Much darker

       Рак.        Они с мамой идут по улице, Клара привычно держит ее под руку, как и любой подросток рассматривая красивые платья в витринах. Клара беспечна и, кажется, не идет – летит.        Мама вдруг согнулась в три погибели, корчась от боли и, схватившись за сердце, открывает рот, пытаясь наглотаться воздуха побольше – как человек, который только что спасся от утопления.        - Мама! Что с тобой, мама? – мгновенно позабывшая о всех платьях на свете Клара, до хруста сжимает ее ладонь, обеспокоенно заглядывая в глаза.        Мама кое-как добирается до скамейки, жадно припав губами к уже горячей от солнца бутылке с водой, и пьет так, будто не пила вечность. На покрытом испариной лбу – карта из миллионов морщинок. Маме нет еще и тридцати пяти, но сейчас, в эту минуту, она выглядит до жути старой.        Мама закрывает глаза, облегченно вздыхая, а когда вновь смотрит на Клару, на губах играет бледная улыбка:        - Все в порядке, доченька. Это особенные дни что-то не дают мне покоя сегодня. Она встает и, не смотря на обеспокоенность Клары, предлагает ей продолжать прогулку.        Больше ничего подобного не случилось.        Рак.        У Клары родительский вечер в колледже и мама целую неделю выбирала наряд, в котором будет получать комплименты за то, что воспитывает лучшую ученицу класса. Счастливая, она, как девчонка, крутится у зеркала, смотря на красный брючный костюм, что так выгодно подчеркивает ее светлую кожу. Очень красивая. Папа бы гордился.        Мама надевает туфли, берет сумочку и, слегка коснувшись губами, щеки Клары, улыбается ей.        - Я горжусь тобой, милая. Очень горжусь.        - Да, - с готовностью кивает Клара, - я тоже тобой горжусь, мамочка.        Право закрывать дверь квартиры на этот раз досталось Кларе. Она поворачивается, ловко справляется с ключом, последнее время от чего-то заедающим, и старается попасть в петельку, чтобы завершить начатое. Мама стоит рядом и, Клара чувствует, - улыбается.        Закрыв дверь, Клара возвращает улыбку, шагая чуть позади от матери – на ступеньку.        Мама вдруг неловко покачивается, замирает, и уже в следующую секунду, не успела Клара и рта открыть, кубарем летит по лестнице. Сбежав вниз в мгновение ока, Клара теребит маму за плечо:        - Мамочка, мама, как ты? Ты что, оступилась?        Мама ее не слышит. Она без сознания.        Родительский вечер идет в школе без лучшей ученицы класса.        Клара Освальд детально описывает произошедшее седому врачу в очках с толстыми стеклами и тот, улыбнувшись ей и усталой маме, дает ей снотворного и лекарства от повысившегося внезапно давления. И уходит с каким-то фальшивым: «Все будет хорошо!».        Клара засыпает на рассвете, сидя у материнской кровати и держа маму за руку.        Красный костюм пригодится на выпускной.        Рак.        Клара вламывается в дверь, позабыв о робких ласках Кита Корбана, (который старше ее на два года, но все равно очень робкий), потому что из квартиры на лестничную площадку сочится вода. Мама что, вышла куда-то, а воду позабыла выключить? Как это не похоже на нее!        Сейчас Клара со всем разберется! Залетев в кухню, она готовится бежать чинить поломку, но….        - Мама! Мама! Мама! – трясет обездвиженное тело, распластавшееся на полу, не в силах докричаться.        Худая женщина-врач с соломенными волосами, покачав головой и укоризненно посмотрев на миссис Освальд, читает ей длинную нотацию, что она совсем себя не бережет и что нельзя так много работать, и уходит, выписав полное обследование. Просто так. На всякий случай.        Рак.        Мама сидит на кухне, судорожно глотая чай, и, кажется, не замечает, что по щекам текут слезы. Клара сжалась бессильным комочком и смотрит не мигая на результаты анализов с расшифровкой. Рак. Третья стадия. Это вселяет надежду.        - Мама, ты поправишься, слышишь? Ты будешь жить.        - Да, конечно, девочка моя. Я тебя не брошу – уверяет мама, хоть сама в это не до конца верит.        Клара рывком отворяет окно, впуская в комнату раскаленный августовский воздух.        Третья стадия. Еще не все потеряно. Надежда еще есть.        Рак.        Мама такая чудесная – с улыбкой примеряет парики, принесенные дочерью на выбор, и снова и снова хвалит коралловое платье, в котором Клара будет на выпускном.        До выпускного еще целых полгода, едва-едва заканчивается сентябрь, а мама уже купила и подшила своей доченьке платье.        - Ты чудесная, - сухой кашель, вырвавшийся из груди, не сразу дает ей возможность договорить, - моя девочка.        Она с неохотой ковыряет вилкой в пресном варенном мясе и откладывает в сторону сваренное с утра еще яйцо.        - Пожалуй, я выберу этот, - тычет пальцем в короткий парик шатенки, мама, и, безоружно улыбаясь, добавляет, - а пока пойду полежу, я что-то устала.        И, придерживаясь руками за стену, идет в гостевую комнату, на диван. Сама. Потому что привыкла все-все делать самостоятельно.        Рак.        