Чернеет парус одинокий/Schwarz Segel

      Парень устало зевнул и откинулся на спинку стула. Осоловелыми глазами он взглянул на монитор ноутбука — единственный источник света в маленькой комнате. Ненавязчиво мигал курсор после последней точки, мелкие буквы вынуждали его щуриться, чтобы прочесть текст.       — Больше не буду самостоятельно писать курсовую по прикладной математике, — клятвенно пообещал себе и всему миру Рихтер Шварц, студент Государственного университета Калифорнии в Лос-Анджелесе. Осталось всего ничего, и он завершит своё обучение. Потом уйдёт работать в банк, найдёт себе достойную девушку, которая станет его женой. Достаточно тривиальные жизненные планы. Но вместе с этим счастливая семья — цель многих американцев всех возрастов. И не только американцев. Насколько Рихтеру было известно, его семья эмигрировала из Германии в США в 1985 году, спустя год после его рождения. И мечтала, что в Новом Свете их сын начнёт новую, более удачливую и счастливую жизнь. А теперь она, возможно, скоро прервётся, на девятнадцатом году. Что ж, значит, так кому-то надо.       Задумчиво покусывая фильтр тлеющей сигареты, Шварц покосился на злосчастную курсовую работу, составляющую часть дипломной. По словам ректора, он способен стать талантливым учёным, профессором родного университета в будущем. Родители гордились бы им. Мама плакала бы от счастья, а отец широко улыбался, пусть эту улыбку скрыла борода. Но авиакатастрофа унесла их жизни три года назад. Ганс и Грета хотели вернуться в родной Хайдельберг, город на юге Германии в Баден-Вюртемберге, забрать оттуда некоторые документы сына, переоформить недвижимость. Ганс планировал переписать старый дом их деда на Рихтера, но не успел. Говорят, что этот Боинг отправился в рейс с неисправностями в двигателе, что в принципе странно. В полете, при подъёме на высоту в восемь тысяч километров над землёй, неисправный двигатель не выдержал увеличившейся нагрузки. Взрыв, уничтоживший правое крыло, произошел в воздухе. В образовавшуюся пробоину в обшивке вылетело несколько человек, в том числе и Грета Шварц, головой ударившаяся о дверь запасного выхода. Ганса спасло то, что он был пристегнут в этот момент ремнём безопасности к креслу. Пилоты потеряли управление, Боинг стремительно полетел носом вниз, навстречу тёплым водам Атлантического океана. Головокружительное отвесное пике. Второй взрыв, убивший всех остальных, произошёл у самой кромки воды.       Тогда, помнится, Рихтер до полуночи сидел в университетской библиотеке. Занимался экзаменационными вопросами, решал казусные задачи, начинал оформление курсовой. Он едва не уснул на книгах. А когда секретарь ректора на следующее утро сообщила ему эту новость о родителях с печальным и понимающим лицом, парень упал в обморок от навалившегося горя и упадка сил.       Шварц ждал полтора месяца, ждал новостей, хоть какой-то весточки, даже надеялся, что произошло чудо, что его родители всё же живы. Но на второй месяц получил компенсацию от правительства и смирился, храня в сердце разъедающую боль. Спустя два месяца в землю опускали закрытые пустые гробы: найти хоть чьи-то останки спецслужбам не удалось.       Почти на полгода Рихтер выпал из жизни. Словно зомби он ходил на занятия, слабо реагировал на окружающих его людей. Его девушка, не выдержав ауры всепоглощающей скорби вокруг младшего Шварца, ушла от него к капитану футбольной команды университета. Много свободного времени Рихтер проводил на кладбище, прижимаясь к надгробному памятнику, на котором были высечены имена его родителей. В эти моменты его губы едва шевелились, он рассказывал им обо всём, что происходило в его жизни. Иногда он плакал, не пытаясь стереть слезы с щёк. Иногда неосознанно пальцем поглаживал каменные буквы. А потом его научный руководитель пришёл в квартиру и в течение двух часов разговаривал со студентом. Профессору Алану Абелю удалось частично вытянуть своего ученика из пучины отчаяния, грусти и скорби. Рихтер снова начал общаться с сокурсниками, у него появилась новая девушка — Люсиль Крамер, отличница с филологического факультета. Профессор Абель дал ему научную работу по теме «Информационные технологии в банковском деле». Это заставило Рихтера окончательно вернуться к нормальной жизни. Пока через год его не настигло новое потрясение: он болен и неизлечимо. Ко всему прочему врачи не могли дать точной характеристики тёмным областям на снимке его мозга. На