Дракон моего сердца

      Тонкий металлический ломик быстро перепрыгивает из руки в руку, а уже успевшие немного обветшать доски-половицы поскрипывали под ногами Ивара. Выхода не было — нужно было идти путём, и путём не самым приятным. Именно здесь он несколько лет назад отправил в вечный покой собственное прошлое, надёжно спрятав его от посторонних глаз под скрипучими досками. Перед глазами всплыла картина, как он вбивал последние гвозди в этот гроб для частицы своей жизни. Он о многом позаботился, чтобы это больше никогда не вылезло наружу. Расчётливый ум заставил забить все стеллажи различным хозяйственным, и не только, хламом, дабы ни у кого даже мысли не возникло в чём-либо его подозревать. Правда, справедливости ради стоит сказать, что многие хранящиеся здесь вещи и вправду использовались по прямому их назначению. Ивар любил работать руками, да и уход за собственным домом доверял он только себе одному.       Скандинав стоял, внимательно разглядывая то, что лежало под ногами, перебрасывая быстрый взгляд на ближайшие стеллажи и лампу приевшегося дневного света, свисавшую прямо над его головой. Человек неторопливо сел на четвереньки. Его руки едва заметно дрожали. Это было здесь. Простучал несколько раз по половицам, лишний раз убедив себя, и услышал эхо от пустоты за деревянной доской. Ивар, немного замявшись, поддел половицу ломом, а затем ещё несколько соседних, открывая старый тайник, который не должен был быть открыт вновь. Вытащив на свет ламп приличных размеров обитый потрескавшейся от времени кожей дипломат, закрытый на небольшой висячий замок, он тяжело выдохнул.       Мужчина, словно по наитию, провёл ладонью по крышке контейнера, стряхивая толстый слой пыли. Его глаза завороженно смотрели на то, как её частицы копошатся в воздухе при мягком жёлтом свете. «Словно вечность прошла… — едва слышно прошептал Ивар. Эти замки старого чемоданчика моментально выбросили разум из реальности в воспоминания, которые сияют одним большим клеймом на сердце. — Никогда не думал, что снова вернусь к нему… Всегда боялся, что когда-нибудь я ими поделюсь…»       Но в любом случае, хотелось ему этого или нет, но этот момент всё же настал — пути назад не было. В этот раз Ивар резко вернул себя в настоящее. Он ещё раз положил руку в тайник, где почти сразу нащупал малый серебристый ключик, и, быстро перебирая им в своей пятерне, дрожащими пальцами вставил в замок. Короткий щелчок, звонкий металлический лязг смазанного механизма — и вот ставший бесполезным замок отправляется в карман штанов Ивара. Сам он, поднявшись на ноги и взяв в правую руку теперь уже открытый дипломат, быстрым шагом покинул подвал.       Чуть больше чем через минуту человек был уже в доме. Однако, не найдя Авесты в гостиной, он направился на кухню, где и ожидала его возлюбленная, решившая переместиться в куда более удобное для разговора место. На плите постепенно закипал чайник, а молодая дочь неба разместилась на мягкой подушке со своей любимой стороны стола, положив голову на передние лапы. Она лениво барабанила пальцами по гладкому покрытию, явно увлечённая какими-то своими мыслями, но, услышав его шаги, тотчас вышла из раздумий. Ивар вошёл и успокоил её своей доброй улыбкой, а затем, положив дипломат на стол, сел рядом и положил руку на массивную шею, приобнимая близкое ему создание.       — Я подумала, что наш разговор, скорее всего, затянется, и решила поставить чай. Ты ведь не против? — начала разговор Авеста, кладя голову на его плечо и стараясь заглянуть изумрудными огоньками глаз в его взгляд.       Ивар снова улыбнулся.       — Знаешь… Я целый день угробил на морозе, гоняясь за безмозглыми подростками. Побегать по снегу захотели ребятки. Сбежать в ответ на требование лесной охраны остановиться, эх… Кхм, если говорить в целом, чай — это то, что мне сейчас нужно. Спасибо. Я ценю твою заботу.       Неожиданно Авеста дёрнулась, словно током ударенная. Резко отстранилась от Ивара и посмотрела на него взволованными и немного виноватыми глазами.       — О-о-о, Ивар, ты же целый день на работе! Ты же наверняка очень голоден! Подожди минутку, я сейчас… Я сейчас что-нибудь придумаю! — она споро вскочила с насеста и начала метаться возле стола. — Ай, как же я могла забыть про ужин! Постой, вроде… вроде у нас оставалось немного рагу со вчера… Точно! Я сейчас, подожди минутку…       Но Ивар прервал её нервные восклицания лучшим, по его мнению, способом, который он только знал — ни говоря ни слова, человек перехватил мечущуюся Авесту своими крепкими, любящими объятиями, плотно прижав голову своей темношкурой подруги к груди, и стал нежно поглаживать её спину, уделяя особое внимание чувствительной зоне между крыльями. Молодая дракониха сразу успокоилась и разомлела под сильными руками скандинава, а мимолётные тревоги сразу улетучились, уступая место спокойствию и удовлетворению. Она широко раскрыла свои большие, такие красивые и сильные крылья, чтобы обнять ими своего избранника крепко-крепко, позабыв про мелкие тревоги.       