День 8
Пятница, двадцать третье декабря
11:13
Неудивительно, как отреагировали члены семьи. Весь следующий день Лэнс обращался к Софии лишь по необходимости. Бенджи даже не удостоил её взглядом. Клео понимала всю тяжесть сложившейся ситуации, и, хоть она была совсем маленькой, когда София сбежала, она помнила. Дэнни попытался наладить отношения с сестрой, но было очевидно, что любой контакт с Софией причинял ему боль. Рэйчел не знала, что и думать; они ведь даже не были знакомы. Хайме словно готов был расплакаться каждый раз, и часто хватал Софию за руку, сжимая в своей, не в силах вымолвить ни звука, как будто он до сих пор не мог поверить в то, что его возвратившаяся дочь реальна. Жози по-прежнему не осознавала до конца, что у неё есть ещё одна сестра, и часто она тянула Софию за джинсы и снова спрашивала, наверное, в двадцатый раз: «Вы уверены, что мы с Вами — сестры? Точно-точно? Прям на тысячу процентов?» Роза изо всех сил старалась проявлять дружелюбие. Не то чтобы она всё ещё злилась на дочь, просто каждый раз, когда она сталкивалась с Софией, во взгляде её мелькала печаль. Один лишь Матэо был в восторге, ему особенно нравилось играть вместе с Алекси. Они отлично ладили, и их взаимная симпатия стала ещё сильнее, когда Алекси за обеденным столом раскрыла Матэо один из своих секретов. — Mamá, — прошептала Алекси, потянув Софию за рукав, — Мне не нравится брокколи. Она странная на вкус. Матэо, сидящий напротив за столом, громко ахнул, пораженный тем, что его кузине не понравился его любимый овощ. — Алекси, брокколи — это крошечные деревья! А я — гигант по сравнению с ними! Глянь-ка… — он широко раскрыл рот, демонстрируя окружающим, что в верхней челюсти его не хватает двух зубов, а потом откусил зеленую верхушку брокколи и принялся жевать. Алекси нахмурилась, опечаленная тем, что не может есть крошечные деревья. — Я хочу съесть брокколи, но она кажется мне странной. Матэо с любопытством посмотрел на свою новую подругу. — Но почему? Вдруг Алекси покраснела, смутившись, щечки её порозовели. Она повернулась к матери и глянула на неё, приподняв бровки, словно молча спрашивала разрешения. София кивнула и легонько погладила её по руке, давая свое согласие. — Всё в порядке, Алекси. Ты можешь им рассказать. Расширив глаза, девочка повернулась к Матэо и громко прошептала, прикрыв рот ладошкой: — У меня сенсорная дисфункция, — и тут она продолжила ещё громче, — Диагноз — аутизм. Все присутствующие были шокированы, некоторые члены семьи сознавали, что Софии и её дочери пришлось куда сложнее, нежели они думали. Им ещё столько предстояло узнать об этой молодой матери и её ребенке, и внезапно Лэнс почувствовал себя виноватым за свое неуважительное поведение. Однако Матэо, казалось, это нисколько не обеспокоило. Алекси по-прежнему была его двоюродной сестрой, девочкой, с которой можно поиграть и побегать за курами. Он не замечал различий, он не видел её недостатков — для него Алекси была другом. — А что это значит? — Расстройство аутистического спектра, — доброжелательным тоном объяснила София. — О, — прошептал Матэо. Он выглядел сбитым с толку и явно ничего не понимал. Ведь с точки зрения пятилетнего мальчика, такого как Матэо, какое-то там расстройство и прочие длинные слова не имели значения. Зато ему очень нравилось, что Алекси была милой и доброй, хотела играть с ним и умела делиться. Поэтому он продолжил, — Ничего страшного! Наша Abuelá может так вкусно сварить крошечные деревья, что они будут мягенькими, и ты перестанешь чувствовать странный вкус. Излишне говорить, что Алекси была в восторге от этого. Но, несмотря на то, что лишь Матэо и Жози вели себя дружелюбно по отношению к новым членам семьи, именно Abuelá Санчез положила конец неудобным паузам за столом и напряженной атмосфере. Никто не ожидал, что она это сделает. Двадцать четыре часа в сутки Лэнс и Кит были бдительны как никогда, они просто молча молились, чтобы Abuelá Санчез ничего не говорила об ориентации Лэнса, а другие члены семьи что есть мочи старались вести себя так, как