I'll never be your dog

- Так я Анна или нет? Он не отвечает, молча трогается с места, выруливая на полосу почти пустой дороги. Немного растерянно наблюдаю, как увеличивается скорость, и все еще не понимаю, что происходит, куда мы едем, почему ему так сложно произнести до банальности простое «да» или «нет». Еще один поворот и я догадываюсь, куда он направляется. От перекрестка, который мы пересекаем, уже виднеется тенистый сквер за еле различимым забором, а между стволами деревьев мельком просматривается асфальтовая дорожка, ведущая к центральному входу больницы. Конечно, бежала за ним, как дурная, потом вторглась в машину с бредом про амнезию – он, наверняка, принял меня за душевно больную и теперь спешит вернуть докторам. Кошусь на него. Взгляд сосредоточен на дороге, лицо донельзя решительное и серьезное, он почти не моргает, и несмотря на наш маршрут у меня почему-то складывается ощущение, что он успел забыть о моем присутствии. Единственное, что его выдает, напряженно сомкнутые на руле руки. Откидываюсь на спинку сиденья и прикрываю глаза. Не хочу возвращаться в больницу, мне там давно все опостылело. Чувствую, что машина останавливается, и открываю глаза. Не нужно ни спрашивать, ни смотреть в окно, и так понятно, что от меня требуется в этот момент. Нащупываю ручку, но прежде, чем открыть дверцу, оборачиваюсь на мужчину. Сидит, будто меня уже нет в салоне, продолжает смотреть на дорогу, хотя в этом нет необходимости, руки все еще на руле, большими пальцами нервно постукивает по кожаной оплетке. Понятно, что ждет, пока я покину его авто, единственное, что непонятно, почему так сложно было ответить на мой вопрос. Может быть, я его не произносила вслух? Или я настолько незаметная, что даже отвечать мне несусветная глупость, приравнивающаяся к разговору с голосами в голове? - Ты не ответил. Я Анна? – предпринимаю еще одну попытку, не выпуская из рук дверную ручку, и смотрю на незнакомца непомерно внимательно, готовая по любому движению мимики, во что бы то ни стало, найти ответ. Вижу, как на мгновенье, взметнулись его брови, что, вероятно, означает риторическое «кто знает?!», но он снова молчит. Не оборачивается на меня, даже не удостаивает мимолетным взглядом, и мне начинает казаться, что я попросту не существую, по крайней мере, в его системе координат. Ну что ж, ладно, значит, сейчас сама собой откроется дверь, а потом точно так же мистическим образом закроется. Отворачиваюсь, дергаю ручку, понуро всматриваясь через тонированное стекло в тоскливый полумрак улицы, в котором где-то притаилась осточертевшая мне больница с моим совсем не регрессирующим диагнозом. Распахиваю дверцу и успеваю переместить ногу на подножку, но слышу у себя за спиной: - Нет. Оборачиваюсь, прикрываю дверь: - Что нет? – уточняю, потому что по ощущениям прошло столько времени после моего вопроса, что это «нет» может означать, что угодно. - Это ответ на твой вопрос, - мельком скользит по мне взглядом и снова переключается на лобовое стекло. - Я не Анна? – утвердительно кивает головой, и в салон возвращается гнетущая тишина, еле слышен только шум мотора. Неосознанно копирую его недавний жест, соглашаясь – не Анна, так не Анна - тоже киваю головой только несколько раз подряд, но вопросы все еще держат меня в машине. – А почему ты назвал меня Анной там, на набережной? Почему подошел, словно знаешь меня? Он не отвечает. Точнее не отвечает слишком долго, чтобы поверить, будто ответа не последует. Снова открываю дверь и тут же слышу: - Показалось. Показалось. Бывает! Мне тоже показалось, что он знает меня. Показалось, что