Черное зеркало

      — Интересный сон привиделся, Милена?       Резкий звук его голоса едва не заставил меня свалиться с лошади прямо в грязь. Ольгерд успел подхватить меня за рубашку; грубая ткань тотчас треснула на рукаве.       Серые деревья и извилистая дорога едва ли напоминали дивную чащу из моего сна. Ворон ворону глаз не выклюет. Эта фраза болезненно напоминала мне о чем-то неприятном, но детали то и дело от меня ускользали. Попытки вспомнить только усиливали тупую боль в висках.       — Кошмар.       В горле все еще стоял горький привкус металла.       — Занятно, мне так не показалось.       Ольгерд решил поупражняться в телепатии?        Не имеет значения. Страницы Кодекса лежали в сумке для свитков на поясе атамана. Даже будучи не восприимчивой к магическим потокам, я физически ощущала некое присутствие. По телу то и дело пробегала леденящая дрожь.       Как и во сне, ночь была удивительно безмолвной — ни писка, ни шороха, будто меня оглушили.        Иштван рассказывал, что Кодекс проверяет рассудок на прочность, он способен уловить потаенные мысли и страхи. Охватившая меня неестественная эйфория в доме у Шезлока лишь подтверждала слабость моего сознания перед чарами манускрипта.       «Виват, атаман!» — зычно поприветствовал Ольгерда мой прежде молчаливый страж. Атаман лишь слегка наклонил голову. Мне бы тоже уже надоели эти раболепные взгляды.       — Докладывай, Сташек. Стряслось что в мое отсутствие?       Стоило лишь снова встать на твердую землю, как к горлу подступил ком. Вместе с тошнотой вернулись и неприятные воспоминания о моем незадачливом выступлении в Алхимии. Больше Ольгерд мне и бокала вина не предложит.       — Никак нет, атаман! Ведьмак не появлялся. Сдох, вестимо, — всплеснул он руками.       Я так и не спросила, что же он поручил исполнять Геральту из Ривии. Впрочем, знаменитого ведьмака даже Вильгефорц не убил, вряд ли убьют желания Ольгерда.       — Никто не станет по нему слезы лить. Позаботься о Годиве.       Сташек растерянно взглянул сначала на меня, затем на Ольгерда.       — Милена. На какое-то время тут остановится.       Кабан переждал мгновенье, видимо надеясь получить чуть больше подробностей, но для Ольгерда разговор был уже давно закончен.        — Комната справа от кабинета. Сташек отнесет твои вещи, — широкий жест дал понять, что мое присутствие больше не требовалось.        — Я могу отдохнуть с дороги?        Сташек хмурился, словно пытаясь понять, что за отношения нас связывают.        — До полудня, — смилостивился Ольгерд.        Тихое, но отчетливое «курва» пронеслось мне вслед, когда я пересекала парадный зал, стараясь как можно быстрее попасть в свое новое пристанище. Нужно будет дверь чем-нибудь изнутри подпереть, а то прирежут ночью невзначай. А Ольгерду доложат, что поскользнулась на сабле.       Лихо я продвинулась по служебной лестнице в Реданской Вольной Кампании, в прошлый раз спала на окровавленном полу! Условия спартанские, но более чем сойдет для моих скромных нужд. Я широко распахнула окно и вдохнула бодрящий сырой воздух.        Маргоша предусмотрительно уложила в саквояж мое снотворное зелье. До полудня успею отдохнуть без воронов и эротических фантазий. Но не больше одной капли, а то снова разбудят ледяной водой.        Желтые глаза Гюнтера О’Дима… Бирюзовый кунтуш и блеск стали… Хруст страниц… Долгожданное забвение.       В глаза бил яркий свет полуденного солнца, когда меня разбудили громкие голоса откуда-то с улицы.       — Опять эта шельма. За кой хер атаман ее притащил?       Этот характерный веленский выговор я и в страшном сне узнаю.       — Ясно, за кой. Сиськи ее видала? Как сам, как его там, Воттичелли вылепил. Да не ссы, сколько их уже здесь было, — успокоил Адель незнакомый кабан с низким голосом.       Я выглянула в окно.       — Да и покрасивше были. Эльфку помнишь? Вот уж нимфа лесная была, и ту отправил восвояси. Хотя помнишь, какую цацку ей подарил?        Судя по тому, как широко развела руки Адель, цацка была размером с небольшую телегу.       — А воровке аж комнату выделил, эка барыня! Я тут что кумекаю — ты видал, что у нее между ног?        Этот вопрос застал меня врасплох, а ее собеседника заставил громко расхохотаться.       — Что, поперек?        Какое же высокоинтеллектуальное окружение подобрал себе реданский дворянин.       — Дурень ты, Конрад! Знаки у нее между ног колдунские! Приворожила она атамана, к чародейке не ходи!        Достаточно с меня женских сплетен за последние сутки! Я плотно закрыла ставни. Еще раз уснуть вряд ли удастся…       Разобрав саквояж, я огорчилась настолько, что захотелось выбросить его прямо на головы кабанов во дворе. Маргоша подобрала мне гардероб приличной оксенфуртской горожанки на выданье — скромных цветов, но узкого кроя. В таком одеянии можно смело оставлять надежды хоть как-то защититься в бою, лучше сразу падать на землю и прикидываться мертвой.        Зато о самом главном не забыла: прохладная рукоятка легла в руку, как влитая. Мне всегда нравилась сила, наполнявшая собою все естество, стоило только взять в руки холодное оружие. Жаль, ритуальные ножи слишком массивны, на бедре не спрятать — приходится прикреплять к голени.       Нужно найти Ольгерда… и побороть непослушную шнуровку корсажа. Чем раньше я приступлю к Кодексу, тем скорее смогу покинуть эту богадельню. Ни вдохнуть, ни выдохнуть — не чужд мазохизм женской природе, раз дамы еще не восстали против таких одеяний.       Ольгерд оказался в кабинете: он аккуратно раскладывал страницы на столе, с которого наконец-то чьими-то неимоверными усилиями был убран весь хлам. Когда я постучала в дверь, даже не обернулся, лишь разрешил войти, сопроводив это небрежным жестом руки. На столе стояла тарелка с фруктами: я немедленно отправила в рот пару спелых виноградин. Не смогла удержаться.       Страницы были почти не повреждены. Я провела пальцами по тонкому пергаменту. Какая неведомая сила выписывала эти тонкие изящные буквы? В каком из бесчисленных миров был создан этот манускрипт?       — Я решил уберечь тебя от соблазнов. В прошлый раз ты не особо церемонилась ни с моими личными вещами, — Ольгерд потер горло, — ни со мной.       Именно на этом столе я прочитала письмо другого Ольгерда к некогда любимой жене. Скорее Белый Хлад наступит, чем он забудет события той ночи.       — Прости меня.        Ольгерд даже не удостоил меня взглядом.       — Мне на коленях тебя молить о прощении? — Даже после этого он вряд ли увидел бы живого человека за личиной воровки.       Не было в моей фразе никакого двойного смысла, но долгое, выдержанное молчание Ольгерда заставило его там появиться. Атаман пристально посмотрел на меня и широко улыбнулся.       — Еще один намек, — усмехнулся Ольгерд, окинув взглядом с ног до головы. — Ты для меня принарядилась? Я и без того слышал, чье имя ты стонала во сне. Мое.        Да быть того не может! Я резко вцепилась в край стола, раздумывая, как бы мне побольнее ужалить его в ответ за такую наглость. Щеки обжег предательский румянец.       — Моя кровать в двух шагах отсюда, я с большим удовольствием избавлю тебя от страданий. Тем более, что есть в тебе некое je ne sais quoi, — Ольгерд слегка коснулся ножен карабелы. — Питаю я некую слабость ко всему необычному.        