следовало в подобной ситуации. И именно поэтому вся семья была в шоке: они бы никогда не подумали, что Abuelá первой объявит мир в доме. Когда Abuelá впервые за шесть лет увидела приехавшую Софию, она была в ярости и почти десять минут орала на внучку на чистом испанском, и каждое её слово было грубым, жестоким, выразительным. Кит попросил Лэнса перевести, но тот отказался. Как оказалось, в подобные моменты Abuelá всегда сперва сердилась и кричала, выплескивала все эмоции, словно резко срывая пластырь с раны, чтобы сразу же после этого начать действовать в соответствии с планом. Она не таила ни злобы, ни обиды, не устраивала скандалов и не поощряла холодное отчуждение по отношению к Софии, потому что характер её отличался грубостью и прямотой, и она была решительной женщиной, не терпевшей сложных эмоций. Ну, её методы были настолько же полезны, насколько и ультимативны. Вот почему Лэнс был так обеспокоен. Abuelá Санчез пристально наблюдала за ними обоими, словно хищник за своими жертвами, в этот раз действительно нагнетая обстановку. Лэнс опасался, что таким образом она поджидала наступление идеального момента, чтобы сделать свой ход и атаковать. Но теперь лишь нынешние деяния Abuelá имели значение, а об опасностях, связанных с будущим, они ещё успеют поволноваться. И что же сделала Abuelá? Она потребовала провести семейное собрание. Большинство семей вообще не проводят семейные собрания, и все потому, что это накладно, старомодно и неудобно. Но Abuelá — «здравомыслящая» женщина, если её можно так назвать. Обычно всё было либо так, как она сказала, либо никак, и она очень серьезно относилась к этому. Следовало отметить, что семейные собрания могут проходить лишь по двум сценариям: или очень хорошо или просто ужасно. А если именно Abuelá инициировала сбор… Теперь все предполагали, что собрание пройдет по второму сценарию, поскольку Abuelá очень редко сообщала хорошие новости. Так вот: все собрались вместе в гостиной. Некоторые расположились на диване, кое-кто — на полу, усадив детей на свои колени. Все смотрели на Abuelá, возвышавшейся над ними, вновь оказавшейся в центре всеобщего внимания. Она натянуто улыбалась, обеими руками опираясь на свою трость. Abuelá набрала в легкие воздух. — Вам всем хочется узнать, почему я устроила собрание, да? Бенджи, сидящий на полу, застонал, на его мокрых волосах виднелась мыльная пена. Его только что выгнали из душа ради собрания, и было очевидно, что больше всего на свете он хотел вернуться обратно под струи теплой воды. — Ну так-то да, — дерзко выпалил он, почесывая намыленную макушку, — Мне хотелось бы услышать причину, чтобы я мог наконец вернуться в душ… — он обернулся и с раздражением посмотрел на Клео, — …из которого меня бесцеремонно вытолкали. Клео цыкнула на брата, прижав палец к губам. — Замолкни, — сказала она, — Пусть бабушка закончит. Abuelá закатила глаза и снова заговорила, не обращая на них внимания. — Я решила провести это собрание по одной причине: моя семья сильно разочаровывает меня, — она сделала паузу, словно задумавшись, хотя Лэнс достаточно хорошо знал свою Abuelá, чтобы понять её желание усилить драматический эффект, — Вы все ведете себя неуважительно, эгоистично, и мне стыдно за вас. Никто не ожидал подобных слов из уст Abuelá. Ну, каждый знал, что она была категоричной, напыщенной женщиной, но вот это уже казалось пределом грубости. — Mamá, — начал Хайме, выпрямившийся в кресле, — Я не понимаю. Почему мы… — Тихо! — вскричала Abuelá, тон её голоса был резким, язык жестов — красноречивым, — Я не закончила. Не перебивай, Хайме. Он опустил голову, с покорностью подчинившись матери. — Как я уже сказала, — продолжала женщина, — Вы все — эгоисты. Дом полон печали и невысказанного гнева, особенно в адрес Софии. Я не останусь здесь, пока в семье разлад, а ведь Рождество на носу, — и тут же она покачала головой и прищелкнула языком, словно порицая каждого из присутствующих. — Вы все будете относиться к Софии с уважением. Вы спрячете свои чувства подальше. Никакой злобы, или