Черное зеркало

       Шум и гвалт царили в лучшей корчме Оксенфурта, темная ночь озарялась светом сотен свечей на позолоченных канделябрах. Живот заурчал от душистого запаха солода и жарившегося на вертелах бараньего мяса. Без еды я не прошла бы и аршина больше; мой изможденный вид убедил Ольгерда отметить спасение из лап дьявола в «Алхимии».        На сцене выступала группа весьма потрепанных менестрелей. Трубадур в третий раз пытался спеть оду девицам из Виковаро, но после строчки про амбар вдохновение его оставляло. Изрядно захмелевший бард, судя по цветастому одеянию большой поклонник мэтра Лютика, едва попадал по струнам лютни.        — Ты слыхал, что снова учудила вошь лысая? — поинтересовался краснолюд с роскошной иссиня-черной бородой до пояса у своего молодого товарища. — Поборы с осени повысил, мать его растак! Я глашатаю евойному физиономию от таких новостей начистил, да толку-то! Овес замерзший зимой жрать будем, зуб даю!        Его собеседник расстроенно махнул рукой и залпом опустошил кружку с пивом. Их разговор едва слышался на фоне бурных обсуждений проходившей за соседним столиком битвы «Скоя'таэлей» с «Нильфгаардом». Эльф, возглавлявший в этой схватке «Скоя'таэлей», мужественно защищался от обвинений в прохиндействе, но публика была всецело на стороне черных.        — Виват! Слава атаману! — дружно поприветствовали Ольгерда стражники из-за круглого стола, подняв кружки с пивом над головами. Судя по всему, они не покидали корчму с того самого вечера, когда Ольгерд показал туссентскому рыцарю настоящее реданское гостеприимство. Улыбки стражников говорили сами за себя — зубного лекаря в Оксенфурте позволить могли только самые состоятельные.       Любимец публики ограничился коротким кивком.        Маргоша вытаращила глаза, завидев моего спутника. Эта обладающая недюжинным даром убеждения женщина заставила двух разодетых господ за лучшим столиком в корчме буквально раствориться в воздухе. Не знаю уж, что за чудеса дипломатии, но вид на сцену она нам обеспечила изумительный.        Звонким шлепком ниже поясницы Маргоша отправила к нам свою самую расторопную помощницу, донельзя хорошенькую девушку в темно-зеленом платье с глубоким вырезом. Она робко поинтересовалась у Ольгерда, вцепившись в поднос:        — Чего изволите, милсдарь фон Эверек? Вашего любимого туссентского не желаете?        Ольгерд окинул ее взглядом с ног до головы. Армия «Нильфгаарда» тем временем была разбита, а остроухому теперь противостоял краснолюд.        — Удиви меня. Хочется отведать чего-нибудь необычного.        Бедняжка залилась румянцем, пытаясь решить эту сложную задачу. Ее лицо омрачилось еще сильнее тем, что солист любительского ансамбля наконец-то добрался до куплета про третью девицу.        — Ковирскую солодовую брагу завезли! — выпалила девица. — А к ней прекрасно идут телячьи ребра с жареными грибами…        — Дорогая, я велел тебе удивить меня, а не выкладывать все сразу, — Ольгерд расправил усы, слегка улыбаясь.       Это обращение произвело на девушку неизгладимое впечатление, и она умчалась со всех ног в сторону кухни. Чудесно, а я что, буду духом Лебеды питаться и утренней росой запивать?! Маргоша с нескрываемым смехом наблюдала за этой картиной и решилась прийти мне на помощь: принесла суп с клецками и лучший краснолюдский эль.        Давненько меня так быстро не обслуживали: стол во мгновение ока оказался уставлен соленьями и телячьими ребрами, а передо мной красовалась заполненная до краев миска супа. В кубке Ольгерда плескалась солодовая брага, чуть ли не выливаясь через край. Доселе невиданный мною напиток источал аромат дубовых бочек и молодой коры.        — Расскажи мне, что именно ты попросил у о’Дима?       Если ему все же нужна моя помощь, придется раскрыть карты. Глубокий глоток — и эль блаженно разлился по горлу, оставляя после себя легкую горчинку. Я уже чувствовала, как вкус к жизни вновь просыпался.        — Вернуть роду фон Эвереков былое состояние и жить так, как будто и нет никакого завтра. Взамен же о’Дим одарил меня куском камня в груди, — поморщившись, Ольгерд залпом осушил кубок.       Я едва заглушила смешок, представив, как Ольгерд расписывает свои красочные пожелания в контракте с дьяволом.        — Так и сказал — «никакого завтра»? Раг нар Роог хотел устроить?       Ольгерд откинулся на спинку стула, тяжелая рубиновая цепь на груди звякнула. Такую продать - можно было бы десяток зим пережить и лиха не знать!       Бородатый краснолюд все стенал о голодной зиме и чудовищных дорогах, но в очередной раз материть Радовида всем уже осточертело.        — Да пусть бы и Раг нар Роог. Вот это была бы славная битва, и противники под стать, — пожал Ольгерд плечами, словно говорил о чем-то обыденном.        — А каменное сердце тут при чем?        — Каменное сердце позволило мне жить вечно. Как и пожелал — как будто завтра не наступит, — Ольгерд отправил в рот кусок жареного мяса. — Если бы я только знал, какая это скука смертная — бессмертие.       Ольгерд, как и подобало истинному дворянину, ловко управлялся с ножом и вилкой, в то время как все остальные посетители корчмы с ног до головы перепачкались в жире.        — А ты не думал вернуть благосостояние семьи более обыденными способами, нежели сделка с дьяволом?       Менестрели оставили свои попытки воспеть красоту виковарских девиц.       «Я отчаянным роди-и-ился и ничем не дорожу! Если голову отрубят — я поле-е-ено привяжу!» — заливисто напел парень, сразу же сплотив гостей корчмы в единодушном порыве бить морды.        «Сука ушастая, да я таким как ты уши отрезал и на деревьях вешал!» — ударил кулаком по столу краснолюд, так, что пиво пролилось на пол. Он в очередной раз проиграл партию эльфу, который и правда безбожно подтасовывал карты. «Аэлирэнн» уже в третий раз непостижимым образом восставала из мертвых и снова возвращалась в армию «Скоя'таэлей». У меня был более удачный ракурс, позволявший увидеть эти чудотворные воскрешения, а краснолюд уже успел просадить как минимум полсотни крон.       Жалкие попытки шулера оправдаться были прерваны точным ударом крепкого краснолюдского кулака в нос, и бессознательное тело быстро вышвырнули во двор под дружное улюлюканье.       Ольгерд и бровью не повел, продолжая методично сдирать мясо с костей:        — У меня не было такой роскоши, как время. Не мог позволить отдать дорогую мне женщину паршивому офирскому псу.        Он прыгнул в дьявольскую пучину не ради обогащения, а ради великой любви. То ли романтичность его истории, то ли крепкий эль заставили меня чуть ли не прослезиться.        — А что же с ней…        Даже если чувства Ольгерда к Ирис и превратились в камень, честь все еще не позволяла ему обсуждать бывшую жену. Ольгерд раздраженно стряхнул крошки с кунтуша и налил себе еще солодовой браги.        — Не терплю праздного людского любопытства.        Я ушла от неловкой паузы еще одним глотком эля. Какой прекрасный напиток, точно краснолюды гнали. Все кругом вмиг становилось прекрасней.        — Каменное сердце — как это вообще возможно? Ты не пробовал разрезать грудь и посмотреть, как это работает?       Эта неожиданная мысль пришла мне при взгляде на глубокий вырез кунтуша. Маргоша назидательно говорила, что если я буду носить такое декольте, то ни один приличный господин не сосватается.        — Богатая у тебя фантазия, Милена, но это образное выражение, — усмехнулся Ольгерд. — И прекрати заливать в себя эль, иначе твое бездыханное тело выкинут в ближайшую канаву.       Пусть сначала желания формулировать научится, прежде чем меня учить, как пить.       