этот раз из депрессии его вытягивали профессор Абель и Люсиль. Крамер, срывая голос, убеждала его, что жизнь не заканчивается. Рихтер должен бороться, пройти различные обследования в госпитале. Эти самые обследования организовывал профессор. Рихтер предполагал, что болезнь нашла его из-за постоянного курения после гибели родителей, нервного срыва и амёбоподобного образа жизни в течение полугода. Но теперь вряд ли что-то можно было исправить. Несколько раз он цинично предлагал Люсиль бросить его и уйти к нормальному здоровому парню. Но Крамер нещадно лупила его за такие слова и кричала про идиотские мысли. Он прожил последний год благодаря стараниям близких людей. Правда, втайне от них в моменты сильного напряжения Рихтер курил, по одной сигарете в день или неделю. Ради Люсиль, ради стараний профессора Абеля он пытался бороться за свою жизнь. Даже был готов пойти на операцию. Но заболевание успешно прогрессировало, у Шварца участились головные боли и обмороки. Врачи в недоумении разводили руками и готовы были расписаться в собственном бессилии.       От размышлений Рихтер очнулся, услышав торопливые шаги в соседней комнате. Дверь распахнулась так, словно её от души пнули. На пороге возникла миниатюрная девушка с кудрявыми, каштановыми локонами — Люсиль Крамер. Она чуть пошатнулась из-за тяжеленного пакета с продуктами в руках, который держала перед собой. Выругавшись, Рихтер поднялся на ноги и забрал у неё ношу, ставя на стол. Люсиль солнечно ему улыбнулась и, встав на цыпочки, поцеловала.       — Зачем ты так мучилась? — в его голосе сквозило раздражение. — Могла позвонить, и я бы встретил тебя.       — Да, но у кого-то через два дня экзаменационный день, а готова только часть работы…       — Уже почти вся, — прервал её Рихтер с ухмылкой. — Я смутно подозреваю, что у меня в роду были русские.       Люсиль мельком оглянула комнату и принюхалась, сморщившись.       — Почему ты снова куришь? — возмутилась она, стукнув по крепким жилистым ладоням парня. Рихтер чуть улыбнулся, глядя на её милое и возмущённое лицо. Маленький ангел, она искренне волнуется о нём, а он, бессовестный и потерянный человек с кучей почти неразрешимых проблем, испортившимся в конец сварливым нравом и безысходностью в душе. Но рядом с маленькой Крамер его мир меняется. И это время, оно кажется ему вечным. Прочь летят все предрассудки, страхи; ноутбук печально тухнет в полутьме комнаты, активируя спящий режим. Она вздрагивает, когда его сухие, горячие руки поднимают футболку, а пальцы проскальзывают по спине. Губы ещё суше рук, щетина колет кожу шеи, но она судорожно выдыхает. Рихтер улыбается, и Люсиль окончательно теряет себя, прижимаясь к самому дорогому для неё и любимому в мире человеку. Сейчас для неё больше никого не существует, реальность резко сузилась до пределов комнаты, жёсткой подушки дивана, в которую он её вжал. Вот он, этот момент на двоих, в полутьме комнаты с запахом сигаретного дыма, слабеющим и выветривающимся в приоткрытое окно.              Профессор Алан Абель сидел в парке. Ночь только вышла, ещё не разошлись припозднившиеся прохожие или пьяные вусмерть. Он никогда не боялся ночи, когда-то в молодости даже любил это время, время долгих размышлений и тяжких приступов бессонницы. Но то была молодость — пора бурлящей, горячей крови, бездумных вспышек эмоций и отсутствия страха ошибки. Теперь он тщательно продумывает каждый свой шаг и опасается недочётов, рушащих привычную систему жизни. Он упорядочил её насколько мог и не терпел разрухи и хаоса. Но теперь… Его старый друг, врач частной клиники, прислал ему анализы и прогнозы Рихтера. И старый учитель сидел на лавке в парке, сжимая в руках бумажки и бездумно глядя перед собой. Рихтер на грани, его шансы выжить становятся меньше с каждым днём. Опухоль прогрессирует. Пожилой мужчина снял очки и протёр их. Чётко выстроенная система по спасению мальчика трещала по швам и теряла стабильность на его глазах. И Алан ничего не сможет сделать. Если Рихтер узнает, что его шансы на жизнь снизились ещё сильнее — снова опустит руки и откажется от борьбы. Его внутреннее жизненное пламя угасает с каждым днём, оно едва теплится в сердце. Профессор понимал, что не удержит Шварца, у него нет для этого сил. Он слишком стар, но он всё ещё…       — Всё ещё надеешься на то, что все без исключения люди начнут сражаться за свою жизнь до последнего, — давящая, тёмная аура ощущалась за спиной. Профессор Абель разжал руку, позволяя листам бумаги упасть на землю. Он взял с лавки трость, опёршись на неё. Алан сидел в ярком кругу света от фонаря.       — Значит, ты уже здесь, — устало и без присущего ситуации пафоса, лишь констатация факта. — Я чувствовал.       Его собеседник, скрытый тенями деревьев, саркастично усмехнулся.       — Я даже не могу назвать это наивностью, — заметил он.       Алан пожал плечами.       — Как хочешь. Ты всегда поступал так, как хотел, не считаясь с мнением других, иногда даже не думая, — парировал он, крепче сжимая трость.       — А ты всё ещё поворачиваешься ко мне спиной. Ты похож на него как две капли воды, даже имя мало чем отличается. Ни семьи, ни детей — ничего нет за спиной, кроме работы, кроме долга. Удивительно. И так раздражает.       — Я не боюсь тебя. И никогда не боялся.       Из тени раздался тихий смех. Его забавлял разговор, неизменившиеся стереотипы собеседника. Сколько лет, а он всё не меняется. Сколько прожито, увидено людской подлости, чёрствости. Странный он.       — Чувствуешь собственное бессилие, потому что не можешь спасти любимого ученика, — сказал он. При каждой встрече они играли в игру «Доведи собеседника». И каждый раз раунд не завершался или доходил до патовой ситуации.       — С каждым желанием моих детей, ты проигрываешь, ты теряешь своё дитя…       Абель не сдвинулся с места.       — В моей власти удержать их у света.       — Но захотят ли они покидать тьму… Он мой, другого выхода всё равно не будет.       Сгустившиеся тени за спиной чуть дёрнулись и почти исчезли.       — Ты старый охотник, Абель. Самый старый, опытный, сильный. И, как бы смешно это ни звучало, великодушный. Но этого мальчика ты проиграл уже давно. Оставь свои попытки спасти его. Ведь когда-то ты не смог помочь даже себе. Каждый получит свой удар…в спину.       Профессор усмехается. Он так сильно сжимает трость в своих руках и так сильно давит на неё, что вдавливает в землю.       — Время этой оболочки подходит к концу, — подметил собеседник. — Да и после «того случая» мы так и не смогли прикоснуться друг другу. Когда снова ждать тебя в образе безбашенного мальчишки? Или ты надеешься на малые силы старика, на то, что к мудрым словам представителя старого поколения прислушаются?       Давящая аура и смех. Всегда, всегда их разговор заходил в это русло, всегда…       — Можешь говорить, что хочешь. Это мне никогда не мешало, — аура, сравнимая с аурой его оппонента, отличающаяся лишь одним — яркий, но не слепящий свет, мягкий, обволакивающий. Абель поднялся на ноги и уверенно двинулся к выходу из парка, показывая, что больше говорить не намерен.       — Этот не вернётся к свету. У него нет и не будет причин к нему возвращаться.              — Ты слишком слаб, — настаивала Люсиль, меряя шагами небольшую кухню в квартире Рихтера. — Тебе нужно поесть.       — Я не хочу, — упрямо отмахивался Шварц, намертво прилипнув к экрану ноутбука. — Научная работа мне, конечно, мозг поимела, но если я не закончу её сейчас, повторно насиловать мой мозг будет профессор, — на одном дыхании проговорил Рихтер и закашлялся. Люсиль поморщилась. Об этом предупреждали врачи — спустя несколько месяцев стало отказывать правое лёгкое. Его нельзя ничем нагружать, нельзя.       — Тебе даже врачи говорят, что необходимо поесть, — упорно твердила девушка, ставя под нос любимому тарелку с гуляшом, варёным картофелем и ломтями хлеба. — Ну, хочешь, я за тебя напишу курсовую. И вот не надо было мне вчера вечером врать!..       Рихтер хрипло рассмеялся и потёр правый бок. Хотелось курить, но Люсиль закатит ему показательный скандал с ритуальным выбрасыванием всех никотиновых запасов в мусорку и окно.       — Нет, нет, не надо, — усмехнулся он, жадно выпивая воду из стакана. — Я думаю, профессор отличит работу математика от работы филолога.       Люсиль смешно надула губы и скрестила руки на груди.       — Ешь давай!       Рихтер примирительно поднял руки.       — Хорошо, хорошо, — она так мило хмурится и злится. И зачем он ей только сдался со всеми болячками, проблемами и предрассудками? Ведь не столкнись они у входа в библиотеку, никогда не познакомились бы. Странная штука — судьба, пусть Шварц никогда в неё не верил.       — Эй, Рихтер, — тихо позвала парня Люсиль, садясь на стул и поджимая колени. — Тут к нам «Disturbed» приезжают через месяц, пойдём на концерт? Иван обещал билеты подогнать.       Парень хмыкнул, но согласно кивнул. Люсиль нежно улыбнулась и пригладила его волосы у виска, наблюдая, как Рихтер отодвигает в сторону ноутбук и тянется к дымящейся тарелке. Может, сегодня он сможет всё съесть? Крамер встала из-за стола и потянулась к полке с лекарствами, которые необходимо было принимать после еды.              Надо признать, концерт был потрясающим. Все фанаты, имевшие счастье его посетить, получили невероятный заряд драйва. Люсиль радостно визжала и подпрыгивала, стараясь хоть что-то увидеть. Посадить себя на плечи она не позволяла: шипела и нещадно била норовившего это сделать Рихтера по рукам. Шварц посмеивался.       — Тебе же ничего не видно, — обнимая её со спины, практически кричал он девушке на ухо — так она могла хоть что-то услышать сквозь вопли толпы.       — Это не повод мучить тебя, — невозмутимо парировала Люсиль, поддаваясь настроению толпы. Она резко вскинула руки, едва не врезав Рихтеру по носу, и что-то кричала в поддержку группы. Рихтер, покачав головой, тихо ухмыльнулся и, резко сев на корточки, поднял и посадил завизжавшую Люсиль на плечи. Девушка попыталась слезть и что-то рассерженно кричала парню, но тот лишь крепче сжал её бедра, чтобы не упала.       — Наслаждайся концертом! — проорал Рихтер, довольно улыбаясь. — Я знаю, что ты потом на меня смертельно обидишься, но ты бы сейчас потерялась в разношёрстной толпе!       — Too dark for forgiveness       I can’t seem to do anything right       When I try to rebuild I see my humble shelter       Just fall to the ground again, — пропел солист со сцены, и толпа качнулась вперёд. Со всех сторон слышались крики и свист. Они давили, жар от тела девушки нестерпимо жёг плечи, но он терпел. Улыбался, когда Люсиль ерошила его волосы, крепче сжимал её бедра, чтобы она не упала в беснующуюся толпу. Хотя… ему бы самому не рухнуть снова. Болезнь, поедающая его изнутри, то воздействовала так, что он не мог с кровати встать, то совершенно отступала, давая жить спокойной жизнью. Так странно и пугающе одновременно.       — С тобой всё хорошо? — обеспокоенно спросила Люсиль, когда они наконец выбрались за пределы концертной площадки, подальше от орущих, пьяных и слишком радостных людей.       — Думаю, дотерплю до дома, — криво усмехнулся Шварц, потирая висок. — Ощущения не из приятных, но это терпимо.       С тяжёлым вздохом Крамер приникла к широкой груди Рихтера, скользнув руками по его талии и крепко-крепко обняв.       — Всё же, это была плохая идея, — невнятно прошептала она, поднимая голову и глядя парню в глаза. — А ещё ты меня на плечи поднял… Нельзя было так делать!       Рихтер нахмурился и взъерошил её волосы.       — Не волнуйся ты так, — хмыкнул он. — Мне в любом случае надо было развеяться, а концерт — это круто! И ты совсем не тяжёлая. К тому же, сама знаешь, большую часть времени я могу себя вести, как вполне обычный, среднестатистический парень. Просто иногда болит и кружится, голова, тошнит, кровь и всякое такое прочее.       Они дошли до остановки и успели занять последние два места в автобусе-трансфере, отвезшим их обратно в город. По дороге Люсиль задремала у Рихтера на груди, а тот развлекался тем, что легонько дул на пряди волос и нос, заставляя девушку забавно морщиться. Они прибыли в город, когда время уже перевалило за полночь. Крамер с трудом разлепила глаза и отчаянно зевнула.       — Почему он не мог нас довезти до дома? — сонно поинтересовалась она, пока Рихтер вёл её к выходу, придерживая за талию.       — Если ты так не хочешь идти, я могу донести тебя, — предложил парень с лёгкой улыбкой и тут же увернулся, так как Люсиль резко повернувшись, едва не хлестнула его длинным хвостом волос по лицу.       — Ни за что! Не позволю, чтоб ты напрягался! — воскликнула она с неподдельным возмущением в голосе. А Рихтер, заметив, что в зеркале отражается недовольное лицо водителя, поспешил вывести Крамер из автобуса.              Они шли по освещённым тусклым светом фонарей улицам города, держась за руки. Не спеша, внезапно останавливаясь посреди дороги и незабвенно целуясь, парень и девушка, казалось, никого не видели кроме друг друга. Да и какая разница, что творится вокруг, когда рядом с тобой тот, кого ты любишь всем сердцем?       — Точно всё хорошо? — с тревогой спрашивала Люсиль, сжимая его пальцы.       — Не волнуйся, всё нормально, — улыбаясь, отвечал Рихтер, заправляя за ухо вьющиеся прядки, выбившиеся из хвоста. — До дома я точно дойду, могу даже обещать бурное продолжение вечера, — он многозначительно приподнял брови, заставляя Крамер засмеяться.       И они снова шли вперед, держась за руки. Иногда они дурачились: Рихтер принимался щекотать девушку, а она с взвизгом вырывалась и убегала от него. И казалось бы, всё хорошо… Когда пара свернула в последний проулок, отделяющий их от дома, чудесная атмосфера романтичной ночи развеялась. Рихтер напряжённо нахмурился и выступил чуть вперёд, закрывая собой Люсиль, побелевшими костяшками вцепившуюся в его футболку. Прямо на них надвигалась компания из пяти парней, все пятеро были однокурсниками Шварца и игроками футбольной команды.       — Знаешь, в чём дело? — тихо спросила Крамер.       — Понятия не имею, — едва шевеля губами, саркастично ответил Шварц, сжимая кулаки. Он надеялся, что выдержит. Люсиль вцепилась в него ещё сильней, словно не хотела отпускать.       — Эй, Крамер! — пьяно усмехнулся и крикнул один из парней, шедший первым. — Говорят, ты ш…       Договорить он не успел: Рихтер, очень не любивший ситуации, когда какие-то левые личности распускали о его девушке грязные слухи, ударил первым. Поставленный, крепкий свинг, да такой, что «смельчак» с разбитым носом рухнул на асфальт дезориентированный.       — Эй, ты!.. — бросилась на Шварца остальная толпа, буквально сверкая гневными пьяными взглядами.       — Опять Аннет постаралась? — сквозь зубы прорычал Рихтер, уклоняясь от броска широкоплечего блондина. Аннет была его бывшей девушкой, бросившей молодого человека, когда он ушёл в затяжную депрессию из-за смерти родителей. Правда, едва услышав о наследстве, попыталась возобновить отношения, но была грубо отшита. С того момента «стервозная милочка» пыталась отомстить ни в чём неповинному Шварцу и заодно его девушке, про которую распускала самые разные, а в первую очередь пошлые и грязные слухи. Ну, и подначивала парней, обещая переспать с тем, кто «отымеет эту овечку Крамер у подонка на глазах». К счастью, ещё ни одна попытка удачно не заканчивалась.       — Рихтер, осторожно! — закричала Люсиль, и Рихтер развернулся, перехватывая удар, нацеленный ему в скулу. Вывернул напавшему руку до хруста и вопля и швырнул его в сторону баков. Широкоплечий блондин, после броска поскользнувшийся и проехавший по асфальту, пытался подняться на ноги. Но у него ничего не получилось, и он подполз к Люсиль, схватив её за ногу. Девушка пронзительно завизжала, выдернула из ближайшего мусорного пакета ракетку и принялась ею дубасить взвывшего от боли парня.       — Отпусти. Меня. Ты. Скотина! — каждое слово Люсиль сопровождала сильными ударами ракеткой по груди, спине и даже лицу парня, вертевшегося ужом у неё под ногами и пытавшегося закрыться. Двое оставшихся на ногах игроков футбольной команды бросились на Рихтера одновременно. И Шварц прекрасно понимал, что будь он здоров как бык и в прекрасной физической форме, то и тогда бы с трудом от них отбился. А сейчас… Ушёл от удара ногой с разворота в бок, блокировал хук левой. Успел отскочить, выигрывая немного времени, но это всё равно не помогло. Сильный удар в скулу, и Рихтер падает на мешки, успевая прикрыть голову от пинков и принять позу эмбриона. Чёрт, как же хорошо всё начиналось! С трудом, выплёвывая сгустки крови, он сконцентрировался и умудрился перехватить ногу одного из избивавших и опрокинуть его.       — Падла! — вопит его товарищ, за шкирку подняв Шварца, и тот снова получил удар по лицу, отлетев к стене и больно приложившись затылком. Тем временем высокий и худой брюнет, которого Рихтер успел от себя оттолкнуть, поднялся на ноги и хотел было присоединиться к товарищу, но ему на спину запрыгнула Люсиль, попытавшаяся выцарапать противнику глаза. Тем временем Шварц более-менее пришёл в себя и пинком в колено опрокинул ещё одного противника. Подполз к нему и несколько раз ударил, чтобы тот точно не поднялся. Брюнет всё же скинул с себя бившую и царапавшую его, словно дикая кошка, Люсиль и развернулся к ней. Но в этот же момент с размаху получил ногой промеж ног и хлёсткую пощёчину.       — Ты молодец, — хрипит, сплёвывая кровь, Рихтер, и Крамер тут же бросается к нему, обхватывая за пояс и стараясь поддержать.       — Идём отсюда! — она почти всхлипывает и сильно дрожит. — Скорее! Потом вызовем им скорую… Потом… Сначала нужно помочь тебе, — Люсиль, заикаясь, тараторит, повторяет одни и те же слова и фразы, таща Рихтера к выходу из проулка.       Почти у самого подъезда он падает, и Крамер заваливается на него.       — Ох… Рихтер, прости меня! — она снова испуганно тараторит, поднимаясь и обхватывая окровавленное опухшее лицо Шварца ладонями. — Как ты? Что нужно сделать? Скажи!       — Успокойся, — через силу улыбается парень. — Со мной всё хорошо…       — Хорошо?! — истерично взвизгивает Люсиль, затравленно оглядываясь в поисках телефонной будки. — Чёрт меня угораздил потащить тебя на этот концерт!.. Это я виновата… И мобильник разрядился, как назло!       Рихтер устало и тяжело вздыхает.       — Прекрати, ты не причём, — он сжимает её руку, но это не успокаивает Крамер. Она мягко высвобождает свои пальцы из хватки Рихтера.       — Я сейчас вызову скорую, — шепчет она, целуя парня в лоб. — Сейчас, быстренько добегу до автомата и вызову. Сейчас!       Рихтер слышал, как она сорвалась с места и бросилась в сторону одной из самых освещённых улиц в городе. Он прикрыл глаза и глубоко задышал. В голове словно стучал огромный молот, колотил по черепу, пытаясь его расколоть. Саднила рассеченная губа и опухшая скула, содранные до крови костяшки щипало, и Рихтер тихо шипел. Он открыл глаза, но ничего не увидел — всё расплывалось, смешались все краски. Шварц еле слышно выругался.       — Кто здесь? — раздался мужской голос в темноте, и Рихтер дернулся, узнавая Ивана. Он попытался его позвать, но не смог произнести и звука.       — Шварц, ты!.. — кажется, товарищ его сам нашёл. Присел рядом на корточки, осмотрел. Наверное, ещё покачал головой. — Кто ж тебя так?.. Ты не дотянешь…       Тихий шёпот, мгновение острой боли в районе шеи, а дальше темнота.              — Малышка, какая милая, сочная малышка… — облизываясь, прохрипел мужской голос, а его обладатель пристально наблюдал за выбежавшей на безлюдную освещённую улицу девушкой. Она остановилась и огляделась, тяжело дыша и откидывая волосы со лба. Замечает телефонную будку и, вымученно улыбаясь, несётся к ней. Видимо, что-то случилось.       — Давай я помогу тебе забыться… — хриплый шёпот, и он облизывается, не в силах сдержаться. Тусклый свет фонаря выхватывает сгорбленную фигуру в коричневом потёртом пиджаке и брюках в полоску. Он выглядит как зомби, недавно вылезший из могилы: нет носа и одного уха, седые волосы спутаны и в них виднеются комки земли. На щеках лохмотьями висит кожа, сквозь которую сочится желтоватая жидкость.       — Забыться… Глубокий сон, сравнимый со смертью. И тебя закапывают в тесном, заколоченном гробу… Да, да, именно так.       Он, шаркая и подволакивая левую ногу, плетётся к будке, откуда слышится взволнованный девичий голос, диктующий адрес и просящий приехать как можно быстрее. Улыбается потрескавшимися синими губами и тянет руки к вожделенной пище…       Внезапно на горле оказывается верёвка, узел которой резко затягивается. Его дёргают обратно в переулок, из которого он выполз. Самеди с грязными ругательствами валится на землю и пытается снять верёвку.       — Оказывается, у нас в городе всё-таки есть Покойники. Просто замечательно.       На лежащего вампира сверху вниз смотрит достопочтенный пожилой мужчина с тростью. Узкие прямоугольные очки в чёрной оправе. Тёмно-серые слаксы и блейзер, лёгкий шарф. Почти как из комиксов под названием «Kingsman».       — Чего надо, дедуля? Вали, куда шёл!       — Никаких манер. А ведь они — украшение каждого мужчины.       — Ах, простите, пожалуйста, — язвительно прохрипел Самеди, раскланиваясь. — Не признал, смиренно прошу прощения. А теперь вали отсюда, пока в штаны не наложил!       Криво ухмыляясь, вампир двинулся на стоящего посреди переулка джентльмена. Когда Самеди из темноты появился в свете фонаря, тот даже не дрогнул, продолжая спокойно смотреть на застывшего вампира.       — Дерьмо! — теряя контроль, взвыл Самеди, бросаясь на профессора Абеля с ножом, вынутым из-за пазухи. Мужчина, перехватив трость за среднюю часть, с лёгкостью отбил атаку, Г-образной рукоятью ухватил противника за шею и отправил в полёт в стену.       — Вот ублюдок… — прокусив то, что осталось от языка, и выплюнув часть зубов, проговорил Самеди. Алан, чуть усмехнувшись, повернул кольцо, соединяющее рукоять трости и шафту. Ручка выпрямилась и отошла от основной металлической части.       — Какого…       Абель перехватил рукоять и вытащил из трости узкий и длинный клинок. Воронёный металл тускло сверкнул в свете фонарного столба. Длиной чуть больше метра, если определять на глаз. Регулярно обрабатываемый и затачиваемый. Вывод о владельце напрашивался сам собой — его бы сделал даже самый тупой.       — Охотник!.. — икнул Самеди, не зная, как лучше сделать: сбежать или атаковать. Профессор помог ему разрешить дилемму. Он мгновенно приблизился к замешкавшемуся вампиру и полоснул по шее. Вампир с воплем отшатнулся, зажимая глубокую рану на шее. Пробулькав проклятия на голову Абелю, Самеди выхватил из мусорного бака лом и бросился в атаку, решив умереть героем. Алан легко увернулся от удара в плечо, блокировал тот, что был нацелен в голову. Отбив очередную атаку, Абель опустил саблю на плечо Самеди и надавил, почти перерубая туловище пополам. Предсмертный хрип огласил полутёмный проулок, прах неудачливого Покойника развеял ветер. Алан аккуратно убрал клинок обратно в ножны-трость, возвращая рукоять в привычное положение.       — Да покоится твоя душа с миром… — прошептал он и поспешил к выходу из переулка.       — Ах, верно, я же хромаю! — во избежание подозрений нужно использовать трость по её прямому назначению.              Лестницу у подъезда, тротуар и проезжую часть перед ним оцепили полицейские. В нескольких метрах от места действия стояла машина скорой, и реаниматологи лениво курили, ожидая вердикта «копов». Действительно, поступил вызов о парне, пострадавшем в драке, а по приезду оказалось так, что тела нет, а кровь есть.       — Итак, вы помогли Рихтеру Шварцу дойти до лестницы. В этот момент он оступился и упал рядом со ступеньками, о чём свидетельствует обширное кровавое пятно на асфальте…       — Да…       Один из офицеров с блокнотом допрашивал Люсиль. Бедная девушка судорожно обнимала себя за плечи и всхлипывала через слово. Она не плакала, но её глаза выглядели безжизненными, пустыми.       — Далее вы побежали на соседнюю улицу и вызвали скорую и полицию. Вы ожидали их недалеко от телефона-автомата и ничего подозрительного не видели.       — Не видела… — эхом повторила слова мужчины девушка, бездумно глядя перед собой. Куда мог пропасть Рихтер, с его болезнью и такими побоями? Что могло случиться? Ведь те отморозки позорно сбежали от них без оглядки. Не могли же они вернуться и добить Рихтера! Ведь согласно записям полицейского, следы волочения или присутствия третьих лиц отсутствуют. В самом деле, не подлетели же к нему по воздуху! Невозможно поднять и унести тело такого человека, как Рихтер — крепкого, тяжёлого и истекающего кровью вдобавок — и не оставить никаких следов. Никаких! Эксперты-криминалисты, ползавшие вокруг с палочками, щёточками и прочими странными приспособлениями на изготовку, отрицательно качали головой в ответ на немые вопросы следователей. За день по этому месту столько людей прошло, столько следов осталось. Возможно, среди них есть следы «неизвестного похитителя», однако выявить его, не имея образца на руках, будет практически невозможно.       — Что здесь происходит? — сквозь привычный рабочий гомон «представителей правоохранительных органов» прорвался взволнованный голос Алана Абеля. Мужчина пытался пройти сквозь защитный строй из трёх полицейских. — Люсиль? Люсиль! Почему подъезд вашего дома оцеплен?       — Профессор… — слабо откликнулась Люсиль, повернув голову на звук его голоса.       — Пропустите меня, молодые люди. Моя студентка находится в оглушенном состоянии. Она вот-вот в обморок упадёт, а вы её опрашиваете!       Профессор, опираясь на трость, поспешил к девушке и обнял её одной рукой, начав поглаживать по волосам и спине. Проворчав что-то про бесчувственность как отличительную черту всех работников правоохранительных органов, Абель увёл девушку от офицеров к медикам, вытащившим чемоданчик с лекарствами. Мужчина оглянулся. Следы крови явно говорили о том, что Рихтер лежал здесь, на этих ступеньках, ведущих к подъезду. Следы чужого присутствия, если они были, тщательно заметены. Зачем кому-то похищать больного, избитого парня, лежащего на улице в луже собственной крови? Кому он нужен? Если только…       — Неужели они?..       Каждый раунд их игры. Сложный выбор, который осознаешь лишь тогда, когда ты его уже сделал. Невольно. Алан до побелевших костяшек сжал в руке трость. Либо Рихтер, либо Люсиль. И он сделал свой выбор, уничтожив Самеди. В этом раунде снова не было ни победителя, ни проигравшего. Ни он, ни его брат не достигли своих целей. Лишь цинично разменяли фигуры. Эта партия никогда не закончится.       