренние процедуры с безжалостной эффективностью: зубы почищены, щетина изгнана лезвием бритвы, волосы с неохотой приведены в порядок – так, чтобы он хоть стал на себя похож (не пропитанный похотью или смятением, а твёрдо себя контролирующий). Только лёгкие морщины вокруг глаз намекали, что это не так, и он провёл пальцами по их краям, едва различимым и не ощутимым под прикосновениями. Уронив руку, он вернулся в спальню на поиски одежды. Он вдруг понял, что это похоже на облачение в доспехи – проведение границы между Шерлоком, проснувшимся с Джоном в объятиях, и человеком, который был единственным в Лондоне консультирующим детективом. Рубашка прошелестела по коже, с пуговицами управились ловкие пальцы, и все детали экипировки заняли свои места. Пусть под ними он до сих пор ощущал хаос истекающих, беспомощных сантиментов, но внешне он выглядел собранным, как и всегда. Прежним. Из кухни до него доносились звуки приготовляемого Джоном завтрака: свист и бульканье чайника и тихий, разболтанный шум тостера, который так и не стал прежним, после того как Шерлок разобрал его на запчасти для эксперимента. Всё звучало так нормально, как будто мир не завис, колеблясь, на грани выбора, и Шерлок обнаружил себя нерешительно зависшим в углу кухни, наблюдающим, как Джон наполняет миску хлопьями и молоком и протягивает ему руку с раскрытой ладонью, на которой перламутрово поблёскивают две таблетки парацетамола. – Подумал, что они могут тебе понадобиться, – сказал Джон, выразительно пододвигая чашку с чаем в направлении Шерлока. – Ты, вероятно, пока ещё чувствуешь себя не на все сто. Шерлок пересёк разделяющее их пространство и, помедлив долю секунды, погрузился кончиками пальцев в чашу его ладони, невесомо мазнув по тёплой коже, и достал таблетки. В груди было тесно от слов, они заполняли горло, но в итоге он не смог выдавить ни одного. – Спасибо. Это был очень невнятный обрывок благодарности, и Шерлок полностью ожидал, что Джон попросит разъяснений. Он ждал его – момента, когда края раны на его разуме, порождённой смущением, вновь откроются под требованием Джоном ответа: время терпения вышло. Но Джон был мудрее. Это было видно в наклоне его головы, блеске глаз и в улыбке, изогнувшей губы. Он стоял прямо, как солдат, готовый к битве, но в нём была мягкость, которая много говорила о понимании. Он знал, что Шерлок говорил не о таблетках, а о подаренном свободном пространстве, чтобы подумать, и времени, чтобы принять верное решение. – Пожалуйста, Шерлок.