День 7
Четверг, двадцать второе декабря
06:30
Если Кит что-либо и узнал о Лэнсе за прошедшие два года, так это то, что Санчез ненавидел уборку. Ну, на самом деле «ненависть» — не совсем точное определение. Лэнс скорее презирал уборку. От одного лишь упоминания о швабре и тряпке он сразу же скисал, надувшись, как ребенок, и принимался ныть и причитать. Однако именно эта сильная, пылкая, стойкая ненависть к уборке делала все его усилия столь эффективными. Причина проста: его родила и вырастила Роза Санчез. И любому, кто знал Розу Санчез, было известно, что в её доме можно созерцать лишь две крайности: безукоризненная чистота или адовый срач. Поэтому, когда Розе наконец казалось, что в загаженном доме пора бы прибраться, она доставала метлы, швабры, ведра и тряпки для вытирания пыли. И тогда-то дети семьи Санчез понимали, что настало время засунуть свое недовольство куда подальше и взяться за работу. Как и его братья и сестры, Лэнс всегда слушался мать и делал всё, что ему было велено, он словно с малых лет обучался домоведению, пока рос здесь. Он быстро и эффективно наводил порядок, несмотря на то, что ненавидел даже само слово «уборка». То, что он беспрекословно подчинялся Розе, следуя её правилам, вовсе не означало, что ему нравилось убираться. Он всё время ныл и жаловался, пока надраивал полы с таким рвением, что они сияли, как в рекламе. Лэнс недовольно бухтел, до блеска начищая грязные кастрюли и горшки, и они становились как новенькие. Он умел быстро сортировать белье, знал, как свернуть простыню, чтобы она не помялась, мог удалить пятна от виноградного сока с ткани и превосходно мыл окна. Лэнс в каком-то смысле обладал профессиональными навыками уборки и ведения домашнего хозяйства, явно приобретенными против воли. Он ведь всем сердцем ненавидел убираться. Бенджи не отставал от него, а Жози отличалась отвратительной привычкой во всем брать пример со старших братьев. Хоть все дети убирались одинаково хорошо, именно Жози, Бенджи и Лэнс чаще всего громко причитали во время уборки, ворчали себе под нос и отпускали ехидные замечания в адрес остальных. В тот день в полседьмого утра преисполненная решимости Роза перебудила всех в доме, по очереди ворвавшись в комнаты каждого из своих детей. У неё была чрезвычайно важная миссия, и она намеревалась выполнить эту миссию во что бы то ни стало, даже если это будет последним, что ей удастся сделать. Она с энтузиазмом распахнула дверь в комнату Лэнса и Кита, хлопнув ею о дверной упор. Роза, по-видимому, уже успела принять душ, она была полностью одета и даже сделала неброский макияж. — Просыпайтесь! — громко закричала она, включив свет, и сделала три широких шага в направлении кровати, на которой среди цветных одеял и смятых подушек лежали два взрослых парня. Именно в такие моменты Кит и Лэнс радовались тому, что спали вместе каждую ночь. И причина не в том, что им просто хотелось лежать в постели рядом друг с другом (на самом деле так и было, но это не важно). Дело вот в чем: когда в комнату входил кто-либо из членов семьи, как только что ворвалась Роза, то видел обнимающихся спящих парней, что выглядело естественным и подходило для их истории о псевдоотношениях. Ведь общеизвестно, что влюбленные парочки все время обнимаются в постели. Особенно если один из них спит без футболки. У Лэнса была привычка спать полуобнаженным, что удивляло Кита. Почему? Кит знал, что с этим длинным шрамом на животе связаны самые глубокие страхи Лэнса. Он однажды сказал ему, что терпеть не может, когда другие замечают его шрам, это заставляло его нервничать, — ничего удивительного. Но Кит никак не мог понять, почему именно ему, Киту, было позволено увидеть столь личное. Он даже прикасался к этому проклятому шраму, проводил вверх по нему пальцами, когда они целовались на арене, он видел этот шрам каждое утро, когда Лэнс возвращался из душа с одним полотенцем на бедрах, видел его каждый вечер, когда они ложились спать. Неужто Киту так повезло? Почему он один обладал этой привилегией, почему лишь ему Лэнс доверил свою тайну, рассказал о своем страхе? Кита это смущало, но ему было грех жаловаться. Он спал, прикасаясь к обнаженной спине Лэнса, согреваясь и расслабляясь от его тепла, и несколько раз он просыпался, чувствуя сквозь сон, что кончиками пальцев задевает мягкую кожу на животе Лэнса, проводя по его груди и выше к ключицам. От каждого легкого прикосновения мурашки бежали по его позвоночнику, и из-за этого Кит крепче спал по ночам. Двумя ночами ранее Кит и Лэнс условились, что сон в позе «ложки» — лучший способ экономии пространства, поскольку кровать была узкой, и двум взрослым парням не хватало на ней места. Сперва они решили, что Кит будет «маленькой ложкой», потому что он был ниже и меньше Лэнса, но уже на следующую ночь они непроизвольно сменили позиции во сне: Кит, как ребенок, уткнулся в обнаженную спину Лэнса. — Просыпайтесь наконец! — снова завопила Роза, но на этот раз её крик был больше похож на рев разъяренной львицы. Лэнс вскочил, рывком садясь на кровати, полусонный, полуголый, с тянущейся изо рта ниткой слюны и спутанными волосами. — Что? — пробормотал он, жмурясь от яркого света в попытке привыкнуть к нему. Кит не шевелился, хоть и проснулся в ту же секунду. Роза несколько раз хлопнула в ладоши и защелкала пальцами над ухом Лэнса, чтобы окончательно разбудить его. — Вставай, Лэнс! ¡Despiértate, despiértate! ¡Es un huevon! Лэнс протер глаза, словно дитя малое, отворачиваясь от матери. — ¡Bien, bien! ¡Ya voy, Mamá, cálmate, Jesús! Кит громко застонал, коснувшись затекшей руки и похрустев шейными позвонками. Он потянулся и перевернулся набок, стащив с ног Лэнса одеяло и закутавшись, и тот взвизгнул, лишившись теплого укрытия, и дернулся, пытаясь вернуть его. Роза вздохнула, сжала ладошки в кулаки и подбоченилась. — Мальчики! Abuelá будет здесь через три часа, а дом всё ещё не в надлежащем для её визита состоянии. Вставайте! — Но… — Лэнс Эмануэль Санчез! Твоя бабушка сегодня приедет, а я совсем скоро потеряю чертов рассудок! Лэнс поморгал пару секунд, явно силясь обдумать произнесенное ею, а потом плюхнулся обратно на подушку лицом вниз. Он что-то тихонько пробормотал в мягкую ткань, и на лице Розы появилось такое выражение, словно она была готова лопнуть. Натуральным образом лопнуть, прям взорваться, она покраснела от злости, круглые щечки её пылали, будто жарко натопленная печь. — Что ты там мямлишь? — переспросила она с ехидством, приподнимая брови, словно почувствовала его нежелание повиноваться сию же секунду. Киту даже подумалось, что она собирается силой стащить своего сына с кровати (он был на девяносто девять процентов уверен в том, что так она и поступит). Лэнс повернул голову в её сторону, с трудом шевельнулся на постели и глянул на мать. — Я сказал… — тон его голоса тоже был резким, раздраженным, — …что спущусь через пару минут. Роза ещё мгновение смотрела на него, как будто ей нужно было убедиться, что на самом деле он не хотел дерзить ей (что, собственно, и сделал только что). Затем, кивнув ему напоследок, она вышла из спальни, умышленно оставив дверь открытой, что ещё больше разозлило Лэнса и заставило его снова приглушенно выругаться в подушку. Ранее Лэнс рассказывал Киту, что оставить дверь нараспашку — один из специальных хитрых трюков его матери. Ведь если хочешь закрыть дверь, то придется встать, а если встал… Ну, раз уже поднялся, то принимайся за уборку. Таким образом Роза напрочь отбила у него желание снова лечь спать. Воистину Роза была гением. Повалявшись ещё несколько минут, поразмыслив о жизни и составив в мыслях длиннющий список вещей, которые он ненавидел больше всего (в том числе ранние утра), Кит наконец встал с кровати. Лэнс, следуя его примеру, тоже ещё немного полежал, не двигаясь, пока Кит не вышел из комнаты. Как только Кит, едва успевший натянуть носки на ноги, спустился на паркетный пол первого этажа, Роза, явно не без помощи шестого