***
Домой Сакура шла, не разбирая дороги. Тело само волочило её по знакомым улицам. Погода испортилась, небо набухало серостью, рассеивая солнечный свет. Ей хотелось, чтобы пошел дождь. Не просто дождь. Чтобы хлынул ливень и смыл с неё этот разговор. Перед тем, как отворить калитку, она остановилась и сделала глубокий вдох. Тётя не должна была увидеть её с таким лицом. Господи, тётя. Неужели они в самом деле угрожали её убить? Сакура сильно зажмурилась, пытаясь хотя бы на несколько минут выкинуть это из головы. «Всё хорошо, — сказала она себе. — Всё хорошо, Сакура». Верить в ложь. Верить в ложь. Он тебя научил, а ты чёртова хроническая отличница. Стоило Сакуре оказаться в прихожей, как тётушка Хори выглянула из кухни, в руке она держала лопаточку для жарки. — Моя дорогая, ты будешь обедать? — Конечно! — нотка истерики звякнула в голосе, и Сакура понизила тон. — Конечно буду, только немного передохну. Ладно? Сакура улыбалась, думая на самом деле о том, как чудесно они с Ино ели мороженое пару недель назад. Она пропустила через себя это воспоминание, заменила им реальность. И всё получилось. Лицо тёти снова скрылось за кухонной занавеской. — У тебя полчаса! Сакура выдохнула. Она пошла вперёд. В конце коридора в дверном проёме её уже ждала Ино Яманака. Серая, словно полотно. — Что случилось? — Все очень плохо. — У меня тоже новости не очень, — сказала Ино. Они заперлись. Сакура присела на самый край стула, словно была в гостях, а не в своей детской комнате. Даже здесь она теперь не чувствовала себя в безопасности. Если к ним в дом могли прийти убийцы и безнаказанно совершить преступление, то что мешало им сделать это прямо сейчас? В любую секунду? Она обхватила себя руками и поглядела на Ино, которая в третий раз перевязывала потуже хвост. — Я знаю, почему Дейдара преследует Т.К. И не могу его винить. — Ино заговорила первой, словно приняла на себя тяжесть разрушения тишины. — Что у тебя? — Господин Тэкку сказал, что убьёт мою тётю и любого человека, к которому я обращусь за помощью. Он не шутил. — Что? — Ино оставила хвост в покое и вытаращилась на Сакуру. — В каком смысле «убьет»? Объяснить было непросто. Несколько раз Сакура едва сдержалась, чтобы не разрыдаться, но она стойко передала Ино всё, что с ней произошло. Пока она говорила, лицо подруги принимало самые разнообразные формы, от ужаса до крайней степени ярости. Ино без конца переспрашивала: «Что он сделал?», «Что он сказал тебе?», «Ударил по лицу?!». Она не могла поверить, так же, как Сакура не могла поверить, что это происходило наяву. — Я не понимаю. Должны же быть люди, на которых этот кусок дерьма не имеет влияния? Он не может контролировать всех! Сакура молчала. Взвинченная Ино Яманака циркулировала по комнате. — Он же просто препод! — восклицала она. — А вдруг это блеф? Он всего лишь препод! У Сакуры всё дрожало внутри. Она не плакала, она тряслась от запоздало накатившего испуга. К горлу вместо слёз подступала тошнота. Голос осип, и каждое слово Сакуры было похоже на шорох. — Он угрожал убить её, Ино. Он угрожал, что убьёт мою тётю. О каком блефе ты говоришь? — Ладно, слушай, — очень серьёзно сказала Ино. — Этого не произойдёт. Мы сильно вляпались, мы…. Слушай, мы просто усвоим это предупреждение. Тётушке Хори ничего не угрожает. Мы просто сделаем, как он сказал. Так ведь? Но Сакура молчала. — Сакура. — Я не знаю. — Ты не знаешь?! — взвилась Яманака. — Ты что, готова поставить на кон жизнь тёти ради прикольной интрижки с аспирантом?! Ты даже не можешь знать о нём!.. Господи… — только выпалив всё это, Ино вдруг осознала, что говорить этого было нельзя. Она испуганно обернулась к Сакуре. Та не двигаясь, не мигая, смотрела на неё. — Прости, — прошептала Ино. — Прости, прости меня. Я не знаю, что на меня нашло, я просто весь день в этих грёбаных вырезках, я… Сакура, я не хотела. Ино так испугалась своих собственных слов, что машинально заслонила собой дверь, чтобы Сакура не вылетела пулей из комнаты. Но Сакура не шевельнулась, она выглядела так, будто ничего не слышала, будто слова Ино прошли по касательной, не задев жизненно важные системы. Ведь та была права. Просто сердце отчаянно искало какие-то лазейки. Какие-то варианты, при которых Сакуре не придётся оставлять его одного. — Я не хотела. Ты слышишь? — Да. — Сакура уткнулась лицом в ладони. — Я знаю, — проговорила она. — Я просто не понимаю, что нам делать. Что им делать. Двум студенткам, одна из которых, ко всему прочему, пропавшая без вести. После того, как Ино сбежала от Дейдары, она отправила матери короткую телеграмму. Ни до этого, ни после она не позволяла себе думать о будущем. Её будущее больше не существовало. А существовало ли оно для Сакуры? Совсем не хрупкой, решительной, смелой, но даже не подозревающей об этом. Как она сможет снова волноваться об оценках и экзаменах? Как она вернётся в свой поддельный розовый мир? Уже сейчас, глядя на подругу, Ино понимала, что та изменится. Безвозвратно. — Этот ублюдок запретил тебе разговаривать с Т.