Flyboys

В детстве Хакс стал свидетелем того, как от коликов умирает его любимая пони. Её внутренности скрутились и вздулись, и сколько бы масла не подавал его отец через трубку, протянутую к её животу, лучше не становилось. Тогда ему было всего лет восемь, и он несколько часов пытался выгулять пони, водя её по кругу, чтобы ей не стало хуже, но и это не помогло. Когда, наконец, они оба были уже слишком уставшими, чтобы продолжать, он отвел её обратно в стойло и остался с ней, поглаживая её взмокшую шею, пока та пощипывала мягкими губами свой больной живот. А потом она легла на выстеленный соломой пол и в последний раз глубоко вздохнула. До этого момента Хакс сдерживал слезы, потому что знал, что за его спиной стоит строгий отец, но когда живот пони перестал вздыматься и опускаться от дыхания, он сломался и, зарывшись лицом в гриву, плакал до боли в мышцах и перестал, лишь когда почувствовал, что у него больше нет слез. Он вытер шмыгающий нос тыльной стороной ладони и обтер эту руку о штаны, не заботясь о том, что скажет его мать, когда увидит его.  — Ты закончил, парень? — спросил Брендол, опираясь на дверь стойла. Хакс поднялся на ноги, его лицо было красным, испачканным, волоски от гривы прилипли к щекам, и повернулся к отцу.  — Да, сэр, — сказал он дрожащим голосом. По крайней мере на данный момент. Он был уверен, что когда следующий раз зайдет в конюшню и обнаружит, что её нет, снова заплачет; но своему отцу Хакс об этом не сказал.  — Хорошо, — грубо сказал Брендол, таким тот был часто. — Ты можешь поплакать один раз — ребенку это позволительно, — но не более. Мужчина не хнычет над погибшей лошадью, даже над самой преданной. Подбородок Хакса дрогнул от усилий сдержать новый поток слез.  — Да, сэр. Брендол наградил его ледяным взглядом, будто мог буквально видеть внутреннюю борьбу сына, и он явно не одобрял этого.  — Ты должен пообещать мне, что я больше не увижу, как ты плачешь. Завтра утром мы похороним её, а ты поможешь привести в порядок конюшню. И будешь держать себя в руках. Клянешься? Хакс жалостно всхлипнул, но сумел вымолвить:  — Клянусь, сэр. Я больше не буду плакать.  — Хорошо, — сказал Брендол. — А теперь иди умойся. Тебе не следует появляться в таком виде перед домочадцами, — он отошел от дверей, освободив дорогу, чем позволил Хаксу выскользнуть из стойла. Хакс вышел из конюшни, но оттуда побежал прямо к дому. Свою мать он нашел в гостиной с одной её подругой. Ему потребовалась вся его воля, чтобы не побежать к ней в объятия, когда так отчаянно хотелось. Развернувшись, Хакс направился в свою комнату и, хлопнув дверью, закрылся в ней, а затем упал на кровать и снова заплакал, всхлипывая; не только от жалости к пони, но и к себе. Раз уж с наступлением утра, ему нужно было скрывать свое горе, то он позволит ему выплеснуться сейчас, когда его не мог никто ни увидеть, ни услышать. Он так и заснул в одежде и ботинках. Когда на востоке по небу разлился рассвет, поджигая золотом бока редких облачков, он смыл свою печаль холодной водой в уборной и, расчесав волосы, пошел завтракать в свежих брюках и рубашке. Хакс едва чувствовал вкус тоста, но он заставил себя съесть его, потому что ему не хотелось, чтобы его мать волновалась за него, а отец заметил, что потеря любимого пони все еще волнует его.  — Идем, парень, — позвал Брендол, когда покончил со своей кашей и жирными сосисками. — У нас еще осталась работа. Для того, чтобы отнести пони в выкопанную для неё могилу потребовалось шесть человек, включая Брендола и Хакса. Хакса чуть не вырвало от тяжелого звука, с каким тело животного плюхнулось на дно ямы, но он подавил порыв и заставил себя наблюдать, как лопаты мужчин принялись забрасывать комьями грязи её тело. Брендол подождал несколько минут, а потом извинился и отправился на утреннюю прогулку на молодом жеребце, которого приобрел несколько недель назад. Хакс остался у могилы, он ни слова не сказал слугам, но те от его молчания не разговаривали даже между собой. Они, работая, бросали на него мимолетные взгляды, словно он был парящим духом, заставляющим их нервничать. Наконец, когда яма была засыпана, а от пони осталась лишь земляная насыпь, они ушли. Хакс задержался и, когда те были вне пределов слышимости, наклонился, взял горсть почвы и потер её между ладонями. На неё упала пара капель слез, но не более. Хакс смешал мокрые пятна с землей, а затем бросил её назад.  — Прощай, — тихо сказал он и, повернувшись к могиле спиной, ушел. Несмотря на данное отцу обещание, Хакс в течении недели плакал в постели каждую ночь. Что бы ни говорил Брендол, смерть означала горевать столько, сколько нужно. За пределами своей комнаты он выглядел как всегда аккуратно, спокойно и держал лицо, но не когда оставался в одиночестве. После смерти пони это стало его привычкой. Если ему нужно было выплакаться, Хакс делал это тихо, в одиночку; показывать свою слабость перед другими было неприемлемо. Всю свою взрослую жизнь он строго и жестко придерживался этого, пока из его груди не вырвали половину сердца и не потопили в Ла-Манше вместе со «Спитфайром» Бена Соло. Хакс и не знал, что боль бывает такой острой, всепоглощающей, лишающей рассудка, пока она не приключилась с ним. Первоначальный шок пронзил его насквозь, но едва ли он осознал оставленную им рану: когда та начала кровоточить, он почувствовал, каждый миллилитр, покидающий его тело, истощающий его, забирающий силы. Хакс полностью отдался отчаянию, обнажая острые обломки — все, что осталось от него. Он разваливался на куски, и его пилоты стали этому свидетелями. По крайней мере, Бену не пришлось видеть, как низко он пал, так открыто, на всю силу показав свою слабость. Бен. Мой Бен. Агония развернулась в полную силу, ошеломляя и вытесняя все мысли. Хакс жаждал тепла тела Бена, полноты, сочности его губ, редкого смеха, который появлялся практически лишь только для Хакса. Его отсутствие представляло собой расщелину, и чем дольше не было Бена, тем, казалось, больше та расширялась и уходила все глубже и глубже в самое его естество, раздирая его на части. И Хакс знал, что это было уже навсегда. Ему хотелось подобрать себя, свернуться калачиком и пойти туда, где никто не мог бы его найти. Он не мог представить себе, как теперь встретиться лицом к лицу со своими пилотами, не только из-за того, как он вел себя, но и потому, что среди них теперь не было Бена. Комната для совещаний без него будет пустой, как и его место за столом в столовой. А двигаться дальше, как будто Бен был просто еще одной очередной жертвой войны, Хакс не был готов, даже если именно так поступил бы настоящий командир эскадрильи. И если он выкарабкается из того оцепенения, в котором пребывал сейчас, ему придется летать, одному, без ведомого, а он не может даже дышать. Мысленным взором он мог снова видеть Бена, смотреть на него, вглядываясь в черты, укрытые за прядями волос в тот самый день, когда впервые увидел его. Тот медленно назвал свое звание и имя: лейтенант Бенджамин Соло. Такое неблагоприятное начало, с которого между ними зародилось напряжение, пока Хакс параллельно пытался обуздать его, заставить летать с эскадрильей, а не выпендриваться. И даже когда Бен постоянно доставлял ему неприятности, тем не менее в тех неловких вечерних встречах у ангара за парочкой сигарет, они заключали некое перемирие. И как изменились эти вечера, когда Бен притянул Хакса к себе и крепко поцеловал. Хотя Хакс сопротивлялся этому, в тот момент их судьбы столкнулись и плотно переплелись друг с другом, неумолимо меняя их самих. Он увидел яркое от восторга лицо Бена после их первого полета в тандеме, и снова почувствовал, как его тогда потянуло к нему. Вспомнил свою нутряную дрожь, когда впервые коснулся его обнаженной груди, его вкус, когда тот впервые излился ему в горло. Хакс вспомнил, как это было, — чувствовать его крепкое желание внутри себя и сыто нежиться потом в постели, путаясь ногами и задавая губами теплую кожу. Теперь же все, что осталось, — коллекция раздробленных кусочков этого прошлого, застывших, лишенных будущего, обреченных блекнуть и стираться в памяти Хакса. Это было неизбежно, и часть его хотела этого, потому что так отступит боль. Но также он и цеплялся за них, боясь позволить потерять себе еще и то единственное ценное, что осталось у него, — воспоминания о том, кого у него отобрали. Поток образов вдруг оборвался настойчивым окликом извне, прорезавшим сознание. Хакс был против этого, ему хотелось остаться здесь, в комфортном вакууме разума, зарыться в воспоминания, но обнаружил, что, несмотря на все свои усилия, его отвлекали. Во сне он потянулся к рукам Бена, умоляя остаться, но безрезультатно. Его разбудило легкое прикосновение прохладной руки к его лбу и тихая просьба:  — Вот так. Возвращайся, — он узнал голос, но это был не тот, который ему хотелось услышать. Слова отозвались эхом из прошлого: «Хакс. Прости. Хакс», — последняя мольба, крик за ним, Бен пытался отвечать, даже когда кабина была наполненная удушливым дымом, а сам он был пойман в ловушку собственного «Спитфайра».  — Бен, — выдавил он стянутым сухим горлом, прежде чем, собрав все свои силы, чтобы открыть глаза и увидеть, что Бена нет рядом с ним.  — Легче, — успокаивала женщина. Хакс ощутил, как его за плечо прижимают к постели, удерживая. — С тобой все хорошо, — он не сопротивлялся: его конечности казались слишком тяжелым, чтобы двигаться. — Хакс, можешь посмотреть на меня? Чуть разлепив отяжелевшие веки, он на мгновение увидел стерильно белый простой потолок.  — Еще немного. Давай. Хакс повиновался, но только потому, что в её просьбе был оттенок требования, а, если уж на то пошло, его учили выполнять приказы. Над ним склонилась Матрона Фазма, на ней было её обычное медсестринское платье и косынка на голове. Её взгляд метнулся к его лицу, по-видимому, давая какую-то оценку его состояния. А затем она положила два пальца на его яремную ямку, чтобы измерить пульс. Хакс не был уверен, что она почувствует его; ему казалось, что внутри он был пуст, а застойная кровь тяжелым грузом лежала в замершем сердце. Но Фазма, судя по чуть расслабившимся бровям, осталась довольной, она отодвинулась и потянулась за чашкой у кровати.  — Выпей это, — сказала она, поднося чашку к сухим к губам Хакса. Он, приоткрыв рот, позволил воде влиться внутрь и едва не подавился ею, когда попытался глотнуть, но отказался разводить вокруг себя еще и беспорядок, выплюни он эту воду на себя. — Хочешь еще?» — спросила Фазма. Он покачал головой. — Тогда скажи мне, как ты себя чувствуешь. Растерзанным. Пустым. И уже одиноким.  — Что мне вкололи? — спросил он, пытаясь сесть. Фазма взяла его за руку и помогла тому чуть приподняться, чтобы подтолкнуть подушку и закрыть ею металлическое изголовье койки. Когда Хакс удобно устроился полулежа, она ответила:  — Я дала тебе успокоительное. Ты был вне себя, едва реагировал. Я усыпила тебя, и твои пилоты принесли тебя сюда. Ты спал около четырех часов. Хакс уже достаточно пришел в сознание, чтобы почувствовать вспышку стыда от слов Фазмы, но на фоне того горя, охватывающего каждую клетку его тела, она была просто смехотворной.  — Мне нужно сходить проверить их, — ответил он, потому что у него все еще были обязанности, которые он, даже столкнувшись с катаклизмом, должен был выполнять.  — Не сейчас, не в твоем теперешнем состоянии, — строго сказала Фазма. — Тебе нужно еще побыть здесь, пока седативное полностью не выветрится. Ты еще как минимум полчаса будешь сонный и вялый, — она взяла кувшин и, снова наполнив чашку, протянула ему. — Если это правда что-то необходимое, я могу сходить позвать. Хакс взял чашку и отпил.  — Не представляю себе, что мне им сказать, — признался он. — Я вел себя неподобающе. Обычно сердитые черты лица старшей медсестры смягчились, она снова протянула к нему руку и пощупала лоб.  — Неужели ты действительно так думаешь? Я ведь знаю, что случилось. Он опустил взгляд на свое колеблющееся отражение в поверхности воды: его глаза были мутными от наркотика, но они сияли ярко-зеленым и их начинало неприятно печь в уголках.  — И что мне делать? — прошептал он, может, себе, может, Фазме.  — Горюй, — уверенно ответила та, убирая его растрепанные волосы с лица. — Кричи. Плачь. Проклинай Бога. Все, что нужно. В воду капнула слеза, изломав спокойную гладь рябью, исказившей отражение Хакса.  — Этого будет недостаточно, — сказал он. — Это не вернет его мне. Фазма вытащила из кармана носовой платок и провела им по его влажной щеке.  — Знаю, — она приняла из рук Хакса чашку и, поставив её обратно на тумбочку, присела рядом с ним на край кровати. — Мне так жаль. Так жаль, Хакс. Хакс безвольно уронил голову ей на плечо и заплакал, всем телом вздрагивая от всхлипов. Фазма поглаживала его спину, как бы успокаивала разревевшегося ребенка. Это должно было быть унизительным, но он уже выставил себя дураком перед своими людьми, и ему действительно было все равно, как вести себя перед Фазмой. Она знала его и знала, кем был для него Бен, поэтому позволил себе горько зарыдать, хотя мог и сдержаться.  — Ш-ш-ш, тише ты, тише, — сказала Фазма. — Все нормально. Я с тобой. Он сложил руки на коленях, отказываясь зайти так далеко, чтобы обнять её в ответ, но, несмотря на это, та поддерживала Хакса, пока его и так подорванная решимость слабела с каждым разбитым выдохом. В какой-то момент его бессознательного состояния с него сняли пиджак и рубашку, оставив лишь майку, а воздух в лазарете был стылый, отчего по рукам и затылку Хакса прокатилась гусиная кожа. Он передернул плечами. Фазма плотнее обернула его ноги одеялом.  — Тебе нужно ненадолго еще остаться здесь полежать. Может, даже немного поспать. В этом бегстве было большое искушение — было бы так легко согласиться и остаться, — но Хакс, сцепив зубы, лишь покачал головой, вытирая слезы тыльной стороной руки, и, приняв предложенный платок, высморкался. Фазма снова дала ему воды, и он осушил чашку.  — Мне нужно поговорить с По Дэмероном, — сказал он. — Ты не могла бы отправить за ним кого-то?  — Я схожу сама, — ответила Фазма, поднялась на ноги и поправила передник, но прежде чем успела уйти, Хакс остановил её.  — Ты не знаешь, где мой пиджак? — спросил он. — Могу ли я получить его, пожалуйста? Оказывается тот лежал на кровати позади него, и Фазма, взяв его, положила на колени Хакса. Он сперва подумал подождать, пока та уйдет, чтобы вытащить из кармана фотографию с Беном, но затем решил, что это не имеет значения. Хакс расстегнул карман и нащупал края снимка, а когда выудил её наружу, держал в руке так, будто стоит лишь чуть сильнее сжать пальцы, и она рассыплется. Слезы снова наводнили его глаза, застилая взгляд. Это была его единственная фотография с Беном, единственное воспоминание, которое не потускнеет со временем. Он кончиком указательного пальца проследил контур фигуры Бена. Когда Хакс снова поднял взгляд, Фазмы уже не было. Он прождал несколько минут, может быть, десять, прежде чем та вернулась, но уже на этот раз с По. Хакс вернул фотографию на место, выпил еще одну чашку воды и переложил подушку так, чтобы он мог сидеть как можно прямее. Его глаза были сухими, а носовой платок — надежно спрятан под одеялами.  — Здравствуйте, сэр, — поздоровался По, как только вошел в дверь и увидел Хакса. — Как справляетесь?  — Справляюсь, — ответил Хакс. Это было близко к той истине, какой он хотел достичь. — Я надеялся, что ты сможешь доложить мне о том, что произошло после того, как меня доставили сюда, — он заставил себя держать руки на бедрах, а не нервно крутить ими между коленями. — Мне сообщили о том, что было сделано в отношении меня и моего… состояния. По лицу По пробежала тень, намек на огорчение, но он быстро оживился снова.  — Верно, сэр. Ну, парни приземлились хорошо и вернули соколы на место. Команда позаботилась о заправке и все такое, но сегодня нас больше не вызовут. Я сходил к Сноуку и предоставил ему отчет. Хакс постарался не скривиться. Подполковник знал, что он был на время выведен из строя и очутился в лазарете, несмотря на то, что ранен не был. Это, несомненно, означало, что об инциденте уже узнали и остальные эскадрильи.  — Благодарю, что позаботился об этом, — сказал он По. — Я напишу что-нибудь официальное и вечером предоставлю это подполковнику. По потер плечо, и выражение его лица стало жалостливым.  — Я бы на вашем месте не беспокоился сегодня об этом, сэр. Вам нужно отдохнуть. Сегодняшний день для всех нас был непростым. Хакс даже и не подумал о реакции остальных «Орлов» на смерть Бена; отвлекали собственные страдания.  — Я приду в форму через пару минут. Матрона это подтвердила. Я хотел бы увидеть эскадрилью, — им нужно было знать, что горе не подкосило его, даже если он чувствовал, что как раз-таки все было наоборот.  — Я могу собрать их, когда вы будете готовы, сэр, — сказал По. — Но если вы сейчас не в состоянии для этого, я могу взять за них ответственность на себя. Даже завтра, если придется лететь.  — Нет, — резко сказал Хакс. — Если нас вызовут, я буду во главе строя. Никаких оправданий. По сделал шаг вперед, пока не оказался у самого края кровати. Он понизил голос.  — Сэр, если вы не сможете полететь, мы все поймем. Мы знаем, как близки вы были с Беном. Хакс не стал отрицать это или пытаться преуменьшить их взаимоотношения; ему было все равно, какие предположения о них делали. Сейчас это уже не имело значения; Бен погиб.  — Он хотел бы, чтобы я летал, — сказал Хакс.  — Хотел бы, сэр, — согласился По. — Знаю, что не смогу заменить его, но, если вы мне разрешите, я был бы рад летать на вашем крыле.  — Спасибо, — ответил Хакс, чувствуя, как как на мгновение горло передавило спазмом боли от потери. Никто не летал с ним так, как Бен. По переместил вес на другую ногу, постукивая руками по бокам.  — Если есть что-то, что я и парни можем для вас сделать, сэр, вы просто скажите. Нам тоже тяжело, но… — он моргнул один раз, посмотрел вниз, а затем снова поднял взгляд и посмотрел в глаза Хаксу. — Это не то же самое, но я помню, что когда умерла моя мать, я несколько недель не мог прийти в себя. Я никогда в жизни так долго и сильно не плакал, как тогда. Мне казалось, что я не смогу остановиться, — он сделал паузу, позволяя откровенности своих слов чуть поулечься, а затем продолжил: — Я любил её всем сердцем и даже представить себе не мог, как мне теперь без неё жить. Поэтому никто из нас не собирается обвинять вас в том, что у вас разбито сердце, сэр. Тем более я. Руки Хакса задрожали. Да и его самого затрясло, и он не был уверен, что сможет скрыть это как следует. По продолжил:  — Бен правда был хорошим парнем и просто прекрасным пилотом. Мы все будем скучать по нему. Хакс чуть не закашлялся подавленным всхлипом, обжегшим глотку, в груди надсадно забилось отравленное горем сердце. Он едва вымолвил:  — Да, — а потом: — Я… я буду на ужине. Передай другим, что вечером там и встретимся, хорошо?  — Конечно, сэр. И на этом он ушел, а Хакс пытался сдержать охватившую его дрожь. Сразу за По на пороге палаты появилась Фазма, только на этот раз по их традиции с чайным сервизом и ароматной дымкой вокруг. Она поставила его на столик и налила им обоим.  — Может, немного для храбрости? — спросила она, пододвигая стул к нему.  — Да, спасибо, — беря в руки чашку с блюдцем, сказал он. Чай еще был слишком горяч, чтобы пить, но было приятно подышать ароматным паром, насыщенным бергамотом. Фазма подула на свой чай.  — Он хороший парень, Дэмерон.  — Хороший, — согласился Хакс. — Лучший помощник, о котором я лишь мог просить. Он поступил разумно, взяв ответственность за эскадрилью, когда я был не в состоянии сделать этого.  — Я отчетливо слышу в твоем голосе вину, Хакс, — сказала Фазма, — и мне это не нравится. Что, по-твоему, ты должен был сделать? Заткнуть все то, что ты чувствовал, потеряв человека, которого лю…  — Не надо, — он прикрыл глаза. — Не говори этого вслух. Она отхлебнула чай.  — Хорошо, не буду. Но факт остается фактом. Тебе разрешено его оплакивать. Хакс вздохнул, но ничего не ответил. Да и что он мог сказать? Хакс сделал пробный глоток чая и почувствовал, что стало чуточку легче, хотя он не мог при этом не вспомнить один теплый, наполненный солнцем осенний день, когда Бен сидел у его ног и, отпивая из его же чашки, а другой рукой держа через сапог лодыжку Хакса, говорил ему, что не скучает по Калифорнии и хочет остаться в Англии. Хакс тогда задавался вопросом, был ли один он причиной этого желания, сейчас же, честно говоря, он думал, что так оно и было.  — Я получила письмо от моего брата Арнольда, — вспомнила вдруг Фазма. — Хочешь послушать об этом? Хакс, желая отвлечься хоть на что-то, кивнул.  — Ну, ему только недавно исполнилось тринадцать лет… — она рассказала о небольшой вечеринке, которую устроила для него её семья, с гостями и пирогом, приготовленным с нормированным сахаром, — такое редкое лакомство для них. Хакс слушал её рассеянно, больше сосредотачиваясь на звуке её голоса, приятно заполняющим отрешенную пустоту в голове, чем на самой теме разговора. Они выпили целый чайничек чая, подливая кипятка, пока листья полностью не утратили свой цвет и вкус. Фазма закончила свой рассказ, и они сидели в тишине палаты, прислушиваясь к приглушенным звукам наполненного жизнью аэродрома. Мысли Хакса обратились к другим письмам, он с тревогой понял, что обязан написать письмо матери Бена, чтобы оповестить её о том, что её сын не вернется домой. Боль, притаившаяся на время истории Фазмы, снова обожгла нутро. В письме ему придётся сохранить официальный тон, соболезнующий, но лишенный собственных чувств. Как же ему вместо этого хотелось написать: Дорогая мисс Органа… я тоже любил вашего сына. Без него я разваливаюсь на куски, и я бы отдал свою жизнь, лишь бы он жил и смог вернуться к вам. Это было правдой; Хакс хотел бы поменяться местами с Беном. Если бы он на долю секунды чуть отстал, его собственный самолет принял бы огонь, и Бена бы не задело. Если бы тот, как хороший ведомый, не был так близко к хвосту Хакса, он бы сейчас был жив. Его стремление летать так, как приказал ему Хакс, убило его, и за это Хакс хотел взять вину на себя. Хотя на самом деле — не мог, ведь благодаря такой дисциплине Бен стал лучшей версией себя-пилота, и сожалеть об этом Хакс тоже не мог. Но Боже, как же это было больно; больно так, что и не описать. Отчет об инциденте над Ла-Маншем был приоритетнее письма матери Бена, его нужно было написать сегодня вечером, и пренебречь этим он уже просто не мог. Родители Бена имели право знать, что Бена убили, даже если Хан Соло не услышит об этом, пока его барнстормеры не окажутся там, где можно было бы позвонить. Хакс подумал, что, быть может, они могли почувствовать, что что-то случилось с их сыном. Он слышал о подобном, это словно связывающая семью нить внезапно лопается и отзывается в груди тревогой. У него было мало причин верить в такие родственные узы, но Хакс полагался на свою интуицию, а она обычно не подводила его. Простите, что не смог защитить его, подумал он, будто Лея могла услышать его мысли.  — Ну, что ж, — сказала Фазма, возвращая его обратно в лазарет, — как твоя голова? Готов встать?  — А мне уже можно? — спросил Хакс. Она взяла из его рук чашку и поставила её обратно на поднос.  — Если ты себя чувствуешь удовлетворительно, то можешь уже идти. Но ложись сегодня раньше. Если планируешь завтра летать, чего я настоятельно не советую, тебе лучше выспаться. Хакс потер лоб.  — Не знаю, смогу ли. Но, если моих пилотов вызовут в небо, на земле я точно не останусь.  — Понимаю. Тогда давай оденем тебя, — она взяла его рубашку и передала ему. Он выскользнул из-под одеяла и поднялся на ноги, чувствуя лишь легкое головокружение. Фазма критически осмотрела его, но так как Хакс не упал, и даже не качнулся, помогла ему надеть форменный пиджак.  — Береги себя, Хакс, — сказала она. Он кивнул.  — Спасибо, Фазма. За все. Когда Хакс вышел на улицу, ему в лицо ударил по-зимнему кусачий ветер, но он даже не поежился. Он повернулся к нему, позволяя холоду остудить голову и подготовить его ко встрече с «Орлами». До ужина еще время оставалось, но подразделение уже собралось в столовой. Хакс постоял еще чуть-чуть под сильным ветром, а потом повернулся к протоптанной дорожке и направился на ужин. «Орлы» сидели за их столом, и, когда он прошмыгнул внутрь, они все обернулись. Выражения лиц были трезвыми, а взгляды — горестными. Ничего не изменилось: все они сидели на своих привычных местах, на столе лежали тарелки и столовые приборы, в бокалах уже плескалось вино. Пустыми были лишь два места, и одно из них занял Хакс.  — Добрый вечер, сэр, — сказал заметно подавленный Коротышка Путнам.  — Добрый, — отозвался Хакс. Ему так и не удалось вымучить из себя улыбку, поэтому он так и остался сидеть с каменным лицом и морозным румянцем на щеках — единственным цветом на его лице. Билл Тейлор наклонился вперед и сказал:  — Мы надеемся, что вы немного отдохнули, сэр. Мы беспокоились о вас, когда вы… — он дернулся, видимо, его кто-то пнул под столом. Он прочистил горло. — Мы просто рады видеть, что вы в порядке.  — Я в порядке, — ответил Хакс. Нет, не в порядке. И не буду. — А вы как? Уэксли шмыгнул и вытер нос рукой.  — Точно сказать трудно, сэр. То, что случилось, несправедливо, — он с негодованием прищурился. — Долбанные джерри. Никто не предостерег его не ругаться, да даже и не обратил на это внимание. Казалось, его мнение разделяют все.  — Не могу дождаться, чтобы подняться в небо и сбить столько, сколько лишь попадет в мой прицел, — прорычал Норман Кроу. — Хочу по одному немцу за каждого парня, которого мы потеряли: Энди, Нейт, а теперь и Бен. Хакса слегка колыхнуло от звука знакомого имени, поэтому он, ища поддержки, схватился руками за край стола. Сидящий рядом По молча сунул ему за спину руку для подстраховки. Как только Хакс сел прямо, его рука исчезла так же быстро, как и появилась.  — Если только я не собью их первым, приятель, — сказал бурный Вирджил Гилберт.  — У вас обоих будет шанс подбить джерри, — отозвался Клиффорд Стриклэнд, беря свое вино. — Но оставим месть на завтра. Сегодня вечером мы пьем и поминаем. Остальная часть эскадрильи подняла свои стаканы. Красное вино в нетвердой хватке Хакса чуть колыхалось, облизывая прозрачные бока емкости.  — За Бена Соло, — объявил Стриклэнд. Хакс протолкнул в горло глоток вина, и тот неприятной горечью лег в желудок. Его замутило, внутри появилась тяжесть, будто он уже переел, Хакс знал, что это было лишь начало, и сегодня ему вообще есть будет трудно. Но он должен был питаться; это было то, что от него ожидалось, и ему будут нужны даже те крохи сил, которые он мог извлечь из еды. Дежурные сержанты появились с тарелками овощных пирогов, а «Орлы» оперативно передали их по столу. Когда Хакс отрезал себе кусочек, отковырнув запеченную корочку, изнутри выпали пропитанные бульоном горячий горох и морковь; он старался не подавиться этим куском.  — Знаете, — начал Коротышка, повысив голос, чтобы за стуком столовых приборов его все услышали, — когда я раньше летал на крыле Бена, я понял, насколько он не по силам мне. Он был чертовски хорош: у него были самые крутые виражи, которые я когда-либо вообще видел, а развороты и петли — чистые и выверенные. Раз он умел так летать, угнаться за ним было просто нереально. Он был лучший из лучших. Ему не следовало менять ведомого, хотел сказать Хакс, но так и не сумел вымолвить и слова, поэтому просто возил по тарелке еду, не сводя с неё взгляд.  — Он летал со мной на тренировке, — сказал Тео Мельца. — Я тоже едва успевал за ним. Все в оперативной подготовке считали, что его полеты были тем еще зрелищем. Все, кроме командира, конечно. Хотя Бен его будто не слышал, даже когда тот кричал. По столу прокатилась пара рассеянных смешков.  — Помните, когда Бен подсек его в полете? — спросил Кроу. — Тот от такой наглости был просто вне себя от злости. Никогда не видел, чтобы кто-нибудь так сильно покраснел. На его лице можно было яичницу пожарить.  — Ага, — ухмыляясь, согласился Мельца. — А Бен просто прошел мимо, даже не взглянув на него. У него явно была кишка не тонка, чтобы вытворить подобное. Стриклэнд опрокинул в себя стакан после очередного тоста.  — Если бы они не нуждались в таких хороших пилотах, как он, то, уверен, его бы в ту же секунду выперли. За проявление не уважения к вышестоящим лицам. Хакс тоже много думал об этом, когда впервые встретил Бена: тот был проблемой, в которой он не нуждался. И этой «проблемой» он был как в кабине истребителя, так и за её пределами; но, Боже, храни его, Хакс бы не стал менять в нем ничего.  — Да, но он исправился, — сказал Гилберт и улыбнулся. — Командира Хакса он не подсекал.  — Верно, верно! — отозвался По. Хакс устало поднял взгляд, глядя на лица своих пилотов. Они смотрели на него, ожидая, что же тот скажет в ответ, а он изо всех сил пытался найти, что сказать.  — Бен это сделал. Подсек меня, то есть, — Хакс бросил косой взгляд на По. — Если я правильно помню, ты тогда еще предложил мне прибегнуть к телесным наказаниям. Выпороть его, правда? По сперва замешкался, но затем искренне засмеялся.  — Что-то такое припоминаю. Полагаю, вы так и не воспользовались моим советом? Со странной нежностью вспоминая свою возмущенную реакцию на возникшую в голове картинку обнаженной задницы Бена, перекинутого через его колени, Хакс, дразнясь, сказал:  — Я оставлю его себе на будущее, капитан.  — Хотя, думаю, можно с уверенностью предположить, что все необходимые меры были приняты, сэр, — вставил явно довольный Тейлор. Он оперся локтем на стол. — Будь я проклят, если не буду скучать по Бену, который забирает все ставки в покере. Я ни разу не обскакал его. Ни разу.  — Да никому из нас он не был по зубам, — ответил Мельца. — Этот жулик обирал нас подчистую. Я до сих пор не могу понять, как ему это удавалось. Он явно мухлевал.  — Полегче, приятель, — предупредил Стриклэнд. — Здесь мы не говорим о нем дурного, — он односторонне улыбнулся. — Даже если этот мерзавец был тем еще шулером. Уголки рта Хакса дернулись в подобии сомнительной улыбки. «Орлы», хоть и оскорбляли Бена, любили его по-своему.  — Знаете, именно он показал мне, как делать поворот Иммельмана, — вдруг признался Уэксли. — Он сказал, что я слишком робко его выполняю. Что мне просто нужно быть уверенней, и тогда у меня все выйдет. Он вошел со мной в поворот и на протяжении всего маневра говорил, какую ногу и когда ставить на педали, какой должен быть угол рычага и тому подобное. Не думаю, что когда-либо слышал, чтобы он так много говорил за раз, — нижняя губа Уэксли слегка задрожала. — За моим следующим Иммельманом он уже наблюдал со стороны и сказал, что я выполнил его хорошо. Это значило… ну, это много значило для меня. Хакс никогда раньше не слышал эту историю. Бен всегда неохотно признавал, что к нему обращались за советами и инструкциями другие пилоты; он всегда отсылал таких к Хаксу. С такой участью Хакс смирился, это все же было частью его обязанностей, но он не раз говорил Бену, что для них он тоже образец. Признание Уэксли уже было достаточным доказательством этому, хотя Бен не сможет услышать его.  — Он сказал мне однажды, что в разворотах я постоянно опускаю левое крыло ниже правого, — сказал Тейлор. — В то время я его немного ненавидел — мне он казался слишком уж всезнайкой, — но в следующий раз, когда я поднялся в небо, обратил на это внимание, и он оказался абсолютно прав. Когда я входил в маневр неправильно, я как раз подставлял свое пузо под огонь. Могу поспорить, что этот совет не раз спас мне жизнь, — он вздохнул. — Я должен был поблагодарить его должным образом. Гилберт поерзал на своем месте, покачивая свое вино в полупустом стакане.  — Думаю, я был вот настолько близко, — он поднял большой и указательный пальцы с небольшим промежутком между ними, — чтобы получить от него оплеуху, — он пожевал губу, поворачиваясь к Хаксу. — Я в тот день жаловался, что остался на земле, пока все остальные полетели, ну и не сдержал пару крепких словечек о вас, сэр. Бен не стал этого терпеть. Он подошел ко мне вплотную, и казался таким большим. А эта его угрюмость, скажу я вам, у любого вызовет страх Божий. Мельца заговорщически наклонился.  — Я никогда не забуду, как круто он всадил Чепмэну в челюсть. Тот как раз это и заслужил, когда обозвал его отбросом. Этот англичанин даже меня вывел из себя.  — Могу поспорить, Бен мог бы его вырубить, — сказал Стриклэнд, нехарактерно для себя демонстрируя норов. — Этого высокомерного сукина сына. Остальные «Орлы» тоже заворчали. За столом 222-й в дальнем конце столовой Хакс мог видеть, как их командир эскадрильи спокойно жевал свою еду, не подозревая о том презрении к нему, которое сейчас так и исходило от 363-й. На этот раз Хакс не стал осаждать их. Особой любви к Чепмэну он не испытывал, и, даже если порыв Бена чуть не закончился для них обоих формальным выговором, он наслаждался полнейшим шоком на лице Чепмэна, когда Бен опустил покрасневший от удара кулак. Хакс бы даже в этой стычке поставил на него деньги.  — Надеюсь, он дрался лучше, чем танцевал, — шутливо сказал Коротышка, пытаясь поднять настроение. — Чувство ритма его фишкой не было.  — Да ладно тебе, — ответил По. — Он только учился, а всего пару недель назад не знал ни шагу, — он смерил взглядом Коротышку. — И уж ты точно не имеешь право его критиковать. Даже девушка может вести лучше тебя. Коротышка махнул ему салют двумя пальцами.  — Не так быстро. Я еще помню, как ты танцевал с Хаксом, и следовал ты лучше любой девушки. По гордо поднял подбородок.  — И сделал бы это снова. Хакс прекрасно водит, — он подмигнул. — Но он тоже может и следовать. У Бена был неплохой трипл степ, верно, сэр? Та ночь в Лондоне, казалось, была давным-давно, а то и вовсе в другой жизни, как и их пьяный танец в пабе, который должен был вот-вот закрыться: «Пой, пой, пой и чувствуй ритм» и руки Бена в его руках. Его нервы были натянуты до предела не только от быстрого темпа танца, но и от будоражащей близости Бена на глазах у остальных «Орлов». Под ритмичную партию барабанов и звонких тарелок они узнали, каково это — не скрываться. Это была иллюзия, но тогда она казалась реальной, опьяняющей, в неё хотелось верить. В ней хотелось жить.  — Он меня не подвел, — сказал Хакс, — даже с таким небольшим опытом. Они закончили трапезу несколькими другими историями о Бене: о его предводительстве в хэллоуинских розыгрышах, о вечерах в пабе, даже о его сокрушительных бросках в американском футболе, тогда, давно, когда «Орлы» еще не знали, что такое смерть товарища. Хакс был уверен, что до сих пор мог бы показать ушибленные в тот день места. Он вспомнил и то, как Бен смотрел на него в душе, когда они смывали грязь с волос и одежды: выжидательно, голодно, моляще. Там, в тот день, они раздевались друг для друга, но их тела тогда еще ни разу не соприкасались. Хакс был заворожен им и уже был готов зайти в их отношениях дальше, хотя никто из них не знал, как далеко. Большая часть пирога Хакса так и осталась несъеденной, а то, что ему удалось впихнуть в себя, лежало в желудке тяжелым комом. Спертый воздух столовой и шум голосов за последний час только усилились и плотным удушливым кольцом подступали к Хаксу; ему был нужен воздух. Три месяца назад он бы извинился и вышел за дверь, ожидая снаружи, пока к нему на сигарету и прогулку не присоединится Бен, но те дни уже минули. К горлу подкатила желчь, желудок неприятно скрутило.  — Мне пора, — поспешно сказал он «Орлам» и, едва не зацепившись о скамейку, побежал к двери. Он преодолел расстояние до выхода в пять больших шагов, а потом согнулся, и его вырвало. Избавившись от остатков и так скудно съеденной пищи, Хакс в последний раз сплюнул, а потом с отвращением вытер рот. Он сразу же нащупал в кармане пиджака портсигар и спички, едкий табачный дым помог избавиться от неприятного кислого привкуса на языке. За спиной пилоты начали потихоньку покидать столовую. Не желая сейчас с ними разговаривать, Хакс отошел от столовой, ноги понесли его к ангару, прежде чем он полностью осознал, куда идет. На улице уже сгущалась непроглядная темень, единственным светом здесь был отблеск лунного серебра на глянцевом металле дверей и бетонных стенах. Хакс остановился на углу ангара, ёжась от холода и пыхтя сигаретой. Ветер подхватывал срывающийся с сигареты сизый дым и уносил в темноту морозного вечера. Он точно не знал, что пытался сделать здесь: облечь в форму и жизнь воспоминания, обнаружить следы Бена или же просто найти уединение, которое когда-то имел в этом месте. Внутри чернели неповоротливые тени выведенных из строя «Спитфайров», и он вспомнил, как однажды сидел, прижавшись спиной к груди Бена, на крыле одного из «Харрикейнов». Они впервые говорили о своих семьях, о причудах, которые заставляли их хотеть убежать от них, и о вещах, которые тянули их обратно. Хакс обычно не любил делиться своим прошлым, но с Беном было даже это иначе: он хотел, чтобы тот знал его. Проходя вдоль стены, он задавался вопросом, что случилось с тем «Харрикейном», который видел начало их близости. Здесь, в этом ангаре, Бен сделал Хакса своим: здесь были часы, проведенные за разговорами, а затем первый затопленный страстью поцелуй, пробные прикосновения рук, когда они еще не знали, как сильно разгорится их желание. Хакс позволил заманить себя настойчивостью Бена, как и его готовностью доверять свое тело и любить тело Хакса. Он не сдерживал свои порывы, зная, что Хакс не оттолкнет его, и отказаться от такой щедрости было невозможно. Хакс принял его и, как он надеялся, заботился о нем так, как тот того заслуживал. Отсутствие Бена лишало его сил, делало апатичным и вялым, и он знал, что ему придется двигаться дальше, но понятия не имел, как это сделать. Рациональный ум диктовал, что горе уляжется, пройдет, и в будущем равновесие и холодное самообладание восстановится, но сейчас Хакс даже представить себе этого не мог, не тогда, когда Бена не было всего считанные часы. Сердце запнулось, по затылку пополз холод. Эту боль ему придется терпеть гораздо больше — недели, месяцы, годы; и никто кроме Бена, не сможет избавить его от неё. Отбросив сигарету, Хакс подошел к двери ангара и прижал ладони и лоб к холодному гофрированному металлу. На глаза снова навернулись слезы, и он захлебывался ими, издавая влажные жалкие звуки. Хотелось проклясть войну, но он не мог — она отняла у него Бена, но также и свела их вместе. Не будь её, Бен бы так и жил себе в Калифорнии, путешествовал с барнстормерами, был бы в безопасности, но никогда не стал бы частью жизни Хакса. Оба сценария разрывали на части, и, тем не менее, если бы это значило, что Бен дожил бы до такого возраста, что уже не смог бы залезть в кабину самолета, Хакс бы хотел этого для него. Ложь. Он хотел именно то, что имел здесь, с Беном. Грудь стянула горечь, отозвалась чудовищной правдой в сердце. И Хакс вдруг осознал, что не может дышать. Слезы душили, они скатывались по щекам и падали на ворс пиджака, и сквозь тяжелое дыхание он разбито повторял одно имя:  — Я буду очень скучать по тебе. Бен, я уже скучаю, — он с силой всадил сжатым кулаком в стену, и словно в противовес, слабо прошептал: — Я люблю тебя, Бен. Он плакал, не сдерживаясь, задыхаясь отчаянием и горем, плакал, пока не смог остановиться. Мышцы ныли, тело затапливали усталость и истощение. Все, что ему хотелось, — лечь прямо здесь, но снаружи было слишком холодно, а его пальцы и уши уже онемели. Собрав последнюю волю, Хакс заставил себя вернуться в казарму. Он едва заметил раздававшиеся из общей комнаты голоса и тот факт, что, когда он проходил мимо, направляясь к лестнице, те стали тише. А когда поднялся на второй этаж, даже и не попытался сдержать порыв, подтолкнувший его к комнате Бена: к ней он был привязан больше, чем к своей. Дверь была не заперта, и как только Хакс отворил её, был ошеломлен запахом Бена. Он быстро проскочил внутрь, плотно закрывая за собой дверь, чтобы не выветрить его. Ведь он и так исчезнет, комнату проветрят, уберут и отдадут кому-то другому, а пока она все еще хранила присутствие Бена. Хакс включил свет и оглядел комнату. Все было в полном порядке, этим утром денщик Бена явно здесь убрался. Хакс прошел мимо аккуратно заправленной кровати, закрытого гардероба, к небольшому письменному столу, стоящему у дальней стены. Осторожно выдвинув стул, он опустился на него, тот под его весом чуть скрипнул. В верхнем левом ящике хранились вырезанные фигурки Бена: незаконченный орел и нечто продолговатое, едва различимое. Перочинного ножа, которым тот вырезал, внутри не было; Хакс знал, что Бен всегда носил его с собой. Подняв полуобтесанного орла, Хакс провел кончиком большого пальца по его грубым краям и, видимо, слишком сильно прижал к заостренному углу. Дерево окропила кровь из лопнувшей кожи, оставляя на нем ярко-красные отпечатки. Хакс убрал палец и, посасывая царапину, безучастно глядел на вымазанную фигурку. Если бы Бен был жив, он бы, без сомнения, срезал испачканные части, но теперь они останутся. Хакс бросил фигурку обратно в ящик и, задвинув его, открыл следующий. Здесь находились письма Бена из дома. Он получил два, и оба из них Хакс читал: одно было от его дяди, а другое — от матери, но в ящике лежало еще одно письмо, которого Хакс раньше не видел. Вытащив его, он задумчиво потеребил пальцами надрезанный край конверта, но решение принял быстро и, протянув руку, выудил письмо наружу.  Дорогой Бен, Боже мой, мне было так приятно получить от тебя такое длиннющее письмо! На твоем аэродроме столько всего интересного происходит, что я едва верю всему, о чем ты написал, хотя, подозреваю, что это было лишь малая часть. Парни из твоей эскадрильи кажутся отличными малыми. Ты так хорошо о них отзываешься. И этот командир эскадрильи Хакс: он действительно очень хороший друг. Бумага задрожала в руках Хакса. Бен написал своей матери о нем, и ему эгоистично хотелось узнать, что он сказал ей, как описал и представил его. Лея использовала слово «друг»: это была правда, но не вся. Итак, вы оба победили всех в летном соревновании? Я не удивлена. Не говори своему отцу, но ты одарён даже больше его. А если с тобой летает и этот Хакс, то, думаю, вы двое и впрямь лучшие. Он рыжий, правда? Ну, берегись его характера. Хотя, возможно, это и к лучшему: он как раз соответствует твоему. Хакс влажно засмеялся. Вспыльчивого нрава у него не было, но он был стойкий, и эта стойкость противостояла упертому Бену и загоняла его на место подчиненного, и на первых порах это злило Бена. Какое-то время я был уверен, что хочу ударить тебя. Пока не понял, что хочу поцеловать. Он тогда сказал это стыдливо, и это только еще больше усилило желание Хакса обнять его. Бен был трудным и упрямым, но таким, таким родным. Тебе, должно быть, очень нравится там, за городом. Когда ты был маленьким, ты всегда предпочитал быть на улице, чем дома. Хотя у тебя была небольшая поездка в Лондон! Видимо, она была просто невероятно захватывающей. Этот «Орлиный клуб» кажется интересным местом. И ты научился танцевать? Мой сын танцует? Ни за что не поверю этому, пока не увижу собственными глазами. Люк говорит, что давно пора (пока я здесь тебе пишу, он сидит в своем кресле на другом конце комнаты). Я сказала ему, чтобы он перестал, но он продолжает настаивать на том, что разносторонне развитый молодой человек должен уметь танцевать. Полагаю, Люк имеет в виду вальс и фокстрот, а не те современные танцы, которые выплясывают его студенты. Но я думаю, что