***
Тетушка Хори не стала задавать лишних вопросов. Хотя другая бы на её месте спросила, почему нужно укрывать в доме сбежавшую ученицу? Почему нельзя позвонить её родителям? Что это за кипы газетных вырезок и папок девочки притащили с собой? Но тётя Сакуры спросила лишь, какой Ино предпочитает пирог: с яблоками или со смородиной? Теперь у них появился свой маленький штаб. Ино восседала на пышной персиковой перине и внимательно сортировала материалы по делу отца Т.К., которые им удалось достать. Сакуре хотелось к ней присоединиться, но они решили, что будет лучше, если она пойдёт к госпоже Танаки и попытается выяснить, кто устроил ей золотую стипендию в Масару. После погрома в комнате Сакуре слабо верилось, что это Сасори хочет отослать её куда подальше. Нет, в игру вступил кто-то ещё. Кто-то, кому она мешала. Но чем? Чем она могла помешать? Тем, что влюбилась? Глупость какая-то. Впрочем, с появлением Ино Сакура чувствовала, что ей хватит сил выяснить. Она расчертила лист бумаги, на который выписала всё, что им было известно, чтобы попытаться это соотнести по возвращении. — Ну всё, я пойду. — Давай. Яманака даже не подняла головы. Она сортировала статьи о маньяке с такой тщательностью, с какой в жизни не готовилась ни к одному предмету. — Ино. — Что? — Если Сасори попросил этих девушек дать ложные показания, зачем это может быть нужно? — Как по мне, попахивает каким-то извращением… — пробормотала Ино. Сакуре так не казалось. Существовал план. Они просто не знали, какой. О том, чтобы спросить у Сасори напрямую, не могло быть и речи. Если он выяснит, что она снова подслушивала… Господи, даже представить страшно. Но как же тогда понять? Сакура вздохнула и снова повернулась к Ино: — Поищи в статьях и этого Цудзи тоже. Мало ли, повезёт? — Иди, опять опоздаешь… — сказала Ино, не замечая, что за подругой захлопнулась дверь. Сакура проскочила по коридору, мимо кухни, откуда уже вовсю веяло смородиновым пирогом. Господин Тэкку упомянул отца Сасори так, словно они были хорошими знакомыми. Как она раньше не подумала? Акасуна Сэйджи имел докторскую степень. Они с Тэкку могут знать друг друга с университета. Они вообще могли быть друзьями. Что, если Сасори угодил из рук одного чудовища в руки другого? Сакура не могла знать наверняка, но её переполняла ненависть к этому человеку. «Кто у тебя есть, кроме меня?» — сказал он. До чего мерзкий тип. Он хочет, чтобы Сасори остался один. Чтобы он ни за что не держался, чтобы он не боялся в случае чего… — Сакура, девочка моя, погоди, — тётя мягко ухватила её за руку, но это оказалось так неожиданно, что Сакура забыла, как дышать. — Прости, тёть, я очень спешу… — Я понимаю, — сказала тётушка Хори. — Но всё-таки задержу тебя на минутку. У тебя всё хорошо? Вижу, ты собираешься сказать, что да. Но дело в том, что ты ведёшь себя… как бы так сказать, моя хорошая… нехарактерно. И я беспокоюсь за тебя. — Я… — Ты можешь сказать мне всё что угодно, ты это знаешь? — Да, тёть. Но у меня правда всё хорошо. — Пообещай мне, что скажешь, если что-то… что угодно будет тебя беспокоить. Сакура ненавидела себя за это. Она смотрела на взволнованное лицо тётушки, единственного человека, который всегда был готов её поддержать, которого она прежде никогда не обманывала. Вот только сегодня она действительно не могла сказать правду. Она погладила тётю по плечу. — Я обещаю, — сказала она. Тётя продолжала настойчиво и печально смотреть ей в глаза. Тогда Сакура сказала ещё раз: — Я обещаю, правда. А затем выскользнула за входную дверь. Нельзя ждать. Она должна была успеть застать госпожу Танаки и отказаться