К., и мы не можем рисковать. — Да. — Но мы всё ещё можем попробовать выяснить, что происходит, — Ино сказала это не слишком уверенно, однако проследив за тем, как Сакура вяло качнула головой, преисполнилась боевого энтузиазма. Она прошагала через комнату, взобралась на кровать, аккуратно наступая босыми ногами между газетных стопок, и устроившись, постучала по свободному месту. — Запрыгивай, — предложила она. — Ты вообще в курсе, что у тебя была офигительная кровать? Я спала на жуткой деревянной кушетке, твёрже только каменная плита. Рядом на кровать залезла Сакура. Она подобрала к груди колени и, уткнувшись в них подбородком, следила за тем, как Ино разбирает вырезки. — Моя мать проповедует аскетичный образ жизни, — продолжала Яманака. — Это когда все предметы в доме из прошлого века и никакого смородинового пирога. Ужасное фото, — она сунула Сакуре первую полосу газеты «Вечерний бульвар», а сама вернулась к сортировке. — Это он? Его отец? — Да. Его тут полно. Похожи, правда? Возразить Сакура не могла. Она глядела на фотографию, пока ей не показалось, что улыбка на лице маньяка стала шире. Фото правда было ужасным. — Что ты прочла? — Много чего, — сообщила Ино деловым тоном. — Твоего Сасори пытались осудить, только ничего у них не вышло. Суд признал, что он присутствовал при нескольких убийствах. Обвинение настаивало на том, что маньяк заставлял сына заманивать этих несчастных женщин. Потому он, собственно, и Подстрекатель. Но улик было недостаточно. Сам Акасуна но Сэйджи это отрицал. Вот послушай, как тебе это нравится: «Каждый родитель стремится научить своего ребёнка тому, что умеет лучше всего. Потому я и учил Сасори математике». Он провокатор и конченый псих, у меня просто волосы дыбом от выдержек из судебных процессов… — А что насчёт Дейдары? — Это вообще жесть. Он как-то упомянул, что его мать двенадцать лет назад убил психопат. Так вот попробуй догадайся, какой. Но это не всё. Был страшный скандал. Один из следователей, я этого сукиного сына видела своими глазами, надоумил Дейдару, что его маму Подстрекателю помогал убить Т.К., а затем следователь свёл мальчиков в одной комнате. Позже его отстранили от расследования. Думаю, Дейдара до сих пор считает, что Сасори был в этом замешан. — Нет, он не был. — Ты не можешь этого знать, — сказала Ино. А ведь Сакура правда не могла. Она вдруг вспомнила ещё кое-что из проклятого разговора. — Когда господин Тэкку сказал, что я не смогу обратиться в полицию, он уточнил, что это устроил Сасори. Он сказал: «отладил, как часы». Что он мог иметь в виду? Ино пожала плечами. — Может быть, что Сасори даёт взятки? — Всем полицейским? — Ну, не знаю. Каким-то избранным? Не знаю. — Ино наконец закончила перебирать листы и протянула левую стопку Сакуре. — Вот. Это о процессе. Думаю, нам обеим стоит почитать. Кстати, ни о каком господине Цудзи нет ни в одной статье… — Да уж, — вздохнула Сакура, — может быть, дальше будет, — проговорила она и хмуро приступила к работе.***
Лестничный пролёт между двумя этажами клиники также был пуст. Дейдара сильно нервничал. Он рассчитывал, что психиатрическая больница — это шумное людное место. Ему казалось, что они легко затеряются в толпе визжащих психов и медбратьев, запаковывающих тех в смирительные рубашки. Однако всё, что они видели с момента, как зашли внутрь — это длинные светлые коридоры и бесчисленное множество запертых дверей. По коридорам беззвучно перемещался персонал. Кто-нибудь вот-вот должен был спросить, какого дьявола они с господином Учихой тут забыли, и чтобы этого не произошло, пришлось спрятаться здесь, на лестнице. Над проходом висел большой стенд с указанием этажей и отделений, совмещённый с планом эвакуации. Дейдара пялился в этот стенд так долго, что даже буквы начали расплываться. На что он надеялся? Хлоэ Тайко могла быть пациенткой любого отделения. Хуже того, её давно могли выписать. Он даже не был уверен, что это её настоящее имя. Просто блеск. — Слушай, Тоби, — Дейдара задумчиво барабанил пальцами по стене, — ты здесь проходил лечение? — Почему проходил? Я и прохожу. Тоби сидел