забившись в его машину, я смогу найти ответы. Показалось, что он выдерживает такие длинные паузы, чтобы придумать правдоподобную ложь, хотя сейчас кажется, что он сам знает не больше меня, а еще показалось, что он способен говорить только при открытой двери. В общем, много что показалось. - Ясно, - снова киваю. Раздумываю, что еще добавить: поблагодарить или просто попрощаться, но оба варианта воспринимаются какими-то неуместными. Плотнее запахиваю на себе куртку, прежде, чем выйти в прохладный полумрак улицы, но отчего-то мешкаю. Чувствую себя откровенной дурой, и чертовски обидно, что наверняка так же выгляжу в его глазах. Решительно выдохнув, поворачиваю голову к мужчине, намереваясь бросить что-то вроде «извини», но, встретившись с ним взглядом, слова где-то теряются. Смотрим друг другу в глаза какое-то мгновенье, потом он отворачивается и снова сверлит взглядом пространство перед собой, а я продолжаю ошарашено пялиться на него. Не могу отделаться от ощущения, что подобное со мной уже происходило. Возможно, мужчина не тот, другая машина, иная ситуация, но что-то цепляет, заставляя жадно схватить воздух и затаить дыхание в надежде найти этому объяснение. Незнакомец отрывает ладонь от руля и, прикрыв глаза, чешет переносицу. Именно в это мгновение я все понимаю. Прежде всего, понимаю, что он устал и не знает как от меня отделаться, понимаю, что эти все мои попытки узнать момент, где «другая-машина-другая-ситуация-другой-мужчина» само по себе идиотизм и, пожалуй, главное, что я в очередной раз пытаюсь обманным путем заполнить пробелы в своей памяти. - Извини, - произношу еле слышно на выдохе и выхожу из машины. - Черт, мне, и правда, место в психушке… - хлопаю дверцей и отхожу от внедорожника. Медленно бреду, уныло перебирая полуботинками по мостовой, и останавливаюсь у самых ворот. Сегодня, возвращаться в больницу особенно не хочется. Не могу себя пересилить, не хочу делать этот шаг, будто здесь на расстояние вытянутой руки от территории больницы больше шансов вспомнить себя. Набираю полные легкие воздуха, ощущая запах асфальта, почвы и подкрадывающейся ночи, словно это поможет унести в палату частичку свободы, частичку настоящей жизни и заменить тошнотворный запах медикаментов чем-то более стоящим. Шелест листвы за оградой будто подговаривает пройти мимо, вернуться на аллею и переночевать на лавочке под вязом, укрывшись какой-нибудь газетой или просто сильнее запахнув куртку. От порыва ветра деревья шумят сильнее, и в шепоте листьев почти различимо имя, которым меня наградили, обознавшись, а потом отняли. - Анна. Вздрагиваю, услышав голос за своей спиной, и оборачиваюсь. Незнакомец стоит на расстоянии нескольких шагов от меня. Внедорожник за его спиной монотонно подмигивает аварийкой, будто боится затеряться в серости этого унылого Медфорда. Выжидающе смотрю на мужчину. Он только что мечтал от меня избавиться, а теперь окликает именем, которое даже не мое, если верить его словам. - Поехали, садись в машину, - произносит спокойным тоном, но возникает ощущение, что обсуждению данный вопрос не подлежит. - Куда? - Не знаю, - бросает это и разворачивается, направляясь к машине. – Не все ли равно, если ты боишься оказаться в психушке. Аргумент странный, но в конечном итоге срабатывает. Мнусь на месте несколько секунд и направляюсь за незнакомцем. Отдаю себе отчет, что это глупо и опасно, но что-то в нем меня цепляет, да и терять по большому счету мне нечего, разве что жизнь, которая, кажется, и так мне не принадлежит. - Кстати, - поворачивается ко мне, открывая дверь внедорожника, - если