подписывать документы о переводе. Всю дорогу до главного корпуса, а потом через коридоры к кабинету наставницы, Сакура крутила в голове тот последний разговор. Она думала: что, если Тэкку знает о Сасори всё? Знает о его уязвимой психике. Что, если он хочет, чтобы тот оставался одиноким и, следовательно, отчаянным? Что, если ему нужно, чтобы Сасори был слегка не в себе? Был способен на большой риск? Сакура не смотрела под ноги, её взгляд был прям и решителен. Она чувствовала, что ухватилась за ниточку, что вот-вот проржавевший, как казалось, механизм разгадки заскрипит и сдвинется с места. Не потому, что она догадалась, вычислила, а потому, что в ней самой что-то изменилось. Ей больше не было так страшно. Стоило ей об этом подумать, как некто чуть не сбил её с ног, а затем подхватил под руку. — Осторожней! — возмутилась она, но увидев, кто её толкнул, стиснула зубы. Этого персонажа ещё не хватало. Чёрт возьми. Сакура попыталась вырвать у него свою руку, но тот невозмутимо удержал её на месте. — Добрый день, мисс Харуно. Я едва за вами угнался. Сай сверкнул своей пустой раздражающей улыбкой. Как у него не сводило рот от постоянного перенапряжения? Сакура ничего не ответила, только ещё раз дёрнулась. Он вёл её под руку прямо через коридор в главном корпусе, что могло бы вызвать серьёзные нарекания от любого преподавателя. Сакура искала глазами хоть кого-то, кто мог бы её выручить, но коридор был пуст. Она почему-то понимала, что Сай её так просто не отпустит. Теперь уже она с трудом поспевала за ним, он тащил её в сторону кабинета госпожи Танаки, и Сакура не могла понять, что тот задумал. — Кажется, вы не очень рады меня видеть? — Отпустите меня. — Я вас не держу, — сказал он. — Мы просто гуляем. Позади слышались чьи-то шаги. Сердце Сакуры подпрыгнуло, оживленное глотком надежды, и тут же провалилось в желудок. — Я тоже присоединюсь к вашей прогулке, — сказал догнавший их человек. — Не возражаете? Нет. Только не это. Только не он. — Конечно, профессор. Господи. Глаза Сакуры округлились, она не понимала, что происходит, но это совершенно точно была какая-то ловушка. Сай шёл справа от неё, а по левую руку с ней уже поравнялся человек в строгом сером костюме. Человек, голос которого она отличила бы из тысячи. Несмотря на то, что Сай тащил её вперёд, Сакура полу-споткнувшись, остановилась и уставилась на господина Тэкку, как на привидение. — Добрый день, профессор, — сказала она тихо. Стоило их взглядам пересечься, как Сакура сразу поняла: он знает, что она его вычислила. От его сухой улыбки температура в помещении, кажется, упала на десять градусов. Чертов доброжелатель Сай больно сжал её руку, и снова пришлось идти вперёд. Куда они её тащат? Может быть, нужно закричать? Но ведь он профессор, кто поверит? — Я давно собирался с вами побеседовать, — сказал господин Тэкку, плавно вышагивая рядом с ней, скукожившейся от попыток сопротивляться Саю. Впереди их ждал тупик. Куда её тащат? Куда? — Она не слишком разговорчива, — сказал Сай. — Помолчи, — сказал Тэкку. — Главное, чтобы мисс Харуно меня услышала. — В кабинет? — Да. И, к абсолютному недоумению Сакуры, господин Тэкку открыл дверь в кабинет наставницы, а Сай вволок её туда силком, словно в камеру. Госпожи Танаки не было на месте. Сакура отряхнулась от ослабшей хватки Сая и застыла в центре комнаты, ощетинившись, словно загнанная в угол кошка. Двое мужчин спокойно глядели на неё. Их не волновало, что в любой момент могла зайти госпожа Танаки. Уж тогда Сакура всё ей выложит! Неужели они уверены, что наставница не вернётся сегодня в свой кабинет? — Я вас слушаю, профессор, — сказала