на кафеле, перебирая в руке золотую запонку. На нём был такой дорогой костюм, что на эти деньги можно было сделать ремонт в целом больничном крыле. Дейдара усмехнулся, подумав об этом. Он тоже никогда не берёг вещи. У него с мистером сумасшедшим было куда больше общего, чем с собственным отцом. Ему вдруг тоже захотелось вытереть кафель своим дорогим костюмом, и он уселся на пол рядом с Тоби, прислонившись спиной к стене. — Твоя семья упекла тебя сюда? — спросил он. — Здесь не так плохо, — сказал Тоби, обращаясь к запонке. Та поблёскивала инкрустацией из драгоценных камней. Тоби пожал плечами. — Моя семья любит меня. Просто немного стесняется. Смирение, с которым Тоби рассказывал об этом, вызывало у Дейдары раздражение. — Это ерунда какая-то. Так быть не должно. — Почему? — Потому что семья должна поддерживать, а не ждать, что мы будем такими, какими они хотят нас видеть, — Дейдара почувствовал толчок в груди оттого, как сильно он верил в то, что говорил. Он повернулся к Тоби. — Ты не такой уж псих. Поначалу, конечно, да, я подумал… Неважно. Мы же нормально разговариваем сейчас? Под давлением этой решительной речи Тоби даже немного отклонился в сторону. Он выдержал тяжелый взгляд Дейдары, как ребёнок, не понимающий, за что на него кричат, но готовый признать любую вину. Потом снова обратился к запонке. — Мне здесь нравится. От негодования Дейдара опрокинулся обратно на стену, ушибившись затылком. Пока он пытался нащупать пальцами больное место, Тоби снова заговорил. — Знаете, я бы всё равно не смог, — произнёс он спокойно. — Я часто видел вас с отцом на приёмах. Он всем вас представлял, а я всегда прятался в тени и никто не уговаривал меня выйти. Я думал, как сильно вам повезло. Читал статьи в журналах, интервью. Я всегда мечтал с вами познакомиться. Но ведь… никто мне не запрещал. Я просто… в состоянии покоя я бы всё равно не смог говорить с вами или ещё с кем-то в таком людном месте. А в другом состоянии… я не слишком себя контролирую, — он вздохнул. — Главное, что когда фаза проходит, я могу отправиться домой. Никто меня здесь не держит, как некоторых… Золотая запонка провернулась в его пальцах и выскользнула. Она проскакала, звякая о кафель, до лестницы, а там закатилась под разломанный плинтус. Господин Учиха проводил её безразличным взглядом, потом посмотрел на Дейдару, который неожиданно подскочил. Рядом с каждым отделением значилась буква «о» или «з», но он не сразу понял, что это означает. Теперь же у Дейдары появилось предположение. Если жертва покидала клинику, значит, её должны были отсюда выпустить. Наверняка не с любым диагнозом отсюда можно взять и уйти. — Тоби, ты знаешь, кого не выпускают отсюда? С каких этажей? Тоби протянул задумчивое «мм». Он тоже поднялся и подошел к стенду поближе. — С пятого не выпускают. С четвёртого тоже, — он указывал пальцем на строчки, которые читал, — из реабилитации — не выйти, из отделения психиатрии… из… Тут почти ниоткуда не выпускают. — Это уже что-то… — пробормотал Дейдара. — Идём. Они спустились по лестнице до второго. Там, избегая персонала, им удалось пройти через весь коридор. Дейдара без стука заглядывал в палаты, извинялся, спрашивал, не знают ли пациенты Хлоэ Тайко, однако никто о такой не слышал. На третьем их остановил санитар. Вместо того, чтобы объясниться, Дейдара и ему адресовал вопрос о Хлоэ Тайко. Санитар не знал её, но и выгонять их не стал. Когда Дейдара уже собирался признать ситуацию безнадежной, его взгляд упёрся в очередной стенд. Не веря своим глазам, он практически подкрался к стенду, будто тот мог соскочить со стены и убежать. — Вы в порядке? — Что за чёрт возьми, — прошептал Дейдара, не замечая, как Тоби тянет его за рукав. — Что за… Он полез в карман, потом в другой, потом вспомнил, что спрятал фотокарточку с внутренней стороны пиджака. Там она и оказалась. Со снимка на него смотрела Хлоэ Тайко, жертва изнасилования, длинноволосая, с холодными серыми глазами, а со стенда на Дейдару смотрела Хлоэ Сугава, врач-психиатр закрытого терапевтического отделения. И это была одна и та же женщина. — Она не пациентка, — выдохнул Дейдара. — Она психиатр. Какого чёрта? — Что-то не так? Фраза Тоби осталась висеть напротив стенда с сотрудниками, в то время как сам Тоби кинулся вслед за Дейдарой по коридору. Тот шел стремительно, мимо запертых палат и кабинетов, мимо пустующих каталок, мимо стоек для капельниц. Они снова оказались на лестнице. Дейдара взлетел по ней вверх. Ещё один коридор. Тоби старался не мешать и не отставать, он помалкивал и вертел