Much darker

       Она сидит в кресле, идеально выпрямив спину, сложив руки на подлокотники кресла, словно это ее трон, откинув голову на мягкую подушку, неспешно попивает мятный чай, разливающий душистый аромат, и смотрит в окно с улыбкой.        - Мисси! – малышка Клара, чьи и без того большие глаза сейчас стали совершенно огромными, смотрит на нее с удивлением, изумленно открыв рот. Она только что услышала, что же на самом деле связывает ее со смешным доктором с кустистыми бровями. Она в шоке. – Да как же можно совсем тебя не узнать? Я допускаю, что ты изменилась, и понимаю, что он видел тебя еще совсем девочкой, только что выпорхнувшей из детства, но… Неужели он совсем, совершенно ничего не подозревает? Ни разу за все это время? Никогда?        Она улыбается. Не глядя на свою маленькую птичку, что так встревоженно чирикает сейчас, отвечает:        - Он все понимает, щеночек. Он это чувствует. В глубине души, внутри себя, он знает, кто я такая. Но он и себя-то потерял за столько лет, что уж обо мне говорить, Клара. Но иногда он вспоминает. И я всегда знаю, когда это происходит, узнаю по тому, как он смотрит на меня.        - Но… - рассеянно смотрит на нее Клара, качая в недоумении головой, - что же будет, когда он все поймет, догадается? Ты никогда не думала об этом? Что потом, Мисси?        - Потом? – она пожимает плечами так, будто ей плевать.- Будет потом.        Клара замолкает. Смотрит куда-то в одну точку, гипнотизирует пространство. Сопит – скорее, сосредоточенно, чем сердито, но Мисси слишком хорошо ее изучила – знает, что означает подобная реакция. Даже не глядя, готова поклясться, что пальчики Клары судорожно сжимают ткань юбки, стучат по коленям. Как делают это всегда, когда что-то идет не так как, по ее мнению, нужно.        - Думаешь, я не знаю, что он меня бросит, сбежит, едва только поймет? – Мисси очень медленно поворачивает голову в ее сторону, наконец, впервые посмотрев на нее, прямо ей в глаза. Кивает. – Знаю.        - Зачем тогда? – Клара запинается, не знает, какую бы более мягкую формулировку придумать, чтобы спросить, какого черта это все происходит. Мягкий взгляд с вопросом, действительно ли она не понимает, окутывает малышку Клару с головы до пят, словно сигаретный дым, еще полчаса назад плывущий по комнате.        - У меня сейчас ремиссия, Клара. И мы с тобой обе знаем: это окончательное поражение. Начало конца. За ремиссией придут адские боли. Мне гореть в аду при жизни и – если он есть – после смерти тоже. За грехи. Так вот, свои последние дни я хочу прожить в раю. Понимаешь?        Конечно же, она все понимает. Умная милая девочка с очень большими глазами, в которых все читается до единой мелочи – конечно, она все понимает. Потому ее маленькая головка поникла, а в улыбке, так старательно натянутой на лице, столько боли. Поэтому ей наверняка хочется орать и колотить руками в стенку, но вместо этого она лишь поднимает пронзительный умный взгляд и кивает с улыбкой:        - Хорошо. Я понимаю.        Подумав, Мисси делает несколько шагов навстречу и обнимает свое маленькое сокровище.        Руки Клары тут же обвиваются вокруг ее шеи, теплое дыхание приятно щекочет кожу. Малышка Клара уткнулась ей в шею и тяжело дышит. Борется со слезами. Но – собравшись, выскальзывает из объятий и с улыбкой, смотря ей в глаза, тихо, почти шепотом, произносит:        - Возвращайся…        «Живой». Именно это она хочет добавить, но не решается. Мисси все понимает. Спокойно улыбается, погладив теплую ладошку. Услышав сигнал авто, надевает шляпку, закрывает глаза очками от солнца и, автоматически поправив прическу, проходит к двери.        - Мисси! – Клара резко делает шаг вперед, будто готова броситься ее обнимать, но останавливается. – Мне предоставлять тебе ежедневные отчеты?        Ежедневные отчеты. Их с Кларой маленький секрет. Всякий раз, когда мамочка уезжала куда-то, по делам, или путешествовать в отпуске, симпатичный повар Клара Освальд становилась ее глазами и ушами в борделе, ее личным Шерлоком Холмсом, каждый день докладывая о том, что пытались скрыть. Но это было тогда, когда Мисси была просто Мисси. Когда мужчины в ее жизни были лишь клиентами. Когда она была еще здорова. И, стоит ли знать, как идут дела в борделе, если можно просто сюда не вернуться? К тому же, они с Доктором заключили договор – только отдых. Только они вдвоем. Никакой работы. Ни единого упоминания о ней. Ничего.        - Нет, - улыбаясь, возражает Мисси, - не нужно. Ну, разве что случится что-то совсем неординарное. В общем, пока бордель цел и стоит на месте, мне не нужно ни о чем говорить. Звонить буду тебе сама, потому что, честно говоря, наш маршрут Доктор держит от меня в секрете.        Мисси касается губами бледной щеки Клары, оставив на ней отпечаток бордовой помады и аромат парфюма. В последний раз блистательно улыбнувшись, порхает за двери, выбегая к нетерпеливо пританцовывающему на летнем зное доктору.        - О, - прервав короткий поцелуй, удивленно восклицает она, - ты на собственной машине. Решил настигнуть Шотландию по дороге, не по воздуху, мой дорогой?        Поправив фирменные очки, сбившиеся набок, он мягко качает головой:        - Мой коллега будет ждать в аэропорту. Машину заберет он.        - Оккей – коротко кивает Мисси, прыгая в авто на сиденье рядом с водителем и грациозно помахав смотрящей в окно Кларе.        Конечно, дамский угодник Доктор не мог не попрощаться с очаровательной подругой своей подруги, отсалютовав громким гудком, направил авто в сторону аэропорта.        Мисси не особо любила поездки и плохо переносила дороги. Если бы у нее была возможность летать на метле, это было бы куда забавнее, чем ехать, прокрастинировать и смотреть в окно на мелькающие однообразные деревья. Но сегодня у нее было занятие поинтереснее – любоваться его крепкими руками, уверено ведущими автомобиль, рельефными мышцами, которые не смогла скрыть свободная, развевающаяся при каждом порыве ветра, рубашка, лукавой, полной счастья улыбкой, когда он, слушая музыку, подпевал ей, мурлыча. Черт возьми, он был прекрасен. Как всегда. Как и много лет назад, но теперь этот мужчина из просто симпатичного парня превратился в крышесносящего мужчину. Ее крыша, во всяком случае, давно уехала.        Изредка он смотрел на нее, даря свою уверенную улыбку. Один раз подмигнул, вызвав ее безудержный хохот, и, запрокинув голову, хохотал сам. Пару раз клал руку на ее ладонь, словно бы успокаивая – все хорошо. Все в порядке. Как будто что-то знал.        У Мисси всегда была традиция спать в самолете. Ее полет состоял из сладкого сна и она совершенно не помнила, каким он был для нее. Просто садилась в свое кресло, пристегивалась, заказывала чай и, выпив его, засыпала. За столько лет жизни это переросло практически в ритуал, в незыблемый и нерушимый обычай. Но только не с ним.        Она хотела любоваться им, разговаривать с ним, смеяться над его шутками, которыми он сегодня сыпал, словно из горна изобилия, слушать его голос с этими умопомрачительными рычащими звуками, которые вырывались всякий раз, когда говорил он спешно. Она хотела наслаждаться каждым мгновением рядом. Просто потому, что ей было совершенно понятно, потому что она знала то, чего не знал он – у них осталось не так много мгновений вместе.        