Сакура, чем вызвала тяжелый снисходительный взгляд. — Торопитесь обжечься, мисс Харуно? Эта черта характера будет вредить вам всю жизнь, пока не загубит вас окончательно. — Если вы хотели обсудить мой характер… Профессор резко перестал улыбаться, и теперь стало ясно, что он и до этого не улыбался вовсе. Он презирал её. — Захлопните свой глупый ротик, — проговорил он вкрадчиво. — Я не привык повторять и не привык общаться с кем-либо по-хорошему. Так получилось, что с вами я решил понянчиться немножко. Но я ошибся. Поэтому просто послушайте, что вы будете делать в ближайшее время. Для начала вы подпишете документы о переводе в Масару. Потом вы отправитесь на церемонию награждения и будете там всем улыбаться и говорить о том, какая это честь для вас. Потом вы соберёте свои вещи, а вернее то, что от них осталось, и уедете отсюда. Пока он говорил, Сакура чувствовала, как немеют внутренности. Ино рассказывала ей о своей неприятной беседе с господином Тэкку. Но она не упоминала, какой холод от того исходит. Дело было не в грубом тоне, не в словах, которые он говорил, а в том, что Сакура ощущала каждой клеточкой: в этом человеке нет жалости, нет души. Ничто и никто не способно его смягчить, он будто бы и не человек вовсе. Сакура не имела представления о вещах, имеющих вес в его системе ценностей. Для него она была букашкой. Ничего не стоила. И как жутко было читать это по одному только его взгляду. Господин Тэкку замолчал, но она понимала, что он не закончил. Больше всего на свете Сакуре хотелось, чтобы госпожа Танаки вернулась в свой кабинет. Она то и дело бросала взгляд на золочёную ручку, но та оставалась неподвижна. Господин Тэкку приблизился к ней, подошел вплотную, а Сакура даже боялась отступить назад. Она так и стояла посреди комнаты, пока он не оказался прямо перед ней. — Есть ещё кое-что важное, мисс Харуно, — он понизил тон до полушепота, — если вдруг так произойдет, что вы встретитесь с ним, я вам приказываю пройти мимо. Вы меня понимаете? Ни словом, ни взглядом вы с ним не пересекаетесь. А если он обратится к вам сам, то тогда скажите ему, что больше никогда не желаете с ним говорить. — Нет. Ноги дрожали, руки дрожали, но Сакура смотрела ему в глаза, в пустые, злые глаза, за которыми не было души, не было жалости, только пожирающая свет пустота. — Нет? — повторил он. — Нет, — сказала Сакура. Она боковым зрением видела, как Сай усмехнулся в кулак, он шатался по кабинету за спиной господина Тэкку. Туда-сюда. И вообще непонятно, зачем здесь присутствовал. Профессор долго никак не реагировал, а потом хохотнул. Его смех больше походил на шорох или на потуги задыхающегося сделать вдох. Он и по смыслу не являлся смехом, только звуком, иссушенным, лишенным радости или веселья, даже насмешки. Скорее этот звук выражал недоумение. А Сакура без остановки умоляла небеса, чтобы госпожа Танаки вернулась в кабинет прямо сейчас. Ей казалось, что так долго находясь рядом с господином Тэкку, можно насмерть отравиться. Он сказал: — Я даже не понимаю, что это? Это такая глупость? — он обернулся, — Сай, ты понимаешь, что это? Никак не возьму в толк, что Сасори себе придумал. Вы же просто… ничтожество. Ни красоты, ни интеллекта… Он правда тронулся! — Не смейте так о нём говорить! Она вскрикнула и отлетела в преподавательский стол. В первую секунду Сакуре казалось, что у неё лопнет глаз, она схватилась за щеку, согнулась над столом, попятилась от профессора, который только что ударил её по лицу. Невозможно было поверить! Она ведь может пожаловаться, наверняка пожалуется преподавателям или в полицию, и его уволят! Или