головой. На этом этаже им явно нельзя было находиться. Бормотание Дейдары в стенах больницы смахивало на бред сумасшедшего. Он проговаривал номера кабинетов. Пятьсот восьмой, пятьсот десятый, пятьсот двенадцатый… тринадцатый по другую сторону, пятьсот двадцатый. Дейдара мчал по коридору, разжигаемый изнутри своей догадкой. Он готов был взорваться, он даже не притормозил возле нужного кабинета, просто вломился туда, и дверь с оглушительным хлопком бахнула в стену. Тоби сопроводил это восторженным «вау!» и забежал следом. Перед ним предстала следующая картина: Дейдара, со сжатыми кулаками и бешеным взглядом, стоял в центре комнаты, а напротив за большим деревянным столом сидела женщина. Её волосы были собраны в пучок на затылке, в пугающе длинных пальцах она сжимала ручку, которой сосредоточенно записывала что-то в блокнот. Она даже не подняла головы. Никак не среагировала. Это сбивало с толку, поэтому Дейдара так и продолжал сверлить её взглядом, ничего больше не предпринимая. Женщина писала бесконечно долго, потом она вдруг поставила точку, так, словно хотела ручкой проткнуть блокнот насквозь, и наконец обратила на них внимание. — Не вздумайте нажимать эту кнопку, — процедил Дейдара, кивнув на небольшую кнопку вызова рядом с папками. Психиатр долго молчала (как потом выяснилось, она перед каждым своим ответом делала огромную паузу). Она разглядывала Дейдару без особого беспокойства, без интереса, с абсолютно непроницаемым выражением лица. — Это для крайних случаев, — произнесла она. — Вы не из таких, я полагаю? — Не знаю, — ответил Дейдара, — может быть. Может, и из таких. А сам одновременно думал: «Какого чёрта я несу? Какого чёрта?!» Хлоэ Сугава отложила ручку. — Присаживайтесь. — Я постою. Тогда она тоже встала. К свободному гостевому стулу, ступая на цыпочках, просочился Тоби и, присев, сказал: «извините, пожалуйста». Доктор Сугава оказалась очень высокой. Белый больничный халат только подчёркивал это, а также то, что у неё прямая осанка. Чем-то отдалённым она напоминала Ино. Может быть, его чувством беспомощности перед строгим взглядом женщины. Дейдара не ожидал, что она введет его в такой ступор. — Хорошо бы что-то спросить?.. — шепнул Тоби. Он вертелся на стуле, глядя то на него, то на хозяйку положения. Хотелось его треснуть. — Что вам нужно? — Меня зовут Дейдара Тсукури, — голос, к счастью, не подводил. — Я пришел, чтобы задать вам вопросы как жертве изнасилования. На лице доктора Сугавы ничего не изменилось. Будто она слышала подобное по пять раз на дню. — Вы врываетесь в мой кабинет и хотите, чтобы я поделилась с вами тем, как именно меня изнасиловали? Кто вы такой? — Просто человек в поисках истины. — Очень интересно, — флегматично протянула психиатр. — Вам не приходит в голову, что для меня это очень личные и болезненные воспоминания? От её ответа у Дейдары резануло в области желудка. Он почти извинился, но вместо этого заставил себя продолжать. — Мне жаль, но это касается не только вас. Я надеюсь, вы найдёте в себе силы рассказать мне хоть что-нибудь, — произнёс Дейдара. — Пожалуйста, — добавил он, и всего на мгновение ему показалось, что у неё сверкнули глаза. Сверкнули каким-то потаённым любопытством. Возможно, чтобы скрыть это, она отвернулась и прошла к окну. — Что вы хотите знать? Пульс Дейдары подскочил, как у напавшего на след охотника. Он облизал сухие губы. — Где это произошло? — В моей квартире. — Как он попал туда? — Он попросил о помощи. Я его пустила. — Вы были знакомы? — Разумеется, господин Тсукури. Он запнулся. Не знал, как дальше себя повести. Сугава смотрела в окно. И он почувствовал, что на самом деле мучит её своими вопросами. Чем он лучше насильника, если выпытывает подробности из этой женщины? Дейдара снова облизал губы и сменил русло диалога. — Почему вы отозвали показания? Она вздохнула (так ему показалось), будто плечи немного приподнялись и опали. За окном было сплошное серо-зелёное поле. Пока Сугава молчала, Дейдара едва заставлял себя сдерживать извинения. Он успел подумать, что с той первой девушкой извинения даже не всколыхнулись. А тут… Плечи Хлоэ Сугавы снова дрогнули. Плачет? Только не это. Я не хотел. Простите, я не хотел. Я… — Вы что же, — её голос немного изменился, она будто говорила сквозь улыбку, — даже не расспросите меня, как он это сделал? — Это ни к чему. — Правда? Почему? — она обернулась, уперев теперь ладони в низкий подоконник. Хлоэ действительно улыбалась. — Задавая откровенные вопросы, нужно быть готовым… — она, чёрт возьми, улыбалась, — слышать не только то, что