Оральная фиксация и прочие наклонности

Утром Шаст заявляется в Главкино явно невыспавшийся и злой. «Ещё бы, выспишься тут, когда любовников меняешь каждый день», — медленно закипает Арс, вспоминая неровное дыхание Шастуна, которое слышал вчера в трубке, — «Спокойно, это ещё нужно доказать». Арсений с сожалением рассматривает глубокие тени, залёгшие под так любимыми им глазами Антона и понимает, что до его собственной помятой рожи Шасту, конечно, далеко. Сам он весь день и вечер после их разговора не находил себе места. Всё думал, на какой же кривой кобыле подъехать к Антону и с чего вообще начать разговор. Эти переживания перебили собой любые другие желания и мысли. Приготовленное днём рагу отправилось в унитаз вслед за пельменями. Арс, никогда, в принципе, не страдавший повышенным аппетитом, даже успел подумать, что все эти разборки с Шастуном так и вовсе доведут его до анорексии. Опять зверски захотелось выпить, но он быстро отказался от этой затеи, понимая, что так и спиться недолго, и помня о предстоящих съёмках. Кое-как попытавшись скоротать время, сначала книгой, которую он скорее просто держал в руках, чем читал, а позже и несколькими фильмами подряд, в которые просто бездумно пялился, даже не пытаясь уловить хоть какой-то сюжет, Арс не выдержал и уже в десять отправился спать, полагая, что раз лицо уже попорчено, то, возможно, удастся избежать хотя бы его фирменных мешков под глазами, если хорошенько выспаться. Чего сделать, конечно же, не удалось. Когда он лежал в постели, помимо уже существующей проблемы с предстоящим разговором, встала ещё одна «проблема» из-за вдруг всплывших воспоминаний о близости с Шастуном. Воспоминаний о его великолепных пальцах, так замечательно обхватывающих член Арсения и так идеально помещающихся во рту, так крепко сжимающих запястья или волосы и так мягко гладящих по спине. О его ярких глазах, то затягивающих как болотная топь, то ласково согревающих, словно первая весенняя поросль, а то и вовсе срывающих башку, как забористая неразбавленная афганка. О его потрясающих губах, которые точно знают, когда нужно грубо целовать, а когда нежно приласкать. И о его умопомрачительном горячем члене, подходящем, словно кусочки пазла, как к ладони, так и ко рту Арса. Проблема встала (когда это Попов начал называть проблемой собственную эрекцию, он и сам не успел заметить) и совершенно не собиралась сдавать позиции. Чисто физически, подрочить хотелось очень, а вот морально было противно от самого себя и стыдно. Если бы он не заартачился, пока была возможность поговорить, то мастурбировать на воспоминания не пришлось бы. Мастурбировать не пришлось бы вообще, так как в это время (а может чуть позже) он бы ехал от Шаста полностью удовлетворённый (во всех смыслах) или, возможно, Шастун ехал бы от него, или, может даже (на этой мысли сладко заныло в грудине), никто бы никуда не ехал, а Попов лежал бы, обнимаемый тонкой сильной рукой, пересчитывая на ней браслеты, укутанный в кокон тепла, исходящего от длинного гибкого тела, прижимающегося сзади, наслаждающийся горячим ровным дыханием, согревающим затылок и шею. Такие фантазии совершенно не помогали справиться с «проблемой». Решив проявить силу воли и, отчасти, испытывая подсознательное желание помучить себя за то, что он такой упрямый долбаёб, сознательно отказавшийся от этих будоражащих перспектив, Арсений крепко вцепился в простынь, сдерживая порыв приласкать себя. Проворочавшись, но всё же совладав с непрошеным возбуждением, не прибегая к рукоблудству, пусть и приложив к этому титанические усилия, Арс чуть ли не под утро отдался беспокойному поверхностному, скорее, забытью, нежели сну. Вследствие чего и стоял сейчас в Главкино, глядя на Шастуна и невольно сравнивая степени их недосыпа, Шастуна, который, кстати, не бросил и взгляда в его сторону, видимо, считая ниже своего достоинства