Черное зеркало

       — Назови хоть одну причину, по которой я не должен тебя убить.       Я лихорадочно перебирала варианты, способные спасти меня от неминуемой гибели. Не знаю, каких чудес риторики он от меня ожидал, но ни один аргумент в пользу моей жизни не казался мне достаточно убедительным для того, чтобы быть озвученным.       Нож бесполезен, даже если бы атаман был смертен — в схватке лицом к лицу у меня не было ни малейшего шанса нанести даже порез. Предложить себя? Разъяренному мужчине, растирающему только что перерезанное мной горло?       — Я жду. И терпение мое подходит к концу.       Броситься в окно? Он стоит прямо передо мной и ему понадобятся мгновение, чтобы меня остановить, и лишь миг, чтобы прирезать. За мной дверь со сворой разъяренных кабанов. Эти даже резать не будут - сразу разорвут на куски голыми руками.       Как только атаман начал разворачивать руку для смертельного удара, я решила прибегнуть к самоубийственной импровизации:       — Я могу помочь тебе.       Ольгерд снисходительно усмехнулся.       — Помочь? Мне? Тебе тут единственной нужна помощь.       В огонь так в огонь. В самое пекло.       — Ты принес в жертву жену, чтобы стать бессмертным, и теперь ты хочешь… спасти свою душу? — мой голос отказал мне уже на второй половине предложения, превратившись в жалкий хрип.        Но это все крупицы бессвязной информации, что у меня есть. Я пыталась прочесть эмоции на его лице. Недоумение? Недоумение, подразумевающее, что я права, или недоумение от чуши, которая только что сорвалась с языка? Любой вариант купит мне пару лишних мгновений жизни.       — Ирис? Я никогда и пальцем не тронул бы свою жену, — атаман с отвращением покачал головой. — Откуда вы только берете такую ересь?       Дьявол, как это из меня вырвалось?! Я же читала их письма.       — Братом? — я всецело осознавала абсурдность этой авантюры, но продолжала в ней участвовать.       — И братом тоже? Боюсь услышать, что будет дальше, — каждый раз, когда я думала, что атаман уже злее не станет, мне удавалось взять новую планку. — Нет, не пожертвовал, не ради бессмертия и я не собираюсь с тобой это обсуждать.        Застывшее над моей шеей острие гильотины опустилось ниже.       — Я разбираюсь в этом. Чем бы ты не пожертвовал и ради чего, если тебе нужна помощь…       — Мне не нужна помощь, — прервал меня атаман. — Я знаю всех, кто разбирается в этом — они не грабят ночью чужие дома. Так что прошу меня простить, но украдкой прочитанный «Liber Al vel Vegis» — это не познания в демонологии, — его темно-зеленые глаза казались в этом освещении почти черными. Приговор был вынесен.        Это мой последний шанс спасти свою жизнь.       Я потянулась к блузке и рванула её, так, что пуговицы корсажа порвались вместе с ней, обнажив меня до пояса.       — Я искренне надеялся, что ты до этого не опустишься, но придется сказать прямо — это не поможет.       Моя единственная надежда, что он узнает знак на моем солнечном сплетении. Он должен был часто упоминаться на страницах его новоприобретенной коллекции.        Ольгерд внимательно посмотрел на мою бешено вздымающуюся ничем неприкрытую грудь, явно интересуясь далеко не моими прелестями. Метка на моем солнечном сплетении должна была завораживать, казаться живой, движущейся по кругу, подобно змее. Он слегка наклонился, чтобы внимательней рассмотреть.        — Табула Раза, — после недолгих раздумий процедил Ольгерд, задумчиво нахмурив брови. Дьявол, я буду вечно тебе благодарна за этот момент.       Ольгерд поднял взгляд на меня. Выражение лица было непроницаемым, но злости в его взгляде поуменьшилось. Вложив оружие в ножны, он медленно подошел к окну. Без холода стали у горла я впервые смогла сделать нормальный вдох.        — Табула Раза. Свободные каменщики. Хранители знаний, — атаман поднял с пола кусочек гранита и начал вертеть его в руках, словно пытаясь в нем что-то разглядеть. — Знаешь, что меня больше всего раздражает в этих орденах и тайных обществах? Даже не вычурные самоназвания и ничем не обоснованное высокомерие ваших «избранных членов».       