вам хочется, господин Тсукури. Неужели он опять угодил в какую-то грёбаную ловушку? Эта мысль прокатилась по нервным окончаниям, словно двадцатитонный каток. Дейдара стиснул зубы. Неужели все люди вокруг имеют второе дно? Неужели он снова и снова будет обманываться? Женщина, которая стояла перед ним, не была хрупкой и сломленной. Она сама могла переломать кого угодно. Как она скрыла это за ангельским личиком? Как? — Я умоляла его остановиться, — чем дольше она говорила, тем менее искренними казались её слова, а вот лицо, напротив, ожило. У неё было хитрое насмешливое лицо. — Он швырнул меня на письменный стол. Всё произошло так быстро, я имею в виду… от момента, когда я открыла дверь, и до момента, когда он заставил меня раздвинуть ноги… — Хватит. — Эта раздирающая жуткая боль… Я просила его. Я обещала, что никому не скажу. — Хватит, я сказал. — Но он трахал меня так долго, что я едва оставалась в сознании. Раз уж вы спросили, ощущать внутри себя мужчину, которому ты не давала согласия… ощущать, как он движется, как дышит… — Это же всё хуйня собачья! — выпалил Дейдара. — Этого не было! — Докажите. Эта сука ему подмигнула. Дейдара едва держал себя в руках. Он ведь знал, что так будет. И всё равно превратился в сопли, только потому, что перед ним была женщина. — Вы не жертва, нет-нет, — заговорил он, указывая на неё пальцем. — Все мы немного жертвы, господин Тсукури. — Ох, к чёрту, хватит с меня этой сомнительной философии! Вы его врач. Вы его психиатр. Так ведь? Он здесь наблюдался, он что-то вам пообещал за услугу. И уж поверьте, я выясню, какую настоящую дрянь он хочет прикрыть этой сказкой про изнасилования. Вы покрываете убийцу. Покрываете человека, который должен быть заперт в подобном заведении до конца своей жизни! Вот, что я думаю, госпожа Сугава. — Приём окончен, — сказала она. — Пробный час всегда бесплатно. Но можем повторить. Господи, какое же у неё сучье лицо, как он сразу этого не заметил? Дейдара закипал, но теперь уже чувствовал в своих руках маленькую победу. Хлоэ Сугава вернулась к письменному столу. Тоби, который сидел на месте для пациента, вскочил, как ошпаренный. Он попятился к двери. Дейдара тоже почуял что-то неладное. — Знаете, я передумала, — сказала доктор Сугава, её длинные пальцы легли на тревожную кнопку. — Сомневаюсь, что мы ещё увидимся, господин Тсукури. Она усмехнулась, и взревела сигнализация.***
— Привет, — сказала Хината. Она прятала глаза, а Сакура, напротив, смотрела на неё, не моргая. Ей хотелось раздавить старосту взглядом. Никаких сомнений: та была причастна ко всему этому. Утром, плеснув в лицо ледяной воды, Сакура посмотрела на себя в зеркало и увидела беспомощность и отчаяние. Никто не мог защитить её близких, никто не мог ей помочь. Сакура не строила иллюзий. Они с Ино договорились бороться, но обе понимали, что это пустые слова. Оставалось только повиноваться. Поэтому она умылась, позавтракала, надела самую строгую форму и поставила этот день на рельсы. Он должен был катиться, катиться вниз, вплоть до бессмысленного вечера, а Сакура могла только наблюдать за тем, как разрушаются её надежды и принципы под давлением несправедливости. Хината встретила её на входе в главный корпус и даже не стала делать вид, будто это случайность, так же, как и Сакура не стала изображать милую улыбку. — Сакура, ты не против, если я тебя провожу? Собрание состоится на третьем… — Тебя приставили следить за мной? Хината растерянно заморгала, она заламывала кисти, не зная, куда себя деть. Безжалостная прямота, которой Сакура полоснула, лишила её воздуха. — Нет, конечно! Что ты такое говоришь? — Противно слышать. Задев Хинату плечом, Сакура продолжила подниматься по лестнице. Как она и ожидала, староста засеменила следом. Сначала она сбивчиво пыталась доказать, что ни за кем не следит, а когда поняла, что Сакура не собирается отвечать, просто молча продолжила следовать за ней затравленной тенью. «Ничего, — думала Сакура. — Это будет мне напоминанием, чтобы я не совершила ошибку». Она решительно поднялась по лестнице и вошла в распахнутый кабинет, где уже собрались старосты и другие студенты, получившие награды. Внутренне она испытала облегчение оттого, что в кабинете не было ни Сая, ни профессора Тэкку. Профессор Киномо и госпожа Танаки всех поприветствовали и предложили рассесться за длинным переговорным столом, собранным буквой «П». Сакуре казалось, что внутри неё всё умерло, потому что это собрание стало первым, на котором она не испытывала ни капли волнения. Ей теперь на всё было плевать. В