Черное зеркало

      До чего же студеная вода в этой треклятой речке, аж зубы свело! Сильное течение так и норовило сбить с ног. Никак не покидало мерзкое ощущение, что кто-то наблюдал за моими попытками удержать равновесие, скрывшись в непроходимой чаще леса. Я ополоснула лицо ледяной водой, надеясь, что это поможет мне прийти в себя.       Из песни слов не выкинешь. Нет смысла лгать себе, что я не желала случившегося — и тем не менее меня терзала мысль о последствиях этой мимолетной слабости. Душевных, от физических же меня надежно защитит зелье. Бьюсь об заклад, Ольгерд даже не вспомнит о случайной интрижке, а вот мне…       А вот мне будет чертовски тяжело выкинуть ее из головы. Все тело явственно напоминало о случившемся: на бедрах еще алели отпечатки его широких ладоней.       Собачий осенний холод, и вытереться, как назло, нечем, кроме как платьем. В полуосознанном желании себя наказать я туго затянула шнуровку корсажа. Возвращаться к камню Силы бесполезно — Ольгерд не стал бы меня там дожидаться после холодного прощания. Нужно как-то скоротать время до полуночи, желательно не попадаясь ему на глаза. Все, что он может мне сказать, никак не входит в список того, что мне хотелось бы услышать.       Листья и грязь прилипали к сапогам, когда я шла по узкой тропке обратно на вершину. От древесных исполинов осталась горсть пепла. Посреди котлована лежали останки обугленной жертвы Вейопатису, в которой лишь едва угадывались человеческие очертания. Прах к праху, пепел к пеплу — слухи о человеческих жертвоприношениях на Лысой Горе оказались не просто слухами. Слава Лебеде, что мне не довелось этого лицезреть.       Народ, пресытившись кровавыми зрелищами, вернулся к более обыденным развлечениям — выпивке и карточным играм. Одиночек на празднике можно по пальцам пересчитать, а пытаться вклиниться в сплоченную пьяную компанию не было ни малейшего желания. Я подыскала себе относительно безлюдный угол под кроной вековых дубов; рядом красовался роскошный брусничный куст. Еще недавно столь вожделенные ягоды оказались кислыми и недоспелыми.       Не только я была на празднике без сопровождения — погруженный в раздумья мужчина средних лет раскладывал на грубо отесанном деревянном столе карты. Его редкая колода чудовищ удивила меня гораздо меньше, чем то, что такой, во всех отношениях видный мужчина явился на праздник без очаровательной дамы.       Незнакомец поймал мой любопытный взгляд, но как ни в чем не бывало продолжил организовывать свою армию бестий по видовой принадлежности — некрофаги отдельно, кровопийцы отдельно.        — Не желаете составить мне компанию? — деланно вежливо, скорее от скуки, чем из интереса к моей персоне, спросил он. Тоже нездешний, судя по кожаному сюртуку, скроенному по иностранной моде.       Нужно обладать недюжинной силой воли, чтобы отказаться от игры в карты, а я и подавно падка на соблазны. Несколько партий в гвинт казались такими заманчиво-обыденными, особенно после всей чертовщины, творившейся с моей жизнью в последнее время.       Я зябко поежилась — холодный ветер обдувал едва высохшую кожу. Последний непринужденный разговор с незнакомцем чуть не отправил меня прямиком в преисподнюю, но этот мужчина не внушал мне страха.        — У меня нет с собой карт.        — Чем предпочитаете играть? — выговор странный, будто он родом из Туссента, но слишком уж для южанина бледен. Он достал из походной сумки несколько стопок карт, аккуратно перевязанных черной лентой.        — Нильфгаардом, — в мире еще не придумали ничего лучше шпионской тактики. — На пятьдесят крон?        — Не играю на деньги.       