***
С множественной вероятностью, стремительно приближающейся к полноправной единице, Юра выглядел как чёрт, ебавшийся день и ночь без перерыва и права призыва о помощи, чему, в прочем, не удивлялись. Прочитав сообщение, но не отвечая, он на ходу выскакивает в коридор, целует мать на прощание, машет отцу, читающему сводку новостей в смартфоне, и буквально через две минуты, с лихвой, и резво перескакивая через две, а то и три ступеньки, опуская факт, что пару раз чуть не навернулся, выкорёживаясь как суслик в период спаривания, садится в автомобиль с довольной улыбкой и потрёпанной головой. — Доброе. Несмотря на эти долгие, умопомрачительные и страстные два с половиной часа сна, в которых имелось всё, что двигалось на встречу с подходящим отверстием, Виктор радуется открытой улыбке Плисецкого, быстро тянется к нему и приветственно целует в алую щёку; может быть лицо от смущения у того стало ещё более пунцовым, но оба на это с благосклонностью к тактичности откровенно забили — от бега красное, торопился я, вот, целуй и вези. Никифоров молча подаёт бумажный стаканчик той же марки, что и в прошлый раз, в чужие маленькие ладошки и протягивает миниатюрную картонную коробочку с шоколадным кексом внутри — для любимого Юрочки, у которого дефицит сладкого в жизни. Юра ставит капучино на панель перед лобовым, растекаясь по креслу от нежности гаммы чувств, волной несущихся окатить с головой, заставляя утопиться — на кексе, кривовато, глазурью белой ниточкой кошачья уши и усы рисованные, кажется, что будто от руки Виктора. — Спасибо. Я даже не буду спрашивать, что это, чёрт возьми, такое. — Обычное бисквитное пирожное с кремом. Делается минут тридцать от силы, — Виктор краем глаза подглядывает на интимную радость в зеленеющих в ярких лучах редкого, как проститутка в его жизни, солнца, выезжая по главной прямой в сторону Дворцового моста. Мальчишка на него косится с подозрением в убийстве курицы, у которой тот отобрал яйцо для рецепта, то на кекс, боясь взять его в дрожащие руки и хотя бы попробовать кусочек — не оторваться же, наверно. — Вот не говори, что ты сам его делал. — Вот и не скажу. Никифоров расслабляется на этих бесконечных светофорах и поворотах, с подтекстом сексуальной полосы препятствий — где тебя туда пошлют, где тебя там покажут, как правильно, — расплываясь в любезной, увлекающей улыбке, чувствуя прилив десятиминутной бодрости, бегущей в крови по артериям. Какой-нибудь Адреналин-Раш будет в тему грядущего вечера безосновательно. Юра открывает рот и тут же его затыкает пирожным по принципу — «щас спиздану хуйню, будет трешняк»; в наглухо вставших пробках, чтобы не откусить язык, он осторожно прожевывает каждый маленький кусочек под любопытствующий косой взгляд, от которого хочется прикрыться рукой, отгородиться стенкой, а лучше сесть к Никифорову спиной на задний ряд, с удовлетворением во всех клеточках тела получая гастрономический оргазм. Да чудесно это, чудесно, не смущай! — Теперь я знаю, за что стоит продавать душу. Мне, пожалуйста, вагон этих пирожных. Нет, два, — Плисецкий мечтательно вздыхает, растекаясь равномерно по всей спинке сиденья, пока вдали маячит нелюбимый сто тысяч раз перекрёсток. Что мимо езди, что ходи. — Ты столько не съешь, котёнок, — Виктор коротко смеётся в кулак, не отвлекаясь от многополосной дороги, медленно трогаясь. — Но я предлагаю тебе более расширенную и усовершенствованную версию в виде торта. — Я согласен! — Нужно было так сразу сделать. Как родители? На вопросе вспыльчивый энтузиазм, заглушающий предвестие долгих умопомрачительных шести часов в школе, погиб, не храбро и не благородно, мечом в ножнах, скончавшись по тупости от всевышнего доверия. Так мало надо, чтобы напомнить о неприятном и вогнать в депрессию! — Кхм, — Юра внимательно изображает вид, что смотрит на дорогу, с