первую же секунду Сакура убедилась, что Сасори здесь нет, но она продолжала прочесывать взглядом аудиторию, будто существовала вероятность, что она могла его не заметить. Рядом с ней сидела Хината, нервно выкручивая свои уже покрасневшие кисти. Наконец, студенты расселись по местам. Профессор Киномо встал за трибуну и несколько раз громко хлопнул в ладоши. Все и без того смотрели на него, в аудитории воцарилась благоговейная тишина. Профессор улыбнулся. — Эти аплодисменты — вовсе не для того, чтобы мои студенты притихли, словно мыши, — сказал он. — Эти аплодисменты выражают моё восхищение вашими достижениями. Поэтому давайте попробуем ещё раз, — он сложил ладони, приготовившись хлопать. — Давайте все вместе поаплодируем друг другу! Каждому из вас! Вы это заслужили. Аудиторию огласили бодрые овации. Сакура вдруг обнаружила, что все вокруг улыбаются, кроме неё. Пришлось себя заставить. — Правильно! — профессор Киномо продолжал говорить, пока студенты радостно хлопали. — Наконец-таки пришло время поблагодарить самих себя! Усердная работа, которую вы проделали для того, чтобы оказаться здесь и сейчас, это… — профессор осёкся, потому что дверь аудитории издала громкий треск, распахнувшись, и врезалась ручкой в стену. Киномо явно потерял мысль, но ни хитрая улыбка, ни воодушевлённое выражение лица его не покинули. Разве что теперь к ним прибавилась толика недоумения. Все вытягивали шеи, чтобы разглядеть, кто же мог так бессовестно вломиться и прервать речь самого Председателя. Сакуру это совсем не интересовало, она глядела на чистый лист блокнота и думала о том, в безопасности ли сейчас тётушка Хори, пока по кабинету не прокатилась волна изумлённого шёпота. — Прошу меня извинить, — произнёс Сасори. Когда Сакура вскинула голову, он уже стоял напротив трибуны, и её словно окатило волной раскалённого воздуха, от его голоса внутри что-то надорвалось, и теперь каждый вдох и выдох прорезал болью. Пока председатель иронизировал по поводу опоздания, Сасори даже не улыбнулся, он был вызывающе прям. Прям и безупречен. Так сначала показалось Сакуре, но она смотрела на него слишком пристально и вдруг поняла: что-то в нём не так, как обычно. Он будто был совсем не здесь. Ничего не слышал. Рука, в которой Сасори задушил свёрнутые в трубочку документы, отчетливо дрожала. От одного вида его нервно пляшущей руки Сакуре стало дурно. Что-то случилось. Словно вспышка — что-то случилось, она сразу это поняла. Ещё до того, как взгляд стал улавливать менее заметные детали: напряженные скулы, обескровленный бледный рот, отсутствие запонки на манжете рубашки. Господин Киномо, изучавший Сасори с высоты трибуны, должно быть, тоже что-то заметил. Его глаза лукаво сверкнули, прежде чем он указал на свободное место. — Ну, хватит с вас, проходите. Отстранённый кивок. В попытке одолеть дрожь, или вовсе её не замечая, Сасори так сжал руку, что бумага захрустела и смялась. Он прошел к свободному месту, сел и, сцепив пальцы в замок, опустил голову. Он не шевелился и наверняка не слышал ни слова из речи госпожи Танаки. Даже его плечи, обычно расправленные и ровные, округлились. Хотелось кинуться к нему, прямо здесь, при всех. Прикоснуться к его осевшим плечам, чтобы он вздрогнул, отряхнулся от её нежности и снова стал самим собой. Сакура поняла, что тоже дрожит, только изнутри. Словно через всё тело пролегли рельсы, и оно содрогалось от приближения локомотива. Она не сможет. Не сможет ему сказать ничего из отрепетированной вчера речи. Не сможет растоптать его окончательно. — Сакура. Шёпот Хинаты неожиданно пробился сквозь оцепенение. Сакура поджала губы и сделала вид, что не слышит. Староста слегка толкнула её локтем. Пришлось обернуться. — Оставь меня в покое, Хината. — Выслушай… Нам нужно поговорить. — Не о чем нам разговаривать. Сакура смотрела на Сасори. Сасори смотрел на свои сцепленные руки. К трибуне вышел один из старост Сэйко, он зачитывал список награждаемых. После каждой фамилии зал переполнялся аплодисментами, и Сакуре казалось, что её нервы вот-вот лопнут от натяжения. Под прикрытием шума Хината зашептала ещё настойчивей: — Сакура, я не хотела, я не знала, что так будет… Они сказали, что устроят небольшой беспорядок, что всё безобидно… А когда пришли эти люди, что я уже могла сделать? Прости меня… Я хочу помочь… — Акимичи Хаби! Удостоена стипендии в Академии Административного Права! — Помочь?! Чем, интересно, ты можешь мне помочь?! — Я не знаю, — прошептала Хината. — Но ты в опасности. Мы обе в опасности, и ещё… — она осеклась, так как аплодисменты