Она рассмеялась до неприличия громко, вызвав недовольные взгляды и шиканья пассажиров, клюющих носами, когда из маленькой ручной сумки он достал банан, аккуратно очистил его от кожуры и протянул ей. Она хохотала, запрокинув голову назад, понимая, что из глаз льются слезы, подбадриваемая его сияющей улыбкой, ощущая банан необычно вкусным.        Он заказал легкий коктейль, который она выпила так жадно, будто умирала от жажды, а затем поцеловала его, оставив на его губах немного молочной пены. Этот поцелуй не был страстным и не выражал дремлющее желание. Скорее, наоборот, он призван был выразить нежность, которая струилась из каждой ее клетки, щемила сердце, рвала душу на части. Она просто не могла поверить в то, что это происходит. И что это действительно происходит с ними. Долгие годы в разлуке научили ее мысли, что он – лишь прошлое.        Светлое воспоминание из жизни, которая давно ушла. Тяжелый, мгновенный и совершенно внезапный разрыв, случившийся между ними в юности, не давал даже призрачной надежды увидеться снова. Понимание, что он ее не узнал, не вспомнил, не увидел в роскошной жрице любви девчушку, которую целовал под сенью яблочных деревьев, оставляло чувство пустоты и недоумения, но и – крошечную надежду на то, что, наверное, так лучше. Так правильно. Осознание того, что смерть подобралась к ней своими щупальцами как никогда близко и тянет их к бренному телу, что увядает ежесекундно, дало и без того безумной, почти одержимой любви, от которой она страдала долгие годы, бесполезно пряча ее в недра памяти, еще больше остроты.        Нет, Мисси была не в том возрасте, чтобы страдать, не в том положении, чтобы задыхаться, и не в том состоянии, чтобы лить слезы по любовнику. Она была взрослой женщиной на весьма специфичной работе со смертельным заболеванием, поедающим ее изнутри и разбитым сердцем, потому не могла позволить себе подобные душераздирающие страсти. Но эти страсти грозили захватить ее разум всякий раз, когда он был так близко – душевно близко, как сейчас, когда они сидели рядом, держались за руки, он пил коктейль, а она целовала молочную пенку на его губах.        Она до последнего сопротивлялась настигающему ее сну, боролась с этим подозрительно расслабленным и умиротворенным состоянием, потому что слишком хорошо знала, что оно означает. Расширив глаза наблюдала за своим Доктором, опустив ресницы следила за каждым движением его тонких, длинных, как у пианиста, пальцев, смотрела в его глаза, что лучились теперь каким-то особенным, счастливым светом, и не могла нарадоваться на него, такого, на то, что он рядом, на то, что счастлив. Она знала – им обоим пришлось не сладко, жизнь была немилосердна к ней и жестока к нему, но сейчас их обоих переполняла радость. И чудесное ощущение будущих чудесных открытий. Это успокаивало и нежило душу. Впервые за очень долгое время Мисси чувствовала умиротворение, что сладкой патокой разливалось внутри. Такое тихое блаженство, о котором она мечтать не могла, думая, что грешники попросту его не заслуживают, было самым лучшим, что она могла испытать теперь – с ним рядом. Это блаженство сморило ее, в конце концов, сдавшись, она погрузилась в сладкий сон, забыв обо всех невзгодах и печалях – впервые за долгое-долгое время забыв по -настоящему.        Застонав, Мисси переворачивается на правый бок и, вздохнув, открывает глаза. Первые несколько минут нужны, чтобы привыкнуть. Осознать, что она – в довольно комфортном, большом номере, где пахнет лавандой и – немного апельсинами, а кровать широкая и мягкая.        Балкон открыт, пропуская в комнату ласковые солнечные лучи и наполняя ее мягкими красками вечера. Легкий ветер доносит до нее аромат крепкого кофе и его духов, приправленных кориандром.        