Глава вторая: Виток
4 марта 2017 г. в 04:44
Джон и не думал, что когда-нибудь сможет исцелять, не снижая потока магии. Он даже и не мечтал, что получит возможность пользоваться своей силой без всяких ограничений и без чужих глаз. Он никогда не думал, что сможет с радостью делать что-то естественное — что-то правильное и хорошее, и еще будет за это вознагражден. Люди, которых он касался своей магией, выживали. Их раны растворялись в небытие, а они сами продолжали жить.
Жуткий и суматошный Афганистан одарил его этим даром, дал шанс излечить тех, кто в противном случае бы погиб. Тех, у кого не было ни малейшей надежды на выживание — тех, кого он мог спасти. И никто, кроме него, не мог.
Джон иногда задумывался, не является ли такой взгляд слишком эгоистичным. Может, он должен рассказать о своем даре кому-нибудь, кроме Гарри? Может, ему следует известить кого-то в высших кругах правительства — сообщить о том, что подобное умение пропадает впустую? Может, они захотят воспользоваться им на благо Британии? Ибо его дар мог излечить столько людей! Умирающую бабушку, страдающего раком отца, совсем юную девушку с кистозным фиброзом... насколько честно, что он может им всем помочь, но не делает этого?
Порой собственная вина настолько давила горло, что Джон едва мог дышать. Как он смеет так поступать? Как смеет скрывать шанс излечения для тех, кто отчаянно в нем нуждается? И как ему примирить свой страх быть раскрытым с пользой, которую другие могли бы извлечь из его дара?
Теперь, когда он снова вернулся в Лондон, им вновь завладели старые страхи.
"И тому есть причина", — сказал себе Джон. Он хромал по тротуару, выискивая взглядом какую-нибудь кафешку. Прежде чем возвращаться к поискам работы, ему хотелось утолить жажду. Мимо сновали прохожие — мутно-сумрачное присутствие на периферии зрения. Из-за войны он стал более настороженным, более внимательным к своему окружению — и даже спокойные лондонские улицы заставляли его отчетливо напрягаться.
"Ты же читал об этом, — думал он, обращаясь к самому себе. — Иво всегда были под подозрением. Помнишь старого Конрада Тревиса? Он был хорошим Иво, но его все равно утопили те самые люди, которым он пытался помочь. Или Сильвия Винтерс — для нее все закончилось еще ужасней. Ну и всегда остается вопрос "Красной переписи". Открыто лечить, не записав туда сперва свое имя, все равно не получится".
"Красная перепись" велась еще со Средних веков. В нее вносились все известные миру Иво, и предполагалось, что человек, обнаруживший в себе дар, должен внести туда свое имя. В противном случае он нарушал закон.
Джону так и не удалось выяснить, каково сейчас наказание за невнесение себя в перепись — в последние несколько веков оно множество раз менялось. Кроме того, за последние пятьдесят лет в "Перепись" не было внесено ни одного имени — не нашлось храбреца, готового навлечь на себя гору бумаг, которые сопровождали внесение его имени в "Красную перепись". Кроме того, никто не представлял, что могло последовать дальше.
Что случится, если ты окажешься первым Иво за пятьдесят лет?
Быть может, ты получишь чествование и почести. Быть может, тебя разоденут по последней моде, и ты будешь разъезжать по городам и весям, улыбаться и махать ликующей публике.
А быть может, ты увидишь беснующуюся толпу, растерянность и недоверие. И правительство решит запереть тебя в какой-нибудь лаборатории, желая выяснить, как тебе удалось оказаться первым Иво за столько лет.
Джон не хотел ни первого, ни второго поворота событий. Он хотел жить тихой жизнью, не неся на себе бремени общественного признания (или ненависти), и свободно пользоваться своим даром. Хотя временами у него возникали сомнения, что чувствовать спиной посторонние взгляды легче, чем те же взгляды в лицо. Что лучше: гнет тайны или гнет славы? (Или, как вариант, позора?)
"С тайной мне легче, — подумал он. — Я живу с ней с двенадцати лет, и буду продолжать жить, сколько смогу. До сих пор ведь мне это удавалось".
Но Джон понимал: когда начнется Сгорание, ему придется кому-то обо всем рассказать. Ибо сейчас было уже совершенно ясно, что Гарри — единственная, кто знала о его даре — не его Якорь. А без Якоря он погибнет — быстро и очень мучительно.
Якоря всегда были известны тем, что их трудно найти; именно поэтому многие Иво умирали совсем молодыми. Без Якоря, без человека, который может отвести из воспаленных костей лишнюю магию, Иво погибали в течение года после начала Сгорания.
Джон толком не знал, как именно оно выглядит и действительно ли его убьет. Джон сумел найти на этот счет лишь одну запись — фрагмент текста на ветхом пергаменте (сканированном и выложенном на информационном сайте об Иво — ВсеОбИво.ком), автором которого был отшельник Троил — Иво, не нашедший себе Якоря.