для Акимичи Хаби пошли на спад. — Андо Тамураси удостоен стипендии… — И ещё кое-кто, — продолжила Хината. — Может, ты знаешь, кто такая Хлоя? — Нет, — ответила Сакура. — Я не знаю. Она снова хотела отмахнуться от старосты, но та упрямо развернула её за плечо. — Её могут убить. Это было страшно. Очень страшно. Но Сакура не знала ни одной Хлои. И вообще ничего не могла против того, с чем столкнулась. Она была бессильна. Она… — Харуно Сакура удостоена стипендии Масару! Я прошу особых аплодисментов! Поднимись, звёздочка, пусть все на тебя посмотрят! — госпожа Танаки внезапно оказалась у трибуны, она улыбалась и призывала всех хлопать. На Сакуру обрушилась настоящая оглушительная лавина. Её словно бросили в клетку ко львам. А скорее, словно она сама была львом, которого затолкали в клетку. Она неловко приподнялась на стуле, попыталась улыбнуться. Пульс колотил изнутри, как барабан. И тут взгляд её метнулся к Сасори, и она обнаружила, что он тоже смотрит. Он был ошеломлён. Абсолютно сбит с толку. На мгновение Сакура испугалась, что он подскочит с места и потребует объяснений, но он, конечно, этого не сделал. Он один не хлопал. И возможно, он один видел, как её шатнуло в сторону, прежде чем она заставила себя улыбнуться и пролепетала что-то вроде: «Это такая честь…». Сасори попытался удержать её взгляд. Она почувствовала, как он не отпускает её, как пытается её прочитать. Было физически больно разорвать эту связь, протянувшуюся между ними через всю аудиторию. Сакура почувствовала, как к горлу подступает ком, как в глотке всё сжалось, но она выдержала, смогла выпрямиться и ещё раз, уже громче, поблагодарить госпожу Танаки, Председателя и всех собравшихся. А затем она села, уставилась в свой блокнот и просидела так до самого конца собрания. Пустой лист, на который она смотрела, расплывался. Вместо листа Сакура видела его сжатую дрожащую руку. Она не знала, смотрит ли Сасори на неё, но она каждую чёртову секунду ощущала его присутствие. Обезумевшее сердце то ворочалось, то заходилось стуком, то становилось чужеродным, холодным и неподвижным. Когда собрание закончилось, Сакура первая подскочила с места, схватила свои вещи и вылетела в коридор. Короткий путь к выходу лежал направо, но она свернула налево, за угол и пробежала до дальней лестницы, чтобы точно с ним не столкнуться. Наверное, было невежливо вот так убегать по отношению к госпоже Танаки. Но, в конце концов, что они такого могли ей сделать? Лишить её стипендии? Ха. Сакура спустилась до первого этажа, а затем выглянула в вестибюль. Там ещё никого не было. Она накинула на плечи куртку и принялась застёгивать её уже на улице. Было свежо. Солнце пробивалось сквозь облака стылой серостью. Она пошла через центр, интуитивно избегая пути, по которому пыталась убежать от него в прошлый раз. Малолюдные улицы перетекали одна в другую. Сакура смотрела под ноги и вслушивалась, как отбивают об асфальт крошечные каблуки её туфель. Переполненная монотонным бряцаньем каблуков, она наматывала круги по серым кварталам. Бродила без цели. Вспоминала Сасори, вспоминала тётю, вспоминала, как господин Тэкку ударил её по лицу и как стыд, вовсе не злость или возмущение, а именно стыд зашевелился внутри. Ей было стыдно, что она такая слабая, беспомощная, глупая. Система её не защитит. Почему не об этом говорят на занятиях? Почему говорят о математике, музыке и психологии? Быть может, потому что при обратном раскладе система не защитит и их тоже? Неужели все трусят? Только Сасори пытался сказать ей правду. А она сбежала от него. Подло и гнусно. Вывернув на улицу тёти, Сакура подняла голову. Она хотела ощутить близость дома, его молчаливую защиту. Но вместо этого каблуки сначала сбились с ритма, щёлкнув три раза подряд, а затем стихли. Её взгляд был прикован к остановке. Сасори стоял возле столба с расписанием поездов, он привалился к нему плечом и его глаза были закрыты, а голова чуть запрокинута, будто он только что смотрел в небо, а потом резко расхотел его видеть. Он наверняка услышал сбившуюся дробь её каблуков, он знал, что она стоит и смотрит, но при этом не шевельнулся. Сакура подумала, что может быть, он оставляет за ней право просто пройти мимо? А ещё через секунду подумала, что если за ней где-то и станут следить, так это здесь, возле тётушкиного дома. Сакура встревоженно огляделась, но не увидела ни души. Их разделяла широкая безлюдная улица. Первый шаг был самым сложным. Сакура будто переступила через пропасть. Её каблуки теперь были едва различимы, хотя она шла быстро, почти перебежала