утекающими белыми полосами в даль горизонта. — Нормально, вроде. Особо посжигать взглядом меня не успели, но, думаю, мне всё же светит усиленная тренировка для профилактики. — Сегодня-завтра, я думаю, это не слишком страшно. Времени не целый день, чтобы тебя загонять до потери пульса. — Хорошо, если не припомнят в тот момент, когда я расслаблюсь и забуду. — Неожиданный сюрприз. — Да в пи… в бездну такие сюрпризы! — У тебя еще довольно много времени на тренировки, — Виктор довольно хмыкает — с такой-то поправки. Умничка, Юра. — Кстати, давно хотел спросить — какого иметь родителей в тренерах? — Не порть мне утро, — Юра обречённо взвывает, возводя глаза к крыше автомобиля; её ещё можно побить, исцарапать Вите бардачок и вспороть сидушку. Может быть, он не обрадуется, зато поймёт — какого это. — Ох. Извини, котёнок. — Представь, что ты живёшь с каким-нибудь своим начальником, — начинает Плисецкий, морщась, ведь это как жить с собственной классной — домашка должна быть вовремя сделана, сверху по три номера на усвоение, плюс с гору всякого дерьма, ведь ты же «её ребёнок». — И у тебя ни единого шанса прогулять или чуть недоделать. Потому что ты придёшь домой, а там на тебя смотрят так, что готов ещё и переделать, потому что не отстанут. Виктор не воодушевлённо косится, замечает параллельно зелёный свет и продвигающуюся линию машин перед ним. — Сочувствую. — Лучше просто продолжай втихоря кормить меня сладостями с кофе, сочувствие мне не нужно. — Кормлю-кормлю. Только перестану сразу же, как только пожалуешь на вес. — Я это всё отрабатываю на катке и даже перерабатываю, потому что нельзя мне такое уплетать за обе щеки, — Юра недовольно отворачивается; ну и? «Ну что, уже пожаловаться нельзя?» — Но ты это делаешь, — Виктор на него мельком смотрит со снисходительной улыбкой, от которой и растаять не грех; у того всегда так — милые взгляды, чудесные выражения, вид непричастный, невинное дитя, хули, такому не грех три миллиона кредита простить и самому выплатить, ведь смотрит же. Пускай смотрит. — Устроим выходные плохой пищи. Негоже вечно на диетах сидеть. — Пф, назло больше не буду. — Не будешь есть или на диетах сидеть? — Просто не буду есть сладкое. И всё. — А торт? Вкусный, бисквитный, с нежным кремом торт. С пропиткой на коньяке… — Растолстею, блять, — Юра шипит. — Ты? Растолстеешь? — Никифоров скептически косится. По Юриной фигуре можно устраивать дефиле в Милане, Париже, спихнуть его на руки лучшим модельерам мира и получать с этого свой неплохой доход за продвижение прекрасного в массы. У прекрасного не может быть проблем с лишним весом, у них на генном уровне метаболизму больше времени на разработку уделялось, чем какой-либо системе в общем. — Это вряд ли, котёнок. — Да вдруг. Будет подо мною лёд трескаться от твоих тортов. — Конечно, во все стороны трещинами расходиться. Даже если ты наберешь пару килограммов, ничего не изменится. А сбросить их я тебе помогу. — Я просто не хочу знать, как. — Путём усиленных тренировок, Юрочка. Вся линия автомобилей перед ними встаёт перед светофором с пропускной способность в штук пять-семь машин. Виктор вылавливает момент, протягивая руку к плечу подростка, осторожно касается его голой ладонью по едва прохладной ткани зимне-весенней куртки, и быстро придвигается, целуя шероховатыми губами тёплый лоб того самого котёнка, который ёршится от малейшего повода — зато как смеётся. «Не прокатит, Никифоров!» — Вить, я еду в школу. В ШКОЛУ, — Плисецкий начинает раздражаться от одной мысли шестичасового дня в здании без возможности прогула. Идиоты там все, как есть идиоты. — Ты хочешь, чтобы я там кого-нибудь посреди урока послал на три весёлые буквы? И это будет далеко не Уфа. — Ладно, ладно, не злись, — Виктор быстро поднимает руки вверх и осторожно заглядывает в чертовски обидчивые