Ольгерд пожелал всего только лишь для себя. Жить вечно и богатства, а не счастливой супружеской жизни. Бьюсь об заклад, именно этот эгоизм и подкупил Гюнтера; именно из-за этого роспись Ольгерда украсила их контракт. Но наказание дьявола за горячую юношескую кровь, за желание иметь все и сразу было все равно бесконечно жестоким.       Ад и черти, эти менестрели и раньше так прекрасно пели или близость к смерти сделала мои ощущения ярче? Мне нестерпимо захотелось с кем-нибудь поделиться охватившими чувствами. Не с Ольгердом, конечно! Что он понимает в тонких материях, со своим-то куском камня.        — Миленка, — тихо прошептала мне Маргоша. — Миленка, подь сюды.       Провидение ниспослало мне прекрасного собеседника для разговоров о любви и смерти! Я охотно последовала за ней. Маргоша потянула меня за рукав в комнатку за кухней. Надеюсь, эта чудесная женщина хочет еще чем-то угостить, может быть даже ковирскими лакричными пряниками. Рот уже наполнился слюной при мысле об аппетитной выпечке.        — Како-о-ого мужика урвала, Миленка! И мордой хорош, и не бедный, как вошь!       Что Маргоша несет?! Ах, точно, атамана уже тысячу лет не видели в женском сопровождении. Наше полуночное рандеву взбудоражило всех городских сплетниц.        — И как ты в этих тряпках собралась такого мужика-то охмурять?! — Маргоша всплеснула руками, нарезая круги по комнате. — Гребень, гребень, гребень… Щас Милен, щас! Причешем, умоем…        Маргоша склонилась надо мной и увидела ничем не стесненную грудь в кабаньей рубахе.        — Хотя… Твои сиськи в этой рубахе даже с улицы видно, зуб даю!       Я не могла сдержать такого натиска и трусливо отступила к печке. Из карманов штанов посыпались орены. Я ринулась их собирать, но монеты звонко падали прямиком в дыры в половицах. Пол под ногами колыхнул, словно мачта корабля, попавшего в шторм на Скеллиге. Здесь не обошлось без чертовщины.        — Еще и напилася… — Маргоша посмотрела на меня, сощурив глаза. И было в этом взгляде нечто… злобное? — Дура! Так ведь и спугнешь же милсдаря!       Они с Ольгердом как сговорились меня жизни учить. Во-первых, она не смотрела в глаза дьяволу. А во-вторых… у меня несомненно был еще один неоспоримый аргумент, но память подводила.       Дверь была распахнута настежь, но Ольгерд постучал по стене, давая о себе знать.        — Милсдарь фон Эверек, — Маргоша как Лебеду во плоти узрела и попыталась закрыть своим широким телом меня, тщетно пытающуюся собрать монеты с пола.       Ольгерд очень внимательно наблюдал за моими действиями, скрестив руки на груди, вместо того, чтобы предложить помощь.        — Вы, милсдарь, не обессудьте! Она вообще девка-то пригожая. А как напомадится, так вылитая Анна Паветта!       Маргоша меня не только ни разу пьяной не видела, она до сих пор не знала, чем я промышляю. Считала то ли исследователем при Оксенфуртском университете, то ли шпионом на тайной службе Белого Пламени.        — Анна Генриетта, — поправил Ольгерд. — Да, есть нечто общее. Только сдается мне, Анну Генриетту не в хлеву воспитывали.       Да я видала на десяток меньше зим, чем княгиня, и к тому же не страдаю нездоровой страстью к пышным начесам!       Ольгерду не помешало бы наконец-то сменить свой спесивый тон. После всего, что произошло, я заслужила обращения как с равной.        — Тебя в хлеву воспитывали, черт рыжий, — обычно у меня лучше получаются словесные перебранки. Надо будет освежить свои умения на досуге.       Маргоша устало закрыла лицо рукой. Ольгерд тяжело вздохнул и широко расправил плечи, уперев руки в бока.        — Поднимайся, не пристало барышне по полу ползать. Нам пора.       Он может отправляться на все четыре стороны, а я еще и в гвинт сыграю. Уж получше того остроухого буду, меня на крапленых картах не поймаешь.       «Борсоди грабят, мужики!» — раздался радостный рев в корчме. В честь такого события половина посетителей решила осушить до дна свои кубки. Ольгерд напрягся, пытаясь прислушаться к выкрикам с улицы, но они потонули в потоке брани.        — Милсдарь фон Эверек, погодьте чуток! Щас все будет, все будет! — на лице Маргоши проступил нездоровый румянец, а глаза заблестели. Настоящая встреча с дьяволом мне только предстояла.        — Приведи ее в порядок, насколько это возможно. У меня еще есть незавершенные дела.       Путь наверх, в комнату, которую я снимала у Маргоши, был тяжелее подъема на Голгофу. Я не знаю, что сделал безумный плотник со ступеньками, но их стало то ли больше, то ли меньше, то ли расстояние между ними изменилось. Я вцепилась в своего пастыря мертвой хваткой.       Неимоверными усилиями мы все же добрались. На моем письменном столе еще лежала небрежно начерченная схема усадьбы Гарин. Маргоша усадила меня на стул, пресекая мой план немедля распластаться на мягкой кровати.       Стул перед огромным зеркалом был мягче императорской перины. Расческа выпрямляла мои спутанные волосы, пока я погружалась в сладкую дрему.       — Кудой едете-то, Миленка? — вкрадчиво спросила Маргоша.       — К атаману в усадьбу, — блаженно улыбнулась я.       Менестрели внизу проникновенно пели «Волчью Бурю», и я не могла не подпевать. Не знаю, ты ль мое предназначение, иль властью я обязан лишь судьбе…       Один бродячий бард однажды сказал мне, что у меня голос сирены. Врал безбожно, конечно.        — Он ж не муж тебе еще, а уже на эту… ухадьбу! Тьфу, лучше б на свадьбу! — Маргоша наклонилась и прошептала мне на ухо. — Ты ентого атамана-то покрепше держи. Как сыр в масле кататься будешь.        — Маргоша, ты же рассказывала, что он жену замучил.        Во что я теперь, конечно, ни капли не верю, но все же сойдет за весомый аргумент. Я любовалась, как умелые руки Маргоши возвращают моей спутанной темно-каштановой копне пригожий вид.        — Ну и хер с ней, зато теперь вдовец. А почему замучал, это и ежу понятно, детишек она ему не родила. Ты-то явно умнее всяких дворянок, нарожаешь пятерых! И вообще, не выдумывай, всех бьют!       У меня не было ни единого осмысленного ответа на эту тираду, поэтому я продолжила напевать. Где мой бокал?!       Маргоша на мгновение оставила мой сольный концерт, вернувшись с переливающимся в свете лучины светло-зеленым флакончиком.        — На! Остальные вещички щас соберу, погодь чутка.        — Что это, Маргоша? Приворотное зелье?        — Шутки шутишь! — загадочно усмехнулась Маргоша. — Поверь мне, я свое отжила, знаю, как дела делаются.        Я не была уверена, что морально готова услышать продолжение.        — Атаман - вдовец, разбойник, конечно, но все ж мы не без греха! Зелье выпьешь, к зиме круглая уже ходить будешь, никакая чародейская дьявольщина не спасет. Женится, как пить дать женится!       Поток неиссякаемой женской мудрости становился все более невыносимым, и я спасалась сладкой дремой, наблюдая, как Маргоша собирает мой нехитрый скарб. Ее загорелые, полные руки битком набивали походный саквояж.       Ее не смутил даже у кого-то позаимствованный ритуальный нож и она быстро положила его прямо под флакончики с ядом. С чего она взяла, что он мне пригодится? Подозревает, что атаман все-таки душегуб? И корсаж какой нашла, кружевной, шелковый, да и исподнее под стать.       Я предательски засыпала, соблазнённая теплом и сытостью.       Меня куда-то понесли, перекинув через плечо и тихо бранясь. Я бы и возмутилась из-за такого обращения, но если так распорядилась судьба, не в моей власти ей противиться. Судя по терпкому запаху дубленой кожи и мускуса — отнесут куда надо. Ладонь, конечно, настоящий дворянин положил бы пониже, но я списала эту оплошность на брагу.       Леди Годива была даже больше возмущена моим присутствием, чем в прошлый раз, и немедля встала на дыбы. У Ольгерда получилось и одной рукой удерживать меня на весу, и усмирить недовольную кобылу. Надеюсь, мой саквояж он не забыл?       