даже просто поздороваться. Собирая всю свою смелость, Попов сделал пару шагов по направлению к причине своего недосыпания и врезался в появившегося словно из воздуха Матвиенко. — О, здорова, Арс! Как выходные? Что не позвонил ни разу? А это что у тебя? — начинает безостановочно тараторить тот, указывая на пластырь. — Здорова. Хорошо. Так получилось. Ничего, — без энтузиазма, отвечает Арсений. — В смысле ничего? Ты по харе получил, что ли? — в самый корень зрит Серёга. — Говорю же, ничего! Об шкаф ударился, — пытается отвязаться от настойчивого друга Арс, ловя-таки на себе взгляд прищуренных глаз Антона. — Красота какая! И за что же ты получил от этого шкафа? — продолжает допрос Серый, резко срывая лейкопластырь со скулы. — Ты обалдел, что ли? — Арс хватается за лицо, — Отвали, а? Допустим, заступился за даму. — Я смотрю, ты действительно хорошо выходные провёл, бурно. Ладно, будем считать, что я поверил, джентльмен ты недоделанный, — отступает Сергей, — Тебя, кстати, Шаст искал. Звонил мне на следующий день после наших посиделок, сказал, что ты трубку не берёшь. Дозвонился он до тебя? — Нет, — честно отвечает Попов. Ведь «дозвонился» и «приехал, чтоб дать в рожу и потрахаться» — это всё же разные вещи. — Так вон, иди, спроси, что ему надо было, — Серёга кивает в сторону, а потом оглядывается, — О! А где он? — Потом спрошу, — раздражённо буркает Арсений и нехотя тащится в сторону гримёрок. «Чертов приставучий Матвиенко со своими дебильными расспросами! Упустил из-за него шанс припереть Шастуна к стенке», — психует Попов, — «Ну ничего-ничего, Антоша. Раз, два, три, четыре, пять, я иду искать». Антона долго искать и не пришлось. Он, как и предполагалось, сидел в гримёрной, покорно поворачивая голову, куда велит стилист. Наконец, мастер выпархивает из комнаты, видимо, на поиски Сергея, почему-то намереваясь привести в порядок сначала его, а потом уже Попова. Арс ловит себя на желании тоже пойти, поискать Матвиенко, чувствуя, как вся его былая решимость улетучивается к ебеням. Антон вообще не желает замечать его присутствия, ковыряясь в телефоне не поднимая головы. Арсений собирает себя в кучу и тихо-тихо подкрадывается к Шастуну сзади, обдавая ухо горячим дыханием, шепчет: — Мне сказали, ты меня искал. Антон резко поворачивается, чуть не попав затылком Попову по второй скуле, и твёрдо отвечает: — Уже нет. — Но ты ведь что-то хотел от меня? — так же тихо спрашивает Арсений, чувствуя, что задыхается под его напряжённым взглядом, борясь с зудом в ладонях, возникшим из-за желания просто прикоснуться, даже без интимного подтекста, к своему визави. — Мне уже ничего от тебя не надо. Разобрался сам, — говорит Шастун, горько усмехаясь уголком губ. Арс опять резко вспоминает, как загнанно Антон вчера дышал в трубку, и зло вопрошает: — Сам? Или кто-то вместо меня тебе помог? Хорошо вчера вечер провёл? — Лучше всех! И я уже говорил, что это не твоё собачье дело, Попов. Отвали, — цедит Шаст сквозь зубы, сжимая ладонями подлокотники. В этот момент открывается дверь, и Арс еле успевает сделать пару шагов назад и выпрямиться, прежде чем в комнату ураганом залетает Позов. Дима сначала здоровается с Арсением, явно замечая царапину на скуле, но ничего по этому поводу не говоря, а потом переключает всё своё внимание на Шастуна, что-то там рассказывая и спрашивая. Арс даже не пытается вникнуть в их разговор, капитулируя и присаживаясь на диван, точно зная, что, естественно, попробует ещё раз завести этот разговор. Благо, у них весь день впереди. Когда Арс неловко отшучивается на вопросы гримёра о побоях на лице, терпя боль от замазывания этих самых побоев и слушая отборную брань этого самого гримёра, Шаст выскальзывает из помещения, провожаемый сожалеющим взглядом Попова через зеркало. В перерывах между съёмками Антон, явно не желая хоть на секунду оставаться с Арсением наедине, держится