зелёные глаза, как ласковый залив зимой, с тем зеленоватым оттенком. — Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо. — Шесть часов в аду явно не предвещают ничего хорошего уже. — Сегодня пятница, а завтра суббота. Мне кажется, одни названия этих дней должны внушать облегчение. — Суббота — вполне себе учебный день, какое к чертям облегчение? — Вечером субботы ты будешь у меня. Чем не облегчение? — Не факт, — Юра закусывает губу, переживая за грядущие выходные и слова, которые должен будет нагло, с чистой совестью, безотлагательно проговорить матери, но желательно отцу, в лицо. — Просто вспомни о том, что тебе никто не будет компостировать мозги. — Ладно, факт. Ради такого я точно придумаю, как уйти. Виктор удовлетворённо тихо шепчет под нос: — Умница, — внимательно глядит по сторонам, вспоминая на каком повороте нужно сворачивать. — Что сегодня планируешь делать? — Ну, — Плисецкий поворачивает голову к окну, теряясь в догадках, почему же вчера это казалось незабываемым чудом, а не сметённой метелью город в ранней стадии весны, когда уже пора жечь чучело, а ребятня в снегу валяется. — Вечер посвящу объятиям с котом, потому что я по нему скучаю, да. — А по мне не скучаешь? — Я промениваю кота на тебя. Можно не отвечать? — Ты можешь взять кота с собой. — Ну уж нет, у тебя пёс. Если я его терплю, то мой кот точно не будет. — Маккачин добрый, он не будет его пугать. — Я не хочу каждую минуту дёргаться и нервничать, переживу как-нибудь. Будешь мне кота заменять. Виктор косится с ухмылкой и тихим «оу», получая хитрую улыбку на тонких губах, словно из ангела дьявола делают; влияние со стороны — Никифоров почти не сожалеет, заворачивая в сторону школы. — А Ваше Высочество мне что взамен даст? — А что ты хочешь? — Юра разворачивается всем профилем, глядя пристально на мужчину, на руки которого нужно нервно сглатывать и можно расставлять ноги. — Тебя? — Виктор задумчиво косит глаз, пока остается из важного лишь припарковаться. — По сюжетам бульварских романов на этот вопрос отвечают — хочу ночь любви с тобой, или нечто в этом духе. Я, допустим, хочу, чтобы ты приготовил завтрак. А ещё мне кто-то кофе в постель обещал. — Ты настолько мне доверяешь, что не боишься за свою кухню? — Да. — Договорились. Плисецкий остаётся слегка удивлённым — он же готовить не умеет, кухню спалит, Маккачина подожжёт и просто топнет ногой, говоря, что не виноват. У него только салат порезать удастся путём пролития крови, жертвоприношение устраивать, привороты на салатах, недорого, блять. — Договорились. Договор как в прошлый раз скреплять будем? — Ты мне на словах не веришь? — Я просто предложил. — На мне и так уже печать демона, — мальчишка указывает на шею, с сине-фиолетовым пятном под концами волос, уже виднеющимся невооруженным взглядом. — Печать, чтобы она была действенной, нужно регулярно обновлять. — Виктор, мать твою! Мне и так тяжело помнить об этой херне и прятаться! — Молчу-молчу. Ад близко, — Виктор кивает в сторону здания. — Тебе можно будет с шарфом в классе сидеть? — Я кого-то спрашивать буду? — Ну да, — Никифоров хмыкает, поворачиваясь к Юре с выражением благовещенского спокойствия, последователя будды, «напшикался феромонами, вот и хочется к нему прижаться, не отпуская ни на минуту». — Осторожнее, хорошо? Мне действительно жаль, что так неловко получилось. — Да что уж теперь, пройдёт. — Удачи. — Терпения, Вить. Мне только терпения, — Плисецкий с сожалением выдыхает, выходя из автомобиля, и весь аромат очарования теряется под гнётом уроков, тяжести рюкзака на плече и тренировок. Мальчишка привычно хлопает дверью, не хватает лишь его красивого среднего пальца на прощание. Виктор вслух шипит: — Чертёнок, — и быстро открывает окно диалога во Вконтакте07:45
Виктор Когда-нибудь я научу тебя, как правильно закрывать двери
Прочитано.