они довольно веселые. Надеюсь, ты и им научился. Хакс и предположить не мог, что сможет полюбить женщину так просто из-за двух писем, но он уже любил Лею Органу. Он сглотнул, стараясь не думать о том, что она почувствует, когда получит его письмо, то, в котором он оповестит её, что Бен погиб в бою. Хакс глубоко вздохнул, выбросив эту мысль из головы, и снова вернулся к письму. Бен, по твоим словам я могу сказать, что ты счастлив в Англии, и я так благодарна. Знаю, что большую часть этого занимают истребители и те захватывающие ощущения от полета в бою, какие ты описывал, но, думаю, тут есть что-то еще. Ты действительно нашел свое место. Да благословит Господь твоего отца и его шайку пилотов, но ты был предназначен для большего. То, как ты описываешь жизнь на аэродроме и свои приключения… ты действительно там, где и должен быть. Прости свою маму за её беспокойство — потому что я правда очень волнуюсь за тебя, — но даже здесь я чувствую твое счастье, и это все, чего я лишь могла бы желать для тебя. Будь осторожен и скажи Хаксу, чтобы он тоже был осторожен. Я люблю тебя. Мама Чуть ниже подписи упала слеза, и Хакс поспешил стереть её. Он понятия не имел, как сказать ей о том, что случилось, какие слова подобрать, чтобы уведомить, что ему нечего прислать ей в ответ — ни тела, ни вещей; у Бена едва было что-то, что не выдали ему Королевские ВВС. Хакс замер. Была лишь одна вещь: вырезанная собака, стоящая теперь на его столе. Ему не хотелось с ней расставаться, но раз уж это был один из немногих предметов, оставленных Беном, было бы уместно и правильно отдать его ей. И к тому же именно Лея была той, кто научил его вырезать эти фигурки из дерева; возможно, эта собака для неё была бы даже более значимой, чем для него. Как только ему удастся написать письмо, он найдет для неё коробочку и отправит её домой в Калифорнию. Хакс сунул письмо обратно в конверт, но вместо того, чтобы вернуть его в ящик, взял и остальные письма и положил их в нагрудный карман. Когда комнату будут готовить для нового жильца, их просто выбросят, а Хакс пока не был готов отпускать их. Он склонил голову, заметив в задней части ящика скрученный кусочек бумаги; он сразу же узнал плотный лист из скетчбука. Вытащив его и выровняв на поверхности стола, Хакс наткнулся на собственное лицо; это был нарисованный Вирджилом Гилбертом его портрет, который Бен взял себе. Его явно прятали, но края были помяты, от чего можно было предположить, что его часто брали в руки. Придерживая пальцем чистой руки лист бумаги, Хакс попытался представить, как Бен сидит на этом стуле, осторожно разворачивает рисунок, чтобы просто посмотреть на него. Хакс гадал, о чем думал Бен, разглядывая нарисованный портрет, возможно, тот обладал той же силой, что и фотография, которую носил сам Хакс. Раз уж они не всегда перед другими могли смотреть друг на друга так, как хотелось, быть может, это был его способ восполнить желаемое. Хакс не мог отправить матери Бена свой рисунок, поэтому он снова свернул его, намереваясь забрать с собой. Смотреть на самого себя ему особо не хотелось, но он мог бы отправить его своей матери. По крайней мере, там тот будет в безопасности, а когда Хакс вернется домой и увидит его, тот будет напоминать ему о руках Бена. Остальные ящики в столе были пусты, поэтому Хакс поднялся на ноги и задвинул стул. В сознание тонкой струйкой проникла усталость, но покинуть комнату он не был готов. Подойдя к шкафу, Хакс открыл двери и увидел стопки аккуратно сложенных на полках рубашек. Их недавно стирали, поэтому он посмотрел мимо них туда, где висел дополнительный форменный пиджак Бена. Он был чистым, но пока еще не стиранным. Хакс снял его с вешалки и уткнулся носом в воротник: он пах мускусом кожи Бена, сигаретным дымом и его волосами. Хакс почувствовал, как слабеют его колени, поэтому он отступил к кровати и тяжело опустился на неё, все еще дыша Беном. Слезы обпекли глаза, и он ненавидел это; ему казалось, что он уже выплакал все, что можно. Каждый вздох давался с таким трудом, будто у него были перебиты ребра, он нагнулся, пытаясь облегчить боль, и так и повалился на бок, прижимая к груди пиджак. Дыша запахом Бена, Хакс мог притворится, что тот где-то рядом и сейчас вот подойдет к кровати и ляжет к нему, чтобы всю ночь проспать в объятиях друг друга, как было в Лондоне. В этих мыслях он нашел небольшое утешение и смог хоть ненадолго унять дрожь, чтобы спокойно погрузиться в сон. Ему было все равно, что завтра утром Митака найдет его пустую кровать.

***

В половине пятого Хакс проснулся от сна, который так и не смог вспомнить. Ночью он накинул на плечи пиджак Бена, укутываясь в него, чтобы согреться. Но даже этого было недостаточно, и он дрожал, хотя так и заснул полностью одетым и в сапогах. Скинув с себя пиджак Бена, Хакс перекатился на спину и потер руками лицо. Ему нужно было принять душ и выпить. А так как последнее пока было невозможным, ему пришлось довольствоваться первым. Хакс с неохотой вернул пиджак на вешалку и, в последний раз коснувшись нашивки «Орлов» на плече, покинул комнату Бена. В коридоре все еще было тихо, когда он направился в свои апартаменты за чистой одеждой. Письма Бена он сунул в ящик в столе, а свой портрет — на верхнюю полку гардероба, где его точно никто не потревожит. В душевой было так же тихо, как и в казарме, звуки его шагов гулким эхом отзывались в стылой пустоте помещения. Сперва Хакс снял обувь, а затем разделся и сам, повесив на крючки сверху свои пиджак и брюки. Зайдя в соседнюю обложенную плиткой комнату, он выбрал ближайший душ и включил его. Первые брызги воды обожгли кожу холодом, но чем дольше Хакс стоял под струей, склонив голову, тем теплее и обжигающе становилась вода. Он умывался в каком-то туманном оцепенении, будто кто-то другой управлял его телом, тер кожу, пока та не стала розовой и чистой, проводил пальцами по спутанным волосам, расправляя их. Его щеки царапали утренней щетиной, но бритву Хакс с собой не взял. Не побриться один раз — не велика беда, поразмыслил он, когда закончил с водными процедурами, вытерся и надел свежую одежду. Пальцами Хакс загладил назад волосы; гребешок постигла та же участь, что и бритву, — он благополучно забыл его взять. Когда Хакс вошел в столовую, дежурные сержанты уже вовсю хозяйничали на кухне, их оживленная болтовня эхом разносилась по пока еще пустой комнате. Хакс знал, что им это не понравится, но он прошел через дверь на кухню.  — Сэр, — сказал высокий мужчина в измазанном мукой переднике. Он отдал честь такой же измазанной в муке рукой.  — Вольно, — махнул ему Хакс. — Я только пришел за чашечкой чая. Я могу сам приготовить его.  — Нет, нет, сэр, — принялся настаивать пекарь. — В этом нет необходимости. Гарри может заварить вам чайник. А вы можете подождать в обеденном зале, мы принесем его вам, — он позвал худощавого парня, который выглядел не старше семнадцати лет: — Гарри! Приготовь для командира Хакса чай. Гарри поспешил сделать то, что ему велели, а пекарь снова попытался выпроводить Хакса из кухни:  — Он сейчас вернется, сэр. Хакс вышел в обеденный зал и, заняв место в конце стола «Орлов», достал из кармана пару сложенных листов бумаги и свою ручку. Ему еще предстояло написать отчет Сноуку, который он так и не сделал вчера вечером. Первое, что указал Хакс, — время, когда была вызвана 363-я, и имена пилотов, принимавших участие в миссии, начиная с четверки Красных. Сперва свое звание и фамилию, а за ним — Бена: Лейтенант Соло. Покончив с этим, он принялся описывать суть задания, переходя к деталям, вроде их местонахождения, когда началась немецкая атака. Отчет был наполовину готов, когда подали чай, Хакс сделал паузу, чтобы выпить глоток, и едва не вздрогнул от удивления. Чай обжег горло не только кипятком, в нем был явный привкус алкоголя, который сержанты, видимо, подлили ему в чашку. Он мог бы поблагодарить их, но парень Гарри уже ушел, а Хакс не хотел показывать, насколько сильно ему на самом деле хотелось выпить. Поставив чашку, он вернулся к работе. В ходе боя, писал он, самолет лейтенанта Соло был выведен из строя. Спастись ему не удалось, и он упал в воду, Хакс задумчиво сделал еще один большой глоток чая и добавил, лейтенант Соло считается погибшим. Вскоре после случившегося немецкие самолеты отступили, и эскадрилья вернулась в Уолкастл. Все поврежденные самолеты были незамедлительно переданы на ремонт наземной команде, но других жертв не было. Подписано командиром эскадрильи Армитажем Хаксом, 27 декабря 1941 г. Он надел на ручку колпачок и отложил её в сторону, уставившись в свои курсивные каракули. Отчет сделал потерю конкретной, облек её в форму, слова, положил на бумагу и запечатал чернилами, но теперь, смотря на неё, Хакс не чувствовал, что рассыпается, он не чувствовал вообще ничего, ему казалось, что его тело лишилась чувствительности, из него выжгли все силы, все ощущения, всю жизнь. Пока чернила сохли, Хакс налил себе еще одну чашку чая, на этот раз алкоголя в нем не было. В венах гудел виски, как раз так, как он и надеялся, укрепляя его настолько, чтобы он смог отослать Митаку отнести в командный центр этот страшный доклад. Его денщик будет искать его, когда поймет, что прошлой ночью Хакс не спал в своей комнате; его исполнительный и настойчивый характер просто не позволит тому успокоиться и оставить все так, как есть. Не прошло и пятнадцати минут, как на пороге появился Митака. Ему было не положено быть в офицерской столовой, но когда он увидел Хакса, с видимым облегчением ступил внутрь.  — Вот вы где, сэр, — сказал он, подходя к Хаксу. — Матрона попросила меня сегодня утром, эм… проверить вас. Я пошел в вашу комнату, но… — он запнулся, заламывая руки. — Она сказала, что это очень важно, и была обеспокоена тем, что вы плохо себя чувствовали вчера.  — Я в порядке, — с долей неуверенности сказал он. Митака покачал головой.  — Хорошо. Ну, тогда я пойду успокою её. Она сказала, что если вам понадобятся какие-либо лекарства, то вы тут же можете идти к ней. Она наверняка имела в виду успокоительное, хотя и в более низкой дозе, чем в предыдущий раз. Но Хакс все равно не принял бы его, ходить весь день как в тумане ему не хотелось.  — Выполни это, сержант, — сказал он. — Но сперва, — Хакс протянул отчет, — возьми его и отнеси подполковнику на печать.  — Да, сэр, — ответил Митака, беря в руки лист бумаги. — Есть ли еще что-нибудь?  — Нет. Можешь идти. Он спешно направился на выход, чуть не столкнувшись в дверях с Тео Мельцой.  — Прошу прощения, — пробормотал Митака, шустро проскальзывая мимо него. Мельца с любопытством посмотрел на закрывающуюся дверь, но затем повернулся к Хаксу.  — Доброе утро, сэр. Вы рано. Хакс поднял чашку чая.  — Не мог уснуть.  — М-м-м, — Тео уселся рядом и оперся локтями о стол. — Со мной всегда такое, когда мы теряем кого-то. Началось с Энди. Они снятся мне, поэтому я предпочитаю не спать вовсе.  — Да, — сказал Хакс. — Подобное всегда подкашивает, — он был благодарен, что его голос не дрогнул от тех усилий, что он прилагал, чтобы сохранить свой тон ровным. Мельца тяжело посмотрел на него, но в его взгляде не было недружелюбия.  — Мне жаль, сэр, за то, как это произошло.  — Мне тоже, Тео. Мне жаль их всех. Они замолчали, просто сидели вместе, пока чай Хакса остывал. Вскоре в столовую начали подтягиваться другие пилоты и неспешно занимать свои места. Гарри пришел забрать опустевший чайничек и чашку и заменить их чистым фарфоровым сервизом для еды. Хакс безучастно наблюдал за происходящим, а когда стол был накрыт, пожелал «Орлам» приятного аппетита и замолчал, в основном позволяя им общаться между собой. Он едва поел, отодвинув тарелку в сторону, не съев и половины. Единственное, чего Хакс хотел, — чего-нибудь еще выпить, но напиваться в восемь часов утра он пока не планировал. Когда эскадрилья покончила с завтраком, они собрались как обычно пойти в комнату для совещаний. Не найдя причину избежать этого, Хакс поплелся за ними, но вместо того, чтобы сыграть партию в покер, он направился к углу, где обычно сидел Бен, и уселся на стул. Он был слишком подавленным, чтобы даже подумать о чтении — он бы просто не видел страниц перед собой, — поэтому нашел место на стене и отрешенно уставился на него. Именно так Хакс и провел утро, прерывая свое бдение только для того, чтобы вытащить подаренный Беном нож и крутить его в руках, доставая и пряча лезвие: туда-обратно, туда-обратно. Время от времени он чувствовал на себе обеспокоенные взгляды «Орлов», но никто не подошел поговорить с ним. Хакс был благодарен им за это; склонности говорить о глупых вещах, лишь бы заполнить тишину, у него не было, а обсуждать с ними Бена он не желал. Когда пришло время обеда, аппетит у него так и не появился. Хакс отпустил «Орлов» в столовую, а сам не пошел, сославшись на то, что ему еще нужно было разобраться с кое-какими документами. Они все знали, что это ложь, но никто ничего не сказал ему, позволив ему поступить так, как тот считал нужным. Однако Хакс не сразу пошел в казарму; он задержался в переговорной, где и нашла его Рей.  — Армитаж! — позвала она, вбегая внутрь, её туфли были все измазаны грязной травой, но ей, казалось, было все равно. Она тут же кинулась к Хаксу и, плача, крепко обняла за шею. — О, Армитаж, мне так жаль. Я не хотела верить этому, когда впервые услышала, но это правда, верно? Бен действительно погиб? Хакс обнял её, потрясенный тем, как прикосновение растрогало его. По его щекам тихо покатились горячие слезы.  — Он погиб, — эхом откликнулся он. — Я видел это. Боже, Рей, я видел это.  — Нет, — разбито прошептала она. — Как же так? Господи, как ты можешь это вынести? — она разразилась рыданиями. Он нежно погладил её по волосам.  — Я не могу. Не могу этого вынести. Рей чуть отстранилась, чтобы заглянуть ему в лицо. Её глаза были красными и блестели от слез.  — Он был очень молодым и хорошим. Это трагедия, — она коснулась щеки Хакса, вытирая дорожки слез. — Ты так заботился о нем. Хакс с трудом кивнул.  — Больше, чем о собственной жизни. На её лице мелькнула неподдельная боль с тенью понимания.  — Ох. Я не… конечно. Конечно, — она нежно погладила его по щеке. — Мне жаль. Терять таких людей… мне очень жаль.  — Спасибо, — выдохнул он. Рей провела пальцем по его колючему подбородку, её взгляд потеплел.  — Идем, приведем тебя в порядок, — она взяла его за руку левой рукой, сжимая их пальцы. Хакс неуклюже последовал за ней. Они вышли из комнаты для совещаний и направились к группе зданий, расположенных на другой стороне взлетной полосы, где жили рядовые и военнослужащие женщины. Рей привела его в дамские казармы. — Тебе нельзя заходить внутрь, но подожди меня здесь минутку. Хорошо?  — Хорошо, — сказал он. Когда она нырнула в здание, Хакс прислонился спиной к стене и наблюдал, как мимо него прошло несколько человек. На него кинули пару настороженных взглядов, но пилоты сейчас были свободны и могли ходить по аэродрому, где им вздумается, — даже слоняться возле женских помещений. Через несколько минут появилась Рей, высунув голову из двери.  — Давай, заходи, — позвала она. — Заведующая сектором Бларни разрешила тебе пройти в общую комнату. Ты можешь быть только там, и одни мы не будем, но это уже хоть что-то. Он вошел внутрь, оглядываясь по сторонам. Женская казарма оказалась менее просторной, чем офицерская, но на аэродроме женщин вспомогательного корпуса было меньше. Тем не менее, общая комната располагалась в том же месте: справа от двери. Там их ждала молчаливая женщина с нежными локонами, противоречащими её суровому выражению лица и позе «руки в боки».  — У тебя есть полчаса, — строго сказала она, оглядывая Хакса с головы до ног. — С тобой здесь, — она ​​кивнула в сторону молодой девушки с круглым розовощеким лицом, стоящей позади неё, — будет Агнес. И не вздумайте совершать глупости, сэр. Хакс точно не знал, зачем он здесь, но ответил:  — Как скажете, мадам. Кинув на него последний предупреждающий взгляд, она ушла.  — Я буду здесь, — сказала Агнес, направляясь в противоположную сторону комнаты. Она взяла книгу и уткнулась в неё носом, подчеркнуто не обращая на них внимания. Сплетни распространятся как лесной пожар, но в некотором смысле Хакс был рад этому. Проводить время в женской компании всегда было камуфляжем для его истинной натуры.  — Садись, — велела Рей, указывая на стул. Рядом с ним на столе стоял таз с водой, лежали бритва, гребешок и мыло для бритья. Хакс поднял брови.  — Ты планируешь меня побрить?  — Я по воскресеньям помогала отцу бриться, — ответила та. — Не бойся, я в этом хороша. И горло тебе не перережу. Садясь на стул, он улыбнулся.  — Уж надеюсь. Рей взяла мыло для бритья и принялась наносить его на подбородок и щеки Хакса, оно было прохладным и пенистым.  — Должно быть, тебе пришлось подкупить Бларни, чтобы та позволила мне находится здесь, — сказал он, когда Рей обнажила лезвие бритвы и смочила его. — Подобное разрешается крайне редко.  — Я пообещала купить ей четыре пачки хороших сигарет в городке, — Рей приложила лезвие к его щеке и начала опускать его. — Она знает, что ты не мой возлюбленный. В конце концов, я уже замужняя женщина. Я сказала ей, что ты вчера потерял лучшего друга из своей эскадрильи. Снаружи она выглядит сурово, но внутри — мягкая и понимающая. Хакс хмыкнул в знак согласия, так как говорить, пока лезвие было так близко к его коже, не мог. Однако, когда Рей сполоснула бритву, добавил:  — Я пригрозил Бену, что однажды отращу бороду.  — Да? И что он сказал? Это было несколько недель назад. Тогда был поздний вечер и Хакс, засидевшись над отчетами, вошел в уборную, чтобы вымыть лицо и почистить зубы перед сном. Помещение было пустым, и он не думал встретить кого-то. Опираясь на фарфоровую раковину, он посмотрел на свое отражение в зеркале, рассматривая лицо. Его скулы были более выраженными, чем в юном возрасте, но цвет волос оставался таким же насыщенно ярким, как и раньше. В детстве его дразнили за это, хотя подобные смешки никогда не задевали его. Такой цвет волос выделял его, а ему всегда хотелось быть необычным.  — На что смотришь? В зеркале Хакс увидел стоящего позади себя в майке и собранными в хвост волосами Бена, возможно, пришедшего воспользоваться уборной.  — Особо ни на что, — ответил Хакс, встретившись взглядом с его отражением, и игриво добавил: — Думал, может, бороду отрастить, — улыбка тут же стерлась с лица Бена, заставляя Хакса засмеяться. — Не одобряешь. Обняв Хакса за пояс, Бен повернул его к себе, оказываясь с ним лицом к лицу, и пальцами свободной руки провел по его челюсти.  — Если придется, я сам тебя побрею. Идея пришлась Хаксу по вкусу. Он не был у цирюльника со времен обучения в Оксфорде, хотя ему всегда нравилось горячее бритье. Он приластился щекой к руке Бена и поцеловал кончики его пальцев.  — Заманчивое предложение, — сказал Хакс между легкими поцелуями, — но я буду продолжать бриться, раз уж тебе так нравится. Бен согнул указательный палец и чуть оттянул нижнюю губу Хакса, обнажив зубы.  — Борода бы скрыла твое лицо, тебе это делать не надо. Хакс слегка покраснел, польщенный такими словами, но за комплимент не поблагодарил, а вместо этого сказал:  — Она бы так же мешала кислородной маске плотно прилегать к лицу, такое я бы не стерпел.  — Вы всегда очень практичны, командир, — ответил Бен, двигая рукой к его затылку. — И к тому же она бы царапалась, когда бы я тебя целовал. Хакс улыбнулся и потянулся к губам Бена, чтобы урвать поцелуй в пустой душевой.  — Тогда считай, вопрос решен.  — В восторге он не был, — сказал он Рей. Она засмеялась.  — Как я его понимаю. Ты хорошо выглядишь так. Агнес невозмутимо кашлянула из-за угла, заставляя Рей закатить глаза.  — Собираетесь сегодня летать? — спросила она.  — Не знаю, — ответил он. — У нас достаточно запасных пилотов, чтобы не рушить строй, но командир крыла обычно хотя бы день держит эскадрилью на земле, чтобы дать им возможность оправиться, — горло сдавило спазмом, когда он сглотнул. — Но боюсь, это будет не так просто.  — Нет, не просто, — мягко согласилась она. — Если я чем-нибудь могу помочь тебе, только скажи. Бен тоже был мне другом.  — Хорошо. Как Рей и говорила, она умело управлялась с бритвой, и вскоре Хакс избавился от щетины, а челюсть снова стала гладкой, как всегда. Напоследок Рей провела гребешком по его волосам.  — Вот так, — сказала она. — Чувствуешь себя хоть чуть-чуть лучше?  — Немного, да. Спасибо, Рей. С твоей стороны это было очень мило. Она улыбнулась.  — Без проблем. Просто заботься о себе, ладно? — Рей строго посмотрела на него. — Ты поел?  — Не совсем, — признался он.  — Тогда обязательно поешь сегодня вечером, — сказала она. — Ради меня и ради Бена. Он хотел бы, чтобы ты поддерживал свои силы.  — Мы не можем знать, чего он хотел бы, — отрезал Хакс. — Он умер. Глаза Рей расширились, а рот открылся от удивления.  — Прости, — тут же исправился он. — Мне не следовало срываться на тебе. Боюсь, сейчас я не очень хорошо себя контролирую. Пожалуйста, прости меня. Она взяла его за руку, держа между своими.  — Все хорошо, Армитаж. Тебе не за что извиняться. Он от всего сердца пожелал ей хорошего дня и отправился обратно в комнату для совещаний. Не желая еще входить, он прошелся вдоль стены здания и, прислонившись к ней спиной, прикрыл глаза. Рей была права, ему нужно было сохранять иллюзию того, что с ним все хорошо, даже если он далек от этого состояния. У него были обязательства перед его людьми. Хакс уже было собирался зайти внутрь, когда из двери услышал голоса и щелчок зажигалки.  — Сегодня он едва сказал и пару слов, — это был стриклэндовский техасский акцент. — А потом уклонился от обеда и непонятно где слонялся все время, что мы были в столовой. Я никогда не видел, чтобы он так вел себя.  — Знаю, — отозвался По. — Но Бен был его ведомым. Энди и Нейт… ну, они были хорошими пилотами, но командир с Беном были близки. Ближе, чем все мы к нему.  — Да, — согласился Стриклэнд. — Я бы сказал, что они были как братья, но не совсем в этом смысле. Тело Хакса сковало напряжение. Вот и все, дело дошло до этого: его люди что-то знали, и гораздо больше, чем должны. Этого стоило ожидать, независимо от того, насколько сильно он убедил себя, что они с Беном надежно скрывали свою привязанность друг к другу.  — Нет, — сказал По. — Между ними было нечто большее. На какое-то время воцарилась тишина, и Хакс предположил, что Стриклэнд сделал несколько затяжек сигаретой. Затем он заговорил снова:  — Парень из моей учебной части говорил, что мужчины с подобными предпочтениями не такие смелые, как другие. Что они жалкие трусы. Хакс слышал то же самое в своей прошлой эскадрилье.  — Это самая большая чушь, которую я когда-либо слышал, — тут же ответил По. — Я никогда не видел более смелых мужчин, чем Хакс и Бен. И я врежу любому, кто скажет, что это не так.  — Ты прав, черт возьми, — сказал Стриклэнд. — И вместе они были лучшей командой на этом аэродроме. Быть может, в основе этого лежали их… да все равно, что там было между ними, для меня это не имеет ни малейшего значения, пока они поднимались с нами в небо и вступали в бой. Я никого так не уважал, как Хакса. А Бен, ну, мы все любили этого парня, — он вздохнул. — Я не могу видеть Хакса таким разбитым. Может, нам поговорить с ним?  — Не знаю, стоит ли, — ответил По. — Он должен скорбеть по-своему. Давай просто будем о нем в это время заботиться.  — Если сможем его найти, — сказал Стриклэнд. — Думаешь, он пошел к ангару? Бен часто пропадал там. Может быть, он ищет его. Хакс до боли закрыл глаза. Именно это он и сделал прошлым вечером: пошел на их место, как будто Бен просто бы появился там, возможно, даже последовал бы за ним как когда-то, до того как Хакс понял, почему тот так стремится остаться с ним наедине. Они столько времени потеряли, пока Хакс пытался отрицать свои чувства и избегать Бена; они могли бы сойтись намного, намного раньше. На час, на день раньше — сейчас бы Хакс все отдал за это.  — Боже, — вздохнул По. — Ему, видимо, чертовски тяжело.  — Конечно, — загремел Стриклэнд. — Тут достаточно просто глянуть на него. Ну что ж, пойдем пройдемся, проверим нет ли его у соколов. Хотя не факт, что он вернется с нами. Быть может, он просто хочет побыть в одиночестве.  — Его нельзя оставлять одного, — сказал По. — Лулу, лучшая подруга моей мамы, после смерти моей матери не выпускала меня из виду.  — Тебе было восемь лет, Дэмерон. Конечно же, она следила за тобой. По пренебрежительно хмыкнул.  — Без разницы. Когда ты теряешь кого-то близкого, ты нуждаешься в тех, кто будет рядом и сможет поддержать тебя в эту трудный период. Поэтому он должен быть с нами. Нет, подумал Хакс. Я не покажу вам, насколько слабым сделала меня потеря. Он так и стоял, прислонившись к стене, и, к счастью, По и Стриклэнд, не заметив его, прошли мимо. Откинув голову назад, Хакс уставился на облачное небо. Сизые тучи, клубясь, висели низко — вряд ли джерри решат совершить налет в такую погоду. Поэтому его отсутствие значения бы не имело. Хаксу хотелось выпить, и выпить гораздо больше стандартной порции вина на ужин. Сунув руки в карманы, он направился к дороге, ведущей в городок. С неба срывалась мелкая морось, но не настолько сильная, чтобы заставить его повернуть назад — Хакс был уверен, что даже если бы лило как из ведра, это не заставило бы его вернуться. Хотя, возможно, он мог бы переждать непогоду в одиноком сарае, стоящем в нескольких сотнях футов от дороги, куда он однажды привел Бена. Тот был так застенчив, впервые стоя наполовину раздетым перед кем-то, но когда Хакс прикоснулся к нему, отдался инстинктам и позволил довести себя до пика удовольствия. Бен был ошеломляюще красивым, когда выстанывал имя Хакса, опрокидывая голову, не веря в то, что может быть так хорошо, вкусно целуя его, щекоча горячим гладким языком. Хаксу тогда даже больше хотелось доставить удовольствие ему, чем получить самому. Когда он добрался до города, его пиджак, пропитавшись водой, был сырым и холодным, отчего вывеска «Быка и котелка» была еще более желанным и приятным зрелищем. В два часа дня внутри было очень мало людей, за исключением группки местных жителей, играющих в кости в дальнем углу, и бармена в криво завязанном галстуке и поношенной рубахе.  — Добрый день, — поздоровался он, когда Хакс уселся на стул у бара. — Что будешь пить, приятель?  — Двойной виски и кружку эля, — сказал Хакс. Бармен бегло осмотрел его, но знал, что желающему вусмерть напиться пилоту, лишних вопросов лучше не задавать, - все-таки это был хороший бизнес. Хакс вынул из кармана монеты и кинул их на лакированную стойку, когда перед ним поставили его заказ. Он разделался с виски за один раз, чувствуя, как оно стекает по горлу и горит в пустом желудке, а затем ему вдогонку сделал большой глоток эля. Его уже Хакс смаковал, пока он был прохладен и свеж, а сам Хакс — не пьян. К третьей или четвертой кружке вкус уже будет неразличим, да и не важен. Из радиоприемника лился прошлогодний хит, запись Гарри Джеймса и его оркестра «Ты заставил меня полюбить тебя». В этой версии не было слов песни, но Хакс хорошо помнил их из бодрого исполнения «Бинга» Кросби: ты заставил меня полюбить тебя; я не хотел этого. Ты заставил меня захотеть тебя, и прекрасно знал, что этим все и кончится. Дай мне то, что я желаю. Потому что за твои поцелуи я готов умереть. Это был медленный, но жизнерадостный фокстрот, идеально подходящий для долгого танца с партнером — повод с кем-то пообниматься. Хакс однажды сказал Бену, что именно такими и были его уроки танцев, но тогда он лишь хотел знать, каково это было бы, — прижаться к Бену и танцевать с ним. Рискованно, жадно и абсолютно стояще. К тому времени как закончилась песня и началась новая, кружка эля уже опустела.  — Вот, держи, парень, — сказал бармен, поставив на стойку еще одну кружку эля, прежде чем Хакс успел попросить его об этом. — У тебя все хорошо? Хакс взял кружку в обе руки, обдумывая, как натуральнее соврать, но затем сказал:  — Мой лучший друг погиб. Бармен выглядел опечаленным.  — Мне жаль это слышать. Трудно видеть, как сюда приходят парни, чтобы помянуть погибших товарищей. Я успел узнать их всех, хотя не смог бы назвать их имена.  — Бен, — сказал Хакс. — Его звали Бен. Бармен снова откупорил бутылку виски и наполнил два стакана, а из кармана своего фартука вытащил деньги, которые дал ему Хакс.  — Сегодня вечером все за счет заведения. За твоего друга, — они подняли стаканы и выпили. Было еще слишком рано, чтобы почувствовать эффект алкоголя, но, если Хакс будет продолжать в том же духе, долго его ждать не придется. Поэтому он устроился поудобнее в компании музыки и потягивал эль.  — Этот Бен был твоим старым другом? — спросил бармен.  — Нет, — покачал головой Хакс. — Я знал его всего три месяца. Но, казалось, будто годы, и даже их было мало. Не уверен, что мне хватило бы и жизни. Бармен согласно хмыкнул.  — Я понимаю тебя. В годы Великой войны в моей части был парень, Вилли, мы с ним были хорошими друзьями. Мы провели шесть месяцев в окопах в Бельгии. Он рассказал мне все о своей семье в Плимуте, а я рассказал ему о девушке, которая меня ждала, — он почесал густые усы. — Конечно, в конце концов, она все же не дождалась меня, но тогда я этого еще не знал, и этого достаточно, чтобы поддерживать дух мужчины на фронте. Хакс не мог не подумать о Финне, который, по крайней мере, точно знал, что, когда он вернется домой, там его будет ждать Рей.  — Как бы то ни было, — продолжил бармен, — все эти месяцы нам с Вилли удавалось спастись от немецких снарядов и пуль, но… и его очередь пришла. Я видел, как он опустился замертво прямо рядом со мной, и я ничего не мог с этим сделать, никак остановить или исправить. Я даже не мог взять его тело и как положено похоронить. Мне пришлось так и оставить его там, на ничейной земле, на растерзание воронам. Хакс слышал истории с Великой войны о страшных полях, прорезанных окопами и усыпанных изуродованными трупами. Должно быть, вонь по весне была просто невыносимой.  — Я тоже не смогу похоронить моего друга, — сказал он. — Ла-Манш стал ему могилой. Бармен скорбно покачал головой.  — Бедный парень. По крайней мере, мы можем выпить за него. Как насчет еще виски? Хакс не отказался. Этот он потягивал медленнее, хотя он был больше похож на спирт, чем на качественный алкоголь. Бармен ушел обслужить подошедшего к стойке игрока в кости, который пришел взять спиртного себе и своим товарищам. Этот худощавый мужчина с чуть желтоватым лицом с интересом глянул на Хакса. Хакс беззастенчиво посмотрел на него в ответ, придвинув к себе стакан. Мужчина наклонил голову и, взяв кружки, которые перед ним выставил бармен, вернулся на свое место. От выпитого алкоголя стало жарче, в жилах горячо забулькала кровь, и Хакс расстегнул ремень и снял пиджак, положив его на стул рядом с собой. А затем закатал рукава до локтей и принялся отстраненно рассматривать узкие, но жилистые предплечья и усыпавшие их редкие рыжевато-русые волоски. У тебя такие длинные худые ноги и руки, сказал ему однажды Бен. Мне это в тебе нравится. Сам он был намного шире, его руки были крепкими и мускулистыми. Хакс никогда не спрашивал его, как он поддерживал такую форму, хотя и предполагал, что дело было в обычной утренней гимнастике: приседания, отжимания и растяжки, которые Хакс давно перестал выполнять. А также бег, за которым однажды в декабре застал его Хакс, когда тот еще додумался не надеть обувь. Дурачок, подумал он, допивая виски. Мой дорогой дурачок.  — Итак, — сказал бармен, возвращаясь к части стойки, где сидел Хакс, — ты собираешься сбить джерри, который подбил твоего друга? Задурманенному алкоголем Хаксу потребовалось пара секунд, чтобы сосредоточить взгляд на бармене.  — Я бы не узнал его, даже если бы его увидел. Ты не подходишь к «Мессеру» так близко, чтобы рассмотреть пилота. А если уже подошел, то сделал вопиющую ошибку.  — Это имеет смысл, — бармен достал тряпку и вытер с боков кружки Хакса конденсат. — Что ж, плохо, что ты не знаешь в глаза своего врага. Но теперь у тебя есть еще больше причин сбивать их всех, а? Хакс уклончиво хмыкнул, размышляя вслух:  — Он должен был получить Крест. Бармен на мгновение прекратил вытирать кружки.  — Что?  — Бен, — сказал он. — У него было семь сбитых вражеских самолетов, а это значит, что он должен был иметь заслуженный крест «За летные боевые заслуги».  — Вот как? Видимо, он был метким пилотом. Хакс опустил голову на руки.  — Мне нужно было сказать подполковнику. Штаб должен был знать. Медаль была бы его. Он заслужил. Хакс сам бы пришпилил её, после того, как выдвинул Бена на звание капитана. Быть может, это следовало бы сделать еще давно, но он был в составе Королевских ВВС всего четыре месяца. Продвигать мужчину по должности так рано не было чем-то неслыханным, но американца — довольно самонадеянно. Хотя если бы с этим возникли проблемы, Хакс представил бы свой отчет о летном времени Бена и записи о количестве сбитых ним самолетов неприятеля, и он бы поручился за него. Рекомендации от пилота, уже награжденного крестом «За летные боевые заслуги», имела бы вес в его продвижении по службе. Размышляя об этом, Хакс вдруг понял, что пришло время и некоторым другим «Орлам» повысить звания. У Коротышки и Кроу было по четыре сбитых самолета на каждого и более чем достаточно боевого времени, чтобы оправдать подобный шаг. Им бы платили больше, хотя, вероятно, для них важнее было звание. Большинство его пилотов планировали сделать карьеру в военно-воздушных силах, будь то в Королевских ВВС или ВВС США. Не исключено, что если «Орлов» включат в состав американских войск, им присвоят звания, эквивалентные тем, что были у них в ВВС Его Величества. И раз уж Хакс мог устроить это в качестве последней услуги для них, он сделает это. Больше новостей от Истребительного командования по поводу дальнейшей судьбы «Орлов» пока не приходило. За последние недели Хакс почти забыл об их возможном роспуске, погрузившись в счастье союза Финна и Рей и безмятежных часов с Беном. Он все еще очень четко помнил визит Джейми Джонса и перспективу своей замены — что из-за отсутствия любых новостей по этому поводу лишь накаляло ситуацию. Так много неопределенности и сомнений он отложил в сторону, лишь бы наслаждаться тем, что у него было сейчас, но теперь внешний мир снова напомнил о себе, обрушившись огромной глыбой в тот момент, когда он был наиболее слаб. Хакс заставил себя подумать о вероятности лишиться «Орлов» и вдруг обнаружил, что смириться с этим было бы довольно неприятно, но не невозможно. Бена уже не было с ними; и теперь Хакс не боялся, что новое назначение заберет того у него. Больше не боялся. Он будет тосковать по Стриклэнду и По, Тейлору и Гилберту, Кроу и Коротышке, Мельце и Уэксли, но… Он сделал большой глоток эля. Нутро глодало чувство вины за то, что он был готов так просто отпустить их, без сопротивлений или апелляции, которую бы подал, будь с «Орлами» Бен, но сейчас действительно все было именно так.  — Простите меня, — пробормотал он в свой стакан, слова потонули в пенистом напитке. — Вы заслуживаете кого-то лучше меня, — если на его пост выберут Джейми Джонса или какого-то другого американца, Хакс был готов отойти в сторону, чтобы освободить для него место их командира. Без боя. Ты бы смирился с этим без боя, лишь потому что Бена больше не было. — Не такого жалкого, — зло выплюнул Хакс.  — Полегче, парень, — предупредил бармен. — Что бы ни случилось, тебе не следует беспокоиться об этом сейчас. Здесь ты все свои проблемы оставляешь за дверью. Я не хочу, чтобы в моем пабе ты был несчастен. Хакс фыркнул.  — Боюсь, мое несчастье останется со мной, куда бы я ни пошел, — он поднял кружку и допил до дна. — Но это, безусловно, помогает мне забыть самое худшее.  — Тогда я принесу тебе еще. Часы над полками с алкоголем, непрерывно тикая, отбивали минуты: десять, двадцать, тридцать, пока время не приблизилось к половине четвертого. Бармен поинтересовался не голоден ли он, Хакс признался, что голоден. Ему подали шотландские яйца без колбасы, но в хрустящем хлебе. Он съел все это с поразительной скоростью, отчего в животе появилась неприятная тяжесть. Он со стоном попросил еще один виски, чтобы смочить еду. Бармен долго смотрел на него, видимо, оценивая его состояние, но затем принёс то, что у него попросили. Перед глазами Хакса уже начало плыть, когда он пил поданный виски, слушая музыку: «Мелодия Элмера». Энди Уорд подпевал бы ей своим красивым баритоном, привлекая внимание всех в пабе и срывая бурю аплодисментов в конце. Он был хорошим парнем, надежным пилотом; по нему скучали. Как скучали и по Натану Ши, и его бесконечным разговорам. И по Бену. Горло пережала скорбь, оставалось лишь тихо хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, глаза пекло от слез, но Хакс не позволил себе плакать здесь. Он вытащил из кармана свой носовой платок и провел по лицу, будто промокая пот. Свежевыбритая челюсть была гладкой и нежной, и Хакс подумал о Рей. Он надеялся, что она никогда не столкнется с подобным, что Финн вернется к ней домой, и они вместе снова будут жить и работать в Лондоне, пока не станут настолько старыми, что их дети уже должны будут заботиться о них. Будь это в его силах, он бы не позволил никому испытать того же, что случилось с ним. Когда Хакс потянулся за своей кружкой, обнаружил, что на её месте стоит стакан с водой. Он бросил взгляд на бармена; мужчина только пожал плечами.  — Выпей немного воды, приятель. Завтра утром ты мне еще спасибо за это скажешь. Хакс поднял стакан и осушил его в несколько больших глотков, а затем, с громким стуком поставив его на стол, посмотрел на часы: четыре. Ему нужно было уже возвращаться на аэродром. Соскользнув со стула, Хакс пьяно покачнулся, в глаза будто кто-то брызнул туманом, тело казалось чужим. Он еле натянул на себя пиджак, долго пытаясь просунуть руку в рукав, и не удосужился застегнуться на пуговицы.  — Спасибо, — бросил Хакс бармену. Тот поднял руку.  — Тебе есть на чем добраться до аэродрома? Хакс ответил:  — Я пойду пешком, — это поможет протрезветь, прежде чем ему придется с кем-то разговаривать. Вместо того, чтобы выйти через главный вход, он прошел в боковую дверь и очутился в узком переулке рядом со зданием. Его мочевой пузырь, казалось, вот-вот взорвется, поэтому, подняв руку над головой и оперевшись предплечьем о стену, он остановился отлить, а уж потом вышел на людную улицу. Было уже по-зимнему темно, хотя на западном горизонте еще брезжили последние отблески заката. Мимо прошла группка звонко щебечущих о чем-то девушек; когда Хакс лениво отдал им честь, те захихикали. Он едва заметил появившиеся прямо перед ним фары автомобиля и почти налетел на решетку радиатора.  — Сэр, это вы? Хакс прищурился и разглядел за лобовым стеклом на месте водителя Коротышку Путнама. Рядом с ним на пассажирском сидении расположился Билл Тейлор, и оба они выглядели обеспокоено.  — Да, — сказал Хакс. — Это я. А что вы двое здесь делаете? Тейлор перескочил через боковую дверь машины и поспешил к нему.  — Мы искали вас, сэр. Вы исчезли после обеда. Сперва нам говорили что-то о девушке, а потом парни у ворот сказали, что видели, как вы прошли мимо, будто направлялись в сторону городка, — он перехватил Хакса за пояс, поддерживая его. — Как давно вы здесь? Хакс попытался посчитать, сколько прошло времени.  — Около пары часов. Я как раз собирался идти назад.  — Он мертвецки пьян, — сказал Тейлор Коротышке, будто Хакс его не слышал. — Давай отвезем его домой, прежде чем он где-нибудь свалится.  — Я не свалюсь, — возразил Хакс.  — Верно, сэр, не свалитесь, если сядете, — Тейлор провел его на пассажирское сиденье и, закрыв за ним дверь, вскочил на заднее.  — Если вам станет плохо, — сказал Коротышка, — попробуйте перегнуться через двери, хорошо? Хакс отмахнулся от него.  — Я прекрасно контролирую себя, лейтенант… нет, капитан. Завтра я пойду прямо к Сноуку и отрекомендую вас на повышение звания.  — Это очень любезно с вашей стороны, сэр, — отозвался с заднего сиденья Тейлор, — но давайте сперва доставим вас до кровати и уложим спать. Хакса телепало из стороны в сторону, когда Коротышка, несясь на всех парах, выехал из города на побитую дорогу к аэродрому. Путь назад занял не больше десяти минут, а прогулка отняла бы около часа. Они резко остановились у казарм, покрышки с визгом заскользили по промерзлой траве. Возле здания курила группа мужчин, которые, как только Тейлор помог Хаксу подняться на ноги, подошли к ним.  — А вот и он, — сказал Норман Кроу. — Господи, сэр, ну вы и заставили нас попотеть, — и обращаясь к Тейлору: — Насколько он пьян?  — Вусмерть, — ответил тот. — Возьми его под другую руку, окей? Где его денщик? Митчелл, верно?  — Митака, — поправил Коротышка. — Я сейчас сбегаю за ним. Хакс пытался остановить его.  — Я в порядке. Почему вы все возитесь со мной, будто вы мои няньки? — он не хотел говорить им, что их доброта заставила его стыдиться мыслей о том, чтобы уступить свой командный пост другому. Хакс не знал ни единой эскадрильи, которая бы взяла машину, чтобы доставить своего пьяного командира в постель.  — Не волнуйтесь, сэр, — сказал Уэксли, касаясь его плеча. Хакс позволил своему подбородку упасть на грудь.  — Я не заслуживаю вас, — пробормотал он. — Любого из вас.  — О чем он говорит? — взволнованно спросил Кроу.  — Не обращай внимания, — ответил Тейлор. — Он не в своем уме. Его просто нужно отнести наверх, — он крепче сжал Хакса за пояс и начал тянуть его вперед. — Давайте же, сэр. Они принялись потихоньку подниматься по деревянным ступеням, на верхней площадке их встретил Митака. Глаза сержанта были широко распахнуты и напоминали два блюдца.  — Боже правый, — выдохнул он, а затем обвинительно добавил: — Что вы с ним сделали?  — Полегче, парень, — сказал Тейлор. — Он это сам с собой сделал. Он не в порядке, и ты это знаешь. Так что просто помоги мне отвести его в комнату, хорошо? Митака авторитетными шагами промаршировал к двери Хакса и держал её, пока Тейлор практически втащил своего командира внутрь. Силы внезапно покинули Хакса, он чувствовал такую угнетающую усталость, что едва чувствовал свои ноги. На пороге он споткнулся и ударился плечом о косяк.  — Черт, — ругнулся он, зажмурив на мгновение глаза. Тейлор отвел его к кровати и бесцеремонно толкнул на неё. Хакс, быть может, ударился о стену, если бы не быстрая реакция Митаки, который перехватить его, удерживая навесу, Хакс даже и не подозревал, что тот был так силен. Денщик помог снять пиджак, а Тейлор стянул сапоги.  — Чертов Бен, — проворчал Тейлор, кладя ногу Хакса на кровать. — Не мог просто взять и умереть. Посмотри, что он сделал с Хаксом.  — Не говори так, будто это его вина, — упрекнул его Коротышка из двери.  — Нет, — вмешался Хакс. — Это я виноват. Если бы в тот момент я не смотрел на приборы, я бы увидел чертового джерри. И мог бы спасти его. К его лбу прижалась чья-то ладонь, напоминающая руку Фазмы накануне.  — Вы не виноваты, сэр, не беспокойтесь об этом. Просто отдохните. Хаксу хотелось снова извиниться, сказать им, как он смущен тем, что так открыто, напоказ выставляет свою слабость, но не мог заставить свой рот сложить слова. Тьма поглотила его, а кровать чувствовалась такой мягкой и удобной; ему казалось, что та заманивает его в свое теплое нутро. Он так и не заметил, что Тейлор, прежде чем уйти вместе с Митакой, заботливо укрыл его одеялом, и не услышал, как тот глухо пробормотал:  — Бедняга. Черт бы тебя побрал, Бен. Потому что уже спал.