Much darker

       Он смотрит на нее – великолепный в своем величии, безупречный в своем стиле. Такой органичный здесь, в краю, где каждое второе здание – образец неоготики, с большими дверьми и мощным куполом. Она стоит рядом, в нескольких шагах, еще немного – и можно войти внутрь, увидеть его красоту изнутри, самое его сердце.        Но Мисси боится. Она смотрит на него, понимая, что забыла даже, как дышать, и не помнит, что нужно делать в таких ситуациях. Сколько раз, бывая здесь одна, она приходила к нему, подолгу стояла у дверей, но так ни разу и не решилась войти.        И вот – он смотрит на нее, глядит в самую душу. Скрипнувшая от легкого ветерка незапертая дверь словно бы приглашает войти. Мисси чувствует себя будто под наркозом, шагая по узкой тропке и совершенно не ощущая при этом своих ног, словно они сомлели. При виде колокольни начинается паника, дышать ей тут же становится нечем и она втягивает воздух рваными глотками, сжимая и разжимая пальцы.        Они снова смотрят друг на друга, и, кажется, снова вот-вот встретятся.        - Мисси! – поправив сбившиеся набок очки, он берет ее за руку. Его пальцы ласково касаются ее ладони – едва ощутимое, легчайшее прикосновение, призванное ее успокоить, сейчас отчего-то только усиливает ее нервозность. – Пойдем, скоро служба начнется!        Он с почти что отеческой заботой поправляет сбившийся в комок на ее голове платок, призывая скорее войти внутрь.        Она качает головой, раздувая ноздри в попытке дышать спокойнее.        - Что случилось? – его искренний, почти что детский взгляд полон удивления и – недоумения. Он смотрит на нее, совершенно не понимая, почему упрямица не желает войти в храм.        Если бы она знала, что такую долгую дорогу они преодолели только для того, чтобы она осквернила собою кафедральный собор святой Девы Марии, она бы даже с постели не выбралась.        Она смотрит на него с сожалением и едва ли не с разочарованием. А ведь все так хорошо начиналось – легко позавтракав в отеле, они вышли гулять, неспешно бродили по узким улочкам, на которых плясало лето и веселые шотландцы радовались жизни, ели мороженное, обмазывая им губы и безудержно хохоча, словно дети. Здесь никто их не осуждал и, в основном, они встречали лишь приветливые улыбки – гостеприимным хозяевам не привыкать видеть жизнерадостных туристов.        Когда они просто гуляли по городу, вдыхая летний воздух, к счастью, достаточно прохладный сегодня за счет недавно прошедшего дождя, ей было спокойно и легко. Она забыла, кто она, что ее ждет там, в туманном Лондоне, забыла даже о том, что, возможно, прямо сейчас в ее организме плодятся раковые клетки, убивающие ее. Она забыла о том, кто она, впервые за долгие годы была не проституткой на отдыхе, а обычной женщиной, отдыхающей и наслаждающейся жизнью.        Кафедральный собор святой Девы Марии, грозно возвышающийся сейчас перед ними, тот час же ей напомнил, кем она является. Издержки профессии таковы, что никогда нет достаточно много времени, чтобы не помнить, кто ты. Всегда найдется то, что об этом напоминает.        - Мисси! – тормошит ее Доктор, теребя за руку. – Что такое?        - Я сюда не войду, - одними губами, но все же достаточно твердо, отрицает она, отворачиваясь. Никакого эффекта. От совести отвернуться нельзя. По крайней мере, у нее не получалось никогда, не то, гляди, жить было бы куда легче, - нет. Прости.        Изумление, с каким он смотрит на нее, смешит. Неужто он думал, что она, грешница, вот так просто ступит в храм, даже не смотря на то, что религиозной никогда не была? Неужто думает, что она этого заслуживает? А, может, он и сам, влюбившись, просто забыл о том, кто она такая?        - Ты привел меня в храм и хочешь, чтобы я вошла. Я была здесь не единожды, но его порога так и не переступила. Не проси сейчас. Пожалуйста.        - Но почему? – он явно в недоумении, качает головой, продолжая изумленно смотреть на нее. – В чем дело, Мисси?        - Бог не слушает таких, как я, мой дорогой, если ты не знал.        - Таких – это каких? Перестань! – беззаботно улыбается он. - Не драматизируй.        Он полон оптимизма. Ей бы так. Но ведь он и не был никогда на ее месте. Так стоит ли его за это осуждать? Мисси аккуратно отбирает у него руку, оставив след его прикосновения на коже, и неспешно шагает назад, повернувшись к величественному храму спиной. Один шаг, другой, третий. Легкие туфли выстукивают по асфальту какую-то странную, весьма нервную мелодию своими маленькими каблуками.        Посмотрев на нее (она ощущает этот проникновенный, пронзительный взгляд в спину даже на расстоянии), он спешно настигает ее. Его ладони снова забирают ее руки в плен, смыкаясь замком. Гладят нежную кожу Греют похолодевшие от волнения и неловкости пальцы.        - Мисси, - ласковый доверчивый взгляд нежит ее душу, молчаливо кричащую от боли, - перестань. Я хочу, чтобы мы увидели эту красоту. Хочу, чтобы ты разделила эту красоту со мной. Я так редко бываю в храмах, в последний раз, наверное, лет десять назад был. Я запутался и мне казалось, что я тону. И ты тонешь, Мисси. Мы помогаем выплыть друг другу. В конце концов, великие грешники должны приходить сюда. За успокоением. И надеждой.        Надежда. Снова он произносит это слово, звучащее из его уст, как молитва. И она снова начинает ему верить, достает, вытаскивает из самых недр души забытое чувство. Она поняла, что надеяться нельзя, когда мать медленно спивалась. А он снова хочет заставить ее поверить.        Мисси сокрушенно вздыхает, отводя от него взгляд. Убежать не получилось. Как бы она не старалась, всегда возвращается к нему, хотя, кажется иногда, будто живут они в разных Вселенных и в параллельном измерении.        - Мисси… - мягко, с придыханием говорит он, как обычно, застенчиво, по-детски улыбаясь.        - Доктор! – вторит ему она, в сомнении посмотрев на огромного гиганта, распахивающего свои объятия и собирающегося съесть ее за грехи.        Он берет ее под руку, снова заставляя пойти вперед. Шаг. Другой. Третий. У порога притягивает ее к себе за руку, не оставляя шансов уйти. Она жмурится, дыхание обрывается где-то в легких, а сердце на мгновение перестает биться.        Открыв глаза, видит теплый свет свечей у алтаря и икону Мадонны с бездонными глазами, от которых отводит взгляд. Злость, которая родилась в душе, едва только поняла, куда они пришли, сменяется стыдом – еще большим, чем на улице. Хочется орать, убежать как можно дальше, на другой конец планеты, забыв об этом, как о самом страшном сне. Доктор, всегда чувствующий все ее эмоции, сжимает ее пальцы в своей руке так, что они хрустят – нет, не убежишь. Да и куда она от него денется? Уже пыталась, вот только куда не беги – все снова и снова повторяется, каждый раз начинаясь заново.        Он держит в руках две маленькие свечки, одну из которых она робко берет, отчего-то боясь сломать. Когда она в последний раз была в церкви? Пятнадцать лет назад, измученная ненасытным клиентом, терроризирующим ее всю ночь. Пришла в маленькую церквушку на другом конце города, превозмогая боль в паху. Стояла под сводчатым куполом, украшенным ликами святых, и плакала – тихо, почти беззвучно. Просила не о пощаде, не о милосердии. О забвении. Забыть так и не смогла.        Служба началась. Людей немного, от этого только хуже. Набейся их полон храм, она могла бы потеряться среди толпы, схоронить свою боль и свой стыд. Но людей мало, и это только усугубляет ее незавидное положение. Доктор все так же держит ее за руку, задумчиво глядя куда-то вдаль и слушая акафист, но – вне всяких сомнений, погруженный в свои мысли. А ей страшно. Кажется, будто вся эта рукотворная красота, благословленная божественным присутствием, вмиг обрушится на ее грешную голову, хороня заблудшую душу. Взгляд Иисуса на иконе, висящей на стене с противоположной стороны от нее, вызывает внутри еще большее смятение. Вздохнув, она отводит глаза, смотря себе под ноги.        