Уткнувшись в гриву лошади, я вспомнила, что даже не попрощалась с Маргошей…       Кочка за кочкой. Хмельной дурман рассеивался. Ольгерд, как истинный реданец, любил быструю езду, но на местных дорогах можно и шею свернуть. Стоило мне приноровиться к тряске, как эта неугомонная кобыла снова поднялась на дыбы и встала, как вкопанная.       Ольгерд быстро выпрыгнул из седла, и я нехотя слезла вслед за ним.        — Грифона увидела, — сказал он, поглаживая Годиву по гриве. — Подождем немного, пусть успокоится.        Я не слышала никакого крика грифона. Я прислонилась к березе, рассматривая окружающий нас пейзаж. Какая нежная, безмолвная ночь, ночь Дриад, как сказала бы старшая раса. Все вокруг казалось волшебно красивым, как будто мы набрели на заповедник друидов. Где мы? Не припоминала я такого места по пути к усадьбе Гарин.        — Охотники на ведьм перекрыли дорогу, пришлось поехать объездным путем по старым эльфийским руинам.       Я готова была поклясться, что Ольгерд мне улыбнулся. Не ухмыльнулся, не высокомерно приподнял уголки губ, а искренне, по-доброму улыбнулся. Как же ему идет эта широкая белозубая улыбка — он становится похож на героя реданских сказок, рыцаря без страха и упрека.        — Я тебе благодарен.       Что Ольгерд сказал? Это эльфийская магия?       Иштван рассказывал мне, что в лесах Редании есть волшебные рощи, принадлежащие богине Мелитэле. Неужели она сжалилась над Ольгердом и одарила его своим благословением? Мелитэле всегда трепетно относилась к историям о безумной любви, а безумнее, чем у него, представить сложно.       Нежное пение горихвосток будто бы подтвердило мои догадки. Его лицо изменилось — к Ольгерду вернулось словно неуловимое сияние жизни. Я больше не видела пугающей пустоты в его глазах.        — За что? — На меня нахлынула краска, словно я была юной воспитанницей Аретузы.        — За твою помощь, — Ольгерд положил свою ладонь на кору дерева, в двух дюймах от моего лица. В его глазах искрились озорные огоньки.       Неужели я ему нравлюсь? Специально свернул в тихий уголок? Нет, я подозревала… Где-то глубоко внутри, как не стыдно мне было в этом признаться, я надеялась на это.        — Всегда к твоим услугам, — я принялась рассматривать землю под ногами.        Ольгерд приподнял мой подбородок, заставив посмотреть в глаза. От его горячего дыхания все тело покрылось мурашками.        Его сухие губы требовательно накрыли мои. Мягко прижимая к себе, Ольгерд старался не задеть мою кожу грубой щетиной. Я даже и подумать не могла, как сильно будут кружить голову его прикосновения — не смущал даже отчетливый металлический привкус.       Ольгерд провел пальцами по моей скуле, неторопливо поглаживая щеку. Ох, не врала Ирис, когда называла супруга в письмах бесконечно нежным и чутким любовником. Он словно угадывал каждое мое желание.       Жар, исходивший от Ольгерда, действовал на меня куда приятней, чем хмель. Такого мужчину и полюбить не грех — пусть угрожает мне сколько угодно, если после будет так целовать.        Лишь все более отчетливый металлический привкус портил этот волшебный момент. Он нарастал, пока мое горло не начало гореть, как будто его залили расплавленым золотом.       Мучительный кашель сотряс меня, и мне пришлось с большой неохотой оттолкнуть от себя Ольгерда.       Кашель не стихал, пока я не выплюнула окровавленный золотой на траву. Пение птиц тотчас стихло, а трава почернела.       Золотая монета с изображением императора наконец-то обратила мое внимание на нереальность происходящего. Я знала, стоит мне снова поднять глаза, я не увижу там прекрасной эльфийской чащи. Не увижу и нежной улыбки Ольгерда.       Вместо светло-зеленых глаз я увидела вертикальные зрачки Гюнтера о’Дима, в которых отражалась черная бездна.       — Comix cornici nunquam confodit oculum*.