этот отрезок. Стоило ей подойти, как в солнечном сплетении что-то живое выкрутилось наизнанку. Желание прижаться к нему и заплакать клещами рвало из Сакуры последние силы. Сасори будто её не замечал, всё также стоял с закрытыми глазами. И только благодаря этому он не видел, что она чуть не плачет. Его рука больше не дрожала, но она не шла у Сакуры из головы. И его страшное молчание. — Как вы? — шепотом спросила она. Он беззвучно хмыкнул, не открывая глаза. — Как я? Хотите знать, как я? Если бы она только могла к нему прикоснуться. Хотя бы мимолётно. Это бы ничего не значило. Он бы, скорее всего, её оттолкнул. Если бы… — Пожалуйста, ответьте… — Со мной всё прекрасно, — неожиданно резко объявил он и оттолкнулся плечом от столба. На неё устремился его вопросительный взгляд. — Ну? — Ну?.. — Почему вы мне не сказали? — О чём?.. Сасори фыркнул: — Не прикидывайтесь дурочкой. Почему вы не сказали мне о стипендии? — Я думала, вы в курсе. — Ну, разумеется. Он злился, но даже сквозь эту краткую вспышку Сакура видела, как он разбит. Не этой новостью о стипендии. Чем-то другим. И она чуть было не ляпнула, что считала стипендию его идеей. — Вы ведь обо всём в курсе, Сасори-сан… — Об этом — нет. Я чувствую, вы мне что-то недоговариваете. И хочу знать — что. — Ничего… — Сакура. — Ничего! — в отчаянии выкрикнула она и вдруг поняла: он вот-вот её расколет. Вот-вот вытянет из неё правду по кусочкам. Она не могла больше ждать. Нужно было сделать это рывком, обрубить одним решительным движением. Сасори, наверное, увидел, как она испугалась. Он протянул к ней руку, медленно и спокойно, но Сакура сделала шаг назад. Она не боялась, что он схватит её, она боялась, что одно прикосновение, и она пропала. Его протянутая рука застыла на несколько мгновений в воздухе, а потом так же плавно опустилась. — Я не сказала, потому что я хочу уехать, — выпалила она и заставила себя посмотреть ему в глаза, безжалостно и прямо. Так, чтобы он ни за что не вычислил. — Уехать? Куда уехать? — Я хочу уехать подальше от вас. Сасори не отнёсся серьёзно к этому заявлению, он даже улыбнулся, будто оно его развлекло. Так показалось Сакуре в первую секунду. Она тяжело дышала и ждала, как он над ней посмеётся. Только он молчал. И тут она поняла: он просто не знает, что сказать. Он растерян. Больше всего на свете хотелось забрать слова назад. Если бы в Сакуре не было такой силы воли, она бы забрала. Но она вытянула спину, словно струну, и произнесла: — Я узнала… о вашем отце, о том, что он сделал. И я… — губы задрожали, Сакура сделала короткий вдох, — я больше не хочу вас видеть. Сакура умоляла небо, чтобы он не поверил. Ведь это был полный бред. Она не просто хотела его видеть, она хотела сдаться ему. Вверить ему всю себя. Только когда Сасори вдруг сморгнул оцепенение, Сакура поняла, что наделала. Он кивнул, отвернулся на секунду, а затем снова посмотрел на Сакуру, уже совсем иначе. — Кто вам сказал? Назад пути не было. — Друг. — Неужели Тсукури? — Другой… друг. — Как много у вас друзей. Он запрокинул голову. Он часто так делал, но никогда прежде это движение не отдавало бессилием. — Друг, — повторил он. — Ясно. Вы, должно быть, сильно испугались. — Нет, я… — Конечно, вы испугались, — Сасори махнул рукой на её возражения. — Вы знаете, что я пять лет наблюдался в клинике? В газетах этого не пишут. Хотя ваш друг, может, и об этом осведомлён. — Нет… — Меня признали вменяемым. Но, оказывается, это чертовски растяжимое понятие. По-вашему, я вменяем? — Конечно же!.. — А я, знаете, — он усмехнулся, — я бы себя не выпускал. Сакура не могла заставить себя говорить. И, казалось бы, любой, даже законченный дурак, распознал бы обман. Но сам Сасори слишком верил в это, слишком верил в то, что его прошлое, его истинное лицо она принять не сможет. Они стояли на остановке, окруженные серостью домов, дороги и даже неба. Сердце Сакуры так лихорадочно билось, что могло бы наполнить жизнью и её саму, и всю эту бездушную улицу. Они стояли и молчали. Потом Сасори выдохнул. Легко, бесшумно. Он будто закончился. Этот выдох был последней каплей. — Даже вы, — произнёс он тихо, неизвестно к чему. — Сасори-сан… — Нет, послушайте, — Сасори оборвал её, вскинув руку, — я предупреждал, что так будет. Знаете, я… Я просто… — он снова кивнул, вместо того чтобы договорить. Потом он посмотрел на неё. Без отчаяния или надрыва. Просто посмотрел. Как в последний раз окидывают взглядом комнату отеля. А уже через мгновение Сакура стояла, абсолютно застыв, вслушиваясь в звук его неспешно удаляющихся шагов.