Незнакомец произнес это совершенно буднично. Даже если он и равнодушен к деньгам, драгоценностями точно не брезговал: к отвороту сюртука была приколота сверкающая брошь — искусно вырезанная бабочка из чистейшего золота. Прикреплена слишком небрежно, не ровен час отвалится, а погруженный в раздумья хозяин вряд ли заметит потерю. Особенно, если осушит еще один бокал вина.       Нечисть, к ведьме не ходи! А кто еще может уничтожить поллегиона легким движением руки, так удачно положив на стол две погодные карты?! А на меня не иначе как порчу навели, ни одного чистого неба!        — На язычника вы не похожи, — попыталась я отвлечь незнакомца светским разговором, надеясь, что он потеряет счет картам в моей руке.        — Я не язычник.       Быть того не может, опять брукса?! У него там что, целая армия нетопырей прячется по карманам? Лысая гора так и притягивает к себе плутов и пьяниц.        — А что привело вас на Лысую Гору?       Пришло время призвать на поле боя начальника Нильфгаардской разведки, последнюю надежду моего бесславно гибнущего гарнизона.        — Вопросы личного характера, — уклончиво ответил он.       Второй раунд обязан стать реваншем, после вопиющего разгрома в первом. В моем подчинении три лучших шпиона Великой империи, провал в мои планы не входил. Я отодвинула кубок с вином в сторону, капля трезвого рассудка еще пригодится.        — Любовь?       Это предположение показалось мне самым логичным — мрачный незнакомец в кожаным сюртуке, освещенный мягким светом полной луны, словно сошел со страниц романтической трагедии.        — Можно и так выразиться, — даже не моргнул, ни на миг не отвел взгляд от карт. Внимательность и выдержка, достойная бывалого шпика.       Повеяло горьковатым ароматом дурман-травы — легкого галлюциногена, которым баловалась молодежь в деревнях. Юная девушка в белом хлопковом платье, измазанном ягодами, заливисто хохотала, кружась под слышимую одной лишь ей музыку, ловила руками невидимых светлячков. Незнакомец слегка покачал головой, наблюдая за этим зрелищем, и процитировал известного при императорском дворе поэта:        — Не видя, видит взор иное, чудесное и неземное…        — …не слыша, явно ловит слух, — пробормотала я продолжение, выискивая в своей колоде хоть что-то приличное. Незнакомец благосклонно наклонил голову, оценив мои познания в поэзии. — И где же ваша возлюбленная?       В ответ на мой намеренно бестактный вопрос мужчина то ли раздраженно, то ли задумчиво забарабанил кончиками пальцев по столу.        — Какая вы любопытная особа.       Скорее до предела азартная, а мой арсенал отвлекающих маневров не так велик. В подметки не годится бессмертной армии моего противника.        — Желал бы я сам знать ответ на этот вопрос, — глубокая морщина на его лбу стала более отчетливой, а взгляд устремился куда-то вдаль.        — Вы её еще не нашли?       Я первый раз заглянула в его стальные глаза, желая проверить свои женские чары на ком-нибудь, чье сердце не высечено из камня. На моем лбу тотчас выступила испарина, несмотря на холодный ветер — глаза моего собеседника выглядели точь-в-точь как человеческие, но принадлежали они не человеку. Упыря выдавали едва уловимые глазу детали — не чувствительные к свету зрачки, фосфоресцирующая радужка и потусторонний, немигающий взгляд.       Именно так в легендах описывали Хагмара, ночной кошмар Туссента. А Цимисх не оставил в живых никого, кто мог бы рассказать его легенду. Зато описал свои подвиги в книге, которую Иштван наказал никогда не открывать, а я, на свое горе, в очередной раз его не послушала.        — Уже потерял, — холодно ответил он, выложив на стол карту Скрытого.       Надо бежать с поля боя. Бежать куда глаза глядят, не разбирая дороги, к чертовой матери!        — Не везет в картах — повезет в любви, — утешила меня нечисть.       