Время в очередной раз потеряло для них всякий смысл. Тягучее и сладкое, как нуга, умиротворение. Лишь свист чайника смог вырвать их из ими созданного спокойного мира. Он мягко отстранился, подарил ей спокойную улыбку и прежде чем подняться, чтобы заварить чай, поцеловал в лоб. Небольшая щепотка чайного листа в каждую чашку, затем немного кипятка и около десяти минут ожидания, прежде чем напиток приобретёт свой насыщенный цвет, вкус и запах, который достоин ласкать ноздри молодой драконихи своим ароматом качественного зелёного чая. Причём совершенно не испорченного сахаром, который Ивар никогда бы не добавил в хороший чай даже под страхом смерти. Авесте всегда казалось забавным, как её избранник с этим чаем носился, но, чтобы его не смущать, предпочитала не подавать виду, ласково улыбаясь. Хотя она и не могла признать, что вкусы хозяина дома во многом совпадали с её собственными.       Ивар поставил чашку перед своей любимой, а сам расположился на стуле напротив. Сделав маленький глоток из чашки, мужчина развернул к себе дипломат. Два коротких щелчка, и в руках у человека оказывается приличной толщины фотоальбом в твёрдом переплёте из добротной кожи, из которого тут и там выпирали десятки фотографий. Человек ещё раз посмотрел на предмет действий в своих руках, аккуратно проведя двумя пальцами по корешку, после чего снова посмотрел на неё. В его голубых глазах была решимость.       — Авеста…. Моя дорогая Авеста, — начал говорить человек. — Я понимаю. Этот разговор назрел уже давно и всё же… Позволь мне начать его первым, хорошо? Поверь, это очень важно.       Авеста ответила ему улыбкой, положив свою правую лапу на поверх его руки.       — Д-да. Хорошо, давай тогда ты и начнёшь, если это так важно. Если честно, я и сама хотела тебе это предложить, потому что я… М-м, я не знаю… Всё же сильно волнуюсь, и слова, которые я так тщательно обдумывала, пока тебя не было дома, куда-то быстро улетучились… Начинай и помни: что бы я сегодня ни узнала, это не изменит моего отношения к тебе. Я люблю тебя, Ивар. Ты навсегда останешься для меня таким, каким я тебя запомнила при первой встрече. Ты — мой дракон, Ивар… Дракон моего сердца…       — Спасибо… Дорогая, твои слова действительно очень много для меня значат. Спасибо, правда много…       Ивар глубоко вздохнул, развернул объёмный фотоальбом на первой странице и показал его Авесте. На первой же цветной фотографии, изображая сразу несколько поколений, была ничем не примечательная традиционная скандинавская семья, члены которой возвышались друг над другом, дабы каждый попал в кадр. Но наибольшее внимание Авесты привлекла молодая пара в самом низу снимка, которая, судя по всему, ждала скорого пополнения в их большой семье. Их глаза сияли счастьем, а сами они широко улыбались, преисполненные мечтами о счастливом завтра. Ивар устало смотрел на снимок. Он был печален.       — О, Ивар… Я, я и не знала, что у тебя такая большая семья. Это ведь она, да? Все эти люди…       — Да, Авеста… Все эти люди — моя семья и моя кровь, — он сделал небольшую паузу. — На словах, во всяком случае.       — Ч-что ты имеешь в виду?       — Когда при родах умерла моя мать, они… Просто порвали связи. Я перестал для них существовать спустя лишь пару дней. Эх, если бы только они просто забыли нас… Но нет. Они не стали. Я даже больше скажу — гроб ещё отсыреть в земле не успел, как эти мрази захотели отнять у меня всё. Всё до последнего! Брачный договор, составленный из чистого расчёта, понимаешь? Они всё продумали и предусмотрели, чтоб меня! Пойми, все эти люди, что на фотографии — все по крови с линии матери. Влиятельные шведские промышленники, и этим всё сказано. Для таких выгода всегда стоит во главе угла, им чуждо сострадание для тех, кого они считают чужими. А вот по линии отца… Все были простыми гражданами. Никто из них не имел и десятой части того, что имели они. И только лишь поэтому для этих скупых засранцев этот брак был кость поперёк глотки — зачем им такой невыгодный договор, а? Ну, что же. Это то, что я уяснил с тех лет, когда был подростком. Ну, бывает и вот так. Сразу после трагедии сердобольные родственнички попытались выкинуть нас всех на улицу. Забрать всё, что осталось от матери. Вплоть до самой последней мелочи, — Ивар начинал серьёзно злиться, его пальцы до боли сжались в кулаки, — и ведь их только дедушка остановить смог! Старые связи деда, его старые знакомства в госаппарате — вот что удержало нас от того, чтобы закончить на улице.       