поближе к Позову, или моментально убегает курить, либо просто пялится в телефон, игнорируя околачивающегося вокруг Арса. Если Арсений таки пытается завести разговор, Шаст просто злобно зыркает на него и поспешно ретируется. На сцене, тем не менее, Антон ведёт себя, как обычно: очаровывает зал, блестяще отыгрывает шутки, нормально взаимодействует с Арсом, словом, отлично работает, будто между ними и нет никаких проблем или нерешённых вопросов. На протяжении трёх моторов на каждом перерыве Попов то пытается подловить Шастуна, то трётся вокруг, не получая никакого отклика. Во время окна между третьим и четвёртым мотором, Арс наконец сталкивается с Антоном буквально нос к носу, в этот раз — случайно, всё в той же пресловутой гримёрке, и, что удивительно, один на один. Не желая упускать момент, он набирает в грудь побольше воздуха и, наконец, говорит то, что пытался сказать весь день: — Антон, давай всё обсудим, пожалуйста. Ну что мы как дети, ей-Богу? — Не я начал эти детские игры, Арс, — Шастун прямо-таки пышет негодованием. — Абсолютно согласен, не ты. Но ты это продолжаешь, — Арс старается говорить как можно спокойней, не позволяя себе откликаться гневом на гнев. — Давай поговорим, прошу тебя. — Мы уже говорим. Разве нет? — с издёвкой ухмыляется Шаст, скрещивая руки на груди. — Хватит! Прекрати меня мучить! — наконец, не выдерживает Попов, повышая голос. — Мучить? Мучить тебя? — в противовес Арсению, Антон почти шепчет, угрожающе нависая над ним, — Ты хоть знаешь, за что получил это? — Шаст прикладывает ладонь к повреждённой скуле Попова. Арс закрывает глаза, чувствуя тепло его ладони, и качает головой, то ли пытаясь стряхнуть Антонову руку, то ли прижаться к ней сильнее. — Да, я тогда действительно хотел поговорить, но ты не отвечал на звонки и сообщения. Даже Серёга не знал, где ты. Я всё успел передумать: от того, что ты поехал дальше развлекаться, до того, что ты уже выхватил от кого-то или тебя, может даже, убили. Я приехал, а ты не открываешь, и в квартире ни шороха. Я уже морги хотел начать обзванивать. И вот ты являешься на пороге, живой, блять, и невредимый, и объявляешь, что весь день был дома! — уже орёт Шастун, — Какого хуя ты не брал трубку в тот день? — Хотел избежать неудобного разговора о том, что было между нами в баре, — Арс отводит взгляд, прикусывая губу. — Ну, вот ты его и избежал. Поздравляю, — Антон пытается протиснуться мимо него к двери, но Арсений хватает за предплечье. — Прости меня, пожалуйста. Я же не знал, что ты будешь так беспокоиться из-за того, что я не брал трубку, — Арс пытается заглянуть Шастуну в глаза, но тот неверяще смотрит на держащую его руку. — И ты думаешь это всё? А как насчёт того, что произошедшее в баре, якобы, не имело для тебя никакого значения? А после? Когда мы опять… — Антон не знает, какое определение подобрать этой близости на диване в квартире Попова, и просто повторяет — Опять! И потом ты меня выгнал, как паршивую собаку, утверждая, что и это ничего не значило! — Прости. Значило. Очень много. Клянусь. А для тебя? — в этот раз вслух спрашивает Арсений, наконец, встречаясь с Шастуном глазами. — А ты, блядь, как думаешь, если я припёрся к тебе, выпросив у Стаса адрес? Конечно, значило, но это уже не важно. Я тебе не мальчик на побегушках. И мне твои: «Я не буду ничего обсуждать, уёбывай отсюда, ой, нет, вернись, я передумал!» никуда не тыкались, понял? Не приближайся ко мне вне съёмочной площадки! Усёк? Не лезь ко мне, Попов! — Антон, наконец, вырывает руку из пальцев Арса и оглушительно хлопает дверью. Арсений остаётся в тишине и одиночестве переваривать последствия своих поступков. Кто ж знал, что обычно уступчивый и покладистый Шастун НАСТОЛЬКО разозлится? «Вне съёмочной площадки, говоришь? Хорошо, будь по-твоему. Ну что ж, Антон Андреевич, война так война!» — твёрдо заключает Попов, сжимая кулаки.