даже посадят в тюрьму! Это просто уму непостижимо! Сакура с яростью уставилась на господина Тэкку. — Вы слишком ничтожны, — сказал он. — Слишком малы, чтобы осознать это. Как мотылёк, который, даже умирая, не понимает, что его прихлопнули. Таких, как вы, Сакура, жизнь перемалывает и выплёвывает. Вы сейчас думаете, что вас кто-то защитит, что вас защитит система. Система, в работе которой вы к своим годам не потрудились разобраться. Но на деле система защитит меня. Никто вам не поверит, никто не станет вас слушать, потому что вам просто нечего им дать взамен. У вас ни денег, ни власти, ни, господи, даже красоты. Ничего, Сакура. У вас ничего нет. — Это у вас ничего нет, — сказала Сакура, хотя на деле она вовсе не вкладывала в эту фразу никакого глубокого смысла. Она просто сказала, потому что больше не в силах была молчать и ощущать собственную беспомощность. Господин Тэкку посмотрел на часы. — Я повторю ещё раз, — он держался поразительно спокойно для человека, которому грозит срок, и Сакуре от этого было не по себе, — вы будете его избегать, а если он вдруг сам с вами заговорит, вы пошлёте его к чёртовой матери, вы наговорите ему такого, чтобы он забился обратно в свой кабинет. А если вы этого не сделаете, — оборвал господин Тэкку очередной протест, — тогда мои дальние знакомые наведаются в гости к вашей тётушке. — Что?.. — Сакура не верила собственным ушам, она почувствовала резкий позыв тошноты. — В этом году бегонии в её саду особенно хороши, будет жаль, если некому станет за ними присматривать. — Вы не можете… Я скажу госпоже Танаки! Я прямо сейчас скажу! — Правильно, Сакура, — вязко протянул господин Тэкку, — впутывайте в это как можно больше людей, которые вас любят. Вы думаете, госпожа Танаки не бывает дома одна? Не возвращается домой по тёмным улицам? И тут вас посетит ещё одна прелестная мысль! Полиция! Вы пойдёте в полицию и всё-всё расскажете, верно? Теперь уже Сакура только вытирала беззвучные слёзы и ничего не говорила. Господин Тэкку продолжал: — На этот случай я буду великодушен и сразу вас предупрежу… В полицию, куда бы вы ни пошли, всегда могут позвонить нужные люди. А я непременно узнаю, что вы пошли туда, понимаете, Сакура? Кстати, забавно, но… Именно это Сасори-сан настроил, как часы. — Я не понимаю вас. — А вы думаете, он пишет для меня свои детские диссертации? Сакура, — голос господина Тэкку стал мягким и притворно заботливым, — вы просто не понимаете, с кем связались. Отпустите его. Так для всех будет лучше. — Что будет лучше, господин Тэкку? Сакура подскочила, как от удара. Все разом обернулись к двери. Госпожа Танаки стояла на пороге в кабинет, её строгий взгляд перепрыгивал с Сая на профессора и обратно. — Мы тут беседовали кое о чём с нашей стипендианткой, мисс Харуно, — сказал господин Тэкку. — Без приглашения, в моём кабинете? — тут госпожа Танаки увидела Сакуру, и у неё от шока приоткрылся рот. — Господи, Сакура, что с вами приключилось? Вы выглядите так, будто сейчас упадёте в обморок. Что тут происходит? Сакура даже не могла посмотреть госпоже Танаки в глаза. Её пробирала очень странная эмоция. Притупился страх и злость схлынула, отчего-то на сердце у Сакуры остался один только стыд. Она никогда в жизни не ощущала такого бессилия и унижения, такого падения вниз. Даже на господина Тэкку ей было проще посмотреть, чем на свою наставницу. — Сакура? — настаивала госпожа Танаки. — Сакура, — эхом повторил профессор. — Я в порядке, — механически ответила Сакура. — Я очень устала из-за подготовки к экзаменам. — Мы обсуждали подготовку к балу, — подхватил Тэкку. — Просто столкнулись с