Черное зеркало

      Иштван оставил в Кодексе слишком мало заметок, чтобы я смогла разузнать о так называемой игре побольше. Старый ублюдок, несомненно, описал исследования идеальным каллиграфическим почерком в своем дневнике. Одна из немногих вещей, которую я так и не смогла украсть. Этот дневник должен сейчас покоиться под вековым слоем пыли в Горменгасте.       Надеюсь, мне не придется туда возвращаться.       Иштван предал орден, а вместе с ним и меня, еще задолго до того, как начал якшаться с культом Львиноголового Паука. Лгал, что единственная вещь, которая поможет снять с меня проклятье, всего лишь легенда, а сам сжимал манускрипт в своей сморщенной руке. Неужели именно Кодекс заставил Иштвана позабыть о милосердии?       Когда барин наконец-то соизволит подняться со своего ложа, нужно будет немедленно седлать коней и отправляться в Ничейные Земли. Страницы Кодекса были давно отложены в сторону; несуществующее дыхание за спиной пугало до дрожи.       Как уговорить Хозяек Леса поведать нам об игре? Ведьмы потребуют свой quid pro quo*: с меня взятки гладки, а Ольгерд уже отдал самое ценное под залог Гюнтеру О’Диму. Однако не стоит недооценивать фантазию людоедок — упаси их Лебеда даже заикнуться о детях.       Кабинет Ольгерда пятнадцать шагов в длину и десять в ширину. Спит атаман уже с полудня. Его свора перепробовала все бессмысленные развлечения человечества, от потасовок в зале до состязаний в устойчивости к алкоголю.       Я не услышала звука шагов, лишь скрип открывающейся двери.       — Я велел подготовить коней. Выезжаем на рассвете, — в ответ на такое приветствие мне захотелось вытянуться по струнке.       Лестно слышать, я дослужилась не только до своей комнаты, но и до коня. Мое вежливое пожелание доброго утра неловко повисло в воздухе, Ольгерд уже спускался вниз по лестнице. Громогласное желание здравствовать в зале прозвучало громче иерихонской трубы. Судя по разговорам, «кабаны» были обеспокоены тем, что атаман давно не напоминал местным раубриттерам, кто в Редании главный.       Ждавший меня в конюшне мерин и в подковы не годился Годиве. Но, в отличие от кобылы атамана, он отнесся к моему присутствию с обреченным фатализмом.       Ольгерд был немногословен только со мной — покуда я довольствовалась обрывками фраз, Сташека удостоили назидательной тирады о том, как нужно ухаживать за лошадьми и каким знатоком был Витольд в этом деле. Когда Ольгерд снова упомянул это имя, в его голосе прозвучало нечто, смутно похожее на ностальгию.       Мысль язвительно поинтересоваться, не собирался ли Ольгерд меня снова связать, умерла с воспоминанием о яхонтовом цветочке.       Старый мерин едва поспевал за Годивой. Идеально прямая спина Ольгерда отвлекала меня от дороги. Да и смотреть тут особо не на что — виды нас окружали безрадостные.       На одном из перекрестков псы Радовида устроили очередной местной колдунье публичную казнь. Даже будучи изуродованной пытками, точеная фигурка не могла скрыть своей привлекательности при жизни. Сколько ей теперь гнить на колу, пока местные догадаются снять?       — Ольгерд, ты веришь в Вечный Огонь? В Лебеду?       Две темы способны загубить любой разговор — религия и политика.       — Религия — опиум для народа, — процитировал Ольгерд одного печально известного оксенфуртского профессора. — Дает иллюзию защищенности вместо того, чтобы научить мыслить самостоятельно.       Пожалуй, не стоит повторять эту глубокую мысль на древнем языческом празднике — голову снести могут.       — Главное оружие Радовида и ему подобных. Их подданные даже не задумываются, кто настоящий виновник всех несчастий.       Ольгерд мог бы быть фигурой гораздо большего масштаба, чем атаман шайки головорезов. Почему его амбиции ограничились лишь грабежом и кутежом? Имей я его богатство и происхождение, не говоря уже о бессмертии, я бы загнала под свой каблук всю Реданию.       — Странно слышать это от человека, который заключил сделку с дьяволом в обмен на свою душу.       Ольгерд натянул поводья — рискованный маневр на ухабистых веленских тропках. Обозвать это дорогами было бы тяжким оскорблением для последних.       — Сомневаюсь, что Гюнтер о’Дим - враг сущности, которая скрывается под именем Вечного Огня, — Ольгерд жестом указал на распятую жертву охотников на ведьм. — Они одного поля ягоды, соседствуют уже веками.       — На аудиенцию бы тебя к Радовиду!       Ольгерд презрительно хмыкнул.       — Это была бы последняя аудиенция этого пса.       Осень уже поселилась в Велене, словно вернувшийся в свое обиталище мрачный призрак. По обе стороны раскинулись бескрайние топи; пейзаж лишь время от времени перемежался голыми силуэтами деревьев. Меня преследовало ощущение, что мы едем кругами.       Кровавый Барон еще кое-как поддерживал шаткий порядок на здешних просторах.       Путь пролегал через Кривоуховы Топи, самую глушь Ничейной Земли. Местные обычаи славились своей бессмысленной жестокостью, их не смогло изменить даже влияние черных. «Так у нас заведено». Местный люд никогда не сможет жить по другим порядкам — плеть нового хозяина лишь сменит плеть старого.       Издалека виднелись костры, языки пламени почти достигали неба. Гульба продолжится всю ночь, до самого рассвета — на этот праздник припасли самую крепкую брагу. Сегодня ночью на этой горе будут убиты десятки людей, и зачато не меньше дюжины.       Слепая на правый глаз старуха у подножья Лысой Горы подозрительно покосилась на Ольгерда. Здесь такой причудливый крой одежды не в ходу, как и выбритые виски. Старуха указала скрюченным от артрита пальцем на каменное святилище Вейопатиса и потрясла кулаком.       — Нужно принести жертву, — предупредила я Ольгерда, и он привычным жестом потянулся к кошельку на поясе. — Но уж точно не деньги, — добавила я шепотом.       Вейопатису интересно лишь то, что уже так предусмотрительно выставлено на продажу бродячими торговцами у подножья горы. Молодые телята и кролики. Только свежая кровь могла заинтересовать хоть и ослабленного, но по-прежнему жестокого бога.       Людей Ольгерд убивал охотней, чем животных. Хоть его карабела и не дрогнула, он неприязненно нахмурился, когда теленок испустил последний крик в своей недолгой жизни и его горячая кровь мощным потоком хлынула на святилище.        — Сладко пахнет кровь, князек, — старуха сразу же прибрала тело животного, жадно вдыхая запах крови со своих перепачканных пальцев. — Благословит тебя наш бог славной ночью. И Хозяйки наши будут довольны.        Ольгерд лишь брезгливо отвернулся, не удостоив старуху даже скупым словцом. Какую ступень в местной религиозной иерархии занимали Хозяйки? Народ верил в древних богов, но подчинялся лишь ведьмам.       Лошадей привязали в стойлах у подножья горы — подъем для конных слишком крутой, а тропа узка и витиевата. Гора не была такой уж высокой, но воздух с каждым шагом становился разреженней, все тяжелее было сделать вдох.       На вершине горы стояло несколько хижин, служивших в эту ночь корчмами: эль лился рекой, закусывали же всем, что попадалось под руку. Среди лиц крестьян и знати средней руки изредка мелькали те, что с трудом напоминали человеческие, но в эту ночь они вполне могли сойти за ряженых. Люд разоделся кто во что горазд: пестрые ситцевые юбки и рубахи с вышивкой, венки из полевых цветов вместо головного убора.       Я не рискнула выпить ничего покрепче вина, смутно вспоминая свое недавнее фиаско, отчасти от того, что тяжелый горный воздух уже достаточно дурманил рассудок. Мужчины томились в ожидании драк и женщин.       