Закономерность

Она пожала мне руку. Пожала ладонь. Пожала локоть, бицепс, плечо, подбородок. Ее губы коснулись моих. Я ослеп, оглох, онемел. Я был рожден ради этого мгновенья. Фредерик Бегбедер. Романтический эгоист KALEO — Vor í Vaglaskógi

      Где-то застрекотала зловещая птица, раздражая своим невидимым присутствием. Темноволосая женщина сидела на полу в какой-то странной расслабленной позе, смотреть в окно ничего не выражающим взглядом, будто глаза были стеклянными, а само тело — неживой куклой, у которого были ниточки и сам кукловод, что так умело дергал за эти нити, упиваясь азартом и своим маленьким триумфом. Джиселла глубоко дышала, размышляя о произошедших событиях и о том, что в скором времени случиться. Ее бледное, ничего не выражающее, но красивое лицо было спокойным, но внутри нее творился самый настоящий ураган эмоций, способный уничтожить все вокруг. Такой была ее натура. Холодная снаружи, но обжигающая внутри — это Витторе в ней и нравилось. Он каждый раз будил в ней стихийное бедствие, заставлял чувствовать что-то, кроме обыденности и всепоглощающей скуки. Многие осуждали Джиселлу за ее хладнокровность и абсолютное безучастие, многие не хотели с ней иметь никакого дела, но потом, спустя какое-то время, захлебываясь собственной кровью, они понимали, насколько сильно ошиблись в ней… Ха, иногда так приятно осознавать, что ты властен над всеми, готов лишить человека жизни одним лишь взмахом ножа — провести лезвием по горлу и все. Но потом, когда ты уже насладился этим сладостным триумфом, начинаешь осознавать, что ты — лишь ничтожество, которое покусилось на человеческую жизнь. Многие годы брюнетка испытывала эти ощущения горечи, пока просто не привыкла к ним, впуская всех своих демонов в себя, очерняя и без того согрешившую душу. Все считают ее безумной, слабой, потому что она показывает свою истинную суть, но Джиселла не такого мнения о себе. Она всегда считала, что незачем притворяться, незачем от кого-то что-то скрывать. Ведь зачем вводить человека в заблуждение, если можно просто рассказать, открыть глаза на все происходящее и дать пищу для размышлений? Витторе.       «Ты был единственным, кто меня понимал», — так всегда думала женщина, вычерчивая сломанным ногтем невидимые линии имени своего возлюбленного. Сидя на полу в позе лотоса, она пыталась перестать думать о мужчине, который всегда был с ней. Витторе Серпенте был для нее опорой во всем. Он подчинял, любил, одновременно с этим унижал, притягивал, поддерживал, наставлял, а самое главное — вдохновлял на какие-то действия. Со стороны могло казаться, что этот самовлюбленный диктатор, страстно жаждущий власти, и был кукловодом Джиселлы, но нет. Он просто не мог дергать за ее нити, не мог заставить сделать что-то не по своей воле. Нет. Проблема в том, что хоть женщина и любила своего мужа, но оставалась такой же независимой, как и прежде. И ей это нравилось. Каждый раз, когда Витторе пытался подчинить ее себе, завладеть не только ее телом, но и разумом, она находила способ улизнуть от его манипуляций, остаться совершенно свободной и неукротимой птицей. Джиселле нравилось ощущать на себе его пламенный взгляд, нравилось то, что он слушал ее игру на скрипке в соседней комнате, нравилось чувствовать на себе его руки, губы, язык — все это порождало в ней бушующее пламя. Она помнила тепло его тела, лежащего под ней, как его бедра двигались с ее в унисон, а руки чувственно сжимали изгибы талии, иногда спускаясь вниз, чтобы сделать движения еще более резкими, дикими, неутомимыми.       По бледной коже щеки скатилась слезинка. Женщина чувствовала себя сейчас поистине жалкой. В груди зародилась самая настоящая ненависть на себя, что не смогла уберечь, защитить, отгородить, злость на Вонголу, на Хибари Кёю, который безжалостно лишил Витторе жизни, на девчонку, которая встала на пути их плана, а теперь была ненужным свидетелем. Теперь она связалась с Вонголой, а это значит, что убить ее будет не так-то просто. Джиселла допустила чудовищную ошибку, не убив ее тогда, когда она была в их руках. И теперь она вынуждена расплачиваться за нее… Витторе мертв, оставляя после себя пищу для размышлений, ненависть и обязанности управлять семьей.       