Возникла небольшая пауза, спустя короткое время прерванная возмущённым голосом Авесты.       — Ивар это… Кхм, то, что ты говоришь — просто ужасно! Нет, это просто в голове не укладывается! — нервно и быстро проговорила Авеста. Услышанное серьёзно её шокировало. — Чтобы родные вместо помощи… И вот так?! Это подло. Это… низко, несправедливо! Вразрез всему тому, что рассказывали нам старейшины, в конце-то концов!       — Жизнь вообще штука несправедливая, Авеста, — ласково прошептал Ивар, сжав лапу своей возлюбленной. — И чем быстрее к тебе придёт осознание, тем легче тебе будет, поверь.       Дракониха ответила на взгляд, положив вторую лапу поверх руки Ивара и прижавшись к ней мордочкой, обдав ту горячим дыханием. Она хотела успокоить своего партнёра и выказать собственную привязанность и сочувствие. Ивар широко улыбнулся. Его всегда умиляла эта манера выражения чувств его избранницы. Что ни говори, он всегда ценил в Авесте это умение, доступное далеко не каждому человеку: искренность.       — Спасибо тебе, моя хорошая… Мне уже лучше. Знаешь, а ведь в пессимистичном взгляде на мир притаились и свои плюсы.       — И какие же, Ивар?       — Начинаешь ценить всё хорошее, что с тобой случается. Господу кричать «спасибо» хочется за каждую мелочь, которой он тебя балует, а не воспринимаешь это как должное.       Авеста на какое-то время задумалась, разглядывая в это время старую семейную фотографию Ивара. На этот раз ей открылось куда больше деталей. Теперь она ясно видела всю натянутость улыбок людей и фальшь на их лицах. Чёрную пустоту внутри и чёрствость. Но был на этом снимке один человек, который впечатлил её сильнее остальных. Юность давно оставила этого мужчину: его кожа поблекла и покрылась морщинами, волосы были седы как снег и заметно поредели, но ноги всё также крепко держали его на земле, а спина была прямой как стрела, позволяя держаться с достоинством, присущим лишь королям. Лицо старика не выражало совершенно никаких эмоций, но глаза… его холодные стальные глаза казались невероятно живыми, словно человек на фотографии прямо сейчас внимательно наблюдал за ними.       — И-Ивар, а кто… Этот человек на снимке? — Она указала когтем. — Ну, тот, что над твоим отцом. Это ведь твой дедушка, да? Я чувствую в нём сильную личность. Даже не знаю, почему, но я ощущаю его силу.       — Да, Авеста. Ты совершенно права. Это именно он, Лейф Олафсон, или дедушка Лейф, как я любил называть его в детстве. Правда, должен тебе сказать, ему это не особо-то и нравилось. Дедушка Лейф, пожалуй, самый предусмотрительный и хладнокровный человек, которого я когда-либо знал. Хотя оно и неудивительно, если вспомнить о его участии в самой масштабной мясорубке за всю историю человечества. Его даже можно понять: после всего, что он пережил, это, пожалуй, вполне оправдано. Но семья для него всегда была превыше всего, да. За своих близких он был готов на всё.       — Постой, Ивар, ты ведь говоришь про вторую мировую войну людей, так? Но ведь, насколько я знаю из книг, что я читала, и из телевизионных передач, что я смотрела, Швеция не принимала прямого участия в войне. Она ведь оставалась нейтральной до самого конца, разве нет?       — Да, Авеста. Так-то оно и было, моя страна была нейтральна. Однако в Третьем рейхе существовали подразделения СС, в которые принимали иностранных добровольцев. В основном из государств северной Европы. Мой дед был одним из них. Одним из воевавших на восточном фронте в составе пятой танковой дивизии СС «Викинг», службой в которой он очень гордился вплоть до самой смерти. Он и отца пытался воспитывать в духе идей, которые считал правильными. Но, благо, мой отец вырос хорошим человеком и заботливым отцом, — Ивар ненадолго замолчал. Последние слова давались ему с болью. — Как жаль, что я знал его так недолго. Человеческая память хрупка, Авеста. В особенности память ребёнка.       Сердцебиение человека участилось, когда он вновь стал переживать те события, когда его счастливое детство столь резко оборвалось. Он снова поднял взгляд на Авесту. Дракониха не торопила его, давая человеку возможность выплеснуть всю ту гамму, что так долго копились в нём, лишь крепче сжимая его руку своей и успокаивающе улыбаясь, слегка склонив голову вправо.       Ивар сделал несколько глубоких вдохов, стараясь успокоиться. Спустя минуту горечь потери, что так резко дала о себе знать спустя столько лет, стала потихоньку убывать, вернув ясность мыслям. Он неожиданно вспомнил… вспомнил тот день чётко и ясно. День конца. День скорби. День прощания с отцом.