тебе нужно забрать какие-то вещи из больницы, иди, я тебя подожду. - У меня нет никаких вещей. Даже то, что сейчас на мне, не мое. - Ладно, - садится в машину, исчезая из поля моего зрения, и черная махина перестает бередить улицу проблесками аварийной сигнализации. Прежде чем открыть дверь, оглядываюсь на больницу, затаившуюся за деревьями. Кое-где просматриваются огни окон. Наверно, пытаюсь найти в себе остатки здравого смысла, который бы в теории не позволил мне сделать этот шаг в никуда, но понимаю, что там, здесь, вообще в этом Медфорде меня ничего не держит кроме привычки возвращаться с прогулки в палату и проживать монотонные дни в надежде вспомнить хоть что-то. А пытаться вспомнить себя можно где угодно, и кто знает, может быть, смена декораций как раз панацея. Может, я окажусь в том месте, где когда-то уже была и это послужит катализатором в борьбе с моим недугом. Была не была! Дергаю ручку и сажусь в машину. Внедорожник бойко срывается с места. Странное чувство нереальности происходящего поглощает меня целиком. Смотрю в боковое окно на сгущающийся сумрак, на проносящиеся мимо домики, деревья, столбы и не могу поверить, что решилась вот так вот сорваться с незнакомцем в неизвестном направлении. Через десять минут пути все тусклые огоньки двухэтажных строений исчезают, Медфорд остается позади, темень за окном сгущается. Дальний свет фар разрывает ночной мрак на сотни метров вперед, подсвечивает кроны деревьев вдоль обочины, и они на мгновенье обретают естественный цвет, а потом стремительно сереют, проносятся в боковом окне и скрываются из вида. От мелькания прерывистой линии разметки рябит в глазах, но оторвать от нее взгляд практически невозможно. Она будто вводит в транс, притупляет внимание, заставляет концентрироваться только на ней, унося мысли в какое-то параллельное измерение, туда, где они недосягаемы для сознания. - Пристегнись, – голос мужчины доносится, как сквозь вату, и я, дернувшись, отрываю взгляд от гипнотического бега дорожной разметки. Он, словно понимая, что фраза не достигла цели, повторяет: - Пристегнись! Скорость большая. - Куда мы едем? – накидываю на себя ремень безопасности, скользнув по незнакомцу взглядом. Кажется странным, что я не рвусь переломить эту грань, странно, что меня больше интересует место назначение, а не имя того, кто сидит рядом. - На север. Не знаю куда. Может быть, в Портленд, может, в Сиэтл. Диалог на этом обрывается. Снова молчим. В моей голове множество вопросов, но я не решаюсь их озвучить. Боюсь, что, задав хотя бы один, остановить их поток будет невозможно, а мне по-прежнему кажется, что мужчина с радостью бы забыл о моем существовании. На удивление он сам прерывает тишину: - Ты, правда, ничего не помнишь? - Правда. Только последний месяц, с того момента, как очнулась в палате. - И каково это? – бросает на меня пытливый взгляд и снова переключается на дорогу. - Довольно странно, - тоже сверлю взглядом дорогу. – Как в дурном сне. Кажется, что я вот-вот должна проснуться и все вернется на свои места. Только очнуться от этого сна не получается. - А что говорят врачи? - Все больше разводят руками. Говорят, что при такой черепно-мозговой травме, амнезия нетипична. Говорили, что память должна вернуться в ближайшие дни, но это было, когда я очнулась. Не знаю, - обреченно выдыхаю, - может, каждое Рождество я просила у Санта-Клауса забыть свою никчемную жизнь, и вот мое желание исполнилось, а я не радуюсь этому только потому, что не помню. Чувствую, что мужчина косится на меня как-то подозрительно, очевидно, добавляя к диагнозу