I'll never be your dog

Перед глазами был белый, идеально ровный потолок номера, но из-за подскочившего давления, несфокусированного зрения и эфемерных пятен, плывущих перед глазами, мне казалось, что он переливается, как океанская волна, и медленно, размеренно опускается вниз. Прошло пятнадцать минут, как я, запыхавшись, ввалилась в номер и растянулась прямо на полу, и пятнадцать минут, как я ощущала себя рыбой, выброшенной на берег. Я жадно глотала воздух, но никак не могла надышаться, словно вокруг был чертов вакуум. Казалось, что легкие пробиты, превратились в кашу и банально стравливают воздух, а жгучая боль в груди и противный металлический привкус во рту лишь подтверждали эту гипотезу. Ноги ныли, в боку кололо, ритм сердца напоминал какую-то адски смелую импровизацию на ударной установке, да и все тело ощущалось каким-то недееспособным, даже не сильно живым, прямо-таки оторви и выброси, но положительный элемент в этом состоянии определенно был. Мое тело, похоже, переживало, как бы не сдохнуть после спринтерского забега по Нью-Йоркским улицам, поэтому ни о чем другом я переживать просто не могла. Кое-как поднявшись, я доплелась на непослушных конечностях до ванной и там под струями холодного душа начала оживать. Удалось даже мысли сгрести в охапку, они-то мне и нашептывали, что пора срываться в бега. Крупица рациональности в этом бесспорно была: если Шеннон позвонил Джареду, а я это определенно слышала, то скорее всего последний уже пакует вещи, чтобы лететь в Нью-Йорк. Если предположить, что он в Лос-Анджелесе, то ему, как минимум, потребуется час на сборы и дорогу до аэропорта, час на регистрацию и ожидание посадки, еще шесть часов полета, стало быть, у меня было по меньшей мере восемь часов, чтобы покинуть этот город раньше, до его появления. Вероятно, можно было бы и остаться, засесть в номере и носа из него не высовывать, прикинуться больной, что в моем состоянии, после вынужденной утренней пробежки, проще простого, но моя нервная система начала приходить в себя, явно намекая, что не готова к подобным экспериментам. Выйдя из душа, я первым же делом проверила вылеты в Даллас из всех аэропортов Нью-Йорка. Ближайший, на который я успевала, был через три часа. Выкупив билет, я собрала сумку, написала Чейсу записку о том, что соскучилась по нашему техасскому гнездышку, накрасилась на всякий случай и заказала такси, в которое через пятнадцать минут нырнула без зазрений совести. Я все думала, каковы шансы встретить в миллионном городе людей, от которых скрываешься. С точки зрения теория вероятности – ничтожны, по закону Мерфи - почти неизбежны. Как показывала практика, с теорией вероятности у меня не заладилось, раз уж угораздило встретить обоих Лето, спасибо Мерфи, что не одновременно. Как следствие, они теперь знают, что я не сдохла, не эмигрировала в Буркина-Фасо, не поменяла пол и не легла под скальпель к пластическому хирургу. Если и были какие-то шансы, что за год они успокоились, устали искать и забили на меня, в конце концов, то сейчас они абсолютно точно продолжат поиски с новым рвением. Угораздило же меня?! Ведь прекрасно знала, что нужно держаться подальше от Лос-Анджелеса и Нью-Йорка! И вроде бы все было хорошо: я точно знала, что со скоростью самолета отдаляюсь от них, мне вновь удалось сбежать, что само по себе должно бы было радовать, но, глядя в иллюминатор на захватившее все и вся голубое небо, на рябь перистых облаков и бескрайние просторы Соединенных Штатов, маячащих в воздушной дымке далеко внизу, мне почему-то было грустно. Взгляд Шеннона такой задумчивый, разочарованный, даже печальный не выходил из головы, заставляя чувствовать что-то сродни угрызениям совести и бесконечно прокручивать события, из-за которых я больше года назад сорвалась из Лос-Анджелеса, прихватив все доступное для кражи имущество, словно только так я могла в очередной раз убедить себя, что поступила верно. Но что-то внутри безрассудно пыталось оправдать Шеннона, будто алкогольное опьянение могло быть весомым обстоятельством, сглаживающим его вину. Такси, снятое у аэропорта, довезло меня до пригорода Далласа и остановилось на подъездной дорожке у массивного двухэтажного дома, которому только на вид было лет сто. Расплатившись, я вышла из машины, захлопнула за собой дверь, но так и осталась стоять, задумчиво осматривая деревянное строение перед собой. Такси тронулось с