***

Паша жизнерадостно вопит: — Арсеений По-пов! И Арс почти так же жизнерадостно выскакивает на сцену, машет в зал ручкой, а когда начинает разворачиваться в сторону своего места, улыбка сползает, и на его лице прямо-таки крупными буквами написано, что ему сейчас совсем не до этого всего. Когда же Воля объявляет Шастуна, тот вразвалочку выходит на сцену, здороваясь со зрителями, кланяется, машет Паше и с размаху плюхается на пуф, он абсолютно расслаблен, будто и не было этого разговора перед четвёртым мотором, который они, собственно сейчас и снимают. Павел втирает, что они движутся к «Вечеринке» и, нарекая Арса «знаменитым питерским кутилой», вручает ему наушники. Паша раздаёт ребятам роли, они смеются и маячат, Арсений не сводит глаз с Шастуна, понимая — что бы ни было у того на уме, пока они на сцене, Антон этого никак не покажет. Импровизация начинается. — О! Отличная кассета для взрослых! Один смотреть боюсь, позову друзей, — Арс невольно выдаёт то, что у него на уме, размышляя, что с одним конкретным «другом» он такую кассету с удовольствием не то что посмотрел, а записал бы. Дима шутит в своей манере: вроде и смешно, но при этом оставаясь серьёзным. Серёга врывается, как цунами, балагуря, смеясь и первоклассно изображая кавказский акцент. Когда Шастун выдаёт звук дверного звонка, Арс сразу переключает внимание на него. — Ребят, секунду, — просит Попов и кидается в сторону Шаста, желая хоть в этот раз не упустить возможности вовремя открыть ему дверь, раз уж позавчера этого не сделал. Антон здоровается и щёлкает воображаемым кнутом, Арс понимает, что это игра, что они на сцене, но всё равно чуть сгибает колени, чувствуя дрожь, прошедшую по позвоночнику от властной силы, вложенной в один небрежный взмах шастуновской руки. Арс даже думает, что подобное, возможно, его бы заинтересовало в более интимной обстановке. Но время не ждёт. Серёжа продолжает шуметь, Попов вступает в игру, замечая как Антон «выключается» и молча смотрит на них. Арсений, наконец, отгадывает, что Матвиенко — детский аниматор-кавказец и переключается на Шастуна. Тот снова бодр и весел, отыгрывает и подсказывает всеми силами. Арс отгадывает, и Антон, как обычно, подставляет ладонь, Арсений даёт ему пять, а потом смотрит на свою руку, будто ожидая, что её разъест, словно кислота, это мимолётное прикосновение к Шасту, который, уходя со сцены, опускает плечи, переставая «держать лицо». Это даёт Арсению хотя бы крошечную причину полагать, что Шасту не всё равно, что его, возможно, тоже обжёг этот необдуманный физический контакт. Позова угадать сложно, они с Арсом плохо чувствуют друг друга. Это не Серёга, с которым Попов работает уже много лет, и не Шастун, с которым как-то сразу возникло взаимопонимание, подпитываемое той самой «химией». Но вот, Дима, наконец назван. И после небольшого перерыва, во время которого Арсу поправляют волосы, основательно потрёпанные Сергеем, Воля объявляет «Сцены из шляпы». В этой импровизации всё сглаживается, ребята работают, Шаст, как умеет только он, искренне и лучисто покатывается со смеху