В конце концов, закрыв глаза, она решила просто слушать музыку. Музыка – тоже запретная территория, потому что рискует пробудить в ней те чувства, что она давно похоронила внутри своей души, на самом ее дне. Музыка обычно ее не исцеляет, только ранит еще сильнее, чем что-либо еще.        Внезапно вспомнилась мать. Ее нежное, светлое лицо, каким оно было до того, как его изуродовал алкоголь. Мама любила музыку. Длинные тонкие пальцы бегали по клавишам фортепиано, создавая мелодии – иногда веселые, но чаще – нежные, лирические.        И голос у нее тоже был чудесный – словно переливы колокольчиков звучали рождественские песни в Сочельник.        Все не просто ушло безвозвратно. Все будто не с ней и не в ее жизни было.        Орган завораживает. Мисси знает латынь, выучила ее благодаря клиенту-профессору филологии. Он любил разговаривать с ней на умершем языке, а ей нравилось его слушать.        Приятный, медовый голос ласкал ее слух, напоминая о вещах, которые сделались недоступны для нее, едва она стала тем, кем стала – libere, felicitas, fiducia, amor. Свобода, счастье, надежда, любовь. Остальные слова не важны. Не имеют никакого значения, хоть и помещаются в ее голове, в закромах памяти.        Нежное поглаживание пальцев заставляет ее очнуться от мыслей. Она поднимает глаза, смотря на своего возлюбленного спутника. Доктор улыбается почти что улыбкой младенца, от которой у любой женщины защемило бы сердце.        - Пора идти, Мисси. Служба кончилась.        Она растерянно улыбается ему, разрешая себя увести. Странное ощущение, возникшее от визита в собор, притаилось глубоко внутри. Нужно время, чтобы решить, как она к этому относится. Хотя, уже понятно, что это – одно из самых удивительных впечатлений, что были в ее жизни.        Солнце не хочет проигрывать надвигающемуся плавно вечеру, нещадно паля, катаясь в вышине небес, будто восседая на золотом троне. Мисси прячет глаза за солнцезащитными очками и, перекинув сумочку на другое плечо, позволяет вести себя по старым улицам старого Глазго своему кавалеру. Каждый шаг по витиеватым улочкам – маленькая победа. Воздух, в котором по-прежнему пахнет прохладой, сладко разливается по артериям внутри.        - Хочешь есть? – спрашивает он, укутывая ее плечи своим пиджаком.        - Нет, не особо, а что?        - Мы еще поедем сегодня кое-куда. Хочу показать тебе одно из своих любимых мест здесь. Все восемь визитов в Глазго не обходятся без его садов и парков.        Сады и парки. О, пресвятые небеса. Их здесь более семи десятков, и что же он опять задумал?        - Надеюсь, ты не собираешься показывать мне их все? – смеется она. – Тем более, милый Доктор, я многие видела.        - Вообще-то это не плохая идея, - он сияет, как золотой слиток, - возможно, однажды мы совершим тур по паркам и садам Шотландии, Мисси. Но точно не в этот раз.        Она улыбается ему в ответ, потому что он похож сейчас на ребенка, которому просто невозможно не улыбнуться. Завернув за угол, они обнаружили маленькое кафе с чудесными плетенными стульчиками на веранде, купающейся в цветах. Мисси сощурилась от вспышки его фотоаппарата, к чрезвычайной яркости которой все никак не могла привыкнуть, и, облюбовав самый близкий к выходу аккуратный столик, присела.        Вечер проходил в поедании фруктового мороженного (она попробовала с клубникой, малиной и персиком) и киви. Пока Доктор, как настоящий мужчина, признавался в любви приготовленной поваром курице, Мисси аккуратно кусала киви, чуть переспевший, вытирая липкие руки влажной салфеткой.        - Ты поёшь, Мисси? Я еще не знаю всех своих секретов.        - Немного, – пожимает плечами она, - но мой голос не настолько хорош, как был у моей мамы. Скажем так, я мурлычу, попадая в ноты. А что?        - Я подумал сейчас, что здорово бы сходить в караоке-клуб, здесь за углом, и покорить их нашими песнями. Скажем, завтра?        - Доктор, - она лукаво улыбается, - да ты шалунишка! Ладно. Мы подумаем об этом, когда сядем составлять завтрашний маршрут.        