Сакурой у дверей в ваш кабинет и решили заглянуть. — Это очень решительно с вашей стороны, профессор, — госпожа Танаки сверкнула глазами и прошествовала через кабинет к своему столу. — А вы что тут забыли, молодой человек? — А это Сай, мой самый успешный ученик, — сказал профессор Тэкку. — И он будет сопровождать мисс Харуно на церемонии награждения. Верно, мисс? — Верно, — тихо сказала Сакура. Сбитая с толку госпожа Танаки ещё какое-то время пыталась расшифровать лица собравшихся, но никто из них не желал ей в этом помочь. Поэтому она достала из ящика стола папку с документами. — Сопровождать, — повторила она. — Что ж, одной проблемой меньше. Давайте, наконец, подпишем документы о переводе. Я ожидала, мисс Харуно, что вы зайдете ко мне ещё вчера.***
— Имеете ли вы при себе оружие? — Нет. — Продукты питания? — Нет. — Наркотики? — Кто-нибудь когда-нибудь отвечал «да» на эти вопросы? — Есть проформа, господин… ээ… Акасуна, — смотрящий поморщился, вчитываясь в фамилию на листе. — Акасуна? — повторил он. — Тот самый? — Этот вопрос тоже есть в проформе, я полагаю? Хищная улыбка сползла с лица полицейского, и его нос сморщился в исходное положение. Он намеренно медленно проставил галочки в бланке, пока его левый глаз косил на посетителя. Распишитесь. И вот здесь тоже. Фамилия Имя. Здесь укажите цель визита. Ещё одна подпись. Сасори никогда обычно не раздражала монотонность, но сейчас даже пальцы, сжимающие ручку, побелели. — Пройдёмте. За спиной с истерическим визгом затворилась решетка. Пустой длинный коридор. Каждый звук отскакивал эхом от стенки к стенке, как пинг-понг шарик. Судя по животу, охранник был на седьмом месяце беременности. Сасори подташнивало. Он прислушивался к этой тошноте. Что это? Неопознанное тупое жжение в гортани. Было странно, что его тело испытывало отдельную от головы эмоцию. Сам он не чувствовал ничего. Даже когда прочёл телеграмму. Ничего. Очень высокие потолки. Очень низкая концентрация кислорода. Кубометры свободного пространства заполнял лишь холод и запах технического мыла. Это место недостаточно походило на ад. — Вон дверь. — Которая? — Ты дёрни обе ручки, какая откроется — твоя, — не успел охранник договорить, как хрюкнул и покатился со смеху. Его живот подпрыгивал и трясся. Сасори смотрел на это будто из-под наркоза, не испытывая ни раздражения, ни отвращения. Просто ждал. Окончив смеяться, охранник утёр рукавом сморщенный нос. — Ну и кислая же у тебя рожа, — сказал он. — Ладно. Правая дверь. Там встретят. А я тут постою, проверю, чтобы ты куда не надо не сунулся. Сасори пошёл к двери. Механически. Ни быстро, ни медленно, спокойно. Его самосознание, плывущее в наркозной дрёме, отметило это странное спокойствие, как спокойствие случайного прохожего. Он видел себя со стороны. Идущим по коридору. И он думал, что любое действие в очищенном виде, без наростов морали, совести, эмоциональной значимости, становится простым. Убить себя, убить другого человека, убить целую нацию — это просто шаг, просто выстрел, просто активация ядерной боеголовки. Простые действия, лишь слегка припорошенные понятиями о человечности. Ему было страшно, что кто-то в любой момент может наткнуться на эту простоту. Как сейчас вместо того, чтобы преодолевать последние метры, отделявшие его от встречи с отцом, он всего лишь шел по коридору. Переставлял ноги, и часть коридора, которая была за его спиной, становилась длиннее, а та часть, что была впереди — короче. Совершенно невозможное событие превращалось в реальность, посредством растяжения пройденного пространства коридора и сокращения пространства не пройденного. Теперь