чувства уловившая приближение ещё одного покорного раба для уборки, стремительно помчалась по коридору в его сторону, в руке её была метла, а вокруг талии — фартук. — Кит! — вскрикнула она, едва ли не насильно вручая ему метлу, — Подметешь? Кит моргнул, он так и не понял, попросила ли она его или же сразу дала указание. Он с осторожностью взял метлу и принялся подметать пол в коридоре, поднимая в воздух пыль и грязь. Роза снова бросилась бежать вглубь дома к двери в гостиную, взмахнув руками. С кухни из старого радио доносились звуки негромкой музыки семидесятых, наверное, это была любимая радиостанция Розы. Кит подмел весь коридор, дойдя до кухонной арки. Он не знал, совпадение ли это, или Роза действительно выбрала ретромузыку в качестве саундтрека для генеральной уборки. Лэнс говорил, что ей нравятся песни Шакиры и Джейсона Мраза, но чьи еще? Ещё спустя целых десять минут Лэнс соизволил спуститься. На нем были боксеры, футболка (хвала небесам, хоть сейчас он футболку напялил) и мягкие синие тапочки. Он зевнул и заковылял к холодильнику, на максимум распахнув его дверь. И тут же, словно снова по зову шестого чувства, такая маленькая, но переполненная кипучей энергией Роза примчалась на кухню, на этот раз со шваброй в руке. Губы её были поджаты, челюсти — крепко стиснуты, она источала решимость и стремление к своей цели. — Лэнс! — воскликнула она, подскочив к сыну и схватив его за край футболки. — А ну-ка живо! За уборку! Abuelá уже в пути и… — Mamá, — произнес Лэнс, медленно поворачиваясь к ней и закрывая холодильник, — дай хоть поесть спокойно. Еще слишком рано, и, если я не позавтракаю, то зачахну и помру от голода. Роза отмахнулась от него, словно от мухи. — Вот приберешься и потом помирай сколько угодно! Позже позавтракаешь! Мне нужно, чтобы все полы были помыты и протерты насухо до того, как Abuelá ступит на порог этого дома… — Mamá, пожалуйста. Просто позволь мне немного перекусить, и тогда я полностью проснусь и примусь за работу. Какое-то мгновение Роза выглядела так, будто хотела возразить, но потом она лишь вздохнула. — Ладно! Как скажешь. Вам нужно поесть. Но только по-быстрому! Никакой возни на полдня с блинчиками или ещё чем! И тут же она выбежала из кухни, прихватив с собой швабру. Она с завидной скоростью поднялась по лестнице, и со второго этажа донеслись её крики на испанском, адресуемые Бенджи, который всё ещё нежился в постели. — А ну, живо поднял свою задницу, huevon! Последовал громкий стон, эхом отдающийся от стен коридора, и Кит усмехнулся. Лэнс грохнул сковородкой о конфорку, и Кит повернулся к нему. Он приподнял бровь, глядя на то, как Лэнс разбрызгивает кулинарный спрей. — Я думал, твоя мама запретила тянуть время выпечкой блинчиков. Лэнс бросил на него взгляд исподтишка, ухмыльнувшись, как будто уже придумал гениальный план и сейчас воплощал его в реальность. Он распахнул дверь холодильника и вытащил из коробки несколько яиц. — Да, но она не говорила, что нельзя тянуть время приготовлением омлета. Кит закатил глаза и снова принялся подметать, вычищая мусор под ножками стульев у кухонного острова. Лэнс покрутил регулятор на радио, прибавив громкость, он покачивал бедрами в такт плавной музыки, и Кит заставил себя отвести взгляд. За прошедшее время ему несколько раз довелось созерцать, на какие невообразимые движения способны бедра Лэнса. Через минуту Дэнни вошел в комнату с маленькой Изабеллой на руках. Девочка всё ещё была в своей пурпурной пижамке-ползунках, украшенной цветочным узором. Темные волосы её были спутаны, и она, видимо, ещё не полностью проснулась, жмурясь от утреннего света. Белла опустила свою головку на плечо отца, крепко обняв его. — Лэнс, — позвал его Дэниел, подбегая к младшему брату, — мне нужна твоя помощь! Присмотри за Беллой. — Сейчас? — Да. Мама с ума сходит, носится по дому, и ей некогда было съездить за продуктами, так что я пошел. Рэйчел ещё спит и… Лэнс фыркнул. — Ладно, ладно, просто отдай уже мне мою малышку и иди, — он тут же вручил деревянную лопатку Киту и потянулся за Изабеллой, словно без слов велел ему самому готовить завтрак. Кит запаниковал, потому что он ни разу в своей жизни ничего не готовил, тем более омлет. Однако он всё равно принял покрытую яичной смесью лопатку, буквально выронив метлу, и заковылял к плите. Сначала Белла не хотела идти на ручки к Лэнсу, она захныкала в знак протеста, когда её забрали у отца. Дэниел схватил ключи, висевшие на крючке, и помахал дочке на прощание, улыбнувшись ей. — Пока, Белла! Веди себя хорошо, не обижай Tio Лэнса. Он проворковал что-то ещё, уговаривая её не плакать и с любовью окликая её по имени, и после его ухода Белла понемногу начала успокаиваться. Её темно-карие глаза чуть расширились, когда она оглядела кухню, озираясь по сторонам и внимательно рассматривая окружающих её людей. Девочка, видимо, стеснялась и хотела спать, но ей явно нравилось обнимать Лэнса, она обхватила своей маленькой ручкой его шею и прижалась пухлой щечкой к его плечу. — Эй, — начал было Кит, ему подумалось, что Лэнс и сам справится с готовкой, — пожалуйста, забери у меня лопатку, я понятия не имею о том, что делать дальше. Лэнс усмехнулся и перехватил Беллу другой рукой. — Ты сможешь, только не спали дом. Кит обернулся и сердито, растерянно посмотрел на него. — Ты же знаешь наверняка, что повар из меня хреновый. Прекрати нести чушь и сам готовь свой чертов омлет. Лэнс, закатив глаза, взял лопатку. — Ладно! Я подержу Малышку Беллу и приготовлю тебе завтрак. — Погоди-ка… — Кит отпрянул, когда Лэнс выхватил у него лопатку. — Ты и для меня пожаришь омлет? Лэнс пожал плечами, словно это было само собой разумеющееся. С Беллой на левой руке и лопаткой в правой Лэнс принялся за работу. Перевернув омлет, он повернулся спиной к Киту. — Ну конечно. Тебе надо поесть. Его слова были такими простыми, и за ними на самом деле не таилось никакого скрытого смысла. Однако Кит почувствовал нечто больше, он словно никак не мог остановить поток своих мыслей. Лэнс готовил ему завтрак, прям настоящий завтрак, словно он по-настоящему был его парнем, словно они провели вместе бурную, страстную ночь и проснулись наутро рядом друг с другом, чтобы позавтракать на кухне. Боже. Кит надумывает лишнего, он должен остановиться. Вот только он снова видел Лэнса в самом уязвимом состоянии. На его левом плече отдыхала его племянница, правой рукой он орудовал лопаткой, снова покачивая бедрами, и всего этого было слишком много, чрезмерно для Кита. Темные волосы Лэнса были растрепаны, пряди торчали в разные стороны, просторная белая футболка свободно сидела на его теле, и Кит вдруг почувствовал, что его сердце пропустило удар. И тогда Лэнс запел на испанском, он вторил песне, доносящейся из старого радиоприемника. Его голос был тихим, хрипловатым со сна, он определенно не попадал в ноты, но намеревался пропеть хотя бы припев должным образом. Казалось, он поет не от скуки и не ради забавы. Наблюдая за ним, за языком его движений и жестов, Кит понял, что его посыл предназначался Малышке Белле, он пел припев для неё, излучая нежность и какую-то странную, неизбывную, безусловную любовь, не знакомую Киту. Хоть Изабелла и не приходилась Лэнсу дочерью, но она была частью его семьи, и он любил её так трепетно, так искренне, что Киту хотелось отвести взгляд. С рождением Беллы Лэнс во второй раз стал дядей, вместе с ней у Лэнса появилась новая роль в жизни. И Лэнсу нравилась эта новая ответственность, он относился к ней с такой серьезностью, практически наслаждался ею. И Кит любил эту его привязанность, любил так сильно, что сердце его пульсировало и болело, физически ощущалось в груди. Это была приятная боль, заставляющая его задыхаться, стискивающая изнутри со всей силы. Пред ним предстало столь незамысловатое зрелище: совершенно обычный парень готовит совершенно обычный завтрак. Однако Кит видел нечто большее, нечто домашнее и интимное, нечто настолько личное, что