возмущения, или каких-либо отрицательных эмоций, ясно вам? — Abuelá оглядела гостиную, расширив глаза, с холодностью посматривая на своих родных. Никто ей не ответил, и она продолжила с торжествующим видом, — Я хочу подготовить дом к празднику. Возражений, разумеется, нет, поэтому, думаю, нам следует начать. Посторонний наблюдатель поинтересовался бы, почему дом семьи Санчез всё ещё не был украшен к Рождеству. В начале недели Кит тоже думал об этом, и одним утром за завтраком он задал Лэнсу следующий вопрос: — Разве в семьях не принято наряжать елку на Рождество? — промычал Кит с полным ртом овсяных хлопьев. — Хоть бы хлопушки какие повесили. Даже у моих приемных родителей что-нибудь да было. — Обычно мы ждем приезда Abuelá, — Лэнс положил свою ложку в пустую миску, — Так проще, потому что к тому времени я возвращаюсь из колледжа, а Дэниел и Рэйчел приезжают из Финикса. — Но зачем ждать? — не унимался Кит, ему действительно казалось это странным. Ждать, пока до Рождества останется неделя? Не слишком-то разумно для такой большой семьи. — Зачем ждать, если можно сделать это после Дня благодарения? Лэнс встал, чтобы поставить свою миску в раковину. — У нас свои странные семейные традиции. Когда Бенджи было десять лет, Abuelá научила его играть на гитаре, и с тех пор они вдвоем поют рождественские песни, пока мы наряжаем елку. Это пиздец как стремно, но Бенджи всегда был крайне настойчивым, и мы сохранили этот обычай. Он пел для нас даже в тот год, когда проходил химиотерапию. И это было самое хреновое Рождество, — Лэнс задумался, словно вспоминая последние несколько лет, — Поэтому мы всегда ждем Abuelá. А ещё моя мама любит ставить Рождественский вертеп с Матэо и Изабеллой, и Жози нравится наряжать елку вместе с остальными детьми. Кит снова подумал об этом, когда Abuelá собрала всех в гостиной. Она постучала тростью, окидывая комнату своим фирменным суровым взглядом. — Дэниел, ты возьмешь своих братьев и сестер и съездишь с ними за елкой, — Abuelá сделала паузу, — София тоже поедет. Это не обсуждается. Но никто не осмеливался спорить с ней по этому поводу. Мало того, что Abuelá была здесь главной, но она также находилась в преклонном возрасте, а споры с семидесятилетней женщиной с тросточкой в руке никогда не заканчиваются ничем хорошим. — А потом мы украсим дерево, и Бенджи сыграет для нас. ¿De acuerdo? У всех членов семьи действительно не было выбора. Даже если бы кто-нибудь попытался возразить Abuelá и пойти против её желаний, она обрушила бы свой гнев на него и сравняла бы с землей. В конце концов, либо так, как она сказала, либо никак вообще.День 8
Пятница, двадцать третье декабря
12:27
— Каким, блять, образом в Аризоне существуют елочные фермы? Мы в пустыне, Дэниел. В пустыне. За рулем старенького пикапа Хайме сидел Дэнни Санчез, крепко сжимая старомодное колесо пальцами. Он уже был готов лопнуть от злости, а всё из-за дурацких непрестанно повторяющихся вопросов Бенджи. Тот сидел рядом с братом, закинув ноги на приборную панель. Несмотря на то, что ему уже несколько раз велели убрать их, Бенджи даже ухом не повел, таким уж он был засранцем. София и Клео расположились на заднем сидении, а Лэнс и Кит кое-как приткнулись к ним, у обоих ноги были слишком длинными для такого маленького салона, и коленками они упирались в сиденье Дэнни. Поездка, очевидно, не сулила ничего хорошего, тишина казалась неловкой. Никто не смел и рта раскрыть, кроме Бенджи, его вопросы в основном предназначались Дэнни, чтобы как можно скорее выбесить старшего. Поездка в Desert Tree Farms была, во всех смыслах этого слова, неудобной. В конце концов, в машине были только старшие дети семьи Санчез и Кит, и все они знали, что Abuelá нарочно велела им отправиться всем вместе, следуя своему грандиозному плану. Разумеется, все было подстроено ради налаживания отношений, в особенности между Софией и ее братьями и сестрой. Кит ненавидел всё это лишь за то, что и его заставили поехать. У него не было никакого родства с этими ребятами, и всё же и его за компанию подвергли этой