места и скрылось за поворотом, а все еще стояла, вдыхая полной грудью душный техасский воздух с запахом выморенной на солнце травы и раскаленной субтропическими температурами почвы. - Ну, вот и мое логово отшельника, где ни одному из братьев Лето не придет в голову меня искать. Я отворила калитку и прошла во двор. Еще раз взглянув на добротный дощатый дом, выкрашенный светло-голубой краской, который так напоминал отчую обитель в Фарго, я обогнула его и вошла во внутренний дворик с садом и растущими сами по себе луговыми цветами. Здесь действительно было тихо и спокойно, как в детстве в доме родителей, сюда не проникала суета большого города, казалось, что время здесь остановилось где-то на границе 70-х и 80-х, не подпуская технологичную современность. Прихваченный с собой ноутбук тут воспринимался неуместным, настолько, что хотелось его променять на старинный Underwood. Можно было легко представить, как в тишине дома щелкают клавиши печатной машинки, оставляя на поверхности бумаги угловатые буквы, как при каждом ударе смещается каретка и как ее приходится вручную переводить в исходное положение, когда она достигает крайней левой позиции. Конечно, это не самый удобный способ набора текста, но все-таки определенная романтика, располагающая к творческому настроению, в этом была. Я сняла туфли, которые противно проваливались шпильками в грунт, забросила их на крыльцо вместе с дорожной сумкой и еще какое-то время бродила по саду, ощущая босыми ногами приятную мягкость травы, которая успела до неприличия вырасти за время нашего отсутствия. А потом по таймеру включились оросители и успели обдать меня рассеянными брызгами воды прежде, чем я, смеясь и чертыхаясь вперемешку, ретировалась к дому. Оттряхнув ладонями подол платья, которому, к слову сказать, эти действия совсем не помогли стать суше, я нащупала под второй ступенью крыльца запасной ключ от входа через террасу и зашла в дом. Он встретил меня едва уловимым запахом запустения. В застоявшемся воздухе, пропитанном ароматом старых деревянных стен, закружилась пыль, взбаламученная открытой мною дверью, и замерцала от проникающих с улицы солнечных лучей, словно золотая пыльца. Еле сдержавшись, чтобы не чихнуть, с планами на остаток дня я мысленно определилась, а пока поспешила покинуть кухню, плотно обставленную видавшей лучшие времена деревенской мебелью. Небольшая гостиная типичного техасского ранчо вся погрязла в тускло-белом плену хлопка с момента нашего отъезда. Допотопные тканевые чехлы и покрывала на диванах, креслах, столах и вообще всех горизонтально-вертикальных поверхностях вряд ли так уж идеально защищали мебель от пыли, но вот от выгорания на знойном техасском солнце спасали гораздо лучше. Даже за несколько часов до заката оно, прорываясь через панорамные окна, нещадно палило, нагревая все, что попадалось на пути. Все это белесое великолепие, взывающее к раритетным привычкам бережливости прошлого века, навевало ассоциации со старинным заброшенным замком. Стоило лишь представить, что через пару часов сгустятся сумерки, и все эти завешанные белым декорации будут выделяться в свете луны, как чертовы призраки, безотчетное чувство тревоги, от которого я пыталась избавиться побегом в Техас, вернулось и усилилось многократно. Практически презирая себя за то, что к вполне обоснованным страхам умудрилась еще приплести необъяснимую с точки зрения разума боязнь паранормального, я вихрем пронеслась по гостиной, сдирая с мебели чехлы. Спустя два часа я сидела в отдраенной гостиной, нехотя жевала сэндвич, за составляющими которого пришлось ехать на велосипеде в ближайший магазин, и понуро пялилась на светящийся в темноте дисплей ноутбука. За пятнадцать минут перед ним я набрала всего лишь пару строк, и те почти сразу удалила. Хотелось творить, чтобы чем-то себя занять в этой глуши, и при этом совсем не хотелось вымучивать каждое слово, но вдохновения не было ни грамма. Снова. Будто я каждый раз оставляла его там, откуда сбегаю. И этот дом больше не казался логовом начинающего писателя. Он вообще больше не казался тихим и уютным, где можно было сбежать от Чейса на первый этаж и, удобно устроившись в большом древнем кресле, с энтузиазмом стучать по клавишам ноутбука полночи, вслушиваясь в трели цикад за окном и мирное поскрипывание кресла под собой при любом малейшем движении. Теперь он казался огромным, унылым и пустым, где