07:57
Виктор Своенравная ты дрянь, котёнок Пиши, когда скучно станет
***
12:40 Юрий скучно стало. пишу. Виктор Да у тебя уже почти конец школьного дня Юрий вот именно. я больше не могу. Виктор Ты справишься Чуть-чуть же осталось Юрий я сейчас удавлюсь шарфом Виктор Тебе в нём не жарко? Юрий иди ты… в Уфу Виктор Уфа — не тот город, куда я хочу А в какой бы ты город хотел съездить? Юрий я сейчас хочу съездить только тебе по морде Виктор Я серьёзно, Юр Почему нет? Юрий я не задумывался. и сейчас обстановка для таких размышлений не особо подходящая Виктор А какая обстановка вокруг? Юрий вокруг меня пару десятков идиотов, нудный препод, а шарф на шее так и манит удавиться то ли от занудства урока, то ли от жары Виктор А под шарфом то, что напоминает засос Юрий всего лишь метка дьявола, пф, но меня не поймут даже так Виктор Не показывай. Будет слишком много вопросов Юрий а я, по-твоему, собирался?! Виктор Ни разу Юрий Вить? Виктор Да? Юрий будь проклят три раза. за каждый урок, который я сижу около батареи Виктор Как мило, это признания в любви? Юрий ни разу Виктор Мда. Никакой романтики. Юрий а с чего вдруг она должна быть? Виктор А почему нет? Юрий а почему да? Виктор Потому что я старше Юрий а как это связано? Виктор Мне кажется, прямо перпендикулярно Но можно параллельно Или эквипотенциально Юрий похер. просто для меня связи нет. Виктор Школа портит твой характер, котёнок Ладно, проехали тему романтики. Хотел бы на море? Юрий я хочу сейчас куда угодно лишь бы отсюда Виктор Даже к маньякам, торгующим шестнадцатилетними детьми? Юрий нет Виктор Как тебе тема рабства? Юрий не одобряю любое ограничение свободы Виктор Мм, ну допустим, я попрошу тебя три дня посидеть со мной в квартире. Согласишься? Юрий попросишь — соглашусь. Виктор А если прикажу? Юрий то пойдёшь нахуй Виктор Как здорово~ А ограничение свободы с оговорённостью? Юрий что здорово? ты напрягаешь сейчас. Виктор Забей. Так как? Юрий я не знаю, не задумывался. от обстоятельств и настроения зависеть будет Виктор Если настроение под стать, то ты готов позволить себя связать? Юрий даже не думай об этом. Виктор Почему? Юрий потому что нет. Виктор Кляп? Юрий Виктор. Виктор Да, Юра Юрий нет. Виктор Повязка на глаза? Юрий возможно. Виктор А вот с этого момента поподробнее Юрий блять, я задумался забудь Виктор Не могу Моё любопытство неуёмно Юрий я просто предположил. в общем, на фоне ранее предложенного — это самое сносное Виктор И только? Эх, обидно Юрий чёртов извращенец Виктор Почему? Юрий по жизни, видимо Виктор Может быть Юрий ненавижу шарфы. вот правда как удавка Виктор Я тебе как-нибудь покажу, чем выгодны шёлковые шарфы Юрий если я не удавлюсь раньше Виктор Только попробуй Ты мой котёнок, Юр Ты принадлежишь мне Юрий собственничество так и прёт я не вещь, не домашнее животное. Виктор Прости. Давай забудем про это? Юра? Я не хотел тебя обижать Я уважаю твою свободу И твои желания Юрий замяли тему. Виктор Ох. Хорошо Пойдёшь сегодня в художественную школу? Юрий да. Виктор У вас сейчас какая тема? Юрий не ебу Виктор Ты когда в последний раз был в художке? Юрий тот же ответ. у меня в голове каша Виктор Хм. Я могу чем-нибудь помочь? Юрий скинь своё фото. с волосами длинными Виктор …хорошо. https://clck.ru/CQfJ4 Мне всё-таки непривычно на такое смотреть… Юрий спасибо большое Виктор Не понимаю только, чем тебе это поможет, но ладно Юрий не хочу тебе льстить, но придётся, да? Виктор Попробуй Юрий ты меня вдохновляешь. я хочу рисовать. Виктор Спасибо? Я счастлив, что тебе нравится …но волосы я всё равно не стану отращивать, и наращивать тоже Юрий я этого не просил Виктор Но тебе хотелось бы? Юрий мои желания не могут стоять выше твоих. какое это имеет значение, если мои хотелки — это просто временный каприз, не влияющий ни на что