дух захватывало, словно целый мир открыл свою новую сторону лишь ему одному. Эта поездка на рождественские каникулы заставила Кита взглянуть на него по-новому, позволила ему увидеть те качества Лэнса Санчеза, о которых он даже не подозревал. Ему хотелось просыпаться вместе с ним, он жаждал прикасаться к нему, любил его привычки и манеру общения с домочадцами и тоже желал стать частью его семьи. Он хотел завтракать приготовленным им омлетом каждое утро, хотел проводить с ним каждый день и видеть его, покачивающего бедрами у плиты, каждый раз, когда входил в их просторную кухню. Именно с таким человеком, как Лэнс, Кит хотел прожить всю свою жизнь. Это означало, что ему нужно убираться отсюда, покинуть комнату, бежать прочь как можно быстрее. Его эмоции и чувства были слишком сильными, сложными, они переполняли его, мешали ему дышать размеренно, заставляли нарушать границы дозволенного, и он должен бежать от них. Кит прислонил метелку к стене и покинул кухню, не предупредив об этом Лэнса, ноги сами привели его к парадной двери. Он распахнул её и выбежал из дома. Поездка в Аризону была ошибкой. Он согласился на это, но его решение приехать сюда на каникулы было глупой, безрассудной ошибкой. Кит плюхнулся на ступеньки крыльца и обнял свои колени, низко опустив голову. Какой же он идиот! Он должен был сдерживать свои чувства, должен был как можно скорее избавиться от них. Всё закончится полным хаосом, если он позволит себе думать об этом, если разрешит подобным мыслям наводнить его разум, если утратит контроль над собой. И предвестием этого хаоса была любовь к Лэнсу. Иррациональное, глупое, нелепое чувство. Он прожил здесь всего неделю, изо дня в день понемногу сближаясь с Санчезом, и уже чувствовал, что влюбился в него по уши. Возможно, он не осознавал этого до сих пор, но его действительно влекло к Лэнсу. И это даже не было настоящей любовью, потому что истинная любовь расцветает с течением времени. То, что он испытывал к Лэнсу, было предчувствием любви, которая однажды станет ещё сильнее, ещё крепче, острее и глубже, настолько заметной, настолько пылкой, что уничтожит его, когда он в следующий раз не справится с самим собой. Всё это время он беспокоился о том, что скоро ему придется покинуть семью Санчез, и он будет скучать по ним, в чем он уже был уверен на все сто. Но теперь он понял, что потеряет и Лэнса тоже, а это было ещё хуже. Он не мог этого вынести. Он боялся любви. Он не понимал любовь. Он не умел любить. Он хотел, чтобы любовь покинула его, хотел, чтобы любовь исчезла, хотел, чтобы эта любовь нашла глубокую могилу и похоронила себя в ней, он хотел… — Кит? Ты в порядке? Кит тут же поднял голову и осознал, что слишком часто дышит. Он сжал ладони, и ногти впились в кожу, оставляя небольшие полукруглые отметинки. Его окликнула Клео. Длинные темные волосы она собрала в небрежный пучок на затылке, на руках её красовались садовые перчатки, а обнаженные колени были выпачканы влажной землей. Как оказалось, она выпалывала сорняки перед домом, и Киту тут же стало неловко, ведь он выскочил на крыльцо ни с того ни с сего и отвлек её от неторопливой работы. — Да, — пробормотал Кит, пытаясь выровнять дыхание и успокоиться, — Всё нормально. Клео приподняла бровь и бросила садовые инструменты в траву. — А мне так не кажется, — она уселась рядом с Китом на крыльцо и обняла свои колени, испачканные свежей грязью, — Что случилось? Кит прикусил губу, моля всех известных ему богов, чтобы снова не накосячить. Ему очень нравилась Клео и не хотелось нагнетать неловкость своим молчанием, но в таком состоянии он мог ляпнуть лишнего, и тогда Лэнс точно поймет, что с ним происходит. Но Клео была права как никто другой. Ничерта не нормально, и даже более того, ему нужно поговорить об этом с ней. Вот только что ему сказать? Что он влюбился в её брата? И что этот самый её брат ничего не знает? Тогда вся их афера с псевдоотношениями полетит к чертям. Клео не должна узнать правду. — Кажется, мои эмоции мне больше не подвластны, — он пожал плечами, словно в этом не было ничего необычного, и пнул мелкий камешек у своих ног. — Из-за Лэнса? Кит знал, что должен солгать ей, ему следовало избегать разговоров на опасные темы. Но он лишь согласился с ней, тем самым загоняя себя в угол: — Ага. — Эти чувства к нему причиняют тебе боль? Кит кивнул. — Да. — Думаешь, он не любит тебя? — Да. Какое-то время они оба молчали, и Кит будто не до конца понимал, что только что произнес. А потом до него дошло. Погодите-ка. Что, блять?! Кит обернулся и посмотрел на Клео, темные глаза его расширились от ужаса, сердце забилось чаще. Она так хитро улыбалась, словно знала то, чего он не знал. Значит, это правда, Клео догадалась. Она знала всё, абсолютно всё. Она знала о том, что их отношения — фальшивка, и о чувствах Кита, и о его неразделенной любви, обо всем, и от одной лишь подобной мысли Кит вдруг испытал страх перед этой четырнадцатилетней девушкой. Клео оказалась куда умнее, чем он мог себе представить. — Я знаю, что вы не встречаетесь, Кит. Знаю, что вы просто притворяетесь. Кит сглотнул, он опасался, как бы у него снова не случился приступ гипервентиляции. Сигналы тревоги раздавались в его голове, голос разума надрывался, предупреждая об опасности. Нет, только не это. Только, блять, не это. Он понял, что покраснел, почувствовал, что больше не может сидеть с каменным лицом, что его эмоции отразились в его облике, что всё это лишь подтверждало правоту Клео. Откуда она узнала? Догадался ли кто-нибудь ещё? Рассказала ли она остальным домочадцам? — М-мы встречаемся, — пробормотал он, предприняв жалкую неубедительную попытку сохранить их секрет, хотя ему хватило мозгов, чтобы осознать, что уже поздно оправдываться, — Это не притворство. Мы уже давно встречаемся. Клео покачала головой. — Я довольно умна, Кит, и могу отличить романтические отношения от влечения, — она говорила тихо и сдержанно, видимо, ей тоже хотелось сохранить эту тайну. Клео вела себя осторожно и словно беспокоилась за него, и Кит не знал, можно ли ей довериться. Ни один из членов семьи Санчез не выказывал никаких признаков того, что догадался об истинном положении дел, никто, кроме Клео, во всем сознавшейся. Киту оставалось лишь надеяться, что она не рассказала остальным. Она действительно оказалась весьма наблюдательной и сообразительной, именно это Лэнс всегда выделял, рассказывая о Клео, острый ум был отличительной чертой его младшей сестры. Она не стала бы никому рассказывать. Кит застонал от безысходности, стукнувшись лбом о коленку. Он мог доверять этой девушке, а она была готова его выслушать. — Это так глупо, Клео. Я просто идиот, — промычал Кит куда-то в ткань своих штанов, слова его было трудно разобрать, — Я согласился притвориться его парнем лишь на две недельки ради бесплатной стирки и домашней еды! И я точно не подписывался на это ебаное влечение к нему, а эти его синие глаза, и танцы, и эти выкрутасы бедрами, и его дебильная любовь к детям, и моя нелепая влюбленность, и все эти эмоции, от которых у меня сердце болит и колотится как бешеное… — Ты пытался признаться ему в своих чувствах? Кит немедленно поднял голову и посмотрел на неё, как на умалишенную. — Что? Нет! Об этом я и думать не стану. Я никогда и ни за что не скажу ему. — Ну, — медленно заговорила Клео, тон её голоса успокаивающе действовал на Кита, несмотря на любопытство, излучаемое ею, — Может быть, тебе всё же следует признаться ему. Кит замотал головой. — Нет. Черт подери, нет, нет, ни за что, никогда! Он перестанет со мной общаться, если узнает, что я воспользовался им и этой поездкой. Клео приподняла бровь. — А это правда? — Нет! — тут же вскрикнул Кит. — Я никогда бы не поступил с ним так и не стал бы ничего делать без его согласия. Я лишь имею в виду, что, ну… — Кит начал заикаться, подыскивая правильные слова, голос его дрожал, а тело постепенно немело. — Что случится, если он узнает, что я влюбился в