после заката сгущаются тени, обостряется чувство одиночества и высвобождаются страхи, нагнетая паранойю и манию преследования. Мысли завязли на одном и том же. Буксовали, в тщетных попытках сдвинуться с мертвой точки, но безрезультатно. Что если Джаред после звонка Шеннона вспомнит тот сентябрьский вечер на Манхеттене, вспомнит, что я казалась ему знакомой, сопоставит свои подозрения и догадается, что видел именно меня. Что если позвонит Чейсу, выяснит где я, или даже без него через какие-нибудь кастинг-агентства или общих знакомых, узнает адрес в Техасе, куда последние полгода направляли сценарии и предложения о работе, что если Джаред уже на пути сюда? Стоило за окном окончательно стемнеть, как мне стало до жути неспокойно, именно поэтому я и сидела перед ноутбуком, надеясь отстраниться от реальности и с головой уйти в мир фантазий недописанного романа. В гостиной было темно, лишь отсвет кухонной лампы проникал сквозь дверной проем и мерцал дисплей ноутбука. Свет в помещении я намерено не включила. Не хотелось чувствовать себя, как в аквариуме, за двухметровыми стеклами окон, в которых изнутри можно рассмотреть только отражение деталей интерьера. Так, в темноте, хоть отчасти было видно, что происходит снаружи. Наверху что-то треснуло, и я чуть не взмыла к потолку, как застигнутая врасплох кошка. Медленно, прислушиваясь к вновь воцарившейся монотонной тишине, я прокралась к лестнице и, пытаясь не издать ни звука, поднималась по ступеням. Чувствуя себя героиней триллера, я прошлась по верхнему этажу, заглядывая в каждую комнату. Никого, никаких открытых окон или неожиданно изменивших свое положение вещей. Этот чертов дом просто жил своей жизнью, иногда изрекая из себя скрип половиц или сухой треск потолочных балок. Облегченно выдохнув, я пошла обратно и чуть не отхватила инфаркт, когда в вязком безмолвии раздался звонок телефона. Мобильный на журнальном столике в гостиной разрывался, чуть сдвигаясь при каждой вибрации, а фотографию Чейса на дисплее я распознала еще с верхней ступени лестницы. Обрадованная его звонком и возможностью отвлечься, я шустро спустилась вниз и подняла трубку: - Привет! - Привет! – услышала я в трубке его уставший голос и сразу осознала, как соскучилась и что не хотела так сбегать. - И как это понимать, Грейс? И снова это имя вызвало отторжение, показалось не имеющим ко мне никакого отношения, таким пустым, что захотелось поправить собеседника. Явно сказывался день, проведенный в мыслях о прошлом. Я даже пропустила мимо ушей сам вопрос, зацепившись за это чуждое «Грейс», поэтому молчала, перебарывая порыв именно сейчас, на расстоянии тысячи миль, рассказать ему все. - Чейс, восклицательный знак, наверно, когда ты вернешься, я уже буду в Техасе, точка, - доносились из трубки слова моей собственной записки, - Я так устала от этого шумного Нью-Йорка и так соскучилась по нашему тихому ранчо, что, повинуясь минутному порыву, срываюсь так, многоточие, без предупреждения, еще одно многоточие, и, наверно, вечером уже буду дико скучать по тебе, точка. - А запятые ты принципиально не озвучиваешь? Или я совсем забыла о пунктуации? - Принципиально, – он усмехнулся, и я это почувствовала даже на расстоянии. – Ну, как там тихое ранчо? Еще не наскучило? - Если честно, тут не соскучишься. Одной жутковато. Дом словно живой: трещит, стучит, скрипит, будто с трудом дышит. Я уже все окна и двери закрыла – не помогает, паранойя шепчет, что я тут не одна. Вот сижу в гостиной вся на нервах, пытаюсь отвлечься от посторонних звуков при помощи сэндвича и ноутбука. - Трусиха. Возвращайся, пока не довела себя до заикания. - Ну, нет. Я, пожалуй, буду воспитывать характер, ибо сама от себя не ожидала, что так легко поверю в полтергейстов, приведений и прочую чушь из разряда паранормальных явлений. Ладно…– Я захлопнула ноутбук, окончательно похоронив идею что-либо сегодня написать. – Как у тебя день прошел? - Как обычно, в пределах погрешности. Съемки. Из положительного: они подходят к своему логичному финалу. Через две недели уже запланирована вечеринка по случаю их окончания, и, кстати, приходить туда один, я не намерен, так что морально готовься к новому столкновению с шумным Нью-Йорком. Мы разговаривали по телефону час, не меньше. За это время я перебралась на второй этаж, закрылась в спальне и, включив ночник, забралась под одеяло, а Чейс, судя по звукам на том конце