над шутками Арса, сам Арс тоже с удовольствием смеётся. Но когда Попов выдаёт скабрёзную шуточку про два удалённых ребра, взгляд Антона на мгновение темнеет, и Арсений отлично понимает почему. Он прямо ловит эту мысль в его глазах: «Если б ты всё-таки мог так согнуться, тебе бы понравилось, как и мне тогда». Когда на сцене появляется Тимур, всё совершенно выправляется, потому что, как правильно заметил Шаст, Батрутдинов великолепен. Арс даже и сам забывает обо всех проблемах с Шастуном, лишь исподтишка иногда засматриваясь на него, а во время «Суфлёра» открыто любуясь, так как Антон всё же стоит к нему спиной и не посмотрит осуждающе в ответ на его восхищённо-мечтательный взгляд. И Арс полностью согласен, когда Шастун заявляет, что он «самая красивая девушка», хотя Шаст и не девушка, с его красотой Попов поспорить не в силах, и даже с «лицом как у Харламова» Шастун умопомрачителен. А когда Антон рассказывает про платье, которое якобы на нём надето, и говорит, что ему нравятся «всякие вырезы» и «покороче», Арс машинально сжимает ноги и закидывает назад голову, уже видя перед собой Шастуна в «платье покороче», открывающем потрясающие длинные ноги. Попов полагает, что пора заканчивать с этими мыслями. Антон уж точно не девушка, и даже не его парень. Но где-то в желудке разливается холодок от мысли, что Шаст, возможно, может им стать, если Арс приложит достаточно усилий. А если очень хорошо попросить, то, может, и платье наденет. Ну, а вдруг? Арсений запахивает пиджак, опять представив Антона в платье, от этой картины напрягаются даже соски. Когда Тимур, наконец, с диким скрипом доигрывает «Экстрасенса» и покидает площадку, пожимая всем руки напоследок, Паша объявляет «Красную комнату». Арс чувствует волнительное предвкушение. Возможность поваляться с Антоном по красному полу всегда доставляла ему удовольствие, а тем более после уже произошедшего между ними, Попов прямо-таки дрожит, желая скорее начать. Когда Арсений оказывается стриптизёршей, а Шастун — его клиентом, Попов решается на провокацию. Для начала он представляется Анжелой и заявляет, что Шаст сегодня уйдёт отсюда «полностью удовлетворённым». Он трётся и изгибается вокруг нарисованного шеста, а Антон всё время приговаривает: — Какая ж ты нелепая, — видимо, не желая на эту провокацию поддаваться, но потом добавляет, — как мне нравится, — чем только раззадоривает Арса. — Куда ты поползла? — совсем не играя спрашивает Антон. — Тебе нравятся кошечки? — Арс приближается к нему, глядя снизу вверх, и тянет ручонки к ширинке. — Тих-тих-тих-тих-тих, — Шастун в последний момент перехватывает его руки. Арсений чувствует себя так, словно они наедине, голова полностью отключается, и он смотрит на Шаста, будто пытаясь передать свои мысли одним взглядом: «Не упрямься, тебе же так понравилось в прошлый раз. В этот, я уверен, у меня получится ещё лучше». В глазах Антона написано: «Ты что творишь, долбоёб? Мы на сцене!» Шаст крепче сжимает пальцы на предплечье Арса, и тот трезвеет, включаясь в игру. — Платите деньги, — Арсений качает головой, показывая, что