него? Ещё и целовался с ним при этом! А после ничего не рассказал ему! — Кит вздрогнул от этой мысли. — Он перестанет со мной разговаривать. Клео сжала губы в тонкую линию, обдумывая его слова. — Если честно, — произнесла она через мгновение, — я не думаю, что подобное произойдет. Ты по-настоящему нравишься ему, Кит. Я знаю своего брата. Кит сглотнул, внезапно занервничав, тревога стиснула его сердце. — Ты уверена, что он что-то испытывает ко мне? Я сильно сомневаюсь в этом… Клео тут же возразила: — Ну, я не могу знать наверняка, и даже если бы знала, то не сказала бы тебе. Ты сам должен поговорить с ним и все выяснить, — Клео завела прядь своих темных волос за ухо, и они оба замолчали. Кит ничего не говорил больше, размышляя над словами Клео и рассматривая маленькие белые жемчужные серьги в её ушах. — Я подумаю об этом, — сказал он наконец, отвернувшись от нее. Кит обратил взор на желтеющие поля, раскинувшиеся перед ними, на пасущийся скот, что разбредался по всей пустыне в поисках сухой травы. Несмотря на то, что их разговор явно был закончен, Кит и Клео просто сидели вместе на крыльце и смотрели на поле. Хоть дом Санчезов и располагался среди пустыни, Лэнсу нравилась эта часть Аризоны. Климат, разумеется, здесь был намного жарче и суше, чем в Орегоне, и большинство фермеров ввиду палящего солнца и перебоев с водой ничего не выращивали и занимались лишь животноводством. Кит вспомнил их с Лэнсом недавнюю прогулку: они взяли с собой Матэо и отправились к соседям полюбоваться на их лошадей. Он посадил Матэо на свои плечи, чтобы мальчик видел как можно дальше. — Клео, — снова молвил Кит, покусывая нижнюю губу, — Как ты догадалась? Ещё и так быстро… Это заставило Клео рассмеяться, и её приглушенное хихиканье зазвучало в ушах Кита перезвоном колокольчиков. Она откинулась спиной на ступени крыльца, локтями опершись о них, выбившиеся из пучка пряди волос мягко ниспадали на её плечо. — Я видела, как вы танцевали несколько дней назад. Именно язык жестов выдал вас. Ещё сильнее смутившись, Кит покраснел, лучи утреннего солнца касались его лица. — Это действительно настолько очевидно? — Не-а, я просто о-о-очень наблюдательная. — А что… что за язык жестов такой? Клео задумалась, дотронувшись пальцем до подбородка. — Это словно… ходьба по тонкому льду. Обычно влюбленные пары излучают такую теплую спокойную ауру, типа «посмотрите на нас, как нам хорошо вместе». Но не вы двое. Кроме того, — она улыбнулась, вспомнив песню, под которую танцевали парни, и то, что Лэнс решил продолжить танец, несмотря на сентиментальное значение этой мелодии, — Я видела, что вы оба хотели этого. Вы по-настоящему близки, просто вам пока трудно свыкнуться с этим и посмотреть друг на друга иначе. Ну да ладно, — Клео встала и отряхнула высохшую грязь с рук и шорт, — Нам с тобой, наверное, всё же стоит продолжить работу, или моя мама с нас обоих шкуры сдерет, — она протянула Киту ладонь, помогая ему встать, и он кивнул ей в последний раз. — Спасибо, что сохранила нашу тайну. Клео ответила ему той же теплой улыбкой, напомнив Киту Розу. Та улыбалась так же искренне, так же открыто. — Да не за что. Только не забудь упомянуть меня на свадьбе. С этим она ушла, прихватив свои инструменты для прополки и завернув за угол дома. Кит глубоко вздохнул, почувствовав, что в груди у него что-то глухо отбилось, а затем вошло в прежний размеренный ритм, снова и снова ударяясь о ребра. Смесь беспокойства и облегчения переполнила всё его существо, он был и обрадован, и напуган тем, что Клео знала правду. С одной стороны, он готов был прыгать от радости, потому что теперь ему было с кем поговорить, было кому довериться, Клео могла помочь ему хранить тайну. Однако, с другой стороны, он был обеспокоен, испуган. Ведь если Клео смогла разоблачить их, значит, кто-нибудь ещё смог бы. В течение следующих полутора часов Кит обдумывал сказанное Клео. Он подмел пол на кухне и начал пылесосить ковры, всё это время размышляя над тем, действительно ли ему стоит поговорить с Лэнсом, или же это ничем хорошим не кончится. Очевидно, Клео считала, что это отличная идея, но так ли это на самом деле? Кит сделал свой выбор, когда мыл окна вместе с Лэнсом. Они убирались с самого утра и чертовски устали, переделав кучу работы, напоследок остались лишь окна. Лэнс настоял на том, что будет мыть снаружи, а Киту доверили внутреннюю поверхность, — всё для того, чтобы сделать уборку по-настоящему эффективной. Ну, на самом-то деле мыть грязные окна, разбрызгивая на стекла вонючий «Мистер Мускул», было совсем не весело, а, напротив, невероятно скучно: одни и те же движения рук вверх и в сторону и слепящий солнечный свет в глаза. Однако Лэнс нашел способ развлечься и позабавить Кита. Он корчил рожицы с другой стороны окна и игриво подмигивал ему, и постепенно скучное занятие превратилось в недвусмысленную игру, кто кого лучше «помоет» через стекло, а затем в настоящее соревнование за звание самого быстрого мойщика окон. Именно тогда, глядя на хихикающего Лэнса, наморщившего нос в глупой гримасе, Кит принял окончательное решение. Да. Да, он расскажет Лэнсу о своих истинных чувствах. Ему нужно было рассказать, потому что он пожалеет, если не признается. Но только после того, как Abuelá уедет. Киту следовало разобраться со своими проблемами по одной за раз, спешка ещё никому не шла на пользу. Так вот. Когда-нибудь Кит признается Лэнсу в любви. И тогда их пути разойдутся, и, возможно, всё закончится хорошо.День 7
Четверг, двадцать второе декабря
09:55
Лэнс нервничал. — Черт возьми, Лэнс, успокойся, — велел Кит, несильно тыкнув его в бок пальцем, он не сводил взора со своего телефона, — Приезд Abuelá не смертелен. Они сидели на диване в гостиной, с нетерпением ожидая приезда семидесятилетней бабушки семьи Санчез. Лэнс не мог перестать трястись, беспокойство и напряжение обуяли его, а всё из-за неизбежного приезда Abuelá, и любая мелочь сейчас заставляла его паниковать, дергаться, кусать губы, дрожать и ерзать на диване. Всё это бесило и раздражало, и Кит с трудом подавлял желание запустить в него подушкой. — Ты не можешь знать наверняка! — завопил Лэнс, в округлившихся синих глазах его плескался ужас. Он прижал к груди диванную подушку, обнимая её так крепко, будто именно она удерживала его разум в относительном здравии. — Ты не знаком с моей бабушкой. Она — чокнутая на всю голову. Кит закатил глаза, одновременно отправляя сообщение в групповой чат (на повестке дня были шутки о хуях, спойлеры нового сезона Игры Престолов и причины, по которым Ханк ненавидел быть лучшим парнем на свете). Как только сообщение было доставлено, Кит с осторожностью взглянул на Лэнса, наблюдая за ним. — Может быть, так и есть, но я сомневаюсь, что она убьет тебя. Ты ведешь себя как ребенок. Лэнс легонько пнул его по ноге, и тот недовольно застонал. — Я не ребенок, Кит Джанг. Я умный, взрослый мужчина, полноценный член общества. — Будем надеяться, что Abuelá тоже так думает, — фыркнул Кит, снова утыкаясь в телефон. Не прошло и двух минут, как за дверью раздались чьи-то голоса. Они были громкими, но один из них особенно выделялся на фоне остальных. Кит не мог узнать обладательницу этого голоса и догадывался почему. Засунув телефон в карман, Кит по примеру Лэнса сел прямо и схватился за диванную подушку. Дверь распахнулась, и Кит ахнул. — Что ж, любо-дорого глянуть на дом! Abuelá. — Она… — зашептал Кит на ухо Лэнсу, во все глаза пялясь на женщину, вошедшую в комнату, — …не такая, как я ожидал. Хоть Abuelá Санчез была старой и седой, у Кита не осталось никаких сомнений в том, что она отличалась от обычной среднестатистической бабушки. Во-первых, она выглядела подтянутой и передвигалась самостоятельно, опираясь лишь на тросточку среднего размера. Во-вторых, она была высокой, невзирая на небольшой горб и легкую сутулость плеч. Кит понял, что высокий рост — отличительная черта Санчезов, их наследие, и, должно быть, от Abuelá