фигурального провода, получил заказанный в номер ужин и даже успел поесть, аппетитно хрустя чем-то в трубку. Его голос, пусть и на расстоянии тысячи миль, и эта болтовня ни о чем успокаивали. Прикрыв глаза, я продолжала вставлять какие-то малоинформативные «ага» и «угу» в знак того, что все еще слушаю, но вместе с этим необратимо проваливалась в сон под аккомпанемент его размеренной речи. Прошла неделя, может быть, две или дней десять, сложно определенно сказать, не заглядывая в календарь. Все эти дни, проведенные в одиночестве на ранчо, сливались воедино. Они были неразличимы, каждый из них, как предыдущий и последующий. Я, будто собственноручно заперла себя в карцере, и в этом одиночном заточение медленно сходила с ума от безделья, апатии и пустоты на душе. Я совершенно не знала, чем себя занять, да мне и ничего не хотелось. К лэптопу с момента приезда я даже не прикоснулась. Он все также пылился на столике в гостиной, а я большую часть времени валялась на диване перед телевизором, пялилась в этот зомбо-ящик, не особо проникаясь тем, что показывали на экране. Так тошно мне уже давно не было. Если можно, фактически бодрствуя, бессознательно спать в своем сознании, подсознании, черт, да просто в себе, то я определенно этим и занималась. Такое необъяснимое состояние поврежденности восприятия, как после наркоза, сотрясения мозга или недели без сна, когда невозможно сфокусировать внимание ни на чем, а в голове пустота, белый шум, как на незанятых радиоволнах. Какой-то гребанный ментальный анабиоз, от которого буквально хотелось расшибиться о стену, но вместе с этим ни один мускул в теле не предпринимал попыток это осуществить. Ближе к ночи, когда за окном окончательно темнело, звонил Чейс, и я на время оживала, всеми силами пытаясь изобразить бодрость, отменное настроение и мнимую кипучую творческую деятельность. Беззастенчиво врала, что погрязла в работе над книгой, что меня переполняет энергия, а идеи сыплются, как из рога изобилия, а потом по завершению разговора поднималась на второй этаж и переходила из одного агрегатного состояния – сна в своем подсознании - к сну физиологическому. В очередной из таких тухлых дней, не предвещающих ровным счетом ничего, я проснулась. Дважды проснулась. Сначала, когда просто открыла глаза, а потом, когда четко осознала, что не готова задерживаться на этом ранчо ни минутой больше. Мысли в голове вынырнули из вяло-текущего состояния и, кажется, с усердиям наверстывали время простоя. Я настолько одичала от одиночества, настолько устала от себя самой, что готова была на все, даже собственноручно сдаться братьям Лето, лишь бы больше не торчать в этом доме. Необъяснимая злость пульсировала в висках, подталкивая к решительным действиям. Злость и на себя саму, и на этот унылый пригород Далласа, в котором так тихо и спокойно, что от умиротворения хочется залезть в петлю, и на Лето, которые своим появлением вновь заставили поддаться собственным слабостям, страхам, пуститься в бега и оказаться здесь. Что я здесь делаю? Какого хрена я от них вообще скрываюсь? Что они мне сделают? Отдадут под суд за мошенничество и воровство личной и интеллектуальной собственности? У них нет никаких доказательств, кроме собственных выводов. Изнасилуют и убьют? Расчленят и закопают в лесу? Сомневаюсь, да и кто им сдастся без боя? Может быть, Анна Тайлер, это забытое и безвременно погребенное Альтер-эго, но уж точно не Грейс Моррис. У этой стервы уже просто свербело в одном месте от желания выйти на арену боя, и я была полна решимости помочь ей в этом. Полчаса на яркий макияж в духе упомянутой выше сучки, пять минут на облачение в соблазнительное платье от какого-то модного дизайнера, одного из тех, на чьи имена мне по-прежнему плевать, еще минута, чтобы застегнуть на щиколотках непослушные ремешки туфель с неизменными шпильками, на которых я при желании могла бы заглянуть в глаза любому ублюдку, преграждающему мне дорогу, и я готова покинуть этот проклятущий дом. Заказываю такси до Даллас-Форт-Уэрт, наспех запихиваю в сумку кое-какие вещи, прихватываю из гостиной ноутбук и выхожу из дома. Расписание рейсов меня абсолютно не волнует, я готова вернуться в Нью-Йорк с тысячей пересадок, главное прочь отсюда. Именно сейчас, пока меня не накрыла новая волна апатии, пока я горю желанием сама разыскать этих братьев Лето, с вызовом взглянуть в глаза Джареду и рассмеяться.