он вспомнил, где они находятся. — Платить я пока не хочу. Давай дальше танцуй, — Антон грозит пальцем и сжимает руку Попова, вцепившуюся в его плечо. Арс думает: «Ну, сейчас я тебе, блять, станцую», и ползёт вверх, зажимая голову Шастуна ногами. «Не я тебе, значит ты — мне», мысленно улыбается Попов, желая, чтобы Шаст почувствовал его стояк, чтобы понял буквальный смысл фразы: «встал так, что аж по лбу бьёт». В гущу событий врывается Позов и даёт Арсению время остыть. Паша просит жанр Кунг-Фу Панда, Попов и здесь не может успокоиться, находя причину потыкать (как бы двусмысленно это не звучало) Шаста в ягодицу, схватив его за лодыжку. Паша предлагает цирк Дю Солей, и Арс берётся за вторую ногу Шастуна, чувствуя напряжение мышц, сигнализирующее о том, что если Попов не прекратит свои игры, то легко сейчас может и выхватить этой самой ногой. Когда Шаст скатывается в самый низ декорации, Воля объявляет «Титаник». И Дима, и Антон находятся примерно на равном расстоянии от Арса, но Попов, решив прекратить «свои игры», зовёт на мачту Диму, предлагая его согреть. Арс бросает мимолётный взгляд на Шастуна, но тот вообще не реагирует на эту (Арсений и сам это отлично понимает) в высшей степени глупую попытку привлечь внимание, а возможно, и вызвать ревность. Но Шасту, очевидно, абсолютно срать на эти попытки, а импровизацию никто не отменял. Арс доигрывает уж как получается. Арсений, занятый Позовым, не замечает, что Шастун всё же бросает пару злых взглядов на Попова, лежащего под Димой с раскинутыми руками. Ребята поднимаются с пола. В этот раз Антон не подставляет руку под арсовское «пять», а просто одёргивает рубашку и действительно зло смотрит на Арсения. Под этим взглядом Арсу становится стыдно и страшно, он очень ясно понимает, что хотел как-то выправить ситуацию между ними, а сам её усугубил, перестаравшись с провокациями, и бежит, обгоняя Шастуна, за Серёгой, идущим впереди, желая поскорее оказаться под прицелом камер, где Антон опять возьмёт себя в руки. Шастун идёт переодеваться для «Шокеров», напоследок награждая Арса ещё одним злым взглядом. Стоя в декорации, Антон жуёт скитлз, прямо-таки вгрызается в конфету, плотно стискивая челюсти, и Арсений понимает, что он хотел поговорить с Шастуном, и после съёмок разговор будет, и совсем не такой, как он себе представлял. Всё идёт по накатанной, Шастун и Дима играют, их бьёт током, они смеются и вскрикивают, зал смеётся и аплодирует, всё как всегда, за исключением Антона. Он сосредоточен, аккуратно подбирает слова и даже угадывает пару букв, что обычно случается редко. Арсению кажется, что эта внимательность в нём подпитывается злостью, что злость помогает держать голову холодной, а мысли — ясными, и что Арсу после этого мотора, видимо, пиздец. Импровизация заканчивается, а Антон ещё злее. Помимо выходок Попова в красной комнате, масла в огонь подлила боль от шокеров, он жмёт руку Паше, даёт Серёге «пять» и совсем нехотя — Арсу, просто хлопая по подставленной Арсением ладони. Все прощаются с залом по заказу Паши «как каратисты» и покидают сцену.