Виктор Потому что это делает нас людьми? Когда мы что-то хотим, даже осознавая всю степень эгоизма, мы обозначаем себя, как личность. Не каждая твоя временная хотелка не будет мной не восприниматься… Некоторые я бы с удовольствием исполнил Юрий например? Виктор Например фото. Это временное желание с элементами просьбы Юра? Юрий да? Виктор Почему ты молчишь? Юрий потому что у меня урок? Виктор Ладно. Не буду отвлекать Юрий эй! ты не отвлекаешь меня. Виктор Но ты не отвечаешь Юрий я правда не знаю, что сказать на это Виктор Например, можешь сказать, что в отношениях двух индивидов действуют свои правила взаимоотношений, которые четко ограничивают степень их воздействия друг на друга Юрий я упал лицом в парту. громко. мой мозг вытек. Виктор Что? Юрий ты сейчас сказал нечто, перегружающее мой разум окончательно Виктор ) Милашка С мозгом всё в порядке? Ты не сильно ударился? Юрий я в норме, не в первой Виктор Всё равно опасно. Что я могу сейчас для тебя сделать? Юрий сделай так, чтобы прямо сейчас меня выпустили. я больше не могу терпеть этот ебучий шарф Виктор Скажи, что тебе плохо Юрий ещё урок остался. я смогу… Виктор Если ты сейчас грохнешься в обморок от перегрева, будет ещё хуже Юрий когда грохнусь, тогда и поговорим. мне ещё в художке так отсиживать Виктор Юра Ты хоть немного о себе заботишься? Юрий да бывает Виктор Ага, моментами Секундными Хоть окно открой Юрий представь кучку десятиклассниц. представь теперь их мерзкий визг. и представь мне на ухо хор «нам же дууууееет!» вопросы ещё есть? Виктор Нет. Пускай идут в Уфу Юрий я целый день высидел, немного осталось, но меня уже посещает мысль купить шарф полегче по пути в художку Виктор Правильная мысль Денег дать? Юрий у меня есть, как-нибудь сам справлюсь Виктор Я надеюсь Я волнуюсь, Юр Юрий что ты тут развёл непойми что? со мной всё в порядке, скоро звонок, по дороге в художку я куплю шарф Виктор Я развёл? Я тут рандомные фразы из головы пишу, пытаясь не отвлекаться от репетиции Хотя один чёрт, что сижу дома, но в три уже уезжать Юрий вали собираться, а я досиживать, скоро выпустят за прилежное поведение. Виктор Поздравляю? Юрий рановато Виктор В любом случае. Я закончу ближе к одиннадцати. Ты же не будешь в это время выбегать из дома, чтобы погулять? Юрий мне хватило и одной прогулки. Виктор Я тебе поверю Я ушёл~***
23:19 Юрий Вить, ты как? Виктор Заебался Юрий …совсем? Виктор Окончательно Юрий не мешать? Виктор А смысл? Юрий не знаю. Виктор Вот и я том же Юрий не хочу тебя злить Виктор Мм, какая забота Юрий а не нужно? Виктор Что, блять, не нужно? Злить или заботиться? Сейчас всё однофиксвенно, меня бесит всё Юрий извини, что решил проявить беспокойство. *Юрий был в сети 10 секунд назад* Виктор Что за нахуй? Ладно. Забыли.***
05:54 Виктор Помнишь, я предупреждал. Сегодня не заеду. Сможешь приехать к пяти? Юрий смогу. Виктор Хорошо. Жду.***
Впопыхах ленивых и отстающих по времени торопиться, вроде как, нет смысла. Во-первых, Виктор не опаздывает. Во-вторых, без него не начнут. По столу разбросаны нотные листы, исписанные вдоль и перечёркнутые, которые выбросить пора было бы, паспорт, пару благодарственных писем с прошлой работы, диплом, копии паспорта и загранпаспорта, с три тысячи занудительной гадости, из которой была выгребена ровная стопка композиций в рукописном варианте и аккурат положена рядом с портфелем. По другую сторону — телефон, с окном Вконтакте, обновляющимися новостями и молчащим Юрой. Виктор лежит на диване, как больной и вредный старый дед, отпивает кофе, гадкий, как задница домашнего скунса из Америки, и думает, что не пишут ему, потому что даже на собственные фразы вслух хочется выкрикнуть — «да пошёл ты!». Куда-нибудь. Далеко. А пошлют же. У Плисецкого на экране смартфона — пять вечера и два