Тот фрагмент гласил:
"Из всех хворей Иво эти самые худшие:
Очи кровоточат, пальцы красны и раскалены огнемъ. Хрипящая грудь полна камнями, глава тяжела, ноютъ кости. Я покоюсь безъ сна всю ночь. "Вина мнѣ", — молю я, но оно не уйметъ мнѣ страданій. "Огня мнѣ", — кричу, но и жару пламени не прогнать тотъ мертвенный холодъ. Я умоляю сыграть мнѣ пѣсню, дабы утишить ужасный гулъ, но мірозданія невыразимо безумна. Я заживо тону въ адовомъ котлѣ своей смерти. Убейте меня, да погружусь я въ сонъ и засну сномъ мертвеца ".
Троил, 14 век, "Труды об Иво"
Джон много раз перечитывал эти, полные драмы, слова; он прекрасно понимал их, но на последней фразе у него всегда перехватывало дыхание.
Джон не хотел жить без Якоря, но у него не было никакой возможности его найти. Якоря, те немногие люди, которые не имели дара, но при этом были пронизаны слабыми прожилками магии, всегда были очень редки. И найти кого-то из них сейчас было практически невыполнимой задачей. Джон давно уже отказался от этих поисков и загнал предупреждение Троила на задворки сознания. Он не мог задерживаться на том, что ему не под силу исправить.
Ну, по крайней мере, он старался об этом не думать.
Однако этим утром он остро ощутил приближение болезненного конца; он не понимал, отчего это случилось именно теперь, и пытался игнорировать нахлынувшее жутковато-тревожное ощущение.
Он стоял в очереди в маленьком кафе, и сжимая в руке две сложенные банкноты и горстку четвертаков, смотрел на аккуратные буквы расписанной от руки вывески. "Кофе латте", "Кофе мокка", "Капучино карамель". Нет, он возьмет чай. От кофе у него обострялись, усиливались все ощущения, и он начинал смотреть на мир словно сквозь лихорадку.
"Хрипящая грудь полна камнями, глава тяжела, ноютъ кости".
Девушка на кассе, сверкая ослепительно-белой улыбкой, болтала со стоящей впереди покупательницей. Она кинула полученные деньги в ящик кассового аппарата и с лязгом его захлопнула. Джон снова уставился на черно-розовую вывеску, остро ощущая болезненное покалывание в ноге. Стоявшая перед ним женщина ушла со своим чаем.
Джон прошаркал вперед и приподнял уголки губ, надеясь, что это сойдет за стандартное выражение хорошего настроения.
— "Эрл Грей". Маленький стакан, пожалуйста, — попросил он. Девушка-кассир преспокойно выхватила маркер и начиркала что-то на стаканчике, после чего метнула его баристе и вытянула перед Джоном руку в ожидании платы.
Джон стал пересыпать деньги ей на ладонь и внезапно позабыл о необходимости улыбаться. Его пальцы задели темную кожу девушки и легкие тут же обожгло огнем. Все кафе в одно мгновение словно растворилось, осталась лишь одна маленькая протянутая к нему ладонь.
На ней, чуть ниже указательного пальца, виднелся малюсенький искривленный ожог, и Джон почувствовал, как все внутри напряглось от непреодоливой потребности заставить его исчезнуть. Столб холодного голубого огня мгновенно поднялся до самой макушки и побежал по рукам, заполняя их до кончиков пальцев.
Последний раз такое случалось с ним довольно давно, но Джону все же удалось отстраниться, оставив деньги в руке девушки. Целительская сила кипела где-то за глазами в глубине черепа. Она бушевала голубым пламенем и яростно желала освободиться, исполнить свое предназначение. Джон качнул головой и шагнул в сторону, освобождая место для следующего покупателя.
Никто не обратил внимания на его секундное "отключение": кассир, как ни в чем не бывало, продолжала обслуживать очередь, а люди в ней, как и раньше, рассматривали вывески, болтали друг с другом или переписывались по смс. Все было как обычно.
Бариста произнес его имя; Джон поднял глаза и, благодарно кивнув, взял бумажный стаканчик с чаем.
Он заставил себя дышать глубже, и спустя тянущуюся вечность минуту голубой огонь отступил, втянулся обратно в глубины черепа, вернулся в свою обычную спячку. У Джона жгло от боли все тело, он едва шевелил ногой и с трудом мог идти даже с ненавистной тростью. Он доплелся до ближайшего столика у окошка, осторожно опустился на сидение и уставился невидящим взглядом на оживленную улицу, пытаясь пережить боль.
Медленно, очень медленно, магия стала возвращаться обратно в глубину костей и там затихать. Джон наконец позволил себе расслабиться.
Он пил чай и смотрел на улицу, как вдруг заметил на другой стороне знакомое (и удивительно круглое) лицо. Что тут забыл Майк Стамфорд? Надо подойти, поздороваться.