этот ген передался Хайме, затем Дэнни, Лэнсу и Клео. У неё был заостренный кончик носа, но не крючковатый, как у ведьм, а её пальцы были длинными и изящными. Платье простого покроя отлично сидело на её стройной фигуре, и крупные жемчужные серьги поблескивали в её ушах, мерцая под волосами. Хоть она и выглядела именно так, как было положено бабушке большого семейства, именно её поведение и манера преподносить себя выдавали её натуру и не соответствовали внешности. Если бы Кит мог выбрать какое-либо одно слово для описания её облика, он назвал бы Abuelá сверхэнергичной. Беспокойной. Воодушевленной. Оживленной. Напыщенной. Высокомерной. Невозможно однозначно охарактеризовать её ауру, слишком много в ней было черт, присущих лишь ей, уникальных, разномастных, она источала невероятную энергию, и каждое произнесенное ею слово эхом отдавалось под потолком. — Роза, я впечатлена! Дом выглядит прекрасно. Намного чище, чем в прошлом году, — Abuelá крепко сжимала ручку трости, используя её в качестве опоры. Роза шла рядом с ней, поддерживая её, пока Хайме нес её багаж. Голос Abuelá был таким громким, и именно это не понравилось Киту с самого начала. Он не понимал, как у столь хрупкой женщины может быть такой зычный, грубоватый, перекрывающий все остальные звуки голос. Она разговаривала с испанским акцентом, хотя многие сложнопроизносимые слоги c легкостью слетали с её губ. Кит мог сказать, что она — очень умная женщина, когда-то имевшая огромную власть. Черт, она всё ещё была могущественной, оказывала такое влияние на окружающих. Abuelá только что вошла в комнату, но уже завладела всеобщим вниманием. Женщина не торопясь осмотрела комнату, чуть расширив глаза, словно в поисках несобранных пылинок и прочих недочетов, оставшихся после генеральной уборки. И тут она увидела Лэнса, и улыбка озарила её серьезное лицо. — Лэнс! Внучок, как ты вырос! Я скучала по тебе! Лэнс встал с дивана и направился к ней, чтобы обнять. Abuelá Санчез похлопала его по спине, прежде чем оттолкнуть и прищуриться, внимательно разглядывая его лицо. Она схватила его за подбородок, удерживая, и принялась поворачивать его голову в разные стороны, как следует осматривая его, словно врач. — Ах, Abuelá, не могли бы Вы, пожалуйста… — забормотал Лэнс, захныкав в знак протеста, но он не шибко-то сопротивлялся пожилой женщине, когда она дергала его за уши и тянула его волосы. — Боже мой, — она громко прищелкнула языком, пропустив прядь его волос сквозь пальцы, — Тебе нужно подстричься. А твои уши! Всё ещё такие большие. С самого детства у тебя огромные уши, — она в последний раз щипнула Лэнса за щеку, прежде чем отпустить его, посмеиваясь. После этого Кит, наконец, заставил себя встать, излишне взволнованный, испуганный и нервничающий. Он сделал несколько нетвердых шагов вперед и приблизился к Лэнсу. — Abuelá, — начал Лэнс, внезапно потянувшись к руке Кита. Кит не знал, было ли это показухой для публики, или же Лэнсу действительно нужно было взять его за руку, чтобы пережить этот момент. Ну, разумеется, он нуждался в прикосновении, он ведь собирался представить своего парня (ненастоящего парня, если быть точным). Кит позволил ему, и Лэнс крепко сжал его ладонь, наблюдая за тем, как Abuelá Санчез переводит взор, чтобы оглядеть их обоих. Она приподняла брови, будто повелевая Лэнсу продолжить. — Abuelá, это мой… — Лэнс замолчал, набирая полные легкие воздуха. Кит заметил маленькие капли пота, стекающие по его затылку, — Это мой парень, Кит Джанг. В следующий момент, как думалось Киту, должно было случиться нечто грандиозное. Он ожидал, что раздастся взрыв, или что небеса разверзнутся, или ещё что-нибудь похуже, ему казалось, что вот-вот он услышит крики раненых и умирающих или выстрелы, что океаны выйдут из берегов, а горы рухнут наземь. Но вместо этого… Abuelá Санчез улыбнулась. И теперь главный вопрос звучал так: была ли это хорошая улыбка? Честно говоря, ни один из них не мог сказать наверняка. Кит видел в этой улыбке столько всего, и первым, что он узнал, лишь взглянув на нее, были фальшь и притворство. С помощью этой искусственной, натянутой улыбки Abuelá планировала скрыть свои настоящие эмоции. И никто не знал, что она чувствовала на самом деле. Однако Кит не заметил изменения в её ауре. Хоть Abuelá всё ещё пыталась сохранить жизнерадостный и дружелюбный вид, было заметно, что она не знала, как ответить на подобное заявление. Поэтому, словно это было её естественной реакцией, она оскорбила Кита. — Какой тощий. Лэнс, казалось, был готов рухнуть на пол. — Разумеется, он худенький! Это же Кит! Abuelá прищелкнула языком. — Нет. Если хочешь встречаться с парнями, nieto, тебе следует выбирать более сильных мужчин. Твой Кит — креветка. Хоть её манера поведения и речи были не самыми приятными, Кит предпочел бы, чтобы его все время называли «креветкой», лишь бы не случилось то, чего они с Лэнсом боялись изначально. Целыми ночами он не мог уснуть, опасаясь приезда знаменитой Abuelá. Он боялся, что она поведет себя как истинный гомофоб, что она унизит его, назовет самыми ужасными словами, что она снова доведет Лэнса до слез. — Если Кит — креветка, тогда я тоже креветка! — закричал Лэнс, поднимая руки вверх, — Я худее него! Abuelá Санчез похлопала его по плечу, словно отмахиваясь от его слов. — Тебе можно быть худеньким, а ему — нет, — она устремилась к дивану. — Мы его откормим. Нижняя челюсть Лэнса отвисла. — Чем это?! Abuelá, Вы не можете насильно пичкать его! Кит рассмеялся, почувствовав облегчение. Abuelá оказалась не такой, как он думал. Был ли он всё ещё напуган? Конечно. Был ли он насторожен? Скорее всего. Был ли он благодарен за то, что она отреагировала куда спокойнее, нежели все они ожидали, за то, что их опасения не оправдались? На все сто процентов. Abuelá усмехнулась и присела на диван, позволив себе откинуться на мягкую спинку. — О, я могу попробовать. Лэнс закрыл рот. Киту показалось, что его что-то рассердило. Почему Лэнс разозлился? Неужто из-за того, что его бабушка повела себя куда адекватнее, нежели он ожидал? Он ведь должен быть доволен, благодарен за то, что они отделались малой кровью. Однако Кит мог понять его удивление. Все были шокированы, даже Хайме и Роза, которые молча стояли у двери, потрясенные донельзя. — Лэнс, — залепетала Роза, всё ещё глядя на Abuelá Санчез, глаза её изумленно расширились, — Пожалуйста, отнеси чемодан Abuelá в гостевую комнату. Лэнсу не нужно было повторять дважды. Он вместе с Китом пулей вылетел из гостиной и устремился к двери в небольшую комнатку на первом этаже, чемодан он перехватил одной рукой, а другой всё ещё крепко сжимал ладонь Кита. Оказавшись в комнате для гостей, Лэнс захлопнул выкрашенную белой краской дверь и прижался к ней лбом, выдыхая нагревшийся воздух ртом. Кит между делом осматривался, сперва обратив взор на желтые стены. Оттенок был таким мягким, приглушенным, напоминающим Киту цвет бледно-желтых роз или бананов. Интерьер комнатки отличался простотой: кровать, комод и маленькая тумбочка в углу. Но также Кит заметил кое-что еще — маленькие дырочки от канцелярских кнопок в стенах, словно оставленные первоначальным хозяином комнаты. Неожиданный вопрос Кита заставил Лэнса полностью затаить дыхание и замереть у двери. Кит ничего не мог с собой поделать, любопытство овладело им. — Кто жил в этой комнате до того, как она стала гостевой? Он слишком поздно понял, что уже знает ответ. Прямо над головой Лэнса на двери розовыми чернилами было выведено всего два слова: София Санчез. Кит сглотнул, осознав свою ошибку. — Я… — он сделал паузу, почувствовав себя неловко. — Прости. Лэнс вздохнул и отошел от двери, направляясь к старенькой двуспальной кровати, он уселся на покрывало. — Все нормально. Ты ведь не знал. — Я просто… — Кит закусил губу и повернулся, чтобы взглянуть на Лэнса. Тот потер шею: видимо, скопившееся напряжение сковало болью его плечи. — Я никогда не заходил в эту комнату. Лэнс пожал