Страдать им пришлось недолго. Местный воевода, косая сажень в плечах, зазывал народ на древнейшее веленское развлечение — бои на кулаках. «Кто хочет померяться силой с самим Дурденом Портным?» — это неизвестное мне имя заставило даже тех, у кого явно чесались кулаки, молча уставиться в свои кружки. А зеваки застыли в предвкушении хлеба и зрелищ.       Их взгляды устремились на Ольгерда — одного из немногих чужеземцев на празднике. На единственного, кто по виду мог бы схватиться с самим Дурденом Портным.       — Не хочешь? До полуночи еще полно времени.       — Не люблю кулаками без причины махать. Только если какому-нибудь хлыщу пыл умерить.       Зеваки разочарованно вздохнули.       — Да, нечестный бой получится. Тебе хоть голову проломят, все равно на ногах стоять будешь.       — Проломить мне голову еще суметь надо.       Мне вспомнилось, как Ольгерд дрался в «Алхимии» — красивое было зрелище. Правда, победил он не без помощи красного вихря, позволяющего ему исчезать и снова появляться на поле боя.       — Даже прекрасный фехтовальщик не всегда оказывается хорошим бойцом.       — Уж поверь мне, в кулачных боях мне нет равных. Разве что, быть может, Витольд.       Я делано пожала плечами.        — Скука одолевает? — сложил руки на груди Ольгерд. — Так хочется снова увидеть, как дерется Ольгерд фон Эверек?       Толпа аж задрожала в предвкушении, когда он поднялся со своего места, залпом осушив кубок.        — Ну что ж… Человеку иногда нужно вкусить немного безумия, чтобы освежить вкус к жизни.       «Здравия желаю, атаман! Неужто решили почтить нас своим участием?» — поприветствовал Ольгерда воевода. Вот у кого карманы отяжелеют от золота ставок — только слепой не прибежит поглазеть на этот бой. Хотя и тот не прочь будет послушать, я уверена.       Поле битвы представляло собой небольшой кусок выжженной земли. Противник Ольгерда оказался крепко сложенным, бритым эльфом с татуировками по всему телу. Никогда доселе не видела, чтобы Старшая Раса принимала участие в таких безвкусных развлечениях. Жар костров был невыносим, и эльф снял зеленую рубаху, оставшись в одних портках.       Женщины, собравшиеся вокруг импровизированной арены, явно больше хотели оценить обнаженный торс его противника. Особенно юная светловолосая девушка, которая, судя по восхищенному взгляду, в образе Ольгерда увидела своего долгожданного, и оттого весьма потрепанного жизнью, принца. Я заговорчески толкнула ее в бок.       — Крикни атаману кунтуш-то снять. Порвет еще, видишь какой дорогой, — прошептала я.       Эта вызванная исключительно заботой о кунтуше идея нашла в женском сообществе широкий отклик, и воздух сотрясли веселые возгласы: «Сними рубаху, атаман!». Ольгерд бросил на меня взгляд — я не присоединилась к крикам, мои губы были плотно сжаты. Что за беда с моей дурной репутацией? Что бы я не делала, все равно подозревают.       Ажиотаж не унимался, и Ольгерд поддался на уговоры толпы, потянул за пояс, сбрасывая с плеч кунтуш. В свете костров, покрытый шрамами, он словно сошел со страниц страшной сказки.       — Наконец-то противник мне под стать, — издевательски протянул эльф. — Назову дочку в твою честь…       Толпа одобрительно загоготала.       — …когда твоя жена ею разродится.       Ольгерд обошел вокруг противника, разминая мышцы шеи.       — Какими витиеватыми стали оскорбления, — лениво, без малейшей злости в голосе, ответил ему Ольгерд. — В мои времена было достаточно обвинения в бесчестье.       — Твои времена давно прошли.       Эльфы от природы необычайно ловки, а этот был еще и силен, как каменный тролль. Стремительный удар в грудь — Ольгерд едва успел увернуться — кулак эльфа все же прошелся по нижним ребрам. Раздался отчетливо слышимый хруст. Мое сердце сжалось от мысли, какой болью он должен был отозваться.       