Не то, чтобы она не хотела петь, но была ревнива. Делить своего Доктора с публикой, в том числе и с женщинами, вполне возможно, моложе ее, Мисси не очень-то хотелось. И потом – если бы она хотела шумного отдыха, выбрала бы Вегас.        Но отговаривать его сейчас, когда он так красиво улыбается, а мороженное и фрукты такие вкусные и вечер такой чудесный, она не станет.        Солнце смягчилось, неизбежно уступая место приходящему вечеру. Вечера в Шотландии очень мягкие и довольно теплые, во всяком случае, других она не вспомнит.        Мисси ощущает странную усталость, которая больше похожа на блаженство, на сладкую негу. Хочется свернуться клубочком рядом с ним и сопеть носом, уткнувшись в его рубашку. Но – нет. Ее милый космический мечтатель решил, что им необходима экспедиция по паркам. И ей остается лишь надеяться, что он ограничится одним, а не решит показать ей десять.        В такси, где пахнет апельсинами, Доктор садится не на переднее сиденье, рядом с водителем, а сзади – рядом с ней. Экономить не стал, заплатил сразу, не смотря на счетчик, с хорошими чаевыми. Нисколько не изменился, готов потратить все заработанное на впечатления.        Мисси смотрит на него, теряясь в копне посеребренных волос. Он не транжира, нет, и не мот. Просто (она знает) – ему некуда девать заработанные деньги. Ни семьи. Ни детей. И даже собаки нет, чтобы на нее тратиться.        Она отворачивается, смотря, как за окном мелькают знакомые пейзажи – довольно медленно, чтобы она могла еще раз полюбоваться ими. Они никуда не спешат. Таксист, воодушевленный щедростью клиентов, едет неспешно, согласившись даже провести экскурсию, в которой так много перевирания всех известных фактов. Мисси не спорит, хотя знает правду. Кокетливо подмигнув лукаво улыбающемуся Доктору, она позволяет водителю лить сладкие сказки им в уши, слушая, но не слыша приятный мужской баритон.        Поллок. Ну конечно же, куда бы они еще могли поехать? Единственный парк, чтобы посетить который не нужно выезжать за пределы города. Мисси была здесь по меньшей мере три раза, но сомнений в том, что ее прекрасный, мечтательный романтик рядом, найдет, чем и как ее удивить, нет никаких.        Он берет ее под руку с неизменным: «Прошу, моя леди!», сияя словно яркая звезда. Можно, конечно, предположить, что сейчас они непременно посетят музей, да вот только Доктор и его хитрая улыбка наводят на совсем другие мысли.        - Ты что-то задумал, милый? – с подозрением спрашивает она.        - Увидишь – кивает он и его голос полон обещания.        Они идут, минуя чудесные аллеи, втягивая в легкие восхитительный запах, подаренный первозданной природой, и чем больше проходит времени, тем сильнее подозрение Мисси о том, чем именно он решил развлечься.        - ЧЕРТ ВОЗЬМИ! – слишком громко, почти до неприличия, реагирует она, когда он тащит велосипеды. Видимо, время пассивных блужданий по шотландской диковинке закончено. – Ты даже не спросил меня, умею ли я кататься на велосипеде, Доктор!        - А ты разве не умеешь? – он так удивлен, как будто это невозможно.        - Ну.. я каталась в детстве, но вряд ли что вспомню теперь. И потом, я ведь в платье, как ты себе это представляешь?        - Ой! – милая простодушная улыбка призвана заслужить ее прощение. Конечно, о таких мелочах умный Доктор не подумал.        - Ты хочешь, чтобы я опозорилась, как минимум, а как максимум, сломала лодыжку, наверное, - с шутливым упреком посмотрев на него, парирует она, тем не менее, седлая велосипед.        - Ничего, - ему весело и спокойно, судя по голосу, - я же доктор, я тебя вылечу. Можешь не волноваться.        Но она не может не признать, что все, что он придумал – здорово. Кататься на велосипеде, пытаясь вспомнить давно забытые ощущения, ловить ветер, который не стал ни на грамм прохладнее, чем днем, быть на волне свободы, что ей всегда не хватало, оставлять его позади, не смотря на то, что знает – он специально поддается. И в конце концов, больно ухнув, рухнуть на траву, чтобы он так же задорно шлепнулся сверху.        - Ох, - морщится она слегка, впервые за все время, проведенное с ним на этой заповедной земле, чувствуя болезненное покалывание в районе желудка. Рак шлет привет, пока еще деликатно напоминая ей о своем существовании, - черт, не выиграть мне Олимпийское золото. Тут хоть бы на финал потянуть.        - А, по-моему, - он лукаво улыбается, подавая ей руку, - это отличная заявка на победу. Еще пару таких тренировок – и Олимпиада ждет тебя!        - Ах ты льстец! – возвращает улыбку Мисси, кокетливо поправляя прическу. Встав и отряхнув платье, мгновение прислушавшись к внутренней боли и с облегчением поняв, что больше она не беспокоит, Мисси пускается в погоню, которую он устроил.        Так забавляются малые дети – бегая друг за другом, пытаясь догнать, крича. А вот звонкий и сочный поцелуй, что она получает, настигнув его – взрослая забава.        Доктор-обжора. Так ей подумалось, когда она заметила, что он покупает мягкие булки, продающиеся тут же, в парке. Но – нет. Очень скоро, проанализировав направление его маршрута, она поняла, что ему хочется на озеро – покормить уток.        Это – и ее любимое развлечение, всякий раз, бывая здесь, она здоровается с утками, самыми разными и неизменно красивыми, что величественно плавают в своем водяном царстве.        Он отщипывает от хлеба маленькие кусочки, бросая их в пруд и с таким интересом смотря, как его жители клюют предложенное им лакомство, будто никогда раньше ничего подобного не видел. Странное дело, но людей сегодня здесь совершенно не много, только чумазые мальчишки дразнят уток, но тем, привыкшим к человеческим чудачествам, плевать.        Она ощущает на талии его твердое прикосновение. Руки ласково обвивают стан, теплое дыхание приятно щекочет ухо. Теплая кожа, к которой Мисси прижимается, склонив голову, напоминает о том, что все это – весь сегодняшний день, - реален.        Вокруг разлилась необъятная красота зеленой цветущей природы и тот особенный горный запах лета, что возможен только в Шотландии. Тихое журчание реки, плесканье воды, в которой резвится птица, доносящееся неподалеку до слуха фырканье лошадей – это и есть симфония жизни. Жизни, которую, как она теперь понимает, стоило прожить, чтобы увидеть все это вместе с ним. Вдвоем, как они и мечтали.        Они близко, но не только телами, а теперь – душами, объединенными в симфонию света и радости. Такое редкое чувство для двух страдальцев, давно в этой жизни потерявшихся, почти что забытое, почти невозможное. Но сейчас оно пришло и полноводной рекой разлилось внутри.        - Знаешь, - коротко поцеловав ее в мочку уха, улыбается он, глядя на прозрачную гладь реки, нарушаемую величественным походом уток, - я даже не знал, что мир может быть настолько прекрасен. Столько раз был здесь, черт, я здесь родился, в этих краях, но ничего не помню. Ничего не видел последние лет двадцать из-за работы.        - Мне кажется, что я в раю – блаженно вздыхает она, прижимаясь к нему чуточку ближе, - будто я благословение получила. Странное чувство.        - Забавно, - улыбается он, снова сияя, - но я ощущаю себя так, словно повелеваю этим местом. Не в смысле, что я король. Я как будто руковожу всем временем и пространством. Будто оно замерло, потому что я так хочу, остановилось. Как будто это я – его властелин, а не оно властвует надо мною.        - Тогда и я такая же. Повелительница времени. Какая сладкая иллюзия – Мисси вздыхает, втягивая в себя аромат чистой реки и близких лесов.       Он предложил покататься еще и на лошадях, но, нет, хватит ей сегодня впечатлений.        Домой, в отель, где кровати пахнут душистой лавандой, они едут молча. Только он улыбается устало, а Мисси больше не смотрит в окно, стремясь различить силуэты в вечерней мгле, а лежит на его плече, рассеяно улыбаясь.        Вернувшись в отель, первым делом она ныряет под душ, приятно замирая, когда слышит его приближающиеся шаги. Один взгляд – и она точно знает, что сейчас будет происходить.        