Творческая натура

      — Я устала.       Розалия и Октавия сидели в школьном кафетерии. Розалия ела салат, принесённый из дома в лоточке, а Октавия, откинувшись на спинку стула, смотрела в потолок. В её руках была купленная в бутике неделю назад дизайнерская бутылка для напитков, разрисованная в радужные цвета и наполовину наполненная настоящим кофе с молоком и корицей, который она специально варила с утра в турке. Во рту стоял вкус сладких, терпких кофейных зёрен. Из бутылки, наверное, на всю столовую распространялся запах кофе и еле уловимый аромат корицы.       — От чего? — спокойно спросила Розалия, отодвигая от себя пустой лоток и вилку в нём.       Брюнетка принюхалась и почувствовала запах курицы, сыра, сухарей и листьев свежего салата. «Цезарь», — пронеслось мельком в её голове. Запах «Цезаря» и кофе дурманил её, заставлял предаваться воспоминаниям, когда она вместе с родителями ходила в ресторан. «Наверное, это было месяц назад.» Там была приятная, расслабляющая обстановка. Девушка была так рада, что она наконец-то куда-то выбралась с мамой и папой…       Девушка встряхнула головой, снимая с себя неожиданно нахлынувшее наваждение, запустила пальцы в тёмные волосы и слегка оттянула их. Приятная дрожь мурашками прошлась по телу, вызывая огромное и немного смущающее чувство в животе.       — От всего, — выплюнула слова брюнетка, и в душе будто камень свалился с её сердца и упал вниз, в бездонную яму, где умирают воспоминания и ненужные чувства.       Откровенничать с Розалией было… рискованно. С одной стороны, она не так хорошо знала её: Роза могла иногда подшучивать, могла толкать Октавию на те поступки, на которые она никогда в жизни бы не решилась, называть её этим дурацким прозвищем «Окти»… А ещё она могла растрепать всё о ней в школе. Всем. Даже чёртовой Делане, да так, что стервозной химичке стало бы тоже интересно послушать откровения о такой таинственной личности, как она. Но с другой стороны… с другой стороны, она так никогда не сделает, даже если её начнут пытать сумасшедшие поклонники Меллоган. Ей нужно было выговориться. Ей нужно было, чёрт подери, излить кому-нибудь душу.       А кому? Маме? Она скажет, что период такой. У самой когда-то было. Но нельзя сравнивать то, что друг на друга непохоже, верно? Мама хоть и психолог, но иногда Октавия поражалась, как та не понимала элементарно простых вещей.

Ничего нового.

      Папе? Папа не так часто бывает дома, чтобы выслушивать откровения дочери. Археолог всё-таки. Да и загружать отца лишней информацией не хотелось. Он отдыхал в кресле-качалке вместе с кошкой на коленях.

Совсем ничего нового.

      Агате? Тётушка не даст дельного совета. Она хоть и волшебница, но ничего не смыслит в обычной жизни. Она может только подбодрить, и хоть Октавия это очень сильно ценит, но… Это совсем не то, что она хотела бы услышать от тёти.

Всё без изменений.

      Винил?.. Этой засранке даже в глаза смотреть не хотелось, особенно когда та вдруг так неожиданно явилась на её выступление во время Хэллоуина. Решила искупить свою вину? Поздно спохватилась.

Ей уже точно ничего не вернуть.

      Кентин… Ну, Кентин вообще увязался за ней, словно собачка, хотя мог оставаться в престижной английской школе… Нет, «Sweet Amoris» ничем не хуже, но после обучения в той школе, в Англии, его действительно могли ожидать огромные перспективы… Как и её, впрочем. Но на этом лучше не заострять внимания.       Осталась только Роза. Девушка, понимала, что идёт на рискованный шаг, но отступать было уже поздно, наверное.