Сасори знал: любой человек, обороняясь простотой, был способен на что угодно. А он? Он и сам мог не всплыть со дна отстранённости, навсегда остаться под её наркозом, навсегда утратить сложное, обрести простое и закончиться как человек. Охранник, на этот раз по-рыбьи немой, обшарил пиджак, карманы брюк, дыхнул смесью запаха колбасы и ментоловой жвачки. У него отсутствовал не только голос, но и лицо и какая-либо физическая форма, которую Сасори мог бы припомнить после. Он не узнал бы охранника на улице, при необходимости не опознал бы в нём террориста, жал бы плечами перед составителем фоторобота. Был ли он вообще, этот охранник? Был ли человек, который прошел до железной двери, открыл её и вывел заключенного в наручниках? Или дверь сама отворилась, пока Сасори вслушивался в рокочущий звук, единственный звук в помещении, похожий на отголоски солдатского марша: кровь, бьющая в барабанные перепонки. Первой мыслью было: «они привели не отца, кого-то другого». Хрупкого, морщинистого человечка, слишком безобидного на вид и маленького, чтобы вместить всё то зло, на которое он был способен. Охранник отстёгивал часть цепи для транспортировки, возился с замком, Сасори вскипал от произошедшего недоразумения, но молчал почему-то, даже когда заключенного подвели и усадили напротив него за стол. — Спасибо, Ноку, — произнес тот, словно обращался не к охраннику, а к официанту. И Сасори вдруг понял, что это его отец. Сидит напротив, с щеками, поросшими жесткой щетиной, с торчащими вверх коротко стриженными волосами — их почти обесцветила седина, хотя местами кровавая краснота всё ещё проступала. Он стал старым. Постарел не на двенадцать лет, а на все сорок. Уменьшился, иссох, так что под скулами образовались тёмные впадины. — У тебя осталось мало времени, как видишь. Сасори сморгнул оцепенение и в первый раз посмотрел отцу в глаза. Все мысли вышибло из головы, кроме одной, самой странной: Акасуна но Сэйджи теперь — дряхлый старик. Он ещё ни слова не проронил и не хотел, чтобы его первая фраза превратилась в вопрос, который отец хитростью вытянул из него. Потому он просто молчал, но как ни старался, не мог изобразить ни ненависть, ни презрение, хоть что-либо подходящее. Растерянность — вот всё, что он испытывал. Отец улыбался его собственной улыбкой, чуть кривя впалые губы. — Ну же, Сасори. Ты пожалеешь потом, что молчал. Поговори со мной. — Мало времени, — в горле саднило, Сасори не позволил себе кашлянуть, только сухо сглотнул и сразу показался себе жалким. — Мало времени сейчас? Здесь? Отец улыбался. — Здесь и сейчас? — Сасори говорил очень тихо. Отец улыбался. И Сасори был спокоен, совершенно спокоен, но потом словно кто-то меж ребер втиснул раскалённую кочергу, гнев пробрал его с головы до пят, он очнулся ото сна. Перед ним сидел его отец. Он не видел его двенадцать лет. Он ненавидел его всю свою жизнь. — Отвечай, сукин ты сын, что ты хочешь этим сказать, — прошептал Сасори, — или я уйду. Отец улыбался его улыбкой. Улыбкой из зеркала. Ненавистной улыбкой, общей на двух человек, а значит, не принадлежавшей Сасори вовсе. Он бы отказался от неё, вывел бы, но такое не отстирывается, как кровь с детской пижамы, как кровь с чего угодно, как кровь, тоже общая, одинаковая, вскипающая кровь. Сасори знал, почему отец молчит, тот никогда не отвечал на очевидные вопросы. Если Сасори спрашивал что-то, до чего мог дойти сам, отец всегда молчал, заставляя его думать. И правда в том, что ответ на его вопрос был: «нет». Нет. Нет. Нет. Не здесь и сейчас. Мало времени не у них, у него, Сасори, потому что этот усохший сучий потрох