Мне не везет ни в картах, ни в любви, а со случайными встречными я больше никогда за один стол не сяду! Выдавив из себя слабую улыбку, я попыталась встать, благодаря Лебеду, что он избавил меня от искушения украсть брошь. Ноги едва слушались.       Упырь предложил мне карту Скрытого в качестве утешительного приза, но я быстро замотала головой. Он пожал плечами, видимо, посчитал, что и у меня помутился рассудок от дурман-травы, если отказываюсь от такой редкой карты.       Лишь когда оказалась по крайней мере за версту от монстра, я с облегчением перевела дух. Среди высших сил наверняка есть одна, которая занимается лишь тем, что чинит мне неприятности. Нужно предупредить Ольгерда, что Лысая Гора кишит вампирами, демонами и еще дьявол знает кем.       Атамана и след простыл, впрочем, я не очень и старалась его найти, скорее просто брела между раскинутых шатров, наблюдая за веселящимися людьми, слушая яростные споры, перетекающие в драки, но неизбежно заканчивающиеся братаниями и клятвами в вечной дружбе. Их жизнь казалась в эту ночь иллюзорно беззаботной.       Тяжелое дыхание у моего уха, раскаленная кожа — это все теперь казалось наваждением. Ольгердом не могло руководить ничего кроме похоти, я не тешилась иллюзиями о чем-то большем. Мной же?.. До сего дня я даже не задумывалась о самом бессмертном атамане — воспоминания о нем закружились разноцветным калейдоскопом.       Кровь. Письма. Яблоко. Камень. Наше весьма неудачное знакомство и события, последовавшие за ним, стремительно проносились перед глазами. Щедро сдобренные страхом скорой смерти и гадливым ощущением, что время уже истекло, а я впервые осталась наедине со своими мыслями.       Заслужил ли Ольгерд спасения? Не мне об этом судить. Но и не Гюнтеру о’Диму. Свело ли нас Предназначение? Мне кажется, что наша встреча была неслучайной, но так думает каждая женщина после ночи с мужчиной.       Под непробиваемым каменным панцирем томился узник — живой человек. Выпадет ли в моей жизни шанс познакомиться с ним?       Ольгерда я нашла рядом с роскошным шатром, увенчанным гордо реющим флагом Редании, что было весьма предсказуемым. Увидев, кто стоял рядом с ним, я остановилась и спряталась за толстым стволом дуба. Он стал мне надежным укрытием, из которого можно и подслушивать, и наблюдать, как Ольгерд разговаривал с девушкой, одетой в бархатное красное платье, выделяющееся почти неуместной роскошью на кметском празднике.       Даже знать присоединилась к всеобщему веселью. В том, что девушка была из знатного рода, не возникало никаких сомнений — об этом красноречиво говорили и осанка, и манеры, и соболиная горжетка. Как же я люблю аристократов — людей, чья величайшая заслуга — родиться. Стражники по обе стороны шатра холодно рассматривали вооруженного незнакомца, слишком близко подошедшего к их хозяйке.        — Елена Вуйчик, — представилась она, присев в коротком книксене. — Благодарю за помощь, господин?..       Ольгерд вложил ей в руку какой-то предмет, который я, как ни силилась, не смогла распознать.        — Ольгерд фон Эверек. Enchantée, сударыня, — девушка изящно стянула кожаную перчатку, и Ольгерд коснулся губами протянутой руки. — Вы, часом, не родственница многоуважаемому пану Вуйчику?       Ревность всегда напоминала мне икоту — так же непроизвольна, неподвластна разуму и абсолютно бесполезна. С госпожой Вуйчик Ольгерд до предела обходителен, меня же пытался нагнуть, как сельскую доярку. Кесарю — кесарево, тысячелетний порядок не изменить.        — Дочь, — с глубоким достоинством ответила Елена Вуйчик, отбросив все возможные сомнения о том, что пан Вуйчик действительно многоуважаемый человек.        — Ольгерд фон Эверек?!        Ответ Ольгерда померк на фоне зычного голоса мужчины в летах, по-отечески приобнявшего девушку за плечи. Он был одет в расшитый камзол, на котором, как на витрине, красовались ордена Редании за доблесть в боях. Несмотря на седую шевелюру, его борода еще блестела пшеничным оттенком, а в движениях угадывалась почти юношеская проворность.        — Быть того не может, да я с родителем вашим служил! — голос мужчины был оглушительным, словно рев разъяренного быка. — В честь него же назвали? Вылитый отец, узнаю фамильные черты! — он положил тяжелую руку на плечо Ольгерда и основательно его тряхнул. Тот простил фамилярность старому знакомому. — Мы с ним когда-то мятежников под Третогором с землей сравняли! Как здоровье достопочтенного батеньки?        Святой Лебеда, да сколько же Ольгерду лет?! Крестьянское восстание под Третогором произошло еще задолго до того, как я на свет появилась. Теперь я могу с полным знанием дела рассуждать о мужчинах постарше.       Девушка застеснялась неуемного пыла своего родителя и мягко потянула его за рукав. Тот отмахнулся от нее, расплываясь в радушной улыбке и поглаживая роскошную бороду. Стражники расслабились и снова прислонились к шатру, прикрыв глаза.        — Вуйчик? Ротмистр Вуйчик? — редко мне доводилось слышать изумление в голосе Ольгерда. Контраст между ним и его постаревшим камрадом действительно ошеломляющий.        — Ха! Рассказывал батька, конечно! — ротмистр расхохотался, его самолюбию явно тешило, что лже-отпрыск Ольгерда наслышан о нем. — Мы кутили с ним по молодости — вся Редания на ушах стояла! Пока матушку вашу не повстречал, госпожу Белевиц, такой повеса был! Но как ее узрел, пропал казачок, побежал свататься, пятки засверкали! Что и слова не промолвите-то? — нахмурился он от молчаливости собеседника. — Как здоровье родителей, неужели случилось что?       Я вся превратилась в слух. Что за загадочная госпожа Белевиц? Фамилия бывшей супруги Ольгерда Ван Рог, если судить по письмам… Сколько же жен сменил этот герцог Синяя борода?        — Отнюдь, все прекрасно.        — Скуп на слова, это в мать, не в отца! — не могу поспорить с ротмистром, Ольгерду совсем не присуще односложно выражаться. — Что прекрасного-то, поведай? Как поместье ваше в Бронницах? Чудное поместье, надо наведаться, да вот засел в Велене, сижу уже сычом последние лет двадцать! Давненько надо было в гости наведаться! Батеньке-то передайте — ротмистр Вуйчик, друг его армейский, изволит его проведать перед смертью-то!       Ротмистр Вуйчик прижал дочку, поцеловал в затылок, та стеснительно фыркнула, но не отстранилась от крепких объятий. Какой счастливый, полный жизни мужчина, одно удовольствие наблюдать за ним! Так мог бы выглядеть и Ольгерд, не сверни он на кривую дорожку.        — Всенепременно передам, — сухость ответа ничуть не смутила старого вояку. Поток слов пана Вуйчика снес бы любую дамбу.        — Зато стать отцовская, косая сажень в плечах! А матушка-то тоненькая, звонкая, как птичка… Мы над ним еще тогда потешались — раздавишь зазнобу свою, пискнуть не успеет! Ничего, не задавил, сына-богатыря заделал!       Елена благосклонно склонила голову, соглашаясь с мнением отца. Смелая девушка, другую дворянку отпугнули бы эти чудовищные шрамы. Даже видавший виды ротмистр стал на них коситься.        — Шрам как у него… — задумчиво протянул он, слегка сдвинув густые брови,— точь-в-точь как ему на скуле оставили, когда тогда под Третогором-то… Ничего от матушки нет, ничегошеньки… — приподнятое настроение господина Вуйчика стремительно ухудшалось, он инстинктивно потянулся к своей сабле. — Вот те на, на шее такой же, когда серпом кмет резанул…       Девушка обеспокоенно дотронулась до мигом постаревшего на несколько лет отца. Ольгерд сложил руки на груди, никак не пытаясь спасти свое шаткое положение. Сделка c о’Димом сделала его маргиналом в собственном сословии — шляхта больше всех ценила преемственность, род, а Ольгерд нарушил естественный порядок вещей.        — Да что-то нехорошо мне, деточка, — успокоил он дочку, не сводя с бывшего сослуживца пристального взгляда. — Сердце кольнуло. Перебрал, мерещится всякое. Лиха ночка…       Если я не вмешаюсь, то ротмистра удар хватит. Я коснулась рукой широкой спины Ольгерда, коротко поприветствовала благородное семейство Вуйчик. Елена изогнула идеально очерченную бровь, а застывшее выражение лица Ольгерда красноречиво говорило, что он счел мои нежности неуместными.        — Ты… бывай, Ольгерд фон Эверек.       Пан Вуйчик поковылял обратно к своему шатру, держась за сердце. Елена Вуйчик распрощалась коротким кивком и поспешила помочь отцу, придерживая его за локоть, и мягко укорила его — с таким сердцем уже не до праздников.       Во взгляде Ольгерда не изменилось ровным счетом ничего. Мне было бы приятней снова увидеть в нем животную страсть, нежели заносчивое равнодушие. Глупо было ожидать чего-то иного; глупой была надежда, что я снова увижу искреннюю улыбку.       Затянувшееся молчание было спасено раболепным восторженным возгласом неподалеку: «Хозяйка! Расступитесь, остолопы, не видите, Пряха идет!».       Лишь младшая из сестер чинно вышагивала по сырой земле, сопровождаемая восхищенными вздохами своей паствы. Никогда не слышала, чтобы Хозяйки являлись народу по отдельности: три сестры всегда были неразлучны.       Пряха скрыла свою уродливую натуру личиной прекрасной женщины с огненно-рыжими волосами. В ее обнаженном теле не было ничего эротичного; в отличие от человеческих женщин, нагота не делала ее уязвимой, а возвышала до величественно-неприкасаемой.       Люд бросал в ее плетеную корзинку клубки из спутанных волос, выкрикивая свои бесхитростные просьбы: «Пусть дочка сына понесет! Пусть рожь погуще взойдет! Пусть буренка наконец поправится!».       По правую руку от нее шла одноглазая тварь болотного цвета. В каком-то бестиарии я читала, как рождаются бесы — зачарованный ведьмой медведь должен спариться с дикой свиньей, дабы их подсвинок родился бесом — уродливым чудовищем с ветвистыми рогами на голове.       Ведьма обошла своих прихожан по кругу, касаясь тонкой рукой каждого из них. Из пасти сопровождавшего ее чудовища стекала ядовитая слюна, тотчас разъедая пожухлую траву. Как бы привлечь внимание Хозяйки?       Но мне и не пришлось. Она одарила Ольгерда потусторонней улыбкой, под которой безошибочно угадывалась ее настоящая природа. Таким прекрасным женщинам несвойственно столь похабное, ехидное выражение лица; оно обычно присуще обиженным жизнью дурнушкам.       Пряха подошла к атаману, едва касаясь ногами земли, словно паря над ней.        — Славная ночка была, князек? — она игриво провела пальцем по отвороту кунтуша; под ногтем виднелась запекшаяся кровь. — Я тебя уже заждалась, измучилась вся.       Тяжко, наверное, Ольгерду было скрывать свою брезгливость, но он оставался непроницаемым.        — Мне сперва гостей своих уважить надо, а тебя я в своих покоях ждать буду.       Святой Лебеда, пусть она не попросит у Ольгерда ничего такого, что перечеркнуло бы для меня любые мысли снова разделить с ним ложе! Не то, что бы я снова собиралась это делать… Не в ближайшее время.       Томно проведя пальцем по поясу Ольгерда, Пряха перевела свой немигающий взгляд на меня. Ее пронзительные глаза излучали недобрый свет, а холодное прикосновение обожгло мою грудь.        — Не пужайся, Роксана, не обижу я князька, - она скорчила рожу, засюсюкав: - Роксаночка. Даже имечко у тебя лживое, как червивое яблочко.       Ольгерд уловил незнакомое имя, которым я не раз называлась на Ничьей Земле, и нахмурил брови.       