Аккуратно подойдя максимально близко, он притягивает ее к себе, поглаживая талию, по которой стекают капли. Осторожно целует в губы – сначала в самый краюшек, затем забирая их себе целиком, поглощая. Член, упирающийся ей в бедро, сначала осторожен, как будто он с ней здоровается, но уже в следующую секунду в нем просыпается хищник – приподняв ее на руки, он насаживает ее на себя, вгрызаясь внутрь, так, что Мисси остается разве что томно-восторженно ахнуть.        Сладко дыша ему в ухо, целуя кожу, куда может дотянуться, она помогает ему двигаться, посапывая от удовольствия, кусая губы и вскрикивая, когда наслаждение особенно остро. Он что-то бессвязно бормочет, шипя, когда наслаждение захлестывает его, не очень больно, но довольно ощутимо кусая ее за плечо и облизывая родинки на шее и, взрываясь, опадая в ее объятья, шепчет ее имя – будто впервые слышит его. - Мисси!        Она не стала разрывать объятья, лишь положила голову ему на плечо, глубоко дыша запахом его тела, пота и геля для душа. Она еще находится в неге его любви и теплоты, когда он, погладив ее мокрые щеки, шепчет:        - Мисси! Я не хочу, чтобы ты возвращалась в бордель. Я не могу позволить времени отнять тебя у меня.        Она смотрит на его нос почему-то, несколько минут, не отрываясь, и, прижавшись к влажной груди, отвечает – впервые вслух признавшись в том, что знала, едва получила предложение путешествовать от него.        - Я не вернусь.        Она ужасно боится, что ее милый доктор-пришелец не от мира сего и потому так плохо понимающий законы этого мира, начнет слишком много болтать, строить планы, как они будут жить дальше, потому что тогда придется глушить боль от страшной правды, что времени у них больше нет, как бы они не желали стать его властелинами. Но он молчит, тихо сопя ей в ухо.        Вода уже остывает и Мисси, выскользнув из его объятий и вытершись наскоро полотенцем, выходит из душа. Очутившись в комнате первым делом проглатывает необходимую порцию таблеток, благодаря небеса за то, что он и не думает постоянно неотрывно находится рядом, позволяя ей сохранить страшный секрет, а затем – аспирин, потому что в голове смешалось в сплошную кашу все, пережитое сегодня.        Вымокнув волосы и обмотав голову полотенцем, заваривает чай, приготовив вторую порцию для него, и выскальзывает на балкон, где звезды ярко сияют миллиардами созвездий. Сидеть в кресле, завернувшись в халат, с буклей из полотенца на голове и чашкой душистого чая в руках – пожалуй, истинное блаженство, в возможность которого для себя она уже не верила.        Его мягкие кошачьи шаги врасплох ее не застают. Она протягивает ему чай, едва только он спокойно опускается в кресло и он неспешно пьет его, все еще молча.        Звуки волынки, ласкающие издали слух, как всегда, приводят ее в полный восторг. Мисси улыбается, тая улыбку в устах. Шотландия прекрасна тем, что все еще сохраняет первозданную красоту в неравной борьбе с технологической цивилизацией. Волынка, доносящаяся где-то вдали и приносимая сюда на крыльях ветра – лучшее тому подтверждение.        Они по-прежнему молчат, оба смотрят на звезды, думая каждый о своем. Чтобы обозначить свое присутствие здесь и свою к ней близость, он снова берет ее руку, поглаживая пальцы своими.        Они так же молча встают, оставив чашки, и возвращаются в номер. Так же молча, обменявшись только теплой, понимающей улыбкой, ложатся в постель. Мисси юркнула в его распахнутые объятия, крепче прижимаясь к его плечу. Щелчок лампы – и свет погашен, а они слушают только сонное дыхание друг друга, сонное, сбивающееся, горячее.        - Такое чувство, будто время остановилось – резюмирует она.        - Я же говорю, я им повелеваю, Мисси – по голосу она знает, что он улыбается, словно мартовский кот, которому только что счастье привалило.        Шутливо толкнув его подушкой, она смеется, целуя его в нос.        - Доброй ночи, мой повелитель.        - Хороших снов, моя повелительница.