Гул машин «Скорой помощи» разрывает ночную тишину, но никто не жалуется. Соседки, еще не спящие, только лишь выходят, чтобы открыть дверь подъезда, впускают команду в белых халатах в квартиру номер 15-А, насквозь пропахшую лекарствами и диетической едой. И болью.        Приглушенный, ослабевший уже стон не может скрыть сочувственного:        - Бедные девочки. Бедная Клара.        Клара не бедная, нет. Она очень сильная. Она спасет маму. Едва машина «Скорой помощи» громко оповестила о своей прибытии, Клара открыла квартиру, впуская врачей.        - Вот так, мамочка. Сейчас тебе помогут и болеть перестанет.        Накинув на плечи тоненькую курточку, Клара бежит за врачами, выносящими на каталке похудевшую, стонущую от боли, маму. Сочувственные вздохи соседок «Бедная Клара. Бедная девочка» вылетают из ее головы точно так же, как влетели.        Она не бедная, а сильная. И мама сильная. И все будет хорошо.        В больнице Клара держит спящую маму за руку, считая удары сердца на аппарате. На часах начало пятого. Клара ставит будильник на шесть и, положив голову маме на живот, закрывает глаза – скоро вставать в колледж.        Рак.        Клара кидается на подушках с криком, вся покрывшись испариной:        - Мама! Мамочка!        - Тише, доченька. Я здесь. Рядом – слышит над самым своим ухом надсадный шепот и последовавшее за ним кашляние.        Бросившись к соседней кровати, быстро-быстро целует тоненькие ручки со вздувшимися венами, вторя: «Мама, мамочка, слава Богу!».        Будильник на часах почти уже пробил семь утра. Пора вставать – сегодня в школу.        Рак.        - Мы соболезнуем, мисс Клара. Ваша мама только что умерла. Приезжайте в больницу, заберете вещи. Послезавтра можно будет забрать и тело».        Рак.        - Я умираю, Клара. У меня рак. И все шансы до мая не дотянуть.        Клара Освальд трясет головой, не в силах поверить и быстро-быстро мигает, смотря на сидящую перед ней женщину огромными испуганными глазами.        Красивый ясный взгляд голубых глаз.        Звонкий, почти как у девчонки, смех.        Энергия, которой хватит на десять, на сто человек.        Почти полвека жизни, но великолепное умение танцевать до упаду.        Чистая кожа, на которой только-только начинают вырисовываться крошечные возрастные морщинки.        И вдруг:        - Я умираю, Клара. У меня рак. И все шансы до мая не дотянуть.        Реальность сказанного приходит не постепенно, а резко – бьет в голову, как похмелье. Стучит молотком.        Рак. Рак. Рак. Рак. Рак.        Это слово – единственное, что теперь существует, транслируется в ее голове, будто бы из радио-приемника, не замолкая – и не перебить ни на какую другую волну.        Клара Освальд забыла, как моргать и дышать и лишь открывает рот, словно рыба, вытащенная на поверхность.        - Мисси. Мы найдем врача. У меня есть подруга, мы учились вместе в колледже, она вышла замуж и уехала в Израиль, представляешь? Там такие врачи, одни из лучших в мире, правда, и ее муж кардиолог, но он много кого знает и найдет тебе специалиста, поможет, я уверена, надо только договориться, я сейчас ей позвоню, сейчас, погоди, где-то был телефон у меня, - быстро-быстро тараторит Клара, чтобы заглушить навязчивую волну в своих ушах, где только одно слово: ракракракракракракрак…        - КЛАРА ОСВАЛЬД! – словно гром посреди ясного неба разрывает ее рушащийся мир, требовательный голос и нежные женские руки совсем не нежно сдавливают кружащуюся голову в тиски: - ПОСЛУШАЙ МЕНЯ!        Клара смотрит и видит перед собою не Мисси, а какой-то набор плывущих пятен. Предметы теряют свое очертание, все вокруг плывет. Обострившийся вмиг слух воспринимает то, что ей говорят, но не понимает этого:        - Я умираю, Клара. Ничто этого не изменит. Поэтому ты должна выполнить для меня кое-что. Я договорилась со своей подругой. У нее есть домик на одном острове в океане, там, где редко можно встретить людей. Тихое место. Маленькая гавань. Когда придет время, я скажу тебе, и мы поедем туда вместе – я хочу встретить свою смерть там. Оттуда ты уедешь одна. О том, как доставить мое тело, я тоже позаботилась и ты получишь инструкции позже.        Клара ошарашенно следит за тем, как аристократичные нежные руки сжимают в ее ладонях идеально ровный белоснежный конверт:        - Это всегда должно быть при тебе. Ты возьмешь письмо, когда мы отправимся на остров, детка. Но ты не откроешь его до тех пор, пока я жива. Если ты откроешь это письмо, значит, меня не будет и ты должна выполнить мою самую важную просьбу. Она здесь – в этом конверте. Скоро ты узнаешь. Ты поняла меня, детка? Поняла?        Нежные женские пальцы гладят горящее лицо, трогают раскаленную кожу, а пронзительный голубой взгляд ищет ее взгляда.        Клара ошарашенно кивает.        Да. Поняла.        И, проведя еще несколько секунд в чертовом ступоре, начинает часто-часто мигать, чувствуя, что плачет.        Рак снова свалился на нее. Рак снова хочет все убить.        Чертов рак.        Проклятый рак.