умирает. Своей смертью, умирает своей поганой смертью. А значит, всё окончательно теряет смысл. Потому что если ему удастся, то он убьет живой труп. Неужели тот всё просчитал? Нашел последнюю лазейку, способ лишить жизнь Сасори всякого смысла? Нет, так не будет. В таком случае он убьет отца прямо сейчас. Прямо здесь и сейчас, голыми руками забьет его до смерти. И тут-то до него дошло! Такое ясное озарение, словно россыпь алмазной пыли, луч света, прошивающий пространство под нефом церкви. Сасори засмеялся. — Как это ловко! Как ловко! Понимаешь, отец, я ведь отвык, как это бывает… Ты это выдумал. Я почти поверил! А ты выдумал всё это! — Держи себя в руках, Сасори. Я этому тебя учил. — Да плевать мне, чему ты меня учил! — вскричал Сасори. — Не может быть, чтобы ты взял и сдох! — Может, как видишь, — отец хмыкнул, хотя это стоило ему болезненного свистящего вдоха. — Год, максимум полтора. Знаешь, некоторые даже сочтут это справедливым. А ты что скажешь, Сасори? Сасори обливался ненавистью, ненависть стояла в глазах, за малым не скатываясь каплями по щекам. Он ничего не мог сказать, потому что задыхался от понимания, от злости, от сложности, подло нахлынувшей и сделавшей невозможным какое-либо действие. — Сасори. — Проваливай, — прошептал Сасори. — Думаешь, тебе стало бы легче? — Сэйджи подался вперёд, он, кажется, хотел дотронуться до рукава, но цепи не хватило. Он снова хмыкнул. — Так ли важно, кто меня убьёт первым, ты или рак? Ты должен это принять, Сасори, ты не избавишься от меня. Потому что я — это ты. — Нет. — Я — это ты, Сасори. Ты не успеешь оглянуться, как окажешься на моём месте. Ты… — Проваливай!!! Он вскочил. Охранник из официанта превратился в личного телохранителя, заслонил от него отца мясистым плечом, и Сасори даже показалось, что это его сейчас уведут обратно в камеру, а его отец окажется на свободе. Акасуна но Сэйджи оперся о железную крышку, поднялся с тяжестью, но не с той, с которой встает смертельно больной человек, а с той тяжестью, с какой горы медленно выпирают над равнинами. Руки у него дрожали и походили на узлы виноградника. — Проваливай, — снова повторил Сасори, хотя отца уже готовили к транспортировке. Это было последнее слово, повисшее в тишине. Цепь бряцала, охранник долго боролся со старым механизмом, но Сэйджи ничего больше не сказал, всё улыбался, будто ему известна какая-то краеугольная тайна, которая Сасори не по зубам. А потом дверь лязгнула, и отца увели. Сасори зажмурился. «Проваливай» повторялось и повторялось, звенело и звенело в голове. Он не мог с собой совладать. В комнате давно никого не было. Мысль стала такой хрупкой, она без конца рассыпалась, стоило ему за неё ухватиться. Он думал обо всём сразу. Он просто не понимал, как это остановить, или даже как добраться домой. Ничто теперь не казалось важным. Он поднялся и пошел по коридору сквозь запах хлорки и тишину. По прикушенной губе стекала кровь. Сасори ощущал её знакомый солоноватый вкус. Вкус поражения.***
Хината не находила себе места. Она перешла черту. Она не хотела участвовать в таком. Провести в женский пансион чужих людей, которые явно были способны раскрошить не только комнату, но и чей-нибудь череп. Зачем? Зачем только она согласилась неизвестно на что? Награда того не стоила. Ей всего-то хотелось попасть в сборник. Нет, конечно, она сделала это по другой причине. Сай попросил. Не то чтобы он всё ещё ей нравился. Просто Хината с трудом могла отказать. Если бы она знала, в какие проблемы это выльется… Староста стояла возле кабинета господина Тэкку и смотрела на две фигуры, медленно приближающиеся к ней по коридору. Она