Да что он о себе возомнил?! Его до бесстыдства прямое приглашение было бы менее гадким, если бы я действительно не испытывала к нему никаких чувств. Что ж, я никогда не отличалась хорошим вкусом в выборе мужчины. Но в этот раз я превзошла саму себя.       — Ты себе безбожно льстишь, атаман.       Ольгерд откинулся на спинку стула и взял с тарелки яблоко, с хрустом его надкусив.       — Ты ведь не думаешь, что я буду за тобой бегать, как мальчишка?       Я не настолько наивна, чтобы ожидать от него нежных ухаживаний, но он даже с оксенфуртскими путанами был галантней. По крайней мере, они так рассказывали. Я, видимо, не достойна вина и сладких речей?       — Бегать? Ты мне и слова ласкового не сказал!       Ад и черти, это прозвучало так, как будто я только этого и жду! Ольгерд лучезарно улыбнулся, сверкнув белыми зубами.       — Иди ко мне, цветочек мой яхонтовый, — он медленно похлопал себя по коленке свободной рукой. — Я тебя приголублю.       Если бы не эта откровенная издевка в голосе, я бы нашла такую манеру обольщения вполне себе очаровательной. Особенно этот медово-тягучий голос. Надеюсь, презрительная гримаса надежно скрыла мои истинные мысли.       — Иди к дьяволу, Ольгерд.       — Только от него вернулся. Княжна моя синеокая, твоя неприступность разбивает мне сердце! — Ольгерд схватился рукой за грудь, там, где должно было быть сердце, несомненно пытаясь наглядно продемонстрировать, насколько ему больно.       Шут гороховый! Я склонилась над страницами Кодекса, рассматривая схематичное изображение врат между Сферами, и забарабанила пальцами по столу.       — Досадно, у Витольда срабатывало безотказно.       Кем бы ни был этот Витольд, он был, по всей видимости, более искренен в своих заигрываниях.       Около сотни страниц. Их было многим больше — все хоть сколько-нибудь полезные мне Ольгерд уже убрал, видимо, ориентируясь на переведенные мной заголовки.       Я выжидательно посмотрела на единственный занятый стул. Ольгерд бросил огрызок яблока обратно в вазу с фруктами и направился к выходу. На прощание он недоверчиво хмыкнул и наконец-то вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.       Слава Лебеде, что перед расшифровкой кодекса я успела набить руку на других работах. Первые страницы были почти не искажены после моих манипуляций. Бесконечный рукописный текст лишь изредка прерывался необычайной красоты иллюстрациями: на одной из них наше измерение, Continents, было изображено лишь одним из многочисленных отражений некоего «исконного» мира.        Читать и понимать написанное оказалось тяжело из-за множества имен и мест, которые мне ни о чем не говорили. Кроме отрывков на латыни Кодекс вмещал в себя слова на языке, который был мне незнаком — алфавит напоминал какую-то причудливую вязь. Должно быть, это санскрит — его Иштван называл одним из двух древних языков, которые понимают во всех Сферах.       Теософы различают два вида договора: подразумеваемый, но не выраженный прямо, или Professio Tacita, и подписываемый кровью Professio Expressa.       Публичный договор (Professio Expressa) может быть заключен или на sabbatum, со всеми необходимыми обрядами (solemnis sive publica) или без свидетелей через подписание соглашения (priuata) двумя сторонами. Выкорми ворона, и он выклюет тебе глаза.       Договор должен быть кровью подписан обеими сторонами. Пример подписи:       Factum in infernis, inter consilia daemonum. Comix cornici nunquam confodit oculum. Baalberith, scriptor.       Прочитав два последних предложения, я еле сдержала желание бросить страницы в камин. Чужое, нечеловеческой природы присутствие в моей голове…       О спасении душ святой Фома говорил следующее: «Тот мужчина или та женщина, которые заключили контракт с пифоническим духом, должны быть мучительно умерщвлены». Volenti non fit injuria. В своих речах на горе Гризим он упомянул тех немногих, что избежали оплаты в сделке с торговцем: «Одолеть дьявольскую сущность можно, лишь вступив в его игру».       