пытке. Тишина в салоне стояла оглушительная, казалось, ещё немного, и все разом помрут от смущения в полном молчании, и целых пятнадцать минут ничего не происходило, только Бенджи сыпал своими каламбурами. — Деревья могут расти даже в пустыне, Бенджамин, — с ехидством бросил Дэнни своему младшему брату. Он обратился к нему по полному имени, как и Бенджи только что. И снова повисла пауза, лишь двигатель гудел, да негромкая музыка доносилась из радиоприемника. Чтобы как-то разрядить атмосферу, Дэнни покрутил регулятор громкости, но с этим помехи только усилились. Он принялся переключать станции, пропустил парочку и как раз собирался остановиться на следующей, когда Лэнс вдруг остановил его. — Дэнни, погоди-ка! За всю поездку Лэнс не произнес ни единого слова, поэтому он так всех удивил своим неожиданным возгласом. После семейного собрания, организованного Abuelá, Лэнс посерьезнел и помрачнел, и Кит не знал, что его так сильно беспокоило. Наклонившись вперед, Лэнс потянулся к радио и снова включил ту станцию. На лице его появилась кривая ухмылка, словно он знал что-то, чего пока не поняли остальные. Прежнее угрюмое выражение его исчезло само собой, и всё благодаря этой песне. Кит не узнал мелодию, но, когда припев повторился, он наконец понял. — Боже мой, — ахнул Дэниел, вероятно, подумав о том же, что и Кит, — Лэнс, клянусь Богом, если ты начнешь… Но было слишком поздно. Лэнс услышал песню, поймал ритм, и все её узнали, он прибавил громкости до максимума. Кит стукнулся лбом о водительское кресло перед ними, и Дэниел с Клео и Софией застонали в знак протеста. — ¡Mamita yo se que tú no te me va' a quitar! — Gasolina — самое худшее. И версия какая-то дурацкая! — громко пожаловался Дэнни, вцепившись в руль. Когда он потянулся к приемнику, чтобы сменить станцию, Лэнс шлепнул его по руке, словно безмолвно пригрозил старшему, велев ему не трогать чертов приемник. Лэнс продолжил петь (или читать рэп? Это вообще рэп? Кит не мог сказать наверняка). Лэнс повернулся к Клео, поигрывая бровями, он умудрялся вилять бедрами даже сидя в битком набитом салоне. — ¡Mi gata no para janguiar porque! Ну же, Клео, давай на бэк-вокал, когда припев начнется! Клео с силой отпихнула брата, отвернув ладошкой его лицо от себя, никак не отреагировав на его посыл. — Я согласилась бы, будь мне всё ещё шесть лет. Тогда я даже не понимала текста. Лэнс надулся и повернулся к Бенджи, несколько раз потыкав его в плечо. — Ну, а ты, Бенджи-Бу? Ты же знаешь, что хочешь. Бенджи закатил глаза, но на лице его появилась знакомая улыбка. Все знали, что Бенджи хочет присоединиться к Лэнсу, это было очевидно. И, когда начался припев, они оба одновременно запели. — ¡A ella le gusta la gasolina! — ¡Dame mas gasolina! — ¡Como le encanta la gasolina! — ¡Dame mas gasolina! Песня всё ещё звучала, и с каждой строчкой Лэнс и Бенджи пели всё громче, становились ещё более шумными, более буйными, словно дети малые. Бенджи подпрыгнул на своем сидении, он читал рэп и в то же время подпевал Лэнсу. Оба начали пританцовывать, и Лэнс ни разу не сбился. Он знал слова этой песни наизусть, и они слетали с его губ с невероятной легкостью, словно стекая с кончика его языка. Кит не мог сидеть спокойно; выражение на их лицах было забавным, и эта их слаженность в действиях казалась ему трогательной, и он заметил, что Клео тоже с трудом подавляет улыбку. — ¡Ella prende las turbinas! Кит хихикнул, больше не в силах сдерживаться. — Вы что, на всю жизнь запомнили эту песню? — спросил он, немного сдвинувшись, чтобы посмотреть на обоих парней. Бенджи развернулся, глянул на него в ответ и заговорил, а Лэнс всё ещё пел на фоне: — Мы все её выучили и поем с самого детства. Дэнни нас научил, он просто притворяется, что терпеть не может Gasolina, — Бенджи сделал паузу, а затем продолжил, — София тоже. Она очень хорошо поет ту быструю часть. Кит приподнял бровь и посмотрел на Софию. Она покраснела, смущение румянцем проступило на её усыпанной веснушками коже. Она сидела у окна, за которым мимо проносились домики