* * *

      Была глубокая осень и холодный дождь. Он обрушился со свинцовых небес на небольшой провинциальный шведский городок, и сейчас воспринимался присутствующими на церемонии особенно отвратно. Погода была гнилой, унылой. Она пробирала до костей и угнетала душу, вселяя в сердца немногочисленных присутствующих чувство тревоги и отчаяния, а пребывание в окружении древних могил и погостов только усиливало беспокойство. И не было видно этому ни конца, ни края. Но хуже всех было маленькому мальчику шести лет отроду — он пришёл сюда, чтобы в последний раз проститься с собственным отцом.       Воистину ужасная утрата — остаться в шесть лет круглым сиротой по вине вселенской. Стать никому не нужным, точно чужим в этом мире… Во всяком случае, примерно такие мысли приходили в голову маленькому мальчику, когда он смотрел на продолговатый пятиугольный гроб из красного дерева, в котором найдёт свой последний приют его отец. И пускай все эти годы они жили более чем скромно, но на похороны они не скупились — его отец был достоин этого.       Старый, сутулый священник с ветхим зонтиком в руках и облачённый в насквозь промокшую рясу, хриплым голосом зачитывал молитву к отцу небесному, моля того о милости к усопшему рабу божьему, говоря о том, каким добропорядочным и набожным человеком был тот. Мальчик перевёл взгляд со священника на дедушку, который крепко сжал его руку. Лицо его, как и всегда, внешне оставалось безучастным, но маленький Ивар видел всё по его глазам — даже ему, закалённому в непростой жизни человеку, слишком тяжело давалось контролировать себя сейчас, ибо не было для него во всём мире страшнее трагедии чем та, когда отец хоронит сына. Старый Лейф почувствовал взгляд ребёнка и, опустив голову, коротко кивнул, ещё крепче сжав маленькую руку. Что ж, по крайней мере, у старика всё ещё осталась надежда — его родная кровь. Каким бы малым утешением это ни было…       Грянул гром. Молния озарила кладбище. Старый пастор обратился к собравшимся. Он говорил им то, что должен был. Рассказал про то, что конец — это всего лишь начало, и усопших непременно ждёт удивительный рай, в котором они смогут найти вечный покой и утешение под дланью Господней. О том, что однажды все мы непременно встретимся в чертогах рая и больше никогда не будем знать о горечи и отчаянье. Однако чем сильнее священник развивал эту тему, тем больше сомнений закрадывалось в душу маленького Ивара. Он не понимал, почему, если Бог настолько добрый и всепрощающий, почему он забрал его отца, в котором он так сильно нуждался, которого так любил? Почему тогда умерла его мать? Это посеяло первые зёрна сомнения в его душе. И они взойдут в куда более зрелом возрасте, нужно было лишь подождать, но сейчас, это были мимолётные мысли маленького и наивного мальчика, впервые столкнувшегося со смертью лицом к лицу.       Когда преподобный наконец закончил свою речь, он предоставил пришедшим возможность в последний раз проститься с усопшим. Все присутствующие по очереди подходили к закрытому гробу, по несколько минут стоя перед ним и тихо говоря свои личные, самые последние слова. Затем настала очередь маленького Ивара и его дедушки. Они медленно подошли к деревянному саркофагу и старик, положив левую ладонь на крышку, стряхнув дождевую воду, тихо прошептал:       — Покойся с миром… Тосте… Мой дорогой, единственный сын… Мы так и не помирились при жизни. Но я верю, что ты всё-таки простишь меня, старого дурака. Мне очень жаль… Правда жаль… Я клянусь тебе — я позабочусь о твоём сыне. Я воспитаю его, чего бы мне это ни стоило! Спи спокойно, сынок. Когда-нибудь мы все ещё обязательно встретимся…       Повисло тяжёлое молчание, прерываемое лишь шипением проливающихся, словно слёзы, дождевых капель, разбивающихся о мраморные памятники и могильные плиты. Маленький Ивар внимательно смотрел на своего дедушку, стараясь повторить позу, которую он занял, положив свою маленькую ручку на искусно расписанную крышку гроба, и прилагал все силы к тому, чтобы не расплакаться во время произнесения прощальных слов. Папа был для него целым миром, а осознание того, что больше он никогда его не увидит, не обнимет и не поговорит, давалось ему особенно трудно, руша такой маленький и непрочный домик детского счастья.       Ивар ощутил, как на плечо ему легла тяжёлая рука дедушки. Он быстро повернулся к нему, встретившись с ним взглядом. Дедушка печально улыбнулся.       — Пойдём, Ивар. Мы больше не можем здесь оставаться. Тут холодно и сыро, а твой папа… Он очень сильно расстроится если ты заболеешь.       — Но… Но мы ведь ещё вернёмся сюда? Правда?       — Да, Ивар. Навестим. Обязательно…