Сощурившись, она ищет его взглядом, обнаружив на балконе, держащим фирменный пластиковый стаканчик с логотипом отеля, в котором они остановились, и пускающим ввысь тонкую змейку сигаретного дыма. В вечернем пейзаже он кажется чуть более седым, чем на самом деле, и Мисси это даже нравится. Благородно. Ему идет седина.        Сладко-сладко потянувшись, прикрыв зевок рукой, Мисси встает. Отчего-то не найдя расчески, вынужденная довольствоваться лишь кое-как уложенной пальцами прической, она щипает щеки, чтобы казаться не такой бледной, и, побрызгав на лицо водой, медленно выходит на балкон.        Доктор все еще курит, все еще задумчиво смотрит на небо, улыбаясь, словно дитя. Мисси тоже улыбается – о, эти невинные уста младенца уже однажды погубили ее душу и претендуют на это снова.        - Ищешь планету, с которой прилетел?        Довольная улыбка становится лукаво-коварной, он хмыкнул, туша сигарету – знает, что ей не очень нравится, когда он курит. Подкравшись сзади мягкой, кошачьей поступью, Мисси обнимает его за плечи со спины, уткнувшись лицом в белоснежную футболку. Одежду развевает ветер и ноздри драконит запах кофе, сигарет, духов, тела и пота, что исходит от него, разливаясь вокруг нее. В воздухе пахнет отчего-то сиренью, а еще – тишиной.        Он сопит сладко, часто дышит, как ежик, когда попадает в человеческие руки. Только сейчас его иголки спрятаны, а на лице играет полудетская улыбка. Мисси молчит, он тоже. Затягиваясь его запахом, как кислородом, она закрывает глаза, погружаясь в негу снова и снова.        - Я бы хотел увидеть их все. Каждую звезду во Вселенной – как-то наивно-мечтательно выдыхает он, и она понимает, что сейчас он любуется первыми звездами, поднявшимися в вышине мелкой серебряной россыпью.        - Увидишь – ворчит она ласково, целуя его спину сквозь футболку, под которую залез и играет ветер, - обязательно.        - Хорошо спалось? – он внимательно смотрит на нее, ни на миг не прерывая их объятий, но заставив ее посмотреть на него тоже. – Сопела сладко.        Вместо ответа она поворачивает его к себе, спокойно касаясь его губ и слегка потерев щеку об уже довольно внушительную щетину, пальцами ныряет в копну густых волос, покрытых серебристой пылью.        - Я рад, что мы сюда приехали. А ты?        - И я, - благодарно кивает она, - я тоже.        Он отдает ей свой кофе, еще теплый и она с наслаждением затягивается прекрасным ароматом, как затянулась бы сигаретой. Теплый кофе Мисси не любит, но из его рук это столь прекрасно и интимно, что она допивает оставшееся, облизывая губы.        - Сейчас будем ужинать. Как смотришь на то, чтобы поужинать здесь? На балконе? Посмотрев на улицу, что видна отсюда, как на ладони, на маленькие домики с острыми крышами, сокрытые в тени зеленых деревьев, втянув в себя запах гор, первозданности и красоты, который разлит вокруг, как дорогие духи, она ощущает не только прилив сил, о которых уже начала забывать с приходом страшной болезни, но и голод.        - Я есть хочу, - улыбаясь, признается она, и смеется, потому, что это прозвучало как-то очень жалостливо.        - Я тоже голоден. Не ел ничего, как прилетели.        Она порывается идти за ним в комнату, но нет, ее упрямец качает головой – сам решил все приготовить и наверняка удивить ее.        Мисси гонит из головы мысль, что она слишком сильно, преступно, невозможно счастлива. Садясь в плетенное кресло, она наблюдает за ним и его приготовлениями, думая, что это, пожалуй, самая идеальная жизнь, какую она могла только представить.        В любви.