Покои ведьмы, куда проводила нас ее слепая на один глаз приспешница, находились в спрятанной у подножья горы пещере. В ноздри ударил запах сырости и чего-то неописуемо омерзительного, напоминавшего запах лежалого мяса. В логове ведьмы царил полнейший бедлам — всюду разбросаны разбитые склянки, как будто их кто-то швырнул об стену в приступе ярости.       Пряха перед уходом отложила в сторону пряжу огромного ковра, сшитого из… Дьявол… Длинных человеческих волос.       Я постаралась как можно меньше смотреть по сторонам, сосредоточившись на самых обыденных предметах. На гарнитуре из резной слоновой кости; сколько же слонов нужно перебить, чтобы вырезать этот массивный стол с изогнутыми ножками. Да и везти их сюда аж из Зеррикании… Не слоновьи это кости.       Чугунный котел с булькающей в нем жидкостью я не удостоила даже взглядом. Ольгерд же мерил логово ведьмы широкими шагами. Даже каменное сердце не могло скрыть того, насколько неуютно он себя чувствовал.       Ведьма не заставила себя долго ждать, оказав нам честь появиться в своем настоящем обличье. Пряха была одним из самых омерзительных созданий, что мне довелось узреть как в жизни, так и на иллюстрациях.       Лицо ее — пчелиный улей вместо глаза, испещренный мелкими лунками, и мерзкий крючковатый нос — под стать телу, напоминавшему груду кое-как сшитой воедино плоти. Из-под того, что с трудом можно было назвать одеянием, торчала лишняя пара деформированных детских ног. Были ли они частью существа, спрятанного под ее накидкой, или частью ее самой — я предпочла не размышлять.       На шее болталась удавка. Повесили ли ведьму до того, как она превратилась… в это?        — Что же привело тебя в мои скромные земли, князек? — исключительно радушно поинтересовалась Пряха. В лапах она вертела измазанный грязью ведьмачий медальон.        — Тебе известно, как разорвать сделку с дьяволом, — Ольгерд пытался держаться от ведьмы подальше, — и ты расскажешь мне, как это сделать.       Дипломат из Ольгерда первостатейный, все эмиссарии Нильфгаарда плачут по такому умению вести переговоры! Мало того, что ничего неизвестно — мы пришли просить, а не выдвигать с порога требования. Ох, помоги мне, Лебеда!        — Мы только предполагаем… — попыталась я исправить положение дел, но Пряха уже ответила Ольгерду.        — Настоящий мужчина! Сразу к делу. Девчушку вот на голом камне, — она кивнула в мою сторону, — оприходовал.       Мои планы интервенции тут же рассыпались в прах, и я поспешила осведомиться о более насущном:        — Ты следила за нами?        — У меня везде уши, — захихикала ведьма, сжав в лапе медальон. — От твоих визгов я чуть не оглохла.       Какая мерзость! Обстоятельства моей первой ночи с Ольгердом и без того не были особо романтичны, а эта новая подробность окончательно их испортила.        — Мне аж самой тебя попробовать захотелось, — Пряха плотоядно ухмыльнулась, что в ее теперешнем обличье выглядело еще безобразней.       Увидев эту улыбку, Ольгерд предпринял срочную попытку вернуть разговор в его первоначальное русло:        — Ты знаешь про игру, которую якобы нужно выиграть у о’Дима?       Ведьма пренебрегла его вопросом, уставившись прямо на меня, словно прожигая взглядом.        — Ты у отца своего спроси, Роксана.       Что ведьме может быть известно о моем названном отце?!        — Которого ты продала с потрохами! Он ведь ко мне наведывался с чародеем одноглазым. Тоже за своей никчемной душонкой гонялся.       Иштван хоть и воспитал меня, называть его моим отцом было все же странно.        — Не продавала я его, — глухо, сдерживая застрявший в горле комок обиды сказала я. — Иштван предал орден.        Знала ведьма, как ударить побольнее.        — Знаешь, как про тебя мои сестренки говорили? — прошептала Пряха. — Выкорми ворона, и он выклюет тебе глаза.        — Ты не ответила на мой вопрос, ведьма, — прервал нас Ольгерд.        — С дьяволом якшаетесь, платить не хотите! — картинно всплеснула она когтистыми лапами. — Долг платежом красен. Правда, сестренки? — обратилась она в пустоту.        — Называй свою цену.       Ведьма задумчиво обошла берлогу, помешала ступой в котелке и хитро улыбнулась, поманив нас в смежную комнату.       Посреди нее стоял богато накрытый обеденный стол — словно долгожданный гость вот-вот постучится в дверь. В ноздри ударил резкий смрад — глаза тотчас заслезились от воздуха, пропитанного трупным ядом.       За столом, заботливо причесанные и облаченные в бархатные одеяния, восседали омерзительные туши. По расплывшимся очертаниям едва можно было догадаться, кому они принадлежали при жизни.       Всему есть предел! Не сдержав громкого визга, я понеслась что есть мочи прочь из комнаты, остановившись у ковра. Вдогонку мне донесся раскатистый смех ведьмы. Ничего мне больше не надо, только бы живой унести отсюда ноги!        — Не спросили себя, чего я одна?! Эта маленькая шлюшка, Проклятая Кровь, убила моих сестер! Я осталась одна, совсем одна!        — Мести хочешь? — выдавил из себя Ольгерд. Я обернулась - он был зеленее своего кунтуша, но пытался держать лицо, хоть и прикрыл рот рукой.       Пряха затрясла острым подбородком, заскрежетала зубами. Схватила стальную цепочку и перерезала ее когтем — ведьмачий медальон с волчьей мордой глухо звякнул об пол.        — Хочу, чтобы эта тварь слезками своими моих сестер омыла. Отца ее названного со света хочу свести. Ведьмака белоголового.       Белый Волк?! У всей нечисти этого мира какие-то разборки с ведьмаком. Как же мутило! Я едва держалась на ногах, но мне отчаянно не хотелось касаться чего-либо рукой для опоры.        — Ты, князек, бессмертный. Ведьмаку против тебя не сдюжить. Убей урода — я отплачу тебе сполна.       Нельзя убить посредника, выполняющего желания, невозможно ему даже помешать. Одно из основных положений контракта.       Но у меня не нашлось сил вмешаться — да и ответить на требование мерзкой старухи должна была не я.        — Сделка с нечистью в обмен на туманные обещания, — Ольгерд выпрямился и сложил руки на груди. — Напоминает мне уже один раз совершенную ошибку, ведьма. Мой ответ — нет.       Отрадно слышать, что от чести у Ольгерда осталось не одно лишь воспоминание, хоть нам и придется вернуться с пустыми руками.       Ведьма осклабилась, подошла к Ольгерду вплотную, пытаясь схватить когтями за подбородок. Тот предупредил это движение и выхватил карабелу, приставив ее к горлу Пряхи.        — Твое изъеденное червями сердечко, князек, — мерзко-слащавое хихиканье Пряхи, точно прогорклый мед, — Уже не спасти. Недолго тебе осталось землю топтать.       Ведьма резко, пронзительно завизжала, срываясь на хриплый хохот, и ударила когтями воздух. В ушах зазвенело — резкий порыв ветра наотмашь ударил по лицу. Он протащил меня по всей пещере, с силой вышвырнул из нее, не оставив ни единого шанса за что-то ухватиться.       Мир завертелся в грохочущей карусели — я кубарем покатилась по склону горы. Сила насланного ведьмой порыва была столь велика, что остановить стремительный спуск было чревато переломанными костями. По телу били камни и ветки, платье порвалось в лоскуты. Я сжалась в комок, молясь, чтобы массивный ствол дерева не остановил мой полет.       Брызги густой грязи в лицо — я угодила прямиком в топи. Кромешная тьма, хоть глаз выколи. Зная, что скрывается в этой тьме Кривоуховых Топей, я постаралась как можно быстрее встать, не делая никаких резкий движений.        — Жива? — глухо поинтересовался Ольгерд, заходясь в кашле.        — Платье порвала, — поделилась я меньшей из своих горестей.        — Холера с ним, с платьем, — он редко ругался, но чрезвычайно метко. — Ноги моей здесь больше не будет.       Никогда еще не была более солидарна с Ольгердом.