фермеров, пожелтевшие поля и горы в синей дали. — Серьезно? — он обратился к ней, надеясь на то, что её не слишком напугает его любопытство. — Д-да… — пробормотала она, явно испытывая неловкость. София не желала разговаривать, но постепенно становилась более раскованной, — Обычно мы впятером раздражали маму, распевая Gasolina за обеденным столом, — она слегка погрустнела, вспоминая события прошлого, и Кит задумался о том, как давно это было. По меньшей мере шесть лет назад. Все это было у неё до того, как она покинула свою семью. Кит втайне гадал, помнила ли София слова. — ¡Anda en carro, motoras y limosinas! ¡Anda en carro, motoras y limosinas, llena su tanque de adrenalina! Лэнс с Бенджи всё ещё пели, и вскоре Клео присоединилась к ним. Кит был поражен тем, что эта четырнадцатилетняя девушка наизусть знала текст такой старой песни, и он попытался представить шестилетнюю Клео, разучивающую Gasolina по примеру старших братьев и сестры. — ¡A ella le gusta la gasolina! — ¡Dame mas gasolina! — София! — заорал Бенджи, коснувшись её руки, — На тебе та быстрая часть. София только округлила свои карие глаза, словно сова, и было очевидно, что она категорически против этой затеи. Она явно чувствовала себя не в своей тарелке, будто её присутствие было неуместно, будто её разбудили среди ночи, и сейчас она сидела здесь, проснувшись лишь наполовину. София не только воспротивилась его задумке, она также была просто потрясена тем, что Бенджи вообще попросил её присоединиться. С той самой минуты, когда его старшая сестра снова появилась в доме, Бенджи игнорировал её, цепляясь за давнюю обиду и боль. Они почти не разговаривали, даже не смотрели друг на друга. А сейчас… Внезапно Бенджи захотел, чтобы она присоединилась к его импровизированной реггетон-группе. София закусила губу. — Но… но почему? Бенджи закатил глаза, он пытался перекричать пение Лэнса и Клео: — Я всё ещё злюсь на тебя, понятно? Но я не могу всё время вести себя как мудак. Поэтому просто спой с нами, как раньше, когда мы были маленькими, и, возможно, я снова начну с тобой разговаривать. — ¡A ella le gusta la gasolina! — ¡Dame mas gasolina! Быстрая часть приближалась, Кит услышал, как ударили басы, напряжение нарастало с каждой строчкой. Он не знал, сможет ли София сделать это, и выражение на её лице доказывало, что она думает о том же. — ¡Como le encanta la gasolina! — ¡Dame mas gasolina! А затем начался куплет, и вдруг София запела, слова с невероятной скоростью слетали с её губ, словно выстрелы, и каждая строчка была пропета идеально, полностью в соответствии с битом, и каждый слог был отчитан точно и вовремя. — Aquí nosotros somos los mejores, no te me ajores, en la pista nos llaman los matadores, haces que cualquiera se enamore… Кит не мог не расплыться в улыбке, и он понял, что не один такой: лица всех ребят засияли от радости. Лэнс завыл в знак одобрения, Бенджи зааплодировал, а на губах Клео расцвела такая яркая улыбка, что Кит боялся, как бы она его не ослепила. Даже Дэнни присоединился, и на мгновение, всего лишь на какой-то миг все они позабыли о своих проблемах. Они забыли об обидах, о гневе и горечи. Была только песня и её сентиментальное значение для каждого из них. Хоть Кит и не знал детей семьи Санчез маленькими, но сейчас он ехал с ними в машине под Gasolina и чувствовал себя так, словно в эту минуту прожил их детство вместе с ними. — Cuando bailas al ritmo de los tambores, esto va pa las gatas de to colores, Pa las mayores, pa las menores, pa las que son más zorras que los cazadores… Это была София, какой они её знали. Это была София, которая трепала волосы своего маленького братика, это была София, которая хотела профессионально заниматься балетом. Это была София, которую Кит видел на фотографиях, это была девочка с веснушками-звездами, которая жила в той желтой маленькой комнате с дырочками от канцелярских кнопок в стенах. Это была София, какой её помнили Дэнни, Лэнс, Бенджи и Клео, это была их сестра, которую они любили. Кит так и не понял, что такого сделала София, из-за