Почему-то хотелось запеть. Джиселла не знала, почему у нее вдруг появилось такое стойкое желание начать мурчать какой-то незатейливый мотив. Может быть, потому что на уши давила такая надоевшая тишина? Вполне возможно. Слезы обожгли щеки, покатились вниз, падая на холодный пол, на котором сидела медленно покачивающаяся женская фигура. Никогда еще женщина не была такой раздавленной. Возможно, если бы Витторе не придавал такое большое значение той любопытной девчонке, которая, сама того не зная, стала свидетелем убийства вполне себе влиятельного человека в мире мафии, которого смело можно было назвать «крупной рыбой», можно было бы избежать такого позорного краха… Брюнетка выпустила из себя хрип, пытаясь выдавить всего лишь обычный смех, но от сковавшей злобы не получалось ничего. Женщина ненавидела Вонголу всем своим естеством, желая убрать со своей дороги Саваду и остальных, убивая каждого по очереди, жестоко, переламывая кости. Но сначала она разберется с Хибари Кёей, который почему-то решил стать палачом Витторе. Ее Витторе, которого она любила. И Джиселла сделает все, что угодно, чтобы причинить мужчине ту же боль, что и он ей когда-то. Сейчас, самое главное, не делать ничего, чтобы раньше времени не развязать войну.       Джиселла скрипнула зубами, отгоняя от себя непрошенные мысли. Хотелось отвлечься на что-то более нужное сейчас, более желанное, забыв обо всех трудностях и невзгодах, что свалились на ее женские плечи невидимым, но весьма тяжелым грузом. Вот уже несколько месяцев ее одолевала всепоглощающая злость. «Нельзя поддаваться эмоциям!», — так всегда говорил Витторе, тем самым успокаивая своих хранителей и себя самого, тщательно взвешивая шансы нападения на Вонголу. И что теперь? Где же ее муж, которого она одновременно любила и ненавидела? Брюнетка даже не знала, где его могила. Савада Тсунаеши вместе с остальными своими прихвостнями втоптали его в землю, заодно унизив и выживших хранителей. Джиселла поймала себя на мысли, что царапает свои ладони, стараясь отвлечься на эту боль. Будто она спасет от положения, в котором теперь она находится… Ха! Женщина усмехнулась, будто подумала о чем-то смешном и занимательном, заставляя ее губы искривиться в подобии улыбки, но увидь ее сейчас кто-то, не избежать ему неприятностей: брюнетка оскалилась, безумно скрипя зубами, с гневом кусая собственную щеку. Привкус крови на языке заставлял задуматься о таких вещах, как жизнь и смерть, из-за чего Серпенте постоянно пользовалась случаем, разгрызая плоть зубами, чтобы опять погрузиться в раздумья, не обращая внимания на окружающий ее мир. — Так и будешь продолжать сидеть здесь? — произнесли с укором, заставляя женщину тут же цыкнуть и встрепенуться, словно ей только что дали хороший увесистый подзатыльник. Странное ощущение. Будто отругали за что-то. Да, возможно, прямо сейчас Джиселла и занималась самобичеванием, обдумывая произошедшее и скорбя по своему мужу, но почему именно этот человек, который сейчас стоит в темноте, за ее спиной, подал голос только сейчас, говоря таким пренебрежительным тоном? Захотелось накричать на него, сказать, чтобы убирался вон и больше не беспокоил, но Джиселла знала, что хранитель грозы, Фауст Блэкмор, славящийся своей хладнокровностью, невозмутимостью, а так же безупречным выполнением любой грязной работы, всегда был рядом с ней, беспокоился, по-своему поддерживал и заставлял отвлекаться от темных мыслей. Вот и сейчас был тот момент, когда этот человек, наблюдая, как она, сидя на полу, истязает себя, пытается встряхнуть ее, привести в обычное состояние полного спокойствия. — У нас много работы накопилось, а ты сидишь здесь и льешь слезы. — Ее снова упрекнули в чувствах. Опять. Джиселла чувствовала, как она будто идет снова и снова по этому кругу, пытаясь совладать с собой, но ничего не получалось. Ее старались поставить на ноги окружающие, она вставала, но потом опять приходила к тому, с чего начинала. И вот теперь она сидит в темном помещении, давясь слезами, будто это что-то решит. Разум буквально вопил, чтобы она встала, небрежно вытирая слезы, отряхнула свою одежду и гордой походкой пошла на встречу своему