плечами. — Никто из нас никогда здесь не был. Он ещё сильнее надавил на свои шейные позвонки ладонью, морщась от боли и выпрямляя спину. Кит машинально шагнул к нему, залез на кровать, опустившись на колени за Лэнсом, и внезапно дотронулся пальцами до линии роста волос на его шее. Затем осторожными, успокаивающими движениями он начал разминать его мышцы. От неожиданного прикосновения Лэнс тихо застонал. — Что… — он ахнул от столь приятного ощущения. — Что ты делаешь? — А на что похоже? Лэнс дернулся, пытаясь шлепнуть Кита по руке и отстраниться, но тот лишь увернулся и с силой стиснул его затекшие плечи, заставляя его сесть ровно. — Ты напряжен, и приезд Abuelá ещё сильнее нервирует тебя. Поэтому тебе сейчас крайне необходим массаж, что я и делаю, — Кит провел по его коже подушечками больших пальцев, растирая шейные позвонки, он надеялся, что тепло его рук хоть немного расслабит Лэнса. — Мне нужен не массаж, а хиропрактик, — промычал Лэнс. Кит приподнял бровь и локтем надавил на его плечо. — В доме что, полно хиропрактиков? Я уж точно не похож на того, кто готов заплатить за несколько лет обучения в медколледже. — Согласен, — хихикнул Лэнс, похрустев позвонками, — Но ты похож на эмо-кида начала нулевых. Кит ещё сильнее вцепился в его шею, и Лэнс аж вскрикнул от боли. От его недовольных стонов Кит лишь заулыбался с торжествующим видом, и только когда Лэнс стукнул его по ноге, он наконец перестал его мучить. — Слушай, — заговорил Кит, опускаясь на кровать рядом с Лэнсом, — Твоя Abuelá, она… — Заставила меня распсиховаться? — Лэнс вопросительно приподнял брови. — Да. Я понятия не имею, что происходит. Кит откинулся спиной на покрывало, поднимая взор к потолку. Он увидел, что в гостевой спальне тоже были сияющие звезды, как и в прежней комнате Лэнса. Это заставило Кита задрожать, стоило ему лишь подумать о таинственной Софии Санчез, считающей звезды, как и её младший брат. — Я думал, что она устроит скандал. Ну, не знаю, — Кит втянул воздух носом, — Рассердится? Закатит истерику? Разрушит горы своими криками? Лэнс развернулся и тоже лег на спину рядом с Китом поперек кровати. — Не-а. Моя Abuelá на такое не способна. — Но ты сказал… — Я сказал, что она внушает страх. И, поверь мне, так и есть, только у неё какой-то свой способ устрашать. Она очень самоуверенная, и, когда речь заходит об её увлечениях… Вот тогда она становится пугающей. Ещё она высокомерная, и напыщенная до глубины души, и постоянно всех критикует. Она всегда громко разговаривает и ведет себя так, чтобы всюду оказываться в центре внимания, но она не из тех, кто часто злится. А вот скрытая агрессия — это про неё, да. Но на самом деле она не злобная. Кит закусил губу, сложив руки на животе. Значит, Abuelá всё ещё была проблемой. Но Кит был уверен, что они справятся с этим. А если нет? Они могут уехать, сбежать в Орегон, вернуться домой. Всё легко и просто. — Что ещё плохого может случиться с нами? Лэнс хмыкнул, попытавшись пожать плечами. — Я не знаю. Удивительно, что Abuelá ещё не сделала ничего странного. — Ну, не скажи, — Кит коротко хохотнул, улыбнувшись ему, — Она назвала меня креветкой. Лэнс тоже захихикал, потягиваясь. Несмотря на то, что они оба не смотрели друг на друга, казалось, разговор их был интимен: Кит и Лэнс просто лежали поперек кровати в гостевой комнате, и солнечный свет падал на их лица, проникая сквозь полуоткрытые жалюзи. — Мне кажется, что мои родители успели заранее поговорить на эту тему с бабушкой. Она была слишком… — Лэнс замер на мгновение, пытаясь подыскать правильное слово. — …спокойной. Если так вообще можно сказать. Моя Abuelá озвучила бы свои мысли прям в тот же момент, как они пришли бы ей на ум, но сегодня… Она была осторожна, и я думаю, все потому, что с ней поговорили мама с папой. — То есть, — Кит раздумывал вслух, стараясь рассуждать здраво, — Твой отец способен на такое? Ты всерьез думаешь, что он попросил бы её проявлять уважение к твоей ориентации? Лэнс тут же ответил: — Я не сомневаюсь в этом. Он… пытается принять меня. Изо всех сил. Я это заметил. Он всё ещё кривится от отвращения, когда мы упоминаем в разговоре наши поцелуи, и не может находиться с нами в одной комнате больше десяти минут, но он определенно пытается. Куда усерднее, чем раньше. Кит кивнул, словно понял его. После этого они замолчали, просто пялясь на белый потолок со звездами над ними, согреваясь под лучами солнца. Всё будет хорошо. Кит снова и снова повторял эти слова про себя, молясь богам, чтобы агрессивное поведение Abuelá не привело к чему-либо ужасному. Он просто хотел, чтобы рождественские каникулы прошли хорошо. Он хотел проснуться в рождественское утро и посмотреть, как семья Санчез разворачивает подарки, он хотел познакомиться со всеми двоюродными братьями и сестрами Лэнса, хотел насладиться рождественским ужином, приготовленным Розой, он хотел, чтобы праздник не принес никому проблем. Вот только его желаниям не суждено было сбыться. Киту следовало знать об этом заранее, он словно сглазил. Пока Кит с Лэнсом отдыхали в гостевой комнате, в доме что-то произошло. Внезапно собака залаяла на первом этаже, и Лэнс соскользнул с кровати и открыл дверь, чтобы увидеть Терминатора, со злобой гавкающего на входную дверь, и Матэо, со всех ног несущегося к двери с Гридо на руках. — Я открою! — прокричал мальчик, перехватив игуану поудобнее и потянувшись к дверной ручке. До того, как дверь открылась, все члены семьи думали, что успели полностью подготовиться к приезду Abuelá. Они знали загодя, они прибрались в доме, они мысленно отрепетировали встречу с ней. Но то, что случилось… Это было куда хуже, чем визит сумасшедшей бабушки. Матэо распахнул дверь и широко улыбнулся нежданным гостьям: — Здравствуйте! Это дом семьи Санчез. Как Вас зовут? Ему ответили такой же улыбкой. Это была женщина с вьющимися волосами каштанового цвета длиной до линии челюсти. Кит был уверен, что никогда не видел её раньше, но что-то в ней было отдаленно знакомо ему. Он пытался вспомнить, видел ли её на семейных фотографиях, висящих на стене кухни Санчезов, или, может быть, на изображении в галерее лэнсовского смартфона. Но затем она заговорила, в ту же секунду мир словно перевернулся. — Меня зовут София Санчез. А тебя?День 7
Четверг, двадцать второе декабря
10:32
До приезда Софии Кит думал, что знает, во что ввязался. Он знал о большой, дружной, шумной семье Лэнса, он знал о трудностях, связанных с приездом Abuelá, он знал о тех испытаниях, с которыми ему придется столкнуться. Ну, в итоге случилось ещё кое-что, чего он явно не планировал: он столько узнал о семье Санчез, влюбился в Лэнса и в его семью, так сильно привязался к ним, что не хотел уезжать отсюда, и ко всему этому он не был подготовлен. Тем не менее, до сих пор он справлялся с собой, и последствия оказались не такими уж тяжелыми. Однако каникулы ещё не закончились. И теперь он не знал, что делать. Кит не подписывался на эту дерьмовую семейную драму! Ситуация напоминала эпизод какого-то дурацкого ток-шоу. Только вчера все паниковали и нервничали из-за прибытия Abuelá, а сегодня ещё и неожиданное появление таинственной Софии Санчез. А ведь Кит почти ничего не знал об этой Софии. Ну, её мотивов не понимал никто, она была старшей дочерью Розы и Хайме, бунтаркой, покинувшей семью сразу после рождения своего первого ребенка. Кит знал, что Софии было семнадцать, когда она забеременела, но на этом всё. Он не знал ни причину, ни предысторию, никакой важной информации о том, почему она ушла. И теперь… Теперь все члены семьи вместе с Китом задавались одним и тем же вопросом. Почему София ждала шесть лет, чтобы снова появиться на пороге родного дома? София с невозмутимостью представилась Матэо, словно её ничего не смущало. Она впервые видела своего племянника и всё же держалась с таким спокойствием, с таким достоинством. Кит ничерта не понимал, и Лэнс, соответственно, тоже. Смуглое лицо Лэнса сильно побледнело, принимая