Ольгерд даже не пошатнулся. Застыл в боевой стойке, напряженный, как зверь перед прыжком. Ответный удар эльфу прямо в челюсть — кровь брызнула на землю. Тот отскочил в сторону, избежав повторного удара.       Если бы не бессмертие, Ольгерд не смог бы так быстро прийти в себя. Я точно слышала хруст сломанных ребер. Судя по смятению на лице эльфа, его мучила та же мысль. Этот момент обозначил начало его поражения — в бою всегда неизбежно проигрывает тот, кто сомневается. Толпа жаждала продолжения банкета.       — Ты не умеешь бить, пес. Ты вихляешь.       Взбешенный этой издевкой, эльф пригнулся. Кулак Ольгерда просвистел в воздухе, ударив пустоту. Эта осечка позволила эльфу бить прямо в нос. Теперь настала очередь атамана окропить кровью поле боя. Она стекала по подбородку, на пересеченную глубоким шрамом грудь. Юная почитательница Ольгерда охнула.       Дурден Портной - один из лучших виденных мной бойцов. Но никто не может быть достаточно хорош, чтобы одолеть бессмертного противника.       В отчаянной попытке взять вверх, эльф кинулся на Ольгерда. Слишком быстро, слишком необдуманно. Опрометчивая атака была перехвачена стремительным ударом под дых. Эльф согнулся пополам, припал к земле и принялся жадно глотать воздух. Ольгерд переждал пару мгновений, но его противник уже поднял руку, моля о пощаде.       — Оскорбил бы ты мою супругу в честном поединке, тебя пришлось бы смывать с земли, — процедил Ольгерд, опустив занесенный кулак.        Его милосердию рукоплескали, но такими же овациями толпа удостоила бы и решение избить противника до полусмерти. Больше желающих помериться силой с атаманом не нашлось, и толпа разочарованно разошлась.       Бой действительно снова пробудил в нем вкус к жизни, судя по задорному блеску в глазах.       — Приятно иногда выпустить пар, — подтвердил он мои догадки. — Человеческую природу не изменить — мы рождены воевать, хоть оружием, хоть словом или деньгами.       Юная почитательница Ольгерда потянула меня за руку, озорно улыбаясь скорее ему, чем мне. Сначала опешив, я поняла, что она зазывает меня на следующее развлечение — пляски у костра, за которыми следует главное жертвоприношение. Принять в этом участие, к моему великому неудовольствию, надлежало каждой незамужней девушке.       Легче солгать, что атаман мне супруг, чем присоединиться к этой вакханалии.       — Я тебя развлек, Милена, — Ольгерд вытер кровь с лица белоснежным платком с вышитыми на нем инициалами И.В.Р., — развлеки и ты меня.       Развлечь тебя, значит… Его фраза очень пронзительно отозвалась в моем теле. Удары цимбал нарастали.       Костер уже полыхал вовсю, слепил глаза. Огромные деревянные исполины возвышались над котлованом. Кругом была рассыпана свежая брусника, и сапожки девушек в кашицу топтали ее, пока вся земля не пропиталась ягодным соком. Что это должно было символизировать? Кровь?       Движения танца были мне незнакомы, но удары цимбалов и пение кобзы подсказывали правильный ритм. Сердце билось в такт громкой музыке. Я плясала, повинуясь зову тела. Раскаленная земля так жгла ноги, что ступни приходилось поднимать все выше, отбивать такт каблуком.       Жар начал пробирать до костей. Я потянулась к корсету, слегка приспустив шнуровку — не настолько, чтобы выглядеть непристойно, но вполне достаточно, чтобы почувствовать на себе плотоядные взгляды посторонних мужчин.       Один пристальный взгляд мне бесконечно льстил. Хор женских голосов затянул, быстро и яростно, древнюю, как сами Хозяйки Леса, песню:       Szła dziewczyna w odzieży siermiężnej. Шла дивчина в разорванной одежде.       Napotkał ją Swarożyc potężny. Как повстречался ей могучий Сварог.        