* * *

      Ивар прервал свой рассказ, отпив немного уже остывшего чая из кружки. Он смотрел прямо в глаза Авесте, которая выглядела весьма подваленной после услышанного, не решаясь сказать и слова, чтобы ненароком не причинить Ивару боли. Но он сам решил эту проблемную ситуацию, первым прервав молчание.       — Вот так я и лишился сперва матери, а затем и отца. Не самое удачное и радужное начало в жизни, не так ли?       Он снова отпил из чашки.       — Н-но… но что вообще произошло? Я хотела сказать… Почему он умер? Прости мне моё любопытство, если оно причиняет тебе боль.       — Не переживай так, Авеста. Всё в норме. Годы сделали своё дело. Сейчас воспоминания о далёком прошлом отзываются в сердце лишь тоской с ноткой печали. Как я уже говорил: образ папы сильно размылся за эти годы. Почему его не стало? Несчастный случай на междугородней трассе, не более того. Автобус, в котором ночью ехал папа, повстречался с гружёным бензовозом. Никто тогда не выжил. Да и тела было практически невозможно опознать — хоронили отца в закрытом гробу.       — Я соболезную твоей утрате, Ивар… От всего сердца. Знаю, каково это — терять тех, кто дорог тебе…       — Спасибо…       — Но… А что было дальше? —Авеста попыталась перевести тему. — Как я поняла, твой дедушка взял на себя ответственность… Он любил тебя, так ведь?       Ивар глубоко вздохнул.       — Ну… Да. Думаю, что да, конечно… По-своему, но любил. А иначе не брал бы на себя ответственности за мою жизнь. Пускай он и не говорил этого напрямую никогда. Всегда заменял это на «я делаю всё это ради твоего же блага, Ивар». Да, он был действительно сложным человеком. И к моему воспитанию он подошёл весьма жёстко. По-военному, не иначе. Пытался сделать из меня того, кем он всю жизнь хотел видеть моего отца. Да только с ним это почему-то не вышло. Я даже до сих пор не знаю, любить мне его за это, или ненавидеть.       — Ч-что ты имеешь в виду, Ивар?       — Он растил из меня солдата, Авеста. Хладнокровного, расчётливого, преданного. Хотел сделать из меня свою копию. Желал, чтобы я стал таким, как и он сам, и, должен сказать, в этом он весьма преуспел. Путь этот был весьма тернист, да и он сам никогда не спрашивал моего мнения, хочу ли я этого, но это мелочи. Хотя, справедливости ради, всё же стоит заметить, что в детстве я этого и сам не знал, со временем практически полностью переняв навязанную Им парадигму. Хотя… Он так и не сумел окончательно выбить из меня человечность, нет. И знаешь что, Авеста? Он был чертовски близок к этому…

* * *

      Старый, насквозь ржавый армейский грузовик с волочащимся за ним самодельным деревянным кузовом, набитым козами и домашней птицей, неторопливо ехал по бескрайней африканской равнине под громкую и совершенно непонятную для Ивара музыку, больше напоминающую ужасно орущую какофонию из нечленораздельных звуков, нежели полноценное произведение. Совсем ещё молодой парень глубоко вздохнул. Горячий, сухой воздух саванны обжёг его лёгкие, заставив громко прокашляться.       — Кхе-кхе… Твою…. Твою мать!       Водитель, темнокожий мужчина в летах, на ломанном английском поинтересовался здоровьем своего пассажира, стараясь заменить отсутствующие в его собственном словарном запасе слова при помощи жестов, но получив довольно грубый ответ, подкреплённый наличием оружия в кобуре на поясе у своего спутника, решил больше не беспокоить молодого человека, полностью сосредоточившись на дороге и, на всякий случай, сделав музыку на порядок тише.       Ивар откинулся на жёстком кресле, стряхнув пот со лба, и прильнул к бутылке с отвратительной на вкус тёплой водой. Всё пошло наперекосяк с самого начала, когда он только подписал этот проклятый контракт, согласившись под нажимом собственного дедушки-ветерана на роль солдата удачи, воюющего за любого, кто больше заплатит. Ивар с силой помассировал переносицу пальцами. Больше месяца он добирался сюда окольными путями, сменив несколько аэропортов и морских судов, чтобы в конце концов добраться до места, куда его направил заказ.       