заветному желанию, которое так жаждала исполнить. Уничтожить Вонголу. Она должна во что бы то ни стало это сделать. Не важно, какими способами, методами воздействия на семьи альянса, но обязана. Иначе, она просто погибнет, как маленькая, еще не родившаяся из куколки бабочка. — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Наверняка ты подумал, что я не способна вести дела семьи и мне необходим отдых. Я права? — почему эта мысль сама самозабвенно пришла в голову и сорвалась с уст. Женщина посмотрела на Фауста ничего не выражающим взглядом. Она чувствовала себя загипнотизированной его зелеными глазами, которые смотрели на нее, не мигая, а в его взгляде не читалось ничего, чтобы смогло ее как-то задеть. Такая же издевка, та же самоуверенность и высокомерие, которое было присуще ему еще несколько лет назад, когда они только познакомились. — Знаешь, я никогда не ценила человеческую жизнь. Для меня она была всегда сродни обычного мусора, который каждый вечер куда-то вывозят с территории особняка. Я постоянно гляжу в окно, как полные машины уезжают в темноту, а потом через несколько часов возвращаются пустыми. Да, я постоянно смотрю в окно, потому что это единственное занятие, которое заставляет меня еще просто существовать, Фауст. Ты можешь говорить, что я дура, идиотка, что я занимаюсь ерундой, но на самом деле — это не так. Я не знаю, как себя еще отвлечь, чтобы не думать о нем. Я все это время не ценила то, что имела, считала, что это у меня будет всегда, а когда потеряла самого дорогого человека, но неожиданно осознала, насколько это ужасно. Наш мир хрупок. Малейшее действие пошатнет его, разрушит, а от нас ничего не останется. Лишь один пепел, который развеется по ветру, не оставляя после себя ничего. — Дура, — с выдохом промолвил в ответ мужчина, скрывая за своей ладонью изогнувшиеся в какой-то странной, не похожей на обычную, улыбке, но Джиселла успела разглядеть ее. — Сам дурак, — проговорила она в ответ, обиженно отвернувшись, словно ее поймали сейчас на чем-то запретном и отругали, как нашкодившего ребенка. Руки обняли колени, а темно-карие глаза взглядом устремились к свету, который просачивался через окно в комнату. Тело казалось ужасно слабым, беспомощным, беззащитным, пальцы впивались в кожу, заставляя чувствовать что-то, кроме всепоглощающей печали. — Знаешь, я всегда думаю о нем и думаю о том, что могло бы случиться, если бы мы еще больше постарались победить Вонголу. Если бы еще тогда убили ту девчонку, если бы мы прибегли к более изощренным методам воздействия на остальные вражеские семьи Вонголы, то все бы было по-другому. — Нет, не было бы по-другому, — отрезал в ответ Фауст, скрестив руки на груди и облокотившись о стену. Взгляд был устремлен в сторону утонченной женской фигуры, которая во тьме казалась еще более жалкой, чем при свете. Но мужчина не испытывал к ней ни нотки жалости. — Потому что исход бы все равно не поменялся. — Может и так. Но почему каждый раз жизнь преподносит мне череду неприятностей и сюрпризов? Почему умер тот, кто был мне дороже всех? Может, из-за того, что я просто не ценила те моменты, когда он был рядом со мной. Да, он был не сахар, вечно пропадал в разъездах, отказывался брать меня с собой, в связи с чем мне приходилось коротать время либо здесь, либо на какой-нибудь миссии по устранению итальянского богача, у которого руки, так же, как и у нас, по локоть в крови, а карманы набиты деньгами, — Джиселла промолвила это настолько пренебрежительно, что Фауст подавил рвущуюся наружу ухмылку. Появилось желание закурить. Руки потянулись к пачке сигарет, достали одну… Возникшую тишину разрушил щелчок зажигалки, а маленький огонек разрезал своим светом полутьму, оставляя после себя едкий дым от сигареты. Первая затяжка заставляет прикрыть глаза, а потом резко выдохнуть. Непослушные пряди лезли в глаза. Пальцы зарылись в каштановые волосы, зачесывая их назад. Снова долгая затяжка и такой же по длительности выдох едкого дыма.       