болезненный зеленоватый оттенок. Он застыл, не в силах шевельнуться. Кит заметил, что эмоции, волной накрывшие Лэнса, переполняют его изнутри, как будто в нем что-то щелкнуло. Он не впал в истерику, просто был напуган, или взволнован, или и то, и другое сразу. Они оба так и стояли у двери спальни, отсюда мало что было видно, но зато они расслышали большую часть разговора. Лэнс так и не сдвинулся с места, а Кит не хотел отходить от него. В ответ на вопрос Софии Матэо снова лучезарно улыбнулся. — Я — Матэо! Мне пять лет! — он с гордостью растопырил пальчики и поднял руку, чуть не уронив при этом Гридо. — А это моя игуана. Ну, на самом деле это игуана Tio Бенджи, но Tio Бенджи такой классный, он разрешает мне играть с Гридо. И тут раздался ещё один голосок, тоненький и пронзительный, и ни Лэнс, ни Кит не узнали его обладательницу, — очевидно, маленькую девочку. — А эта и-ку-а-на меня не съест? — она сделала ошибку в слове «игуана», произнося его по слогам. Матэо хихикнул, прежде чем с гордостью погладить Гридо по чешуе и вытянуть руку с ним вперед. — Нет! Он ест только жуков и иногда делится со мной. — Матэо, кто там? — со стороны гостиной донесся голос Розы, и Лэнс моментально очнулся. Он тут же схватил Кита за руку и выбежал вместе с ним из прежней комнаты Софии, задыхаясь, он словно пытался предупредить мать. Но было уже слишком поздно. Роза лишь взглянула на свою старшую дочь и потеряла дар речи. Наступила такая жуткая тишина, что можно было услышать, как упала иголка. Роза и София смотрели друг на друга, ни одна не осмеливалась отвести взгляд. Кит почти физически чувствовал напряжение меж ними, столь материальное, столь ощутимое, что его хотелось разрезать ножом. Маленькая девочка снова заговорила невинным тоном, прервав паузу: — Mamá, — тихо молвила она, и все как один повернулись к ней. На вид малышка казалась примерно на год старше Матэо, у нее была копна темных вьющихся волос, собранных в хвостик, на маленьких прядках у лица виднелись заколочки всех цветов радуги. Она, безусловно, выглядела мило, но в каком-то странном, необычном смысле: одежда на ней явно была поношенной, возможно, купленной в секонд-хэнде. Однако девочка совершенно точно обладала экстравагантным вкусом: желтые резиновые сапоги с изображениями Минни Маус, старенькая футболка с Лило и Стичем, большие очки с толстой оправой, на обе дужки которых была прикреплена нитка разноцветных бусин с буквами, — и всё это она носила с гордым видом. — Mamá, — позвала она снова, потянув Софию за ткань джинсов, — Эта женщина — моя Abuelá? Софии не оставалось ничего другого, кроме как повернуться к дочери и присесть на корточки, чтобы оказаться с ней на одном уровне. — Алекси, — произнесла она, сжимая маленькие ладошки девочки своими руками, — Я хочу, чтобы ты пока поиграла с этим милым мальчиком. Его зовут Матэо. Девочка по только что услышанному Китом имени Алекси выпятила нижнюю губу, явно протестуя. — А как же Abuelá? Кит не смог удержаться, он повернулся и посмотрел на Розу. Лицо её покраснело, а глаза влажно поблескивали, словно она была готова заплакать. На лице её застыло странное выражение — смесь обуревающих её чувств. Она явно разозлилась, а Кит нечасто видел её по-настоящему рассерженной. И ещё в её взгляде было столько печали, и слезы потекли по её щекам, когда она впервые за все эти годы взглянула на свою внучку. Кит мог лишь вообразить, о чем сейчас думала Роза. На пороге стояла девочка около шести лет от роду, которую Роза никогда раньше не видела, и этот ребенок только что назвал её своей Abuelá, как будто она была частью её семьи. Нет. Алекси и София и в самом деле были частью семьи Санчез. София, казалось, тоже вот-вот расплачется. Она протянула руку и заправила выбившуюся прядь волос Алекси за ухо. Её волосы вились так сильно, что это маленькое проявление материнской любви со стороны Софии едва ли помогло отвести прядку от лица малышки. — Ты поговоришь со своей… — София замолчала на полуслове, прикрыв глаза на секунду. — …А-Abuelá попозже. Пожалуйста, поиграй пока с Матэо. Мальчик крепче прижал к себе игуану одной рукой, а другую протянул Алекси. — Да! Я люблю играть. Мы можем пойти посмотреть на мою козу, и на моих курочек, и на моего кота Морти. Ты когда-нибудь видела курочек? Алекси хихикнула, улыбнулась Матэо и кивнула. — Разумеется, видела! — У нас их девять. Я сам посчитал. Напоследок глянув на свою Mamá, Алекси ушла с Матэо, взявшим её за руку. Кит смотрел им вслед, и в следующее же мгновение ему захотелось броситься за ними. Он не желал вести себя по-взрослому в подобной ситуации, он не хотел здесь находиться, не хотел ощущать это напряжение, постепенно становящееся ещё более очевидным, ещё более тяжелым. А чего он хотел? Чтобы всё было хорошо. Однако его желанию снова не суждено было осуществиться, как, впрочем, и всегда. Кит твердо знал лишь одно: в жизни непременно бывают черные полосы. Но также в ней много радостных, светлых событий, так как белые и черные полосы сменяют друг друга, и хорошее не существует без плохого. Как только Алекси и Матэо спустились с крыльца, Роза резко повернулась, чтобы снова взглянуть на Софию. Слезы всё ещё стекали по её лицу, постепенно высыхая, и в ней волной поднимался гнев, который она была готова обрушить на свою сбежавшую дочь. — Что происходит, София?! — процедила она сквозь стиснутые зубы, это прозвучало скорее как требование немедленно всё объяснить, нежели как вежливый вопрос. Роза подбоченилась, уперев свои маленькие, покрытые морщинками, сжатые в кулаки руки в боки, она крепко вцепилась в свою юбку, словно опасаясь в противном случае рухнуть на пол. София медленно поднялась, её лицо не выражало ровным счетом ничего, вероятно, она пыталась скрыть свои истинные эмоции. — Я… Роза снова рявкнула на нее, в голосе её слышалась злость: — Не смей просить прощения. Скажи мне, зачем ты приехала? Скажи мне, по какой именно причине ты пришла сюда без предупреждения, явилась после стольких лет с этим ребенком, который называет меня своей Abuelá, скажи мне, что происходит? Какое-то мгновение София молчала, она просто сжала челюсти и прикусила нижнюю губу. Затем она заговорила, и, как ни странно, тон её был спокойным и сдержанным. — Я всё объясню, обещаю. У меня действительно есть оправдание, я просто… — она затихла, повернувшись, и посмотрела на Кита, как будто только что заметила его. Даже если Кит не должен был здесь присутствовать, даже если это было их личной, сугубо семейной разборкой, он всё же не сдвинулся с места и впервые посмотрел на Софию в ответ, внимательно рассматривая её лицо. На кончике её носа виднелись темные веснушки, как и у Лэнса, но куда более заметные на фоне оттенка её кожи, а прямой нос был таким же, как у Хайме, глаза — как у Розы, форма лица и выразительные черты — как у Дэнни, а телосложение — как у Клео. Она определенно была частью семьи Санчез. И именно в тот момент, когда она оглядела его с головы до ног и заметила, что Лэнс крепко сжимает его ладонь в своей, Кит понял: София сбежала из дома за два года до каминг-аута Лэнса. Она ничего не знала о его бисексуальности, и вот сейчас Кит стоял здесь, в её родном доме, и держал её младшего брата за руку. София отвела взгляд. — Пусть Лэнс и его… — она снова сделала паузу. — …и его парень уйдут. Киту не нужно было повторять дважды. Ему хотелось покинуть комнату, и сейчас у него появилась прекрасная возможность сбежать отсюда вместе с Лэнсом. Вот только Лэнс не хотел убегать, это стало очевидно, когда он выдернул свою руку из ладони Кита. — Нет, — храбро выпалил Лэнс, делая шаг вперед в сторону своей сестры, — Я имею право знать, зачем ты приехала. София нахмурилась, резко выдохнув. — Я просто хочу поговорить с мамой… — О чем? Когда ты в последний раз с ней разговаривала, шесть, семь лет назад? — Лэнс, — застонала София, она провела рукой по своим темным кудрям, пытаясь пригладить их, — Пожалуйста, не надо, не