чего вся семья её возненавидела. Никто так и не рассказал ему всех подробностей, Лэнсу было слишком больно говорить об этом. Кит просто не знал, вот и всё. Но неужто ему хотелось расспрашивать об этом? Нет. Потому что в тот момент, когда старенький пикап со всей компанией на борту проезжал по грунтовой дороге мимо увядающих полей, стад, пасущихся на них, голых деревьев, старых сараев и амбаров, когда ребята хором горланили строчки классической испанской хип-хоп песни, Кит решил, что ему нравится София. Но он не знал никакой другой Софии, кроме той, что понравилась ему, и он до сих пор ни разу не разговаривал с ней. Ему нравилось, как она отводила плечи назад во время пения, как она жестикулировала, хлопая по переднему сидению в такт мелодии. Ему нравилось, что она была со своей дочерью на равных, что её связь с Алекси почти ничем не отличалась от уз, соединяющих Розу и всех её детей. Ему нравилось, что она была человеком. Она совершила ошибку, как и все люди, и, хоть Кит и не знал, в чем заключалась эта ошибка, София заплатила сполна. Она всё ещё расплачивалась. Но она пыталась наладить отношения, хотела что-то исправить, хотела искупить вину. И что думал Кит по этому поводу? С его точки зрения это было правильно.День 8
Пятница, двадцать третье декабря
15:21
Дэнни и остальные вернулись в дом семьи Санчез через несколько часов после обеда. Они задержались намного дольше, чем им было позволено, потому что кое-кто (Бенджи и Клео) затеяли игру в прятки на поле рождественских елок. Они прятались друг от друга несколько часов, а потом принялись играть в салочки. Лэнс и Кит, обожающие соревноваться, нашли себе союзников, в результате чего были созданы две команды. И, кстати, Кит с Клео и Дэнни победили. Они также заехали в Макдональдс по дороге домой (хоть Кит и Дэнни были против) и в итоге всем купили по МакФлурри. Несмотря на то, что они приехали на три часа позже запланированного, им всё же удалось привезти домой хорошую елочку. Она была высокой, средней ширины, приятно пахнущей. На ферме Бенджи и Лэнс долго препирались и спорили о том, какую именно елку взять, и в конце концов рассерженная Клео в один миг выбрала самую классную. — Ну наконец-то, — воскликнула Роза, выбежавшая из гаража, чтобы поприветствовать их, на ней был рождественский фартук. Как оказалось, коробки со всякими рождественскими штуками уже были спущены с чердака, — Повеселились? На её вопрос никто не ответил. С той стороны пикапа доносилось приглушенное хихиканье: это Бенджамин никак не мог высвободить свою шею из коварного захвата Софии. Он, видимо, ещё посмеивался над тем, что только что сказал, а на лице Софии красовалась кривая ухмылка. Роза приподняла бровь и глянула на Дэнни, требуя объяснений. Разумеется, она ничего не понимала, ведь всего лишь пять часов назад Бенджи и София даже не разговаривали друг с другом. — Налаживание отношений, Mamá, — Дэнни пожал плечами и захлопнул за собой дверь пикапа, — Сработало. За опоздание Роза ещё немножко поругала их с нежной, материнской улыбкой на губах, и ребята наконец собрались вместе и перетащили елку из машины в гостиную. Жози и остальные дети завизжали, когда увидели её, Матэо уже нацепил на голову ободок с оленьими рожками. — Кит! — закричал Матэо, он подбежал к нему и ухватился за его джинсы, — Смотри, я — северный олень, круто, да? — он показал на свой ободок, скорее всего, найденный им на самом дне коробки с рождественскими украшениями и кажущийся таким старым, может быть, купленным лет пятнадцать назад, через прорехи в выцветшей ткани виднелась проволока. Кит улыбнулся мальчику и взъерошил его волосы, при этом его рожки немного сбились набок. — Ещё бы красный нос, и будешь Рудольфом. Внезапно Матэо схватил Кита за руку, потянув его к другим коробкам. — Тебе тоже нужны рожки! Ты ведь мой парень, Кит. Парочки должны наряжаться одинаково! Кит усмехнулся, когда понял, во что ввязался. Теперь у него не было выбора, и через минуту на его голове уже красовался второй такой же ободок. Когда Бенджи принес свою гитару