нуля. Пунктуальность, ёпта, но рука замирает, чтобы постучать в дверь, а потом просыпается желание, но его вырубает, как огоньки на новогодней гирлянде — расцветают и затухают. Он около пяти минут стоит у входной двери, пока не услышал, как кто-то из соседей копошится близко, словно за самой спиной в меньше метра расстояния. Это можно было бы списать как «господи, спаси!», только Витя не Господи, ну и, а хуй с ним. Разворачиваться поздно, соседка сбоку вытаскивает свои отутюженные габариты на прогулку прямиком в театр или же более профильное заведение, где за ваш же счёт вас и напоят и накормят — и это кажется наиболее грамотно подобранным вариантом, — передвигаясь по шажочку на каблучищах метром высотой. Юра желает ей вслед с криком, хлебом и солью, с хлебом и зрелищами артистично на полный желудок наебнуться. Под снегом — мокрая грязь. Под мокрой грязью — та же грязь. А кому-то — радость. У стоящего перед порогом Виктора глаза красные, одежда мятая, как и его растоптанное эго, а выражение лица — сожрёт заживо, его ж не кормили, наверно! Тигр, аррр, голодный. Он пропускает Юру молчаливо, жестом, так легче не послать, оговорившись на пару-тройку слогов, там как язык повернётся. — И я тебя рад видеть, — Плисецкий, тихо шаркая по полу, проходит в коридор, ставя рюкзак у закрытой двери и без разрешения стаскивая с себя одежду и обувь. Верхнюю, разумеется. Никифоров проходит в гостиную, по пути вызывая такси через приложение и падает на любимый, твёрдый, чудесно обожаемый диван, кровинушку, от которой отрываться час от часу не легче, а время медленно подбирается к шести. Нужно умирать. Ещё пару минут. Не знавшие сна глаза и веки мечтают почувствовать привкус дерьмового кофе вместо того же настроения, а заебавшееся тело да хотя бы диван. Заснуть можно и на костях в окружении расчехлённых человеческих и не только тел. Юрочка за ним следом, как котёнок, — садится в ногах, глядит глазищами и тоже — думает. О многом. О том, что переодеваться Виктору нужно. И что Маккачин у работающей батареи голодный, наверно — глазами своими хлоп-хлоп на чужого. Он смотрит в окно во всю стену, на выход на балкон, смотрит в блики натяжного потолка и думает-думаем-думает. Виктор тянется рукой вверх, сквозь полуприкрытые веки вглядываясь между пальцев в бесконечность, с сожалением выдыхая. Будильник, лежащий на спинке дивана, тревожным писком подрывает с места Макка, резво перебирающего ногами в сторону кухни, открывает в Никифорове способность к воспроизведению звуков и мученических стонов. Он сжимает до побеления костяшек, проступающих прожилок и синих вен по тыльной стороне ладони декоративную подушку, тычется в неё носом, в её объятия, нежные и ласковые, придушенные, когда от великих чувств пылью давишься. Пора клининговую компанию сменить. Юра скашивает взгляд, перебирая пальцами, выламывая, не позволяя себе даже сгорбиться. Будильник играть не перестаёт, и сам Никифоров к этому руку не тянет, сгибает ноги в коленях и затыкает уши, как ребёнок. Меня нет — и мира нет. — Вить, тебе идти пора, — Плисецкий говорит тихо и неуверенно, стушуется ведь, если Виктор посмотрит в глаза, поэтому отворачивается. — Пускай идут нахуй. — Не веди себя как ребёнок, ты сам знаешь, что надо. От осознания, вообще-то, ничего не меняется. Желания не появляется, такси не скажет — ой, простите, заказа не будет, вы в чёрном списке, — а собственный капитал не приумножится так, чтобы безбедно существовать до смерти три раза. Какое бы наследство у него не копилось, как проценты на Нобелевскую премию ежегодно, всех денег не заработаешь, но ЖЭК ждать не будет и свет отключит на раз-два. Виктор считает до десяти тихим шёпотом в подушку, едва двигая губами; представляет, что предстанет перед Юрой — чудовище с рогами, злыми, пылающими