сейчас… — НЕТ! — с ненавистью заорал Лэнс, и Роза с Китом одновременно вздрогнули от его громкого крика. Кит занервничал, лишь глянув на покрасневшее лицо Лэнса. Что-то подсказывало ему, что в Лэнсе пламенем полыхала настоящая ярость. В других ситуациях Лэнс превосходно скрывал свои настоящие эмоции, особенно во время конфликтов с Хайме. Но сейчас всё изменилось, терпение его явно было на исходе, и злость его выплескивалась наружу, словно гелий, понемногу покидающий надутый воздушный шарик. Лэнс, казалось, находится в подобном состоянии, будто внутри него наконец лопнул воздушный шарик с нефильтрованным гневом. — Нет, — повторил он уже тише, — Я не стану молчать и прятаться. Я так долго ждал этого, София. — Лэнс… — пробормотала Роза, она как будто предупреждала сына. Лэнс проигнорировал её и сжал ладони в кулаки. — Тебя не было шесть лет. Шесть ебаных лет. Ты хоть знаешь, что произошло за это время? — Лэнс, — снова молвила Роза, с осторожностью приблизившись к нему, — Пожалуйста, не делай этого сейчас. Но Лэнс всё ещё не обращал внимания на предупреждения матери, вместо этого он сосредоточился на своих колких, ядовитых словах, слетающих с его губ. Кит даже предположить не мог, как долго Лэнс мечтал об этом, как долго ждал подходящего момента, но он знал лишь, что многие на месте Лэнса чувствовали бы то же самое. Люди часто мечтают о том, что однажды воспользуются возможностью наорать на того, кто их обидел, ранить его, оскорбить. Это кажется справедливостью, чувством отмщения, замыканием круговорота боли, к которому стремятся большинство людей. Так что, по крайней мере, Киту было понятно, почему Лэнс ухватился за этот шанс выплеснуть свой нескончаемый гнев на сестру. София прикусила губу, взирая на Лэнса с такой же злостью. — Я знаю, что сбежала, Лэнс. И поэтому я здесь. Лэнс еще сдерживался, он не плакал, хотя Кит чувствовал, что по его смуглым щекам вот-вот потекут слезы. Кит был не готов увидеть их, он не желал снова смотреть на него, плачущего, и ему тоже пришлось взять себя в руки, несмотря на то, что всё его существо стремилось к Лэнсу, хотело сделать сейчас хоть что-нибудь. Обнять его. Прижать к себе. Увести его отсюда. Кит не сделал бы ничего из этого. Он отказывался, потому что это препятствие Лэнс должен был преодолеть сам, и исполненный решимости Лэнс готовился к своей личной битве, чтобы выиграть её в одиночку, как ему самому хотелось. — Но почему сейчас? Почему не четыре года назад, когда я совершил каминг-аут? Почему не три года назад, когда Бенджи был болен и проходил химиотерапию? Почему ты вообще сбежала? София покраснела, казалось, её одолевают и смущение, и грусть, и раздражение одновременно. — Да знаю я, что облажалась, Лэнс! И я не могу вернуть прошлое. Вот почему я здесь прямо сейчас, и я пытаюсь объяснить, почему… — Ты забеременела, София. А потом ты ушла, сбежала из дома, потому что испугалась! Ты бросила нас, чтобы самой растить своего ребенка и вести себя, как глупая д… — Тебе не кажется, что мне всё это уже известно, Лэнс?! Да, да, я знаю, что глупо поступила. Я ведь была подростком, ну разумеется, я вела себя глупо. Все подростки глупые. — Но это не оправдание! — закричал Лэнс, показывая пальцем на сестру. Вот теперь он по-настоящему плакал, крупные, горькие слезы стекали по его щекам, — Ты всё ещё виновата. И ты не можешь ничего исправить. Кит не знал, что делать. Злые, обидные слова доносились отовсюду, брат и сестра обменивались оскорблениями, обвинениями, колкости перелетали от одного к другому, словно теннисный мячик. Было больно смотреть на них, и он мог вообразить, как тяжко терпеть подобное мучение. Но выражение горечи на их лицах, слезы на их щеках, — всё это разбивало сердце Кита. — Боже мой, Лэнс! — София, казалось, была готова врезать своему младшему брату. — Можно я просто, ну, не знаю, объяснюсь спокойно? Может быть, спустя шесть лет я вернулась домой, желая раскаяться, извиниться и всё исправить? Я пришла сюда не для того, чтобы ты орал на меня и говорил гадости мне в лицо! — Но ты этого заслуживаешь! — Лэнс, казалось, вот-вот ударит в стену кулаком, и, если бы он действительно это сделал, Кит не удивился бы. Его лицо побагровело, а костяшки пальцев побелели, — Ты этого заслуживаешь, София. Потому что ты была моей старшей сестрой. Я брал с тебя пример. Ты была моим героем. Хоть я, возможно, надоедал тебе, и ты могла думать, что я — просто мелкий паршивец, но я любил тебя. И я не заслуживал этого, но потерял тебя. Ты не представляешь, как это больно. Особенно в четырнадцать лет. Его гневная тирада по-настоящему шокировала всех присутствующих. Последние слова Лэнса были поразительно точны, невероятно жестоки, глубоки по своему смыслу. Словно пощечина Софии. Кит мог бы поклясться, что сумел различить невидимый отпечаток ладони Лэнса на её щеке. После этого София замерла, не в силах ничего произнести. Наступило взаимное молчание, Софии было слишком больно отвечать ему, а Лэнса еще потряхивало от избытка негативных чувств, он был истощен эмоционально и тоже не мог говорить. И теперь заговорила Роза, всё ещё находившаяся здесь и своими глазами наблюдавшая за столь жестокой перепалкой своих детей. Она выглядела такой печальной, и именно эта неизбывная, нескончаемая грусть в выражении её лица показалась Киту настоящей скорбью, трауром, горьким сожалением. Он ненавидел эту самую грусть, стекающую по круглым щечкам Розы, и, если бы он мог сделать хоть что-нибудь сейчас, чтобы вернуть улыбку на её губах, он сделал бы это что угодно в одно мгновение. — София, — прошептала Роза, дорожки высыхающих слез поблескивали на её коже, — Почему ты вернулась? Кит не знал, каких слов ожидать от Софии. То, как изменилось её выражение, заставило его задуматься, действительно ли она говорила искренне. — Алекси, — просто прошептала она, — Это всё Алекси. Она спросила, почему у неё нет семьи. И, я думаю, — София вытерла слезы со щек, — Думаю, это слегка разбило мое сердце. Потому что я не могла сказать ей правду. Что это всё моя вина. И опять тишина воцарилась в комнате, и София подняла голову, она словно ожидала, что Лэнс и Роза снова оскорбят её. Но никто ничего не говорил, они оба были готовы выслушать, даже если им хотелось орать и ругаться на неё. Поэтому она продолжила: — У меня были причины никогда не возвращаться. И я могла бы бесконечно рассказывать о них, — вот теперь София плакала навзрыд, хоть её слова ещё можно было расслышать. Женщина не смела смотреть в глаза своим матери и брату, по большей части из-за смущения, — Но я не стану этого делать. Не сейчас. Позже, может быть, но сегодня… Можете ли вы хотя бы притвориться, что рады моему приезду? Я знаю, что вы все имеете право злиться, кричать на меня, таить обиду. Я понимаю ваш гнев. Но я бы предпочла просто войти в свой родной дом и поприветствовать свою семью, какой я её помню, хотя бы сейчас. Кит не был уверен в том, чего он ожидал от Розы. Однако он знал, что у неё было доброе сердце и редчайшее умение прощать. Несмотря на то, что Роза была рассержена (Кит понял это по её глазам), она просто заключила Софию в объятия. Роза заслуживала объяснений, она имела право на гнев, она заслуживала справедливости, но вместо этого… Она выбрала прощение. Она выбрала мир и предпочла молча обнять свою вновь обретенную дочь, — решение любящей матери, какой она была для Софии. Именно такая любовь заставляла Кита отворачиваться. Эта любовь пугала его, смущала, он не понимал её, не знал, чувствовал себя неловко, потому что боялся её. И, возможно, именно поэтому Кит безгранично уважал Розу, поэтому он восхищался ею. Потому что её любовь ко всем её детям была безусловной, нежной, почти физически ощущаемой. Хоть Лэнс и был бисексуалом, а София — бунтаркой, Роза любила их, любила так же сильно, как и других детей, и Кит не сомневался, что она без всяких раздумий отдаст свою жизнь за них. Поэтому он просто отвернулся, поднимаясь по лестнице на второй этаж.