Гражданская война в Либерии только-только набирала обороты, быстро превращаясь из небольшого локального конфликта в самую настоящую бойню. Не без вовлечения огромного количества людей, денег и оружия за обладание властью и ресурсами, в частности, за алмазными и золотыми шахтами, разжигающие интерес к ведению этой самой войны до победного конца. А где замешана война и деньги, там всегда нужны хорошие бойцы, готовые стрелять в кого прикажут, не задавая лишних вопросов, и не обременённые какими-либо нравственными законами или связями с землёй, на которой они воевали. Наёмники… Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что «дикие гуси» на фоне местных солдат, повстанцев и ополченцев частенько вели себя куда гуманнее по отношению к пленникам и местному населению.       И пускай мировая общественность рьяно порицала наёмничество, а лидеры мировых держав время от времени делали громкие заявления с экранов телевизора о недопустимости подобного, однако… это были лишь слова. Уж слишком часто в зонах военного, да и не только, конфликта сталкивались интересы влиятельных людей. Так что на фоне реальной политической обстановки борьба с «солдатами удачи» носила скорее гипотетический характер. Нет, разумеется, над самыми невезучими, попавшимися «на горячем», командирами и их подопечными устраивали показательные суды, в то время как реальные заказчики оставались в тени. И волки сыты, и овцы целы.       А тем временем скотовоз, в кабине которого ехал Ивар, наконец добрался до цели. Глазам молодого скандинава открылся вид на нищую, грязную рыбацкую деревню, заваленную мусором и заставленную гигантскими кострами, дым от которых заслонял небо, а побережье было усеяно разбитыми лодками, вонючей гнилой рыбой и цветущей ряской. Ивар в очередной раз закашлялся, прикрыв нос рукой. Да, вонь действительно была адская. Да и местных жителей было нигде не видно. Лишь неподалёку от опустевшей деревни у большого и беспорядочного военного лагеря ходили вооружённые патрули как единственные представители разумной жизни.       Машина медленно подъехала к блокпосту, остановившись у самого шлагбаума. К автомобилю подошёл высокий, одетый в старый армейский камуфляж боец местного ополчения с выцветавшим красным беретом набекрень и, завидев Ивара, тотчас наставил на него дуло автомата, на очень ломанном английском приказав тому покинуть кабину и предъявить документы. Ивар коротко кивнул. У солдата, который с ним разговаривал, не хватало как минимум половины зубов, что превращало его произношение из просто плохого в самое отвратительное, но он всё же смог понять команду и поспешил ей подчиниться.       Покинув машину, он медленно, чтобы не нервировать стоящую на импровизированных вышках охрану, потянулся за документами, так как был уверен, что одно неточное движение, и всё — десятки автоматов, направленные на него в этот момент, попросту изрешетят его, как голландский сыр. Полные напряжения секунды тянулись, словно вязкое варенье. Его лоб вспотел сильнее обычного, но, в конце концов, ему всё же удалось дотянуться до нагрудного кармана своего пустынного камуфляжа, из которого он достал две сложенные в четыре раза бумажки и всё также медленно протянул их солдату.       Тот взглянул на них и, завидев знакомую печать, сразу же заулыбался, набережно повесив оружие на пояс, после чего кого-то громко позвал, широко размахивая рукой, в которой держал документы. Спустя минуту на блокпост вышел ещё один человек, одетый на порядок приличнее всех присутствующих здесь, в чистом и наглаженном офицерском кителе. Подойдя к солдату, он взял у него документы, внимательно вглядываясь в них и перебирая, в отличие от своего младшего по званию коллеги.       — Так значит, вы и есть то самое пополнение, которое нам обещали, ха?! Ты ведь снайпер, правильно? Нам был очень нужен был снайпер. Хороший снайпер.       К удивлению Ивара, офицер явно имел какое-никакое образование и даже умел более чем сносно разговаривать по-английски. Во всяком случае, это предложение он произнёс правильно, и акцент практически не ощущался.       — Так точно.       — Замечательно, — мужчина передал документы солдату, дав ему несколько коротких указаний на своём языке. — Этот человек отведёт вас на место. Все инструкции получите от своего непосредственного командира.       