из комнаты, весь дом наполнился атмосферой праздника, семейного тепла, искренней радости. Кит узнал, что Бенджи — весьма талантливый гитарист, и, кроме того, у него был прекрасный певческий голос, мягкий и глубокий, значительно отличающийся от тех воплей и рэпа в машине. Хоть это был не самый красивый голос во всем мире, музыкальные способности Бенджи во много раз превосходили лэнсовские. Бенджи и Abuelá Санчез под аккомпанемент Розы спели несколько песен, каждую по разу на испанском и на английском. Киту особенно нравились испанские версии, ведь он обожал слушать пение Розы на её родном языке. Она потрясающе пела, хоть её голос звучал намного ниже, чем можно было представить, и припевы в её исполнении ласкали слух. И ещё Кит любил слушать, как поет Роза, по той причине, что во время этого её улыбка становилась чуть ярче. По дому развешали множество украшений, и все они были не новыми и всё ещё хранились из-за их сентиментального значения. В гостиной разместили Рождественский вертеп среднего размера, сделанный из глины, к которому Роза питала особую любовь, в доме его называли nacimiento. Он стоял на камине, окруженный веточками остролиста и рождественскими гирляндами. Роза рассказала Киту, что этот вертеп принадлежал её бабушке, а от неё был унаследован её матерью. Она искренне засмеялась, когда упомянула, как ещё детьми Бенджи вместе с Лэнсом и их кузенами и кузинами огребли по полной за то, что случайно уронили фигурку младенца Иисуса (Кит тоже захихикал, стоило ему лишь увидеть всё ещё отчетливо различимые трещинки и следы от суперклея на ней). Наступил вечер. Нарядив елку, все члены семьи расположились в гостиной, старшие — на диване, молодежь — на подушках, разложенных вокруг деревца. Abuelá принесла несколько коробок мексиканского шоколада, и через некоторое время Бенджи закончил с рождественскими песнями, и вместо этого заиграла быстрая танцевальная музыка. Больше никто не пел, лишь дети бегали по кругу, танцевали и водили хороводы вокруг елки. Кит так и не понял, как это произошло, но в какой-то момент оказалось, что мелкие затащили его в свой круг. Жози и Матэо потребовали, чтобы он станцевал с ними, они кричали что есть мочи: «Танцуй, Кит, танцуй!» Вот только Кит не считал себя величайшим танцором. А ещё он ненавидел танцевать при свидетелях (особенно перед Abuelá, Кит чувствовал, что она сверлит его взглядом). Именно поэтому он вдруг покраснел и начал заикаться, когда Матэо потянул его в круг, в котором плясали Жози и Алекси. Кит не хотел танцевать. Но с ним был Матэо, а ради него Кит сделал бы всё что угодно. И он согласился, неловко переминаясь с ноги на ногу в кругу, пока мелкие хихикали над ним и поддразнивали его, словно никогда не видели ничего смешнее танцующего Кита. Их смех звенел под потолком, словно тоненькое дребезжание колокольчиков, становясь всё громче с каждым его оборотом вокруг своей оси. Поглощенный своими мыслями Лэнс, жующий шоколадку Ibarra, наблюдал за ними с кухни. Он так крепко задумался, что не обращал внимания на свои собственные действия, во все глаза глядя на то, как Кит кружится в хороводике и подпрыгивает вместе с детьми. Он, с довольным видом напевая что-то себе под нос с набитым шоколадом ртом, прямо сейчас натуральным образом шпионил за краснеющим Китом. — Ты любишь его. Не так ли? Внезапно раздавшийся голос Клео испугал Лэнса, он дернулся и уронил свою Ibarra, а затем нахмурился, глянув на младшую сестру, и потянулся за шоколадкой, прежде чем она успела схватить её. — Невежливо вот так подкрадываться, Клео. Она улыбнулась ему так невинно, так мило. — Шпионить — тоже. Лэнс сдвинул брови, обратив взор в сторону Кита. — А я не шпионю. — Ага, — усмехнулась Клео и, отломив кусочек от шоколадки Лэнса, закинула его в рот, — А я — президент Соединенных Штатов Америки. Слушай, Лэнс, ты не должен отрицать свои чувства к нему. Лэнс повернулся, чтобы посмотреть на Клео, он приподнял бровь. — Я… я и не скрываю. Мы ведь встречаемся. Всего на мгновение Клео скептически прищурилась и тут же принялась