зрачками, сквернословное хуйло с района, шугающее девок по ночам, которому бы по роже для профилактики. Пиздец какой-то, от черноты юмора в голос смеяться охота. Пальцы на подушке пробивает на нервную дрожь. Это, наверное, финиш. Юра аккуратно встаёт и присаживается на край дивана, соприкасаясь с безжизненным телом, цепляясь за край надетой на него домашней темной кофты. — Вить. Минута тишины. Голос подростка хрипит от потенциального предчувствия, что он огребёт по окончанию всех попыток поднять это тело и привести его в надлежащий вид. — Что? — Тебе надо идти. — Им тоже. Всему миру надо. Для профилактики. — Хватит уже, а? Вставай, — Плисецкий несильно тянет за кофту, ведь как-то Виктор себя мотивирует работать на износ. Не первый раз же, чтобы через силу, неужели именно сейчас надо ребёнка изображать? — Я заебался. Почему это не может служить веским оправданием? Декоративная подушка летит в стену, огибая мальчишку и проигравшим пушечным ядром опадая на пол, давая небольшой шанс растратить скопившуюся нервную энергию в мышцах. Никифоров переворачивается набок, нашаривая сверху телефон и раскосыми глазами выискивая время до прибытия такси. Оно не радовало от слова «нихуя», подгоняло собираться и отвлекало страдать. Нечестно. — Жизнь — полнейшее дерьмо. Просто встань и сделай то, что нужно, чтобы потом придти и отдохнуть. — Пиздец сплошной, — он громко хмыкает и соглашается, даже глядит на Юру прямо, без необоснованной ярости, — «милый», — на этот раз соглашаясь со всем вышесказанным и вынужденно из сложившихся обстоятельств уходит в спальню переодеваться. Выходит он совсем другим человек. Уверенным, статным, злым. В костюме за пару сотен долларов, с видом покорителя Вселенной. Плисецкий отвлекается от телефона, оглядывает сверху вниз мужчину и чуть улыбается от привилегий, что всё это придёт к нему после работы сразу же. Это даёт повод чувствовать себя особенным, Юре нравится. — Тебе идёт. Никифоров прищуривается и кивает. От него одеколоном веет, как для голодного самой вкусной едой, только вслед ходи и принюхивайся — аромат приятно щекочет всё естество и подгоняет очарование, выносит на пару минут блаженства и почти не даёт здраво мыслить. Вот же ужас. Бог. Из внутреннего кармана пиджака достаёт визитницу и автоматическую ручку, которую обычно дарят в знак уважения, с каллиграфическими рисунками и самыми дорогими чернилами, в которых чуть ли не золото примешано. На первом листке, найденном в той же визитнице, пишет четырёхзначный номер, кладёт его на кофейный столик, а сверху карту. Платиновую. — Список продуктов висит на холодильнике, магазин в двухсот метрах. Если что захочешь — можешь покупать. Юра внимательно оглядывается по сторонам, сидит на диване, подгибая ноги, и длинным указательным пальцем листает ленту Инстаграма. Не отсвечивать и изображать деталь интерьера — самое лучшее, что можно сделать для Виктора и для сохранившихся нервов. Меньше волнений, эмоций и переживаний. Честное слово, Никифоров же не маленький. На его телефон тут же приходит смс с извещением о прибывшем такси. В этот момент подросток теряется — приходит осознание, что он останется один, за главного, с Маккачином. А ведь дома даже родители за главного в большей части кота оставляют, нежели его. Виктор проходит за спиной, ласково целует в макушку и вкладывает второй комплект ключей от квартиры, сжимая крепко Юрину ладонь. И коротко улыбается, отеревшись щекой о светлые мягкие волосы. Маленькое счастье и сборник успокоительного. — Приеду сразу же, как только этот маскарад закончится. — Удачи, что ли. Буду ждать. Никифоров кивает, сжимает крепко телефон и портфель с наспех сложенными в него нотами. Меньше минуты, Плисецкий пытается выглянуть, и тут же хлопает входная дверь. Он всё-таки остаётся за главного.