Беззубый солдат поманил за собой скандинава широким взмахом руки. Служа тому проводником между беспорядочных рядов военных палаток, среди которых стоял крепкий запах грязных немытых тел, переваренной каши и оружейной смазки, он вёл его к назначенному месту. Местные солдаты с опаской и явной неприязнью поглядывали на новоприбывшего, однако спустя минуту им уже совершенно не было никакого дела и каждый вернулся к своим делам. Ивар был несколько шокирован. Среди комбатантов он точно приметил несколько детей, которым ещё ну никак не могло быть больше четырнадцати лет. Ситуация нравилась ему с каждой минутой всё меньше и меньше.       Но вот они подошли ко второму охраняемому периметру, который кардинально отличался от всего увиденного им ранее. На очередном блокпосте, на этот раз организованном куда как более профессионально, ведь даже полноценное ограждение с колючей проволокой имелось, а на местах стояли разношёрстно одетые вооружённые люди, в основном европеоидной расы, без каких-либо намёков на знаки отличия, сопровождающий Ивара солдат кивнул и тотчас откланялся, быстро скрывшись среди обитателей палаточного городка.       — О, Ян, смотри! А вот и обещанное пополнение, — заговорил наёмник, гладко выбритый мужчина в кепке и тёмных очках, протягивая руку Ивару. — Как звать-то тебя?       — Ивар. — скандинав ответил крепким рукопожатием.       — Ивар, значит, да? Что-то я такое о тебе слышал краем уха. Снайпер?       — Да.       — Хорошо. Значит так, Ивар. Сейчас идёшь прямо и, не доходя до походной кухни, поворачиваешь направо, а после идёшь прямо до самого забора, никуда не сворачивая. Там тебя будет ждать твой непосредственный командир в большой палатке. Он-то тебе и объяснит, что у нас тут и почём. Введёт в курс дела, так сказать. И это, Ивар…       — Да?       — Добро пожаловать в Либерию, ха-ха!

* * *

      Авеста молча смотрела на своего избранника, стараясь переварить всё то, что услышала. Картина вырисовывалась не самая радужная. Её человек, её любимый и добрый Ивар, которому она доверяла свою собственную жизнь и здоровье, заработал своё состояние на крови и страданиях других людей. Это пугало её, вызывало дискомфорт. Когда она задумывалась об этом, на секунду в её голове тут же назревал вопрос, мол, а как бы прошло тогда их знакомство в несколько иной плоскости. Что если бы одним из её гонителей и палачей был сам Ивар? Но Авеста упрямо отбросила эти мысли на задворки своего разума. Ивар любил её. Любил искренне и самозабвенно. Он помог ей в самые тёмные часы её жизни и спас её, дав приют и надежду на будущее. Ну а после подарил и своё сердце. Эти чувства по отношению к ней казались почти материальными. Так, словно их можно было потрогать.       Все эти мысли, терзавшие сознание, красочно отражались на мордочке юной драконихи, заставляя Ивара нервничать ещё сильнее. Во всяком случае, он был рад и тому, что смог наконец раскрыть перед ней свою душу, несмотря на возможный исход. Хотя возможность непринятия всё же сильно угнетала его, пускай виду он и не подавал. Хорошо владея собственной мимикой и жестами, внешне Ивар старался сохранять ледяное спокойствие. Будь что будет.       — Так значит… значит, это всё правда, да?.. — Авеста прервала молчание. — Н-но зачем? Почему, Ивар?.. Почему ты выбрал именно это стезю? Почему ты, к примеру, не стал врачом? У тебя же явно к этому талант. Ты тогда спас меня, наверняка спас бы ещё многих за свою жизнь! Я… Я этого не понимаю.       Ивар осторожно подался вперёд.       — Понимаешь ли, Авеста… Не всё так в этой жизни просто. Все твои желания очень редко сбываются лишь по щелчку пальца. Как я уже говорил, Авеста, я рос в довольно бедной семье. Сначала умерла мать, а затем отец. Мы жили на пенсию дедушки, Авеста. Нам даже не всегда на одежду денег хватало, куда там на врача учиться. Это было слишком дорого. У нас попросту не было таких денег… Кроме того, как я уже говорил, дедушка готовил из меня солдата. Тренировал меня, закалял, брал с собой на охоту, где я и учился стрелять. К слову, охота нас, по большому счёту, и кормила. Первого своего оленя я подстрелил в четырнадцать. В пятнадцать убил трёх напавших на нас волков, а в шестнадцать я спокойно попадал оленю в глаз с расстояния почти в полкилометра и сам разделывал подстреленную дичь. Всё к этому и шло, моя дорогая, всё к этому и шло…       Авеста промолчала, отведя взгляд в сторону. На какое-то время она задумалась, но затем, спустя всего минуту, снова посмотрела в голубые глаза своего собеседника, продолжив расспросы.       — И как… Как это случилось? Ну… С чего всё началось?       Ивар почесал подбородок.       — Да, собственно, с моего ухода в армию в восемнадцать на добровольной основе. Ну, ещё и дедушка настоял. Там я получил медицинскую специальность, а после мой дед, используя последние оставшиеся связи, сумел договориться с вербовщиком. Ну, так я и попал тогда на войну. Официально проходя по документам как полевой фельдшер миротворческих сил ООН с паспортом гражданина Германии. Днём лечил, по вечерам стрелял. Вот, смотри, сейчас покажу.       Ивар снова зарылся в свой дипломат, из недр которого на свет явился пыльный паспорт в жёстком переплёте. Человек стряхнул пыль и протянул документ Авесте, который она тотчас раскрыла на первой странице. Немецкий язык был ей неизвестен, однако одного лишь знания английской грамматики ей вполне хватило чтобы прочесть указанные в документе имя и фамилию.       — Дитрих Винтер? Правильно?        Он кивнул.       — Да, милая, всё верно. Дитрих Винтер — мои имя и фамилия, года на три, как минимум. Потом, правда, паспорт пришлось сменить уже на французский. Вот, прошу.       Он протянул ей ещё один документ, уже с французким гербом в форме золотой фасции, и принялся ждать, когда она его посмотрит.       — И что ты… Сколько ты там пробыл? Что вы там вообще делали? Ну, в более широком смысле.       — Хм, ну, в Либерии я в общей сложности пробыл примерно полтора года… Да. Год и сто семьдесят один день, если быть точным. Я был снайпером в отряде специального назначения. В основном, мы занимались ночными вылазками, устраивали диверсии, гхм, снижали боеспособность вражеских солдат, так сказать. Потом, правда, пришлось на пару месяцев расстаться с ребятами — они поехали в уже тогда раздираемую войной Югославию. В Хорватию, если быть точным, а меня уже направили в Сомали. Затем, по выполнению поставленных передо мной целей мы снова объединились. Там я пробыл уже до конца военного конфликта в девяносто пятом. Ну, а потом уже завязал. Купил дом вдали от людей, нашёл непыльную работу лесником, жил себе спокойной жизнью в надежде забыть всё то дерьмо, на которое я там насмотрелся вдоволь, а дальше… А дальше ты и так всё знаешь.       Авеста глубоко вздохнула. Этот разговор был действительно для них тяжёлым испытанием. Ещё слишком многое стоило обдумать, переварить всю эту информацию… Но всё же она решила задать свой последний вопрос.       — С-скажи, Ивар… А почему ты всё-таки решился бросить?       Он поднял на неё печальные глаза.       — Кроме того, что я вдоволь насмотрелся на ужасы и зверства? Знаешь, Авеста… Когда я воевал в Африке, то видел… видел множество раз, как местные казнят военнопленных. Как издеваются над безоружными. Как под ружьё ставят детей, чтоб меня… Давай я лучше поберегу твою психику и избавлю тебя от подробностей, хорошо? Так вот. Тогда я думал, что всему виной был местный быт, в котором насилие было в порядке вещей. Но затем я повоевал в Европе и увидел практически то же самое. Просто в более «цивильной» обёртке, если это так можно назвать. Ты и подумать не можешь, насколько это морально выматывает. Постоянные смерти, трупы невинных, разбросанные по городским улицам и висящие на столбах… Нет, Авеста, нет. Это действительно ложится тяжким грузом на душу, — он перевёл дыхание. — Это должно было стать нашим последним заданием перед отправкой домой, когда мы попали в окружение. Из нашего отряда выжили лишь шестеро. Включая меня, Авеста. Прости. Мне особенно тяжело говорить об этом. Эти люди были для меня как братья, да упокоятся их души в свете.       Дракониха снова замолкла, стараясь прислушаться к зову своего сердца, и с облегчением для себя самой окончательно осознала, что ей, по большому счёту, не так уж и трудно принять прошлого Ивара, каким бы ужасным он ни был. В конце концов, каждый из нас заслуживает второго шанса, ведь так? Особенно те, которые раскаиваются в своих поступках. Она поняла, что больше всего на свете её волновали их чувства. Здесь и сейчас. А всё остальное было вторично. Она крепче сжала руку своего избранника, в очередной раз положив на неё мордочку и ласково пророкотав. Их взгляды снова встретились.       — Я люблю тебя, Ивар… И всегда буду любить. Мне не важно, что ты когда-то совершил, или ещё совершишь. Я всегда буду с тобой, пока бьётся сердце в моей груди. Я приму тебя таким, каков ты есть. Потому что ты — это ты, любовь моя. А иначе просто и быть не может. Ты — дракон моего сердца. И это уже никак не изменить…