осматриваться. Остальные члены семьи были заняты, Рэйчел записывала танец детей на камеру, а Роза хлопала в ладоши в такт. Затем девушка приблизилась к брату и зашептала так тихо, чтобы только Лэнс услышал: — Всё в порядке. Я знаю, что вы не встречаетесь. Лэнс взвизгнул: — ЧТО, БЛЯТЬ?! Клео прижала ладошку к его губам, чтобы он заткнулся. — Не вопи, — снова заговорила она, оглядываясь, дабы убедиться, что никто на них не смотрит, — Успокойся и возьми себя в руки, идиот. Я уже давно вас раскусила, и я сохраню вашу тайну. Кит тоже знает, я сказала ему, — Клео отняла руку от его лица. Лэнс набрал воздух в легкие, он хотел что-то сказать, но не смог. Взгляд его метался от Клео к Киту и обратно. В эту минуту Кит кружил Матэо в танце под музыку Бенджи. — Я… я не люблю его, Клео. Он всего лишь мой друг. По глазам Клео было видно, что её одолевает любопытство, но тут же она ахнула, будто слова Лэнса причинили ей сильную боль. Шестеренки в её голове усиленно завращались, словно она раздумывала над тем, чего сам Лэнс не мог понять. — Ты уверен? Был ли он уверен? Лэнс запутался. Он никогда особенно не копался в самом себе, и часто одни его эмоции накладывались на другие, смешивались и становились ему неподвластны. Любил ли он Кита? Он сам не знал, но ему хотелось разобраться в своих чувствах. Он часто наблюдал за Китом, украдкой бросал на него взгляды, ловил себя на мысли, что пялится на него, и чувствовал тепло в низу живота всякий раз, когда Кит касался его. Ему нравилась каждая мелочь, связанная с Китом. Тот держал Матэо за руку и смотрел мальчику в глаза, когда разговаривал с ним, и это тоже нравилось Лэнсу. А ещё Кит всей душой был предан Розе, словно считал её своей родной матерью. Кит схватывал всё на лету, и у него была сила воли и решимость, необходимые для успеха. Лэнсу нравились его смех, его улыбка, то, как он краснел, как каждый день чистил зубы утром и вечером, как оставлял молоко в миске, когда хлопья в ней заканчивались, ему нравились его внимание к деталям, его нежная привязанность к детям, хоть Кит всячески отрицал свою любовь к ним. Ему столько всего нравилось в этом парне по имени Кит Джанг. Однако это не означало любовь. Ведь так? Лэнс закусил губу, снова переводя взор на Кита в гостиной. Теперь мелкие по очереди просили Кита подхватить их на руки и покружить, и лишь от того, что Кит всё ещё играл с ними, Лэнс заулыбался. — Я не… — он сглотнул, в голове его снова зазвучал смех Кита, — Я не знаю, люблю ли его. Но если это так? Что, если я влюбился в него? Я не стану раскрывать свои чувства, по крайней мере не сейчас. Возможно, никогда. Клео коснулась руки брата, в карих глазах её отражалось то, что Лэнс мог ошибочно принять за печаль. Она была расстроена, растеряна. Но она не стала ни к чему его принуждать, а просто напоследок сжала его плечо. — Когда наконец определишься, скажи ему. Клео ушла, вернувшись в гостиную с кружкой горячего шоколада для Abuelá. Лэнс сунул в рот ещё один кусочек Ibarra и снова взглянул на Кита. Бенджи отнес свою гитару на второй этаж, не оставив детям иного выбора, кроме как схватить Кита и повалить его на пол, громко хихикая и не позволяя ему подняться. Кит особо и не сопротивлялся, как оказалось, он был достаточно вынослив для того, чтобы выдержать их напор. Мелкие атаковали Кита щекоткой со всех сторон, и он громко смеялся и кричал, что сдается. Лэнс не знал, что чувствует. Любовь? Что-то платоническое? Он не мог понять, как бы не напрягал мозги, пытаясь разобраться в себе. Прошедшая неделя принесла слишком много эмоций, и сейчас не самое подходящее время, чтобы влюбляться в парня. Это было нежелательно, неуместно и могло разрушить их обман. Поэтому Лэнс решил просто прожить оставшуюся здесь неделю, как и планировалось. Он не будет думать об эмоциях, о любви или о чувствах, о смехе Кита или ещё о чем-либо. Его волновало лишь то, как бы им выдержать здесь ещё одну неделю, и ничего больше. А когда они вернутся в Орегон, может быть, ну, чисто теоретически, он позволит своему сердцу принять это чувство.