Вникнуть в его слова было до невозможности трудно. За окном раздавалось ржание взволнованных коней и едва различимая ругань. Я дрожащими руками попыталась застегнуть корсаж обратно, но из-за половины вырванных пуговиц он стал абсолютно бесполезен.        — Вы паразиты. Вы паразитируете на знаниях, которые не в состоянии создать сами. Крадете их у других, накладываете иллюзии, доступные к прочтению только вам, — кусочек гранита обратился в горстку пепла, стоило ему лишь слегка сжать пальцы. — Искусственно создаете собственную ценность.       С половиной сказанного можно было бы согласиться, вторая же довольна спорна, но я не в том положении, чтобы вести дебаты. Меня почти не удивила его неприязнь, ведь репутация ордена оставляла желать лучшего.        — Ты, полагаю, другого мнения? — спросил он, не обернувшись, не удостоив меня даже взглядом.       Действительно интересуется или это рефлекторная дворянская вежливость, требующая лишь немого согласия?        — Табула Раза никогда не стояла на пути тянущихся к знаниям.        Я ничуть не слукавила — орден принял в свои ряды никого, без рода и имени. Научили всему, просто потому что увидели во мне истинную жажду узреть скрытое от глаз обывателей.        — Некоторые знания стоит защищать от тех, кто в лучшем случае может потерять от них рассудок, а в худшем впустить в этот мир создания, от которых спасения нет. Просто так сложилось, то, что ты ищешь, орден всегда охранял.        Ольгерд ничего не отвечал, наверняка раздумывая над моими словами. Я смотрела на свои перепачканные кровью ладони, на разбитое колено, и меня сковывало воющее, гнетущее чувство вязкой пустоты. Даже если мне неслыханно повезет и я переживу этот вечер, все равно останусь ни с чем. Проклятая все же пора — осень.       — Допустим, — я вздрогнула от стального голоса, вырвавшего меня из оцепенения. — Даже если и так, скажи на милость, как бы ты могла мне «помочь»?       Как я это сделаю? Твою мать, атаман, откуда мне знать?! Даже если я узнаю, как это сделать, я понятия не имею, смогу ли этим знанием воспользоваться.       Не для себя стараюсь. Мне нужно использовать все, что я когда-либо слышала или знала, дабы убедить атамана, что я ему нужнее живая, нежели мертвая. И не знаю, сколь широки его познания в этой области, поэтому каждое мое слово — шаг по очень тонкому льду.       — Я бы… я бы узнала условия твоей сделки. Что именно ты попросил и что за это отдал. Попыталась бы найти за что уцепиться, какую-нибудь лазейку, хоть что-нибудь...       Ни разу не слышала о контракте с дьяволом, к которому носа бы не подточил самый дотошный и жадный юрист, так что вариант с лазейкой бесконечно эфемерен. Нужно нечто стократ убедительнее.       — Постаралась найти истории людей, заключивших похожую сделку. Быть может, кому-нибудь из них удалось избежать типичной для таких случаев участи.        Ходили легенды о нескольких подобных случаях. Ходил слух еще, что Вильгефорц заключил сделку с демоном в обмен на необыкновенный талант и смог избежать оплаты, правда, меча Геральта из Ривии миновать не сумел. В этом аспекте бессмертие гораздо надежнее.       — Насколько мне известно, демоны неоднородны и не всегда всесильны. Иначе забирали бы души без всяких юридических экивоков. Я могла бы узнать, что это было... что это было за существо.        Первая ли я из Табулы Разы, кого встретил Ольгерд, или он уже слышал все эти тщетные потуги выстроить цепочку предположений?        Стоило мне завершить свой отчаянный монолог, как атаман медленно, но крайне выразительно зааплодировал. С каждым соприкосновением его ладоней и лязгом перстней друг о друга, во мне все больше закипала кровь. Широкая, обнажающая необычно белые даже для дворянина зубы улыбка не оставляла сомнений, что я его изрядно позабавила.        — Браво, очень проникновенно…        — Атаман! — в дверь очень настойчиво постучали. Едва услышав короткое разрешение, кабан распахнул дверь. — Атаман, там этот, ведьмак. Желает срочно с вами говорить.       —…но у меня есть дела поважнее. Мы еще продолжим этот разговор.       И глухой, рваный приказ:       — Скажи ребятам обыскать и связать её. Крепко, — атаман потер недавно раненное горло. — Она невероятно прыткая.        Связать, не убить. Кабан очень внимательно и недобро посмотрел на меня, задержав взгляд на едва прикрытой груди.       — Не трогать, — атаман пресек его намерение на корню. — Я этого не приемлю. Даже с воровками и убийцами, — эта заключительная ремарка предназначалась скорее для меня.       Ольгерд покинул комнату и оставил меня не в самой дружелюбной компании.       Угрожающего вида, но по-своему привлекательная «кабаниха» обыскала меня с ног до головы. Она явно обладала опытом на большой дороге и знала, где и что искать. Я в одночасье лишилась и спрятанного в сапоге ножа из зерриканской стали, и миниатюрного флакончика с ядом за поясом, и даже тщательно замаскированного лезвия на внутренней стороне бедра.       Я давно не чувствовала себя более голой, будучи практически одетой. Но не сопротивлялась, даже когда скрутили бечевкой так, что дышать удавалось только через раз, и когда в рот засунули абсолютно мерзкую тряпку, служившую, скорее всего не только мне, кляпом.       — Проебалась ты, курва, с нашим атаманом, — решила доступным языком описать мою незавидную ситуацию кабаниха. — Много мы тут охуевших видели, но таких, чтобы на атамана с ножом кидались, давно не было. Он у нас из шибко благородных, а то бы мы тебе уже давно брюхо распороли и там, — она бросила взгляд в сторону леса, — прикопали бы. Как знать, может еще и передумает.       Несмотря на эту, не очень тщательно завуалированную угрозу, кабаны были со мной гораздо мягче, чем им того хотелось. Кроме пары оскорблений и пинков под ребра никто не попытался надо мной издеваться. Слову атамана тут перечить не принято.       В кабинет кинули прямо посреди кровавой лужи и осколков разбитого хрусталя. Да хоть бы и в кучу мусора бросили, главное, что я все еще жива. А Кодекс Гигас, торговец зеркалами… пусть в аду жарится, коллекционер чертов! Знал бы, на кого он меня навел, бежал бы из Оксенфурта куда глаза глядят. Есть и более легкие способы заработать денег.       Эта мысль меня слегка успокоила. Да, подпорчу себе репутацию и упущу пару прибыльных сделок, но это я переживу, а вот еще одну попытку что-то украсть у атамана — нет. Выкарабкаюсь, всегда выкарабкивалась. Дрожь, охватывающая все тело, понемногу унималась.       Нельзя закрывать глаза, ни в коем случае нельзя. Ведьмак не задержит атамана надолго. Нельзя, чтобы он нашел меня спящей и решил, что на этом наш разговор можно и закончить.        Ненавижу засыпать без сильного снотворного зелья. Подарок моих ненаглядных родителей к моему рождению помимо всего прочего доставлял еще и мучительные кошмары. Такие реалистичные, что опрометчивое решение заснуть без вспомогательных средств нередко заканчивались судорожной рвотой от тех фантасмагорических картинок, которые создавало мое проклятое сознание.       Мой взгляд устало блуждал по комнате, пытаясь зацепиться хоть за что-то, что позволит мне отогнать сонливость. Портрет благородного вида женщины с рыжими, почти темно-красными волосами, роскошный диван, обитый красным бархатом. Атаман не жалел денег на богатое убранство...       Очертания предметов расплывались, превращаясь в полузабытье и причудливые формы. Когда долго смотришь в темноту, разрозненные фигуры начинают напоминать тревожные цельные образы. Мне чудился силуэт, расплывчатый и нереальный, человеческой формы, но человека едва напоминавший. Я закрыла глаза, пытаясь прогнать морок.       Ледяная рука мягко, по-отечески легла на мое плечо, и звук двери ей не предшествовал.       Склонившись надо мной стоял Гюнтер о’Дим, торговец зеркалами. Он улыбнулся мне теплой нечеловеческой улыбкой. Такой теплой, что мои внутренности скрутило от ледяного, отравляющего кровь ужаса.        — Я жду тебя в Алхимии через сутки.       Ощущение долгого и мучительного полета в никуда окончилось кромешной темнотой.