решила, что от всего откажется. Даже от награды. Ей отчаянно хотелось очистить свою совесть. Сай увидел её издалека и оделся в улыбку, как в плохо сидящий костюм. Она сказала: «Д-добрый день, профессор». Профессор отпер кабинет и не ответил ничего. Дверь осталась приоткрыта. Хината, сглотнув комок, зашла следом за ними. Разговор между профессором и Саем продолжился, словно она была невидимкой. — А если он правда съедет? — Сай постучал пальцем по виску. — Нет. — Но если съедет… Нам нужно до этого момента забрать у него весь список. Профессор Тэкку повесил пиджак на спинку кресла, а потом прошел мимо Хинаты, едва не задев её плечом, и запер за её спиной дверь на ключ. Она вздрогнула от этого звука. — Не так сложно забрать что-то у человека, — сказал он, — который сидит в тюрьме или психбольнице. Староста испуганно округлила глаза. Ей хотелось закрыть уши. Зачем они обсуждают это прямо при ней? Она отступила к двери, но когда уперлась в стену, обнаружила, что ключ профессор забрал с собой. Коленки подгибались, так что она так и осталась стоять, привалившись к холодной стенке, прижимая к груди свой блокнот. — В тюрьме, — Сай хмыкнул. — Побеседуешь с сестрой? Это предложение вызвало у Сая ещё более безнадежную усмешку. — Кизу его не сдаст. Она скорее сторчится в доме нашей бабки или вены перережет… Это бесполезно. Кровь продолжала отливать от лица Хинаты, она смотрела на то, как эти двое преспокойно обсуждают ужасные вещи. Не могли же они, в самом деле, её не замечать? Она и не знала, что у Сая есть сестра. Господин Тэкку полусидел теперь на крышке своего стола, скрестив на груди руки. Его ничем не примечательное лицо почти не меняло выражения. — Какие вы с ней разные, правда? — Да, профессор. — И её никак не убедить? — Нет. Она даже говорить со мной не станет. — Видишь ли… — профессор чуть отклонился назад, стол скрипнул, он задумчиво тянул это «ли», пока утерянная мысль к нему не вернулась, — у нас уже есть её показания и показания ещё двух девушек… Он сам их сделал, не спеши. — Тэкку вскинул руку, заметив, что Сай хочет что-то возразить, — ты хочешь сказать, что показания — липа. Да, это верно. — Они просто придут и заберут их, в этом был план. — Конечно, придут. Если смогут, — согласился профессор. — А знаешь, в каком случае они не придут? Блокнот Хинаты грохнул об пол, и она, дрожащая, вжалась в стену. То, что господин Тэкку бросил на неё беглый взгляд, означало, что он всё-таки в курсе, что она здесь. Почему тогда? Это какой-то розыгрыш? Зачем они это говорят? Она посмотрела на Сая, тот впервые выглядел напряженным, даже напуганным. Намеки господина Тэкку ему не понравились. Он весь подобрался, вскинул подбородок. — Она — моя сестра, — проговорил он с нажимом. — Я понимаю, Сай, конечно… Поэтому мы, как бы это выразиться? Начнём не с неё. И у неё будет время, чтобы решить, стоит ли ей упрямиться. Конечно, мы не хотим причинить вред твоей сестре… Только в крайнем случае. Только если она не оставит нам иного выхода… Профессор Тэкку хотел ещё что-то сказать, но всхлипы со стороны двери стали такими громкими, что он просто сбился и повернул голову. Сай тоже смотрел теперь на Хинату, и это был тот редкий момент, когда он совсем не улыбался. Выглядел настоящим. — А с ней что? Хината хотела, но не могла перестать всхлипывать, она просто хватала ртом воздух и без этого не могла дышать. Господин Тэкку прошел через комнату, остановился над ней и протянул руку, но Хината отшатнулась от неё, как от взбесившейся кобры. Профессор спокойно убрал руку в карман. — А она будет нам помогать, — сказал он. — Правда, девочка?