Хинкмар из Реймса был первым автором, включившим в «Житие св. Антония» рассказ о слуге сенатора, влюбившемся в дочь своего хозяина. Продав свою душу дьяволу, камердинер завоевал ее сердце. Он спасся только с помощью святого, который помог ему обыграть Дьявола и заставил его расторгнуть контракт.       Слово «игра» было обведено, а над ним — надпись: IX.VI, Хозяйки Леса (venefica), праздник осеннего Эквинокция. Они знают про игру Г.О.Д.       Буквы превратились в сплошную бессвязную массу, когда я увидела этот аккуратный каллиграфический почерк. Даже если мое сознание выжжет дотла адское пламя, я бы узнала его. Иштван.       Меня резко замутило, да так, что я едва успела добежать до ближайшего ведерка. Это могло быть только ловушкой, садисткой игрой чьего-то больного воображения. Месть О’Дима настигла меня раньше, чем я предполагала?       Почему ремарки на Кодексе написаны почерком грандмастера Табулы Разы? Почему старый ублюдок лгал мне, что манускрипт лишь легенда?! Бесчисленные вопросы, ни единого ответа. В какой же водоворот втянула меня лишь одна несчастливая встреча.       «Одолеть дьявольскую сущность можно, лишь вступив с ним в его же игру». Какую игру? И, что гораздо важнее, как в ней победить?       Праздник осеннего Эквинокция, посвященный древнему языческому богу Вейопатису. В деревенских общинах Велена он до сих пор празднуется, туда еще не добрался испепеляющий жар Вечного Огня. На Лысой Горе в этот праздник устраивают жертвоприношения. Если где и можно повстречать Хозяек Леса, то только там и в эту ночь.       Завтра. Это не может не быть западней — такое совпадение слишком маловероятно. Нужно срочно спросить Ольгерда, что он прочтет на этой странице — манускрипт мог пытаться подчинить себе мое сознание, повести по ложному пути.       Адель испепелила меня взглядом, но все-таки сказала, что атаман отдыхает и велел не беспокоить. Будь я чуть меньше напугана, не ворвалась бы к нему в спальню, но Ольгерд даже не слышал моего отчаянного стука.       Плотные шторы едва пропускали солнечный свет, но я все равно увидела атамана, крепко спящего на широкой деревянной кровати с резными ножками.. Он уснул за чтением «Битв, изменивших ход истории Нильфгаарда», тяжелого тома еще старой императорской печати. Если Ольгерда убивать, то только во сне. Еле разбудила.       — Да ты вконец ополоумела?! — Ольгерд схватился за рукоять карабелы, но, увидев мои дрожащие губы, опустил оружие.       — Прошу тебя, это очень срочно. Ты можешь прочитать эту страницу?       Слишком темно, нужно было раздвинуть шторы. Роскошная у него спальня, особенно бадья из облицованного дерева. А из окна открывался потрясающий вид на озеро.       — Наглости твоей нет предела, — Ольгерд сощурился и взял страницу в руки.        Стараясь не смотреть на его обнаженный торс, я уперлась взглядом в овальное зеркало, окаймленное мраморной рамой. На ней были высечены змеиные головы. Гладкая поверхность была непроницаемо черной — вряд ли от пыли — порядок в спальне идеальный.       — Ты видишь эту ремарку? Про Хозяек Леса? — мне безумно хотелось услышать человеческий голос.       — Я не слепой, Милена, прекрасно вижу. Что это за странное предложение про свадьбу?       — Свадьбу?       «На твоей свадьбе невесту искупали в красном вине», — медленно прочитал он.       — Не знаю. Завтра на Лысой горе празднуют осенний Эквинокций. Хозяйки Леса должны быть там.       — Рад слышать. И в чем была нужда меня беспокоить? — Ольгерд зевнул, прикрыв рот ладонью, и потянулся, то ли разминая затекшие мышцы. то ли красуясь.       — Нам нужно отправиться в Велен на рассвете, чтобы успеть на праздник.       Ольгерд отложил страницу и откинулся обратно на тяжелые красные подушки, закрыв лицо рукой.       — Мне очень хотелось бы отдохнуть в тишине и спокойствии. И впредь запомни, единственная причина, по которой ты можешь врываться в мою спальню без приглашения — пожар.       Ад и черти, речь всего лишь о том, как спасти твою никчемную душу, а я нарушаю драгоценный сон! Покидая покои, я как можно сильнее хлопнула дверью.       Как же знобило! Ольгерд при всех своих богатствах на дровах экономит, что ли?! Мысль снова оказаться наедине с манускриптом не вызывала у меня ни малейшего энтузиазма. Неимоверно хотелось любого человеческого присутствия, хотя бы самой непритязательной беседы.       Я украдкой посмотрела на кабанов, за каким-то дьяволом бьющих бочку в парадном зале. Суровые рожи красноречиво намекнули, что места для меня не найдется.       Избегая случайного взгляда на любую отражающую поверхность, я побрела в сторону конюшни.       Сташек что-то напевал, проводя щеткой по гриве Годивы. Он был, наверное, самым молодым из кабанов, хотя глубокий рваный шрам уже отметил его скулу. Судя по длинному светлому чубу и носу картошкой, "кабан" местный.       Сташек слегка нахмурился, когда заметил меня в дверях конюшни, но через мгновенье на его лице появилась вполне себе добродушная улыбка.       — Ох, я в платье-то и не признал. Заходи, дева, коль не шутишь.       Я села на стог сена поодаль от кобылы, поджав под себя ноги, чтобы хоть немного согреться.       — Благодарю. Остальные были не так рады меня видеть.       — Ну, а как же? Ты ж Яцека с Леславом прирезала.       — А тебе их, значит, не так жалко?       — Обалдуи, — махнул рукой Сташек. — Они усадьбу рано или поздно спалили бы.       Он уже закончил приводить гриву лошади в порядок и потянулся за тряпкой. Непохоже, чтобы он тяготился такой нудной работой. Я решила воспользоваться его разговорчивым настроением. Один вопрос уже давно меня интересовал…       — Зачем ты служишь атаману? Деньги?       Сташек посмотрел на меня так, будто я сморозила неимоверную глупость.       — Это собаки служат. А я за него, дева, жизнь готов отдать!       Высокопарность Ольгерда заразнее Катрионы.       — И чем он заслужил такую честь?       Судя по снисходительной улыбке, по глупости этот вопрос уложил на лопатки предыдущий.       — Ясно чем! Атаману высшая цель предназначена, и я ему в ней подсобить хочу. Не зря же Вечный Огонь благословил его даром!       Сташек неправильно понял мое несомненно кислое выражение лица.       — А что он характером непрост, так он крест на душе несет тяжелый. Непростая у него жизнь была, нелегкая. Всех потерял — и брата родного, и жену любимую. Но все для испытаний ниспослано, душу укрепить, только он от этих испытаний как каменный сделался.       Какая проникновенная легенда, не хотелось мне разрушать ее жестокостью реальности.        — Ты морщишься, дева, а он моим старикам в Хедделе две телеги зерна отправил, а ты сама знаешь, какая зима лютая была. И сестренке чахоточной знахаря в Оксенфурте оплатил.        Поразительной души человек, этот ваш атаман, последнюю рубаху от сердца оторвал.        — Не душегуб он, — не унимался Сташек, подняв палец вверх для убедительности. — Тебя же пожалел, а по всей справедливости нужно было прирезать!        Я опустила плечи в притворно виноватом молчании. Пристыдивший меня Сташек довольно кивнул и вернулся к работе. Откинувшись на сено, я наблюдала, как он проводит тряпкой по стройному стану Годивы и напевает себе под нос что-то про соколиную охоту.