***

Дима с Серёжей достаточно быстро сматывают удочки, словно чувствуя напряжение, повисшее в комнате, Стас тоже поспешно ретируется вслед за ними, и ребята остаются одни в тишине. Антон медленно запирает дверь изнутри, и Арса передёргивает от холодка, пробежавшего вдоль спины. Шаст всё так же медленно поворачивается к нему, скрещивая руки на груди, и так уничижительно смотрит, что Попову хочется просто сбежать. Арсений даже напрягается всем телом, готовый, в случае чего, увернуться. — Не буду я тебя больше бить, я и в тот раз не хотел, — говорит Антон, замечая это, — Я просто хочу задать вопрос. Пауза затягивается, и Арс не выдерживая, совсем тихо спрашивает: — Какой вопрос? — И чего ж ты хотел этим добиться, «Анжеела»? — издевательски тянет Шаст, делая шажок навстречу. Арс же рефлекторно делает шаг назад и мямлит: — Я хотел… Я просто хотел… — Ну, чего? Внимания? Ответа на твою провокацию? Согласия на разговор, что ты мне предлагал перед мотором? Чего? — Шастун приближается вплотную, припирая Арсения к стенке. Арс шевелит губами, но голос не слушается, Антон хмурится и наклоняется ближе. — Тебя. Я просто хотел ТЕБЯ, — шепчет Попов не в силах говорить громче. Шаст поднимает брови и выпучивает глаза, потому что явно не ожидал такого ответа, но быстро берёт себя в руки: — А ты ничего при этом не забыл? — угрожающе-спокойно спрашивает Антон, глядя на своё отражение в напуганных глазах напротив, — Например, о такой мелочи как камера над нами? Или о полном зале зрителей? Или о том, что это запись, и на твои выкрутасы потом посмотрят десятки тысяч людей по телевизору и в интернете? Об этом ты не подумал? — Шаст теряет контроль, хватая Арса за грудки и встряхивая как котёнка, — А если бы я не перехватил твою руку, ты снял бы с меня штаны и отсосал прямо там, на глазах у всех? — Антон почти орёт ему в лицо и начинает трясти Попова на каждое слово, — ТЫ. НАХУЯ. ЭТО. СДЕЛАЛ. МУДАК. ПРЯМО. ПРИ. ЛЮДЯХ. Арс пару раз прикладывается затылком о стену, но не вырывается, понимая, что действительно переборщил. Шастун замолкает, тяжело дыша, а Попов бессвязно лопочет, желая хоть как-то реабилитироваться: — Забыл, не подумал. Да, я мудак. У меня просто мозг отрубается, когда ты так близко. Я с ума схожу, — Антон отпускает его одежду, но не отодвигается, и Арс продолжает уже уверенней, — Я сам не верю в то, что сказал тебе тогда. Я просто струхнул. То, что произошло между нами и могло бы ничего не значить, если б оно произошло единожды, но два раза подряд! И всего за два вечера! И если б ты только знал, КАК я этого хотел! Это уже точно имеет какое-то значение. Как думаешь? — Арсений заканчивает свою мысль, уже шепча Шастуну в губы и оставляет на них невесомый поцелуй. Не чувствуя сопротивления, он смелеет и целует эти губы настойчивей, цепляясь за плечо и затылок Антона, как за последнюю соломинку. Шаст отвечает на поцелуй, сгребая Арса в охапку и прижимая к себе, обвивая руками его талию и шею. Но когда рука Попова отпускает плечо и ползёт вниз, норовя залезть под футболку, Антон будто приходит в себя и разрывает поцелуй, отталкивая Арса (хотя скорее отталкиваясь от него, потому что Арсений и так уже прижат к стене). Шаст гневно смотрит, демонстративно утирая рот тыльной стороной ладони и утверждает: — Арс, нет. Только не опять. — Ты не хочешь этого? — грустно спрашивает Попов, решая, что просчитался и Антону, видимо, оно не нужно. — Я не хочу, чтобы мы перепихнулись, а потом ты меня опять выгнал поганой метлой, вереща, что мы просто снова «не удержали себя в штанах» и это пустяк, — выговаривает ему Шастун, — Я не шалава по вызову и не мальчик на побегушках, — Арс открывает рот, чтобы хоть как-то возразить, но Антон продолжает, не позволяя вставить и слова, — Я ничего с тобой обсуждать не собираюсь. Ты уже отлично донёс до меня свою мысль, а я хорошо запомнил, что секс между нами не имеет для тебя значения и не повторится. Обсуждение окончено, и мы больше не поднимаем эту тему, ясно? Не дожидаясь ответа, Антон забирает сумку, отпирает дверь и удаляется, громоздко топая тяжёлой обувью.