амнезия шизофреническое расстройство, и спешу добавить: - Шутка! Ну что-то вроде шутки. Иногда приятнее думать, что я сама мечтала все забыть и начать с чистого листа. В Санта-Клауса я не верю, но, на всякий случай, попрошу на следующее Рождество вернуть мне память. И до Рождества буду вести себя, как примерная девочка. - Звучит обнадеживающе, - произносит с еле скрываемым скепсисом, будто точно знает, что косяков за мной не счесть. Разворачиваюсь к нему, практически прислоняясь спиной к двери, во всяком случае, насколько это возможно под гнетом ремня безопасности. Рассматриваю его профиль и предпринимаю очередную попытку сложить все его недомолвки, интонационные противоречия и отыскать в закромах памяти его лицо. - Что? – смотрит на меня удивленно. – Я всего лишь выразил надежду, что у тебя все получится. – Покачиваю головой, вздернув один уголок губ, и отворачиваюсь к боковому окну. - Ну, ладно. Еще усомнился немного. Вся больница, наверно, уже на ушах стоит, разыскивая тебя. Вряд ли Санта-Клаусу придется это по душе. - Почему ты снова назвал меня Анной? Там, у больницы. Я же не Анна. - Не Анна. Но должен же я хоть как-то к тебе обращаться. - В этом есть своя логика, - продолжаю пялиться в темноту за окном, где смутно просматривается мельтешение придорожной флоры. Несколько капель приземляются на стекло, и их размазывает вправо рассекаемыми воздушными потоками. - А как тебя зовут? Мужчина снова награждает меня тяжелым взглядом, улавливаю это боковым зрением и чувствую кожей. За окном редкие капли превращаются в полноценный дождь, отбивают барабанную дробь по крыше машины, будто нагнетают обстановку перед тем, как незнакомец явит мне свое имя. Пауза затягивается. Он молчит слишком долго, чтобы просто произнести собственное имя, слишком долго, чтобы потом не усомниться в его ответе. За время пути он мог бы уже раз сто придумать вымышленное, и вкупе с этим фактом, пауза еще больше сбивает: быть может, он взвешивает «за» и «против», чтобы назвать свое?! - И у кого из нас амнезия?! – приподнимаю бровь, рассматривая, как струится вода по стеклу. Дворники отщелкивают ритм, словно метроном, расчерчивают половинчатые круги на окне, оставляя верхнюю его часть размытой. – Ладно, если это секретная информация, не говори. Я буду звать тебя… - Кристофер, - выдает прежде, чем я смогла что-то придумать. - Кристофер, – повторяю, загадочно посматривая на мужчину. – Да, Кристофер Робин, как у Алана Милна, - друг Винни Пуха. Мне нравится! - О, нет! Давай без самодеятельности! – впервые улыбается мне и тем самым невольно начинает внушать доверие. – Просто Кристофер, хорошо?! - Как скажешь, Кристофер. - Кстати, и чем ты объяснишь тот факт, что помнишь персонажей сказки о Винни Пухе и даже автора? - Парадоксом. Я помню персонажей многих книг, но, увы, не помню ни одного персонажа собственной жизни. Ни персонажей, ни авторов, да что уж, даже с главной героиней знакома чуть больше месяца. Снова отворачиваюсь к окну, скорбя о несправедливости этого мира. Гораздо приятнее было бы забыть все прочитанные мною книги, но помнить себя. Такой бы расклад сулил одни преимущества: можно было бы заново насладиться чтением полюбившихся романов, снова переживать за героев, пытаться предугадать развитие сюжета. - Проголодалась? – Жму в ответ плечами. – Ужин в больнице теперь ты точно пропустишь. Предлагаю где-нибудь остановиться и перекусить. - Кристофер, у меня нет денег, - кажется, вся глупость собственного решения начала доходить до меня только сейчас. Ни денег, ни документов, совершенно ничего – по сути, теперь я зависима