С каждым поворотом мне все больше казалось, что я парю над землей, будто ведьма, окрыленная дьяволом в ночь Саовины. Языки пламени едва коснулись меня, когда я перепрыгнула через костер. Нестерпимо сильный аромат брусники вызывал дикую жажду и желание вкусить сочные ягоды.       И в голове не было ни единой мысли о Кодексе и обо всем, связанном с ним. Моим сознанием завладело буйство красок и безумие пляски, обволакивающее, пленяющее, обещающее мне вечную жизнь. Хотя бы на одну ночь.       Рокот цимбал смолк. Толпа заревела, увидев волхва в маске лешего, медленно ступающего к пепелищу в окружении полуобнаженных девушек. Он затряс серпом в воздухе, указывая на налитую яркую луну. Время жатвы.       Ольгерд сделал жест рукой, приглашая подойти поближе. Интересно, у меня такие же затуманенные от дыма и жара глаза?       Слишком близко.       Я почувствовала его горячие сухие губы. Святой Лебеда, и как я ответила на этот поцелуй, несмотря на то, что Ольгерд был все еще заляпан кровью эльфа.       И вкус… сладко-кислый, с легкой горчинкой. Вкус свежей брусники, а не ужасающая металлическая горечь. Бойтесь своих желаний — они имеют свойство исполняться. И где он только успел урвать ягоды?       — Пойдешь со мной к реке? — Ольгерд на мгновенье оторвался от меня, не убирая ладонь с волос. — Мне нужно кровь с себя смыть.       В этом вопросе звучало плохо замаскированное предложение уединиться. И стоит мне ответить утвердительно, путь к реке станет дорогой без возврата. Здравый смысл никогда не был моей сильной чертой. Да и к чему слушать голос разума, если смерть наступает на пятки, а дьявол дышит в спину. Пока жива, я не собираюсь тратить время впустую!       В лесу не было ни души, лишь рыжая косуля с опаской взглянула на нас и побежала прочь от песен людей и смертоносного огня. После полуночи здесь под каждым кустом уединятся парочки, но сейчас весь люд собрался поглазеть на жертвоприношение.        Какая диковинка — камень силы, не сразу заметный глазу из-за крутого оврага. Необычной формы, плоский.       Не успела я опомниться, как моя щека уже была прижата к холодному камню, а юбка задрана до пояса. Ольгерд медленно провел пальцами вверх по моей ноге, до самой метки на бедре. Ухватился за край моего нижнего белья и потянул его вниз.       Да за кого меня этот рыжий черт принимал: за очередную шлюху?! На такое обращение я не подписывалась!       Я что есть мочи лягнула его сапогом, заставив отшатнуться, и наградила своим самым злобным взглядом. Но даже ему не удалось стереть насмешливую улыбку с лица фон Эверека.       — Прошу прощения, княжна. Позволишь мне загладить свою вину?       Надо было послать его в чертоги преисподней с этой ухмылкой, но разум мой был безнадежно затуманен задымленным и пропитанным алкоголем воздухом. Мне не хватило силы воли одернуться, когда он умело распускал шнуровку корсажа. Не хватило сил не ответить на жадный поцелуй.        Виной моему безоговорочному поражению стал, вне всяких сомнений, его запах. Терпкий, как дубленая кожа, пропитанная ковирским мускусом. Если бы не этот чертов запах, я бы не позволила стянуть с себя платье и опрокинуть на камень.        Ад и черти, да кого я пыталась обмануть! Как будто ему требовалось разрешение, чтобы до боли в мышцах развести мои колени и прижать к себе, заставив почувствовать напряженную плоть.        Языческая песня лишь слегка заглушила мой вскрик, когда он одним движением вошел в меня. Самолюбию Ольгерда несомненно польстило, с какой легкостью ему это удалось.       Черный ворон вспорхнул с ветки, недовольный шумом. Я тщетно пыталась оцарапать Ольгерду спину, причинить в отместку боль. Ему же хватило мгновения, чтобы одной рукой пригвоздить мои запястья к камню.       Тело отзывалось на резкие движения бесстыдным, неистовым наслаждением. Откинув назад голову, я увидела лишь языки пламени там, где должно было быть бескрайнее звездное небо.       