Снова воцарилось молчание. Такое долгое, что казалось, Джиселла снова осталась одна. Но она буквально чувствовала, как взгляд зеленых глаз прожигает ее спину. Холодок спустился от затылка к пояснице, неожиданно исчезая, оставляя после себя чувство какого-то оцепенения. В нос ударил запах сигаретного дыма, и брюнетка вдохнула его до боли в легких, до кашля, чтобы как-то отвлечься от своих мыслей. — Ты узнал о том, о чем я тебя просила? — голос был, на удивление, хриплым, будто женщина без перерыва кричала и только сейчас ощутила раздирающую боль в горле. Фауст на этот вопрос лишь хмыкнул и размашистыми шагами преодолел расстояние от стены до женщины, а затем уселся рядом с ней, делая очередную затяжку. Джиселла на данную реакцию своего подопечного никак не отреагировала, так как прекрасно знала все его повадки и предпочитала не обращать на них внимания. Хранитель грозы, Фауст Блэкмор, никогда не отличался от остальных хранителей хорошими манерами, умением быть учтивым с людьми, предпочитая выплевывать свои язвительные комментарии в адрес остальных хранителей. Несмотря на свой ужасный характер, шатен всегда качественно выполнял свою работу, поддерживал Витторе в важные моменты, а Джиселла знала, что на этого человека можно положиться, доверяя ему какое-то очень важное дело. — Как ты предполагала, глава Организации, Хибари Кёя, узнал о наших планах о нападении на Вонголу. Он передал информацию Саваде и остальным, — женщина усмехнулась, всем своим видом показывая, что этого и следовало ожидать от самого хранителя облака, который, почему-то, отрицая свою принадлежность к мафиозной семье, активно поддерживает с ней сотрудничество, предоставляя нужную и интересную информацию. Брюнетка убрала темный локон с плеча, который назойливо щекотал кожу, и продолжала слушать дальше, — Они планируют эвакуировать Саваду Киоко и остальных, а затем увести в безопасное место. Точная дата сего события, а так же место, куда отвезут «ценный бриллиант» Вонголы, неизвестны. Известно, что к грядущей битве с нами будет подключен независимый отряд убийц — Вария. — Интересно, на какие меры пошел Савада, чтобы заставить Занзаса встать со своего любимого кресла? — протянула задумчиво Джиселла, постукивая ноготком по полу. Женская рука потянулась к сигарете, к которой снова приложился губами Фауст, а затем, обхватив ее двумя пальцами, отняла у мужчины. Зеленые глаза проследили за медленными движениями женщины: как брюнетка поднесла сигарету ко рту, как рот начал поглощать дым, как карие глаза блеснули в темноте… — Что на счет той любопытной девчонки? — Она остается в особняке, — безэмоционально ответил Фауст, приняв для себя удобную позу, так как ноги начали затекать. Джиселла не смогла сдержать какого-то странного смешка. — Тебя это так удивляет? — Ни сколько. По этой выскочке уже было понятно, что она — самая настоящая идиотка. Она решила остаться в особняке… Ха! Самая бредовая мысль из всех, что ей приходила в голову. Но это и к лучшему — там она и встретит свою смерть. — Мой человек еще передал мне кое-какую интересную информацию, которая покажется тебе весьма занимательной, — проговорил с хитринкой во взгляде Фауст, отбирая у брюнетки сигарету, игнорируя ее недовольный вздох. Ребенок. Сейчас она похожа именно на ребенка: такая маленькая, хрупкая, с этой глупой физиономией и глазами, в которых читался ни с чем не спутываемый интерес. Поведение Джиселлы так и говорило, что она вся умирает от нетерпения и заинтересованности. — По особняку пошли слухи, что Хибари Кёя всерьез увлечен той девушкой.       Джиселла не знала, как реагировать на данную новость. Из уст Фауста она прозвучала настолько комично и не правдоподобно, что заливистый смех сорвался с ее уст. Женщина не могла остановиться, так как унять хохот по ее меркам было в данный момент просто невозможно. Она облокотилась о хранителя грозы, при этом продолжая трястись от смеха. — Я сказал что-то смешное? — голос мужчины показался брюнетке чересчур недовольным, со стальными нотками и характерной брутальной хрипотцой, которая всегда заставляла ее тело трепетать от восторга. Джиселла отрицательно качнула головой, пытаясь унять хохот. Со стороны это выглядело так, будто ее тело охватили симптомы бронхиальной астмы, заставляя рвано дышать, иногда закашливаясь, так как резкие вдохи дыма жгли дыхательные пути. — Знаешь, я скорее поверю в то, что Рокудо Мукуