Следуй за Дороти

Это было мучением. Брок никогда не тянул в койку того, кто этого не хотел, и теперь понял, что правильно делал. Барнс не сопротивлялся и даже содействовал, но напряженно замирал, стоило поцеловать его в плечо или дотронуться до едва эрегированного члена. Он лежал под Броком, как кусок камня из той сраной пещеры, гладил его по плечам и груди, не открывая глаз, и послушно раздвигал ноги. У Брока тоже не стояло толком. Ну не привык он ебать камни, пусть и такой красивой формы. Хотелось хоть какой-то реакции, кроме страдальчески заломленных бровей и интуитивного вздрагивания на каждое прикосновение. Барнс был хорош: крупный, сильный. Все у него было, как надо: яркие губы, которые так хотелось видеть растянутыми вокруг члена, светлые до прозрачности глаза, крепкие руки, отличная задница. Только вот все это было словно за музейным стеклом, которое он, Брок, взломал, и теперь трогает спрятанное за ним грязными руками. Пересилив себя, он провел языком длинную дорожку по животу и обхватил губами едва увеличившийся в размерах член. Барнс дернулся, как от удара, и Броку показалось, что тот сейчас свернет ему шею – просто и без затей, но, будто опомнившись, он расслабился и развел бедра в стороны, давая лучший доступ. Брок принялся его растягивать, пытаясь действовать максимально осторожно, и испытал ни с чем не сравнимое облегчение, когда член у него во рту стал заметно тверже. Да и сам он если не возбудился до потери человеческого облика, то почувствовал, наконец, что справится. Барнс был тугим. Настолько, насколько могут быть только тридцатилетние девственники, никогда не трогавшие себя даже пальцами. Тесным до боли, сколько ни растягивай, сколько смазки ни лей, а все равно приятного мало. И Барнсу, и Броку. Наконец, он втиснулся в него и устало уперся лбом в горячее плечо, обливаясь потом. Будто час железо тягал, ей-богу. Отклика не было. Барнс лежал неподвижно, и Броку пришла на ум идиотская ассоциация: Солдат, точно так же бесстрастно вытянувшийся на кушетке, едва живой после обнуления. - Ты как? – хрипло спросил он, зная, что вопрос дурацкий, но не мог не спросить. - Бывало и лучше, - не открывая глаз, отозвался тот. – Но и хуже тоже бывало. Двигайся, до утра не закончим. Брок на пробу толкнулся в него, ощущая едва заметный отклик, обхватил рукой снова опавший член и отключился. Прикрыв глаза, представил, что все у них по-другому. Что они встретились в баре, в те, лучшие времена, выпили, с жадным интересом разглядывая друг друга, оценивая, примеряясь, а потом завалились к кому-то из них домой. Что все по взаимному страстному желанию, слепому, выжигающему дотла, от которого наутро бывает неловко, но пьяная расслабленность в теле напоминает – это было хорошо. Это было правильно. Барнс прерывисто вздохнул, приподнимая бедра, и запрокинул голову, подставляя шею. Брок, склонившись, лизнул ее от ключицы до уха, жадно собирая солоноватый вкус его кожи, зажимая между их животами наконец-то твердый, горячий член. Отсекая от себя, от них двоих, все дурацкие обстоятельства. Они были здесь, вдвоем. Им было хорошо, и хотелось – еще лучше. Хотелось до ярких вспышек под веками, до хрипа, до полной опустошенности. Хотелось знать – живы. Пока что – живы, несмотря ни на что. Барнс, крепко обхватив его ногами, задал чудовищный темп, будто дорвался, оттаял, а когда он принялся яростно дрочить себе, хрипло постанывая, выгибаясь навстречу, Броку сорвало последние тормоза. Он брал его так, будто имел на это полное право, будто тот был его. Принадлежал. - Кончай, - приказал Барнс, - давай, мать твою! И Брока будто швырнуло с разлета на острые камни, когда еще не ощутил, не осознал боль, и только чувствуешь это: миг полета с головокружительной высоты. Барнс выгнулся, пачкая себя спермой до самого подбордка, облизал пальцы, не открывая глаз, и длинно выдохнул, расслабляясь. У них получилось. Осторожно выскользнув, Брок вытерся куском полотна, найденного на спинке кровати, и, передав его Барнсу, упал рядом с ним на постель. Когда он очнулся в следующий раз, то обнаружил, что в не закрытое ставнями окно заглядывает Луна. Такая огромная и яркая, что, казалось, кроме нее на небе нет больше ничего. В доме было тихо. Брок был один. Сонливое благодушие как рукой сняло. Сердце словно дернулось на половине и, оборвавшись, ухнуло куда-то вниз. Рамлоу, не помня себя, похватал и натянул брошенные шмотки, обулся и ринулся прочь из дома. Он совершенно точно знал, где Барнс, чувствовал его, как себя. Да и зов, не так мучительно ощущаемый, как в родном мире, исправно вел его и сейчас, он не сбился и не свалился ни с какого обрыва, разве что навернулся в спешке пару раз, но и то мягко – в снег. Прокляв сто раз извилистый тоннель, он буквально влетел в пещеру. И, наверное, даже испугался бы, если бы еще мог чего-то бояться. Вот только страха не было… Точнее, если и был, то не за себя. Стоящее в темноте дерево окутывал чуть светящийся слоистый багровый туман, даже на вид выглядевший неприятно и опасно. И сквозь него к Ловушке шел Барнс. Вернее, сквозь мерцающее багровым злое марево к дереву пытался прорваться Зимний Солдат. Ломился сквозь невидимую преграду, спотыкался, рычал как зверь, снова вставал и снова рвался вперед. Не продвигаясь ни на шаг. - Агент!... Барнс! – крикнул Брок, но тот словно оглох. Он успел подумать, что остатки инстинкта самосохранения он благополучно проебал в том самом домике на горном склоне, и рявкнул во всю мощь легких: - Баки! Да ебанный же... Договорить он не успел, как и заметить, когда же Барнс успел развернуться и приблизиться, зато удар справа в челюсть оказался заметен настолько, что Брок пришел в себя только от того, что его держали за горло в буквальном смысле железной хваткой и методично прикладывали раз за разом спиной о стену пещеры. Прикладывали так, что только зубы лязгали, а отбиваться… Ну да, подрыгать руками-ногами он бы мог, да толку? Во взгляде того, кого когда-то звали Баки, казалось, не было больше ни жизни, ни надежды. Непонятно только, почему сразу не прихлопнул, как надоевшую муху. Но Солдат лишь методично, как заклинившая машина, бил Брока спиной о стену, не сжимая руки, не пытаясь вырвать глотку, и так же, как надломленная, заевшая пластинка повторял, хрипло, вымучено. - Почему… Это… Не сработало?... Почему… Это… Не сработало? Почему? В голове у Брока гудело, а перед глазами мерцали звездочки, странно, что ангелы еще не пели. Сфокусироваться и понять, о чем говорит Барнс, далось с невероятным трудом, а тот, видимо, сам отчаялся добиться от даже не трепыхающегося тела ответа, начал сжимать пальцы. Единственное, что успел прохрипеть Рамлоу перед тем, как в горле что-то неприятно хрустнуло и он таки отключился, было: - Дурак… ключи сами по себе не ходят! И я дурак… тоже. Свет словно выключили разом. Весь.

***

Горло и спина болели, но как-то терпимо, не запредельно. И точно не как должно бы болеть у того, из кого душу о камни пытались вышибить. Брок с трудом открыл глаза и покосился по сторонам. Тот же дом, та же кровать, только на краю кровати лежал разложенный черный кевларовый футляр, а в нем четыре крупные ампулы с синеватой, чуть светящейся в полутьме жидкостью. И две пустые ячейки. Несмотря на то, что состояние казалось не таким уж отвратным, попытка сесть оказалась провальной, Брок закашлялся и свалился обратно на подушки. И, видимо, отключился на пару минут, а когда очнулся, Барнс был рядом, а в футляре пустовала еще одна ячейка. Не глядя на лежащего, он сидел на постели, ссутулившись, упираясь локтями себе в колени и закрыв лицо руками, но на тихое движение Брока оглянулся. Взгляд уже не был ожесточенным и мертвым, просто до крайней степени измученным и усталым. А когда он заговорил, показалось, что это ему, а не Рамлоу, недавно чуть не вырвали глотку. Голос срывался и шипел, как заезженная пластинка: - Я не могу контролировать сильные эмоции. Не всегда… могу, - Барнс вздохнул, словно собирался нырнуть в ледяную воду. - Я шел… и не мог дойти. Я его чувствовал. Как тебя. Сейчас. Живого. Его тепло. И не мог дойти. Брок смотрел на совсем еще молодого парня, сидящего рядом с ним в полутемной комнате, и видел, как у него дрожат руки и подозрительно блестят глаза. А тот продолжал: - Я чувствовал. И не мог дотянуться… Понимаешь? И… подумал, мне показалось, что это специально. Что ты это сделал… и знал, что не получится. И я сорвался. Столько слов от молчаливого Агента Рамлоу слышал, пожалуй, впервые. Но еще непривычнее было то, как звучали эти слова, обильно приправленные горечью и непролитыми слезами. - Нет, - Брок тяжело вздохнул, - Я не знал, что не сработает. И поздно понял, что не сам ключ дверь-то открывает. Не ходят ключи сами. В комнате стало окончательно темно, и лицо Барнса теперь казалось бледным пятном с темными провалами глаз. Призрак, одним словом, а не живой человек. - Значит, не выйдет так? Вместе с подступившей темнотой из голоса Барнса словно разом ушли последние капли надежды, казалось – тронь, и разлетится в прах, только эхо недолго покружит по опустевшему дому, а потом и оно сдохнет. Без надежд. - Значит, все-таки «машина»? Брок снова вздохнул и устало, и сердито буркнул: - Да что ты заладил: «машина», «машина»! В хуй нам не уперлась та машина, сами разберемся! Просто нехуй бегать по одному, а потом в съехавшего с катушек Терминатора играть! Барнс в темноте засопел, но что-то подсказало Рамлоу, что в этом сдавленном дыхании было больше облегчения, чем недовольства. - И вообще, ложись лучше спать, - без особой надежды предложил он. - А то опять торкнет и понесешься хуй знает куда. Барнс некоторое время сидел все так же неподвижно, потом встал, и Брок уже было подумал, что тот сейчас уйдет, но он принялся раздеваться, аккуратно складывая вещи на полу, рядом с кроватью. Потом лег рядом, проминая постель своим немалым весом, и забрался к Броку под одеяло, обдавая жаром и легкой, но терпкой смесью запахов: кожи, металла, оружейного масла. За грудиной остро и больно кольнуло, но Рамлоу проигнорировал чертову сентиментальность, невесть откуда взявшуюся, несвоевременную. Он подоткнул одеяло вокруг Барнса, стараясь не касаться лишний раз, и тихо выговорил: - Спи уже, бегун… с препятствиями. Сон навалился неотвратимо и тяжело, будто поджидал тут же, у постели. Проснулся Брок под утро (хрен знает, какие здесь сутки, вряд ли они равны земным) и опять один. Прислушавшись к себе, понял: Барнс не пошел в пещеру, а находится где-то рядом. Тяжело поднявшись, он свернул пустой футляр из-под странных ампул и, одевшись, пошел искать. Это превращалось в дурную привычку: просыпаясь, искать сбежавшего от него Барнса. В доме его не было – Брок обшарил его сверху донизу, даже в кладовку заглянул. Порывшись в вещах, так и сваленных около кровати, он достал толстый свитер, куртку, зашнуровал ботинки и вышел из дома. Барнс обнаружился в небольшом углублении, закиданном срубленными ветвями, между домом и плотным кустарником, упакованный в спальник по самые глаза. Он спал. На вопрос, почему ему не спалось в нормальной кровати, ответа не было. Вернее, положа руку на сердце, ответ был, но он Броку не нравился. Не хотелось верить, что он настолько противен, что с ним не только ебаться, спать рядом не хотят. - Эй, - хрипло выговорил он, опасаясь, впрочем, трогать спящего руками – мало ли, вдруг вместо более-менее адекватного Барнса проснется Солдат. Горло больше не болело. Вообще ничего не болело, и это было странно. Не менее странно, чем спящий на снегу Барнс, который, стоило его окликнуть, моментально открыл глаза. - Ты чего тут? – не зная, что еще можно спросить, учитывая все, что произошло между ними за последние сутки, произнес Брок. - Привычка, - прохрипел Барнс. – В доме жарко. - Пошли, разговор есть. И жрать хочется просто немыслимо. - Ускоренный, - Барнс сел и изнутри расстегнул теплый пуховой спальник, - метаболизм. - Об этом тоже расскажешь. Он ушел в дом и уже успел растопить очаг на кухне, когда тихо прошуршала входная дверь, и из крошечной прихожей пахнуло холодом. Барнс появился мгновением позже и кинул на стол двух… ну, условно говоря, зайцев. Сам Брок, не видевший в этих горах ни единого живого существа кроме них двоих, удивился такой удачливости, но ни о чем спрашивать не стал. Разогрев на решетке куски оленины, он достал из коробки, прихваченной из дому, большую булку хлеба и бутылку домашней малиновой наливки, которую ему сунула Молли. Брок ощущал странный голод, будто ел, а куски сочного мяса и чуть уже очерствелого хлеба падали в желудок и моментально там сгорали. Барнс, глядя, как он тянется за шестым куском, дернул уголком рта в пародии на улыбку. - Добро пожаловать в мой мир. Жрачка только так улетает. - Что ты мне вколол? – спросил Брок, едва прожевав. - Я тебя убил, - опустив глаза, произнес Барнс. – Почти. Сломал гортань, позвоночник повредил, расколол череп. Меня звать... отвлекать, когда я… прости, в общем. - Что ты мне вколол? – переспросил Брок, чувствуя, как внутри противно холодеет, и едва удержался от того, чтобы не прощупать у себя пульс. Сердце колотилось прямо в горле, и он совершенно точно был жив. Вот только как. Со стычки в пещере прошло не больше полутора суток. Ответ напрашивался сам собой, ведь Брок не раз и не два видел, как на Солдате все заживало на глазах. - Разновидность сыворотки. Мне ее кололи, когда уж совсем край, загнуться должен был. На базе нашел. Я просто, - он поднял голову и взглянул Броку в глаза, - не знал, что еще делать. «Ведь если ты загнешься, Стив умрет», - мысленно закончил за него Брок, но вслух произнес другое: - Кэпа, вроде, плюс к сыворотке облучали? - А меня вот нет. Повисло долгое молчание. Брок пытался решить, как относиться к тому, что он теперь тоже не совсем обычный, но, вспомнил, что это уже не имеет никакого значения. «До конца» и все дела. - По поводу этой поебени с ключом… - начал он, но Барнс его перебил. - Я думал об этом. Просто трахнуться недостаточно. Я должен, - он отвел взгляд, но упрямо продолжил: - Признать тебя. Захотеть быть твоим. Осознать, что принадлежу. Брок молчал, гадая, чего стоило Барнсу произнести это вслух, и не мог выдавить из себя ни слова. Прочистив горло, он отпил настойки из тяжелой глиняной кружки и произнес: - Да. Видимо, того, что я считал «трахнуть равно присвоить» недостаточно. Ты ж не вещь, чтобы тебя просто взять. У людей так не бывает. Барнс смотрел, как за мутноватым стеклом домика занимается рассвет: окрашивает мрачные вершины розовым, подсвечивает камни, превращая их из черных в темно-серые, и молчал. - Я разделаю кроликов, - наконец, произнес он. – Приготовим обед, поедим и не вылезем из койки до тех пор, пока ты не убедишь меня в том, что принадлежать тебе – лучшее, что случалось со мной в жизни. - Я постараюсь, - ответил Брок. - Нет, - Барнс посмотрел прямо на него, и в глазах его стояла та же самая непрошибаемая решимость, что и у Кэпа перед особо сложными миссиями. – Ты сделаешь. Мы оба наизнанку вывернемся. Времени в обрез. Брок, кивнув, потащил с полки, прибитой над очагом, самый большой казан и пошел в холодную кладовую – где-то там он видел груду овощей, отдаленно напоминающих земные. Надо было взглянуть на них поближе.