Шла дивчина в разорванной одежде…        — Чуть помягче, прошу тебя…       Ольгерд с каждым толчком все яростнее прибивал меня к камню. Удовольствие начинало граничить с болью.       — Как я могу отказать прекрасной даме.       Желание сыграло со мной злую шутку. Ольгерд начал входить в меня до жестокости медленно, заставив стонать гораздо громче, чем полагалось прекрасной даме.       Леший его знает, как долго он распинал меня на этом камне. Я потеряла всякое чувство времени.       Реальность лишь на мгновенье напомнила о себе, когда с вершины горы послышался нечеловеческий рев. Я ничего не смогла разглядеть в непроглядной темноте, кроме висевшего на ветке березы уха.       Резкий толчок вернул меня в чувство. Пальцы Ольгерда крепко схватили мой подбородок и повернули к себе:       — Смотри мне в глаза, Милена.        Тягучий низкий голос только подлил масла в огонь — и без него было слишком жарко от до предела раскаленной обнаженной кожи. Низ живота начал сокращаться горячими волнами, заставляя меня выгибаться дугой.       Святой Лебеда, как давно мне не было так отчаянно хорошо!       … Как повстречался ей могучий Сварог.       Первая волна страсти сгинула, оставив после себя блаженную негу. Пальцы Ольгерда все крепче сжимали мои бедра, оставляя красные следы. Он был близок, судя по вырвавшемуся глухому стону, по все более хаотичным и быстрым толчкам. От пепла и пыли глаза невольно слезились.       — Ох… Дьявол!       Ольгерд придавил меня всем телом, так сильно, что я не могла даже вздохнуть. По внутренней поверхности бедер вниз на камень потекло его семя.        — Ольгерд… мне дышать трудно… — едва слышно выдавила я.       Это вызвало у него улыбку, но он всё-таки великодушно слез с меня. Сел рядом, опираясь на локти, задумчиво уставившись на небосвод. Вот сейчас ласковое слово, пусть даже и тот самый яхонтовый цветочек, оказалось бы как нельзя кстати.       Промозглый ветер подул на кожу, резко вернув меня к мысли, что я лежу нагая на холодном камне. Стыд и сожаление угрожающе замаячили на задворках сознания, как амбалы в самом грязном переулке маленького города.       — Давно меня мучал вопрос, что это у тебя за знаки? — Ольгерд по-хозяйски коснулся моей метки.       Это не совсем та ласковая фраза, которую мне так хотелось услышать после близости. Тем более, что этот вопрос вызвал у меня глухую тоску. Вот уж воистину, всякая тварь грустна после соития.       — Так, баловство.       — Что за знаки, Милена? — с инквизиторской настойчивостью повторил Ольгерд.       — Чародейки гламарией пользуются, я тоже хотела… запоминаться мужчинам.       Одному мужчине, который был ко мне оскорбительно равнодушен. Ошибки молодости никого не обошли. Из-за своей Ольгерд похоронил всех, кто был ему дорог, а я всего лишь стараюсь избегать случайных связей… старалась.       — Тщетные ухищрения, — Ольгерд осуждающе вздохнул. — Это только раздражает, Милена, как будто с суккубом спишь. Я уж и не говорю о том, что подумал о твоем образе жизни, когда их впервые увидел.       Самое время залепить пощечину, но не стану марать руки.       — Да, конечно, а за чародейками и суккубами носитесь, как угорелые, — я подавила подступающий к горлу комок обиды и потянулась за скомканным на земле платьем. — Не понравилась — не обессудь.        Ольгерд схватил меня за запястье, увлекая обратно на камень.       — Ты прекрасно знаешь, что мне понравилось. Не набивай себе цену.       Нет уж, за языком следить надо было.       — Мне хватило.       Ольгерд повел бровью, не скрывая своего сомнения, но воздержался от ответа. Не потянул меня обратно, когда я пыталась кое-как привести себя в порядок.       Где же, в конце концов, эта многострадальная река? Мне не помешает окунуться в ледяную воду.