Убедившись, что Люсиль находится в руках профессионалов, он отправился домой. На сегодня игра окончена.              Профессор сидел в кресле напротив камина, безучастно наблюдая за пламенем. Упустил. Потерял. Из его мыслей никак не выходил взгляд Люсиль. Пустой, потерянный. Наверняка, она думала о том же, о чём и он. Винила себя за всё: за то, что вытащила его на концерт, за то, что оставила Рихтера в одиночестве. Потеряла. Не понимала, как так получилось, ведь ей всегда правильно удавалось распознавать состояние Шварца.       Рихтер упоминал, что они познакомились в библиотеке. Шварц тогда только-только выбрался из депрессии, вернулся к своей научной работе, помогавшей не думать о случившемся. Абель тогда поразился способности Люсиль ненавязчиво заводить разговоры с самым угрюмым и нелюдимым из студентов.       — Ты слишком нагромождаешь предложения, слишком даже для технаря.       Она присела рядом с Рихтером за столик, не боясь той условной «зоны прокажённого», которая образовалась благодаря остальным студентам. Шварц тогда посмотрел на нарушительницу спокойствия фирменным убийственным взглядом, что её ничуть не смутило.       — Смотри, в этом месте логичнее разделить предложение для простоты восприятия. А здесь — добавить…       — Это не сочинение филолога! — он рявкнул, возвращая к ним всеобщее внимание. Люсиль чуть улыбнулась.       — Я знаю. Но это лишь редакторские правки.       Оставив на столе блокнот с теми самыми правками, она ушла. Но с того момента в своеобразной стене, выстроенной Рихтером между ним самим и окружающим миром, появилась брешь, которая с каждой очередной встречей с Люсиль разрасталась вширь. Абель, чего греха таить, воспользовался ситуацией, понимая, что шанса вытащить подопечного из пучины отчаяния может и не представиться.       — Мне нравятся твои письменные работы, Рихтер. Их легко читать, твои размышления более доступны миру, а значит, привлекут больше студентов на наш факультет в следующем году. Продолжай в том же духе.       Это был всего лишь маленький, незначительный толчок, придание вполне верного направления. Абель всё чаще видел Люсиль и Рихтера вместе в библиотеке, через пару недель заметил, что Шварц провожает девушку до дома, и вообще побрился! Ещё пара недель — и Рихтер начал искренне улыбаться, упоминать Люсиль и периодически отпрашиваться на пару минут пораньше под предлогом того, что сможет всё доделать дома сам. Абель соглашался, прекрасно зная, что Шварц сейчас побежит встречать Крамер с тренировки. И улыбался, благодаря Бога за возможность, подаренную Рихтеру.              — А ты тяжёлый…       -…ван, ты уверен…?       — Да, всё…       Обрывки диалога долетали до его сознания, охваченного болью и странным дурманом, как сквозь вату. Сначала он чувствовал, что его раскачивает из стороны в сторону, потом — куда-то несут. Но эти чувства слабели, притуплялись, пока не исчезли совсем. Как будто кто-то усердно стирал ластиком неправильно прочерченную карандашную линию.       — «Люсиль? Где же Люсиль? Она в порядке?»       По лбу и вискам словно растекается боль, не давая сосредоточиться. Образ милой девушки с каштановыми кудрями расплывается, как бы он не старался его удержать, та же боль выцарапывает его из памяти. Он должен это забыть, это необходимо. Шварц пытается вернуть его, но образ оказывается абстрактным, никаких отличительных черт, на месте лица — белая маска.       — «Люсиль? Кто такая Люсиль? Что значит это имя для меня?»       Её образ исчезает. Его сменяет пожилой мужчина с отражением вековой мудрости в серых глазах. Они приобретают стальной блеск, если этот мужчина злится. Его наставник, первый, кто поверил, что он справится.       — «Профессор Абель. Профессор, где я?»       Но мужчина уже не улыбается, вместо его лица — те же белая маска. Кто же был этот мужчина?       — «Алан Абель? Что значит это имя для меня?»       Родители. Погибшие родители, они тянут ему руки, словно пытаются вытащить его из кошмара. И он тянется к ним, но темнота окружает, затягивает, не давая возможности выбраться. Теперь он её Дитя навечно. С последней вспышкой света уходит и последнее воспоминание: первое свидание с Люсиль. Как они укрывались от дождя в кафе, а потом бежали до дома, смеясь и держась за руки. Несколько кадров радости в безрадостной плёнке его жизни. Тот якорь, который мог его удержать… Беспощадно стирается. Он тонет вслед за Рихтером в темноте.