Всё это время её сердечко находилось в маленькой тесной комнате с серыми бетонными стенами. В комнатушке, где было тесно и очень одиноко. Оно спокойно билось, не чувствуя больше ничего: радость, грусть, веселье, злость, адреналин, даже нормальное человеческое спокойствие… Потому что тогда её сердце билось быстрее, заставляя сильнее вжиматься в стены, в пол и потолок. Она закрылась ото всех, потому что так было лучше.Винил предала её. Так гнусно и беспощадно, что даже и не поняла, что совершила. Или специально притворилась. «А вдруг все люди такие?» Действительно, наткнуться на такого человека было раз плюнуть — они везде. Куда ни взгляни, куда ни брось свой взгляд, они повсюду. Они окружают со всех сторон и будто бы выжидают удобный момент, чтобы воткнуть тебе нож в спину. А некоторые даже не скрывают своих намерений. Здорово, правда? Легче загородиться от всех, выстроить баррикады, построить лабиринты с множеством ложных ходов и тупиков, а лучше построить бесконечный лабиринт, где есть вход и нет выхода к её душе, к её сердцу. Главное — не наткнуться на тех, кому все эти стены не преграда: они будут до конца идти напролом, пока не найдут ту самую заветную бетонную коробочку, в которой сидит она сама.

Но, кажется, эти стены уже сами начали трескаться. Так сильно бьётся её сердце. Так сильно борется она сама с собой.

      Прошло всего лишь чёртово мгновение, всего лишь треть грёбаной секунды, но Октавия успела за это время обдумать всё.       — От всего, Роза, — она задумчиво посмотрела на сереброволосую и вновь оттянула слегка волосы. — От того, что за мною толпами бегают поехавшие фанатики в лице парней и девушек с нетрадиционной ориентацией.       Она откинулась на спинку стула.       — От того, что меня каждый день достаёт Амбер и её свита. От того, что она всё время рвёт рисунки Виолетт, которая даже не может в одиночку постоять за себя.       Девушка впилась ногтями в кожу головы и скривилась от боли.       — Я устала от того, что Лизандр язвит мне и постоянно подшучивает надо мной.       Розалия стыдливо поджала губы.       — От того, что Кастиэль бегает за мной, как ополоумевший, хотя недавно вновь сошёлся со своей бывшей девушкой, орал на меня так, будто я реально была в чём-то виновата, и бил кулаком стены, оставляя на них свою кровь и раздирая в мясо костяшки своих пальцев.       Розалия впилась ногтями в стол.       — А ещё меня дико бесит, что моя бывшая подружка объявилась хрен знает зачем и почему-то с намерениями вновь утащить меня в родную страну, в мою родную дождливую Англию… — с издевкой протянула Октавия, иронично прикусила нижнюю губу и слегка покачала головой. — И её не интересует, хочу ли я этого или нет, могу ли я это сделать, и пошлют ли её мои родители на три «весёлые» буквы, потому что им не так уж и легко вновь организовывать переезд и устраиваться на старую работу. Винил даже не знает, почему я не хочу её видеть.       — Я понимаю, — тихо сказала Розалия. — Я просто… Я могу поговорить с Лизандром, если ты хочешь!.. — она набрала побольше воздуха в лёгкие. — С Кастиэлем мы что-нибудь придумаем… И Амбер мы можем с лёгкостью проучить! А Винил… Винил… — она потеряно посмотрела на стол; её взгляд хаотично бегал по поверхности стола. — Мы все можем с ней поговорить! Ты же знаешь, за тебя чуть ли не вся школа готова горой встать!       Октавия впервые видела девушку такой растерянной, рассеянной, готовой на всё ради чужого человека. А чужого ли?.. Её слова воодушевили девушку, дали второе дыхание и… волю слезам.       — Спасибо, Роза, — на выдохе прошептала Октавия, радуясь, что звонок так вовремя прозвенел.       Она схватила сумку и резко встала, незаметно от всех смахивая слёзы с бледных щёк. Покрутила радужную бутылку в руках, залпом выпила весь оставшийся кофе с корицей. И так было приятно почувствовать на своём плече мягкую женскую ладошку.

А стены рушились, и яркий радужный свет просачивался сквозь трещины.

Всю боль тая, не плачу я, Ведь я Октавия…*