от этого незнакомого мужчины, но главный вопрос на повестке дня: зачем ему я? Видимо, под ручку с амнезией ко мне пришло слабоумие. - Не переживай, у меня есть. - Зачем ты забрал меня? - Зачем? – поворачивается и смотрит на меня, будто сам хочет найти ответ на этот вопрос. – Ты не хотела возвращаться в больницу, я это видел. Боялась, что тебя переведут в психиатрию, ты сама это говорила. - Зачем тебе мои проблемы? Зачем тебе мне помогать? – мысли в башке предательски нашептывают: а вдруг он серийный маньяк, вдруг он меня изнасилует, а потом убьет, или убьет, а потом изнасилует, расчленит, закопает или скормит свиньям. Они-то - я помню по книгам - перемалывают человеческие кости без остатка. - Честно?! Не знаю. Может быть, я тоже надеюсь, что за хорошие поступки Санта-Клаус исполнит мое желание. Или как истинный Кристофер Робин хочу обрести своего Винни Пуха. – Весело подмигивает мне, но потом резко морщится. – Черт! Я хотел сказать – друга! Тихо улыбаюсь, снова отвернувшись к окну, но паранойя не дремлет. В больную голову медленно внедряется мысль, что Кристофер Робин, в первую очередь, хозяин Винни Пуха, да и эта оговорка – классический пример фрейдизма. Плюшевый медведь тут же предстает взору в кожаном ошейнике и с намордником. И одна только расстановка отношений, где Кристофер Робин хозяин Винни Пуха, учащает пульс, искрой что-то бередит в мозгу, заставляя листать и листать пустые страницы памяти, в надежде найти этому объяснение. Когда безуспешные попытки вспомнить невспоминаемое в конец утомляют, всерьез размышляю над тем, чтобы попросить мужчину отвезти меня обратно к больнице. Но глупо полагать, что маньяк послушает свою жертву, да и обратная дорога через мрачный лес то еще подспорье для осуществления кровожадных планов. Спустя полчаса Кристофер останавливает машину у какой-то забегаловки в небольшом, невзрачном городке лесорубов, и за эти тридцать минут паническое настроение меня немного отпускает. Тем не менее, когда мы заходим в заведение в духе классических американских кафетериев, я, вероятно, спешу засветиться на всех камерах, если они, конечно, там имеются. Обхожу весь зал, придирчиво выбирая место, а Кристофер все это время следует за мной, словно тень. В итоге, сажусь за стол в центре зала. - Что тебе взять? – Кристофер снимает кожаную куртку и кидает ее на диван напротив меня. - Не знаю. Бургер, колу – неважно, в общем. Я просто хочу есть. Он направляется к стойке, и женщина за ней заметно оживает: так и лучится гостеприимством и просто светится от счастья, будто мы единственные, кто посетил сие место за последнюю пару месяцев. На женщине игривый колпак со сборкой, из которого выбиваются каштановые кудри. Пухлые губы кривовато подчеркнуты ярко-красной помадой, она кокетливо улыбается ими, обнажая все имеющиеся в наличие зубы. Что-то приветливо щебечет, но до моего слуха это едва ли доносится. Отворачиваюсь к панорамному окну и пытаюсь высмотреть, что творится на улице, но на стекле все больше отражается антураж забегаловки, фигура Кристофера у стойки и верхняя половина кассирши. Видно, как она ставит на поднос заказ, но не дает Кристоферу ни шанса так быстро ее покинуть. Продолжает цеплять его языком, слово за слово, и меня это почему-то неимоверно бесит. В конце концов, это мой маньяк! Не выдерживаю и тоже направляюсь к стойке – при моем появлении их оживленная болтовня стихает. Оба устремляют лица на меня. От такого внимания, которое, в общем-то, стоило ожидать, слегка теряюсь. - Я сейчас подойду, - заверяет меня Кристофер, и от этого я чувствую себя крайне глупо. - Да, нет. Я… я хотела спросить, - обращаюсь уже к женщине. - У вас не найдется чистого листа и ручки. Ручку обещаю вернуть. Женщина на секунду ныряет куда-то за стойку и выныривает уже с блокнотом и ручкой: - Пожалуйста, - мило щебечет, но смотрит исключительно на Кристофера. Сметаю это все со стойки и иду обратно. Открываю блокнот и начинаю писать: «Здравствуй, милая Джейн! Пишет тебе беспамятная Никто из 216 палаты. Наверно, ты переживаешь, не обнаружив меня в больнице. Так вот: со мной все хорошо. Сегодня во время прогулки я встретила мужчину, который меня вроде бы знает. Его зовут Кристофер. Я приняла решение покинуть Медфорд с ним, надеясь отыскать хотя бы какие-то связующие нити с прошлым. Хочется верить, что я не доставила много хлопот своим исчезновением. Спасибо за заботу, которую ты каждый раз ко мне проявляла. Надеюсь, все будет хорошо, и я что-нибудь вспомню, но в любом случае, тебя и твое теплое ко мне отношение я никогда не забуду. P.S.: Передавай привет и слова благодарности доктору Салливан. P.P.S.: Вещи, что сейчас на мне, постараюсь вернуть». Поднос приземляется на стол, и я тут же постыдно закрываю блокнот. Кристофер перебрасывает свою куртку ближе к окну и садится напротив. Смотрю на него мгновенье и снова открываю блокнот. Прикрывшись обложкой, быстро дописываю в качестве P.P.P.S. номер его машины, после чего вырываю страницу и, сложив лист, сую в карман своей куртки. За время моих манипуляций мужчина успевает расставить принесенное на подносе по принципу принадлежности. В общем-то, наш поздний ужин отличается только напитками: мне достается Кока-Кола, Кристоферу – чашка кофе. Пододвигаю ближе к себе тарелку с картофелем фри и, запихав один кусочек в рот, интересуюсь: - О чем вы так долго беседовали? – получается как-то нервно и истерично, будто я его жена уже сотню лет и подозреваю в измене. - Ты ревнуешь что ли? – смотрит исподлобья и еле сдерживает улыбку. - К чему тут ревновать! Ей же лет пятьдесят! – улыбка становится более явной, а взгляд - вопиюще издевательским. – Ну, ладно, может быть сорок. Но, господи, ты посмотри на ее криво накрашенные губы этой мерзкой кроваво-красной помадой. Это же не рот, это рана! А эти ее… - замолкаю, понимая, что в моих словах слишком много яда, и каждое из них лишь подтверждает версию Кристофера. - Я спрашивал ее, где здесь можно переночевать, - начинает объяснять спустя минуту неловкого молчания. – Время позднее, мы устали, имеет смысл найти мотель, а утром продолжить путь. - А-а-а… - тяну я, приподнимая и опуская верхнюю булочку бургера. Чувствую себя до безобразия неловко за этот экскурс во внешний вид кассирши. – Так куда ты стремишься попасть? Я-то понятно, что еду туда же, куда и ты. Прости, кстати, за все это. Я не хотела ее как-то принизить, или обидеть тебя. Если у вас «искра-страсть-буря-безумие» я, естественно, только за. - Да, нет. Она меня просто узнала и, вероятно, была очень удивлена увидеть в этом… - Обрывает себя, не завершив фразу, и тут же переключается. – Я, правда, не знаю, куда мы едем. У меня, так сказать, отпуск, а, стало быть, дома меня ничего не держит, почему бы ни побыть гастролерами в дивных, крохотных уголках нашей страны. - Стало быть, я попутчик? – спрашиваю только ради того, чтобы что-то сказать. На самом деле, меня интересует только один вопрос: что значит, она его узнала? Но задать не решаюсь – если бы хотел, сам бы поведал. - Да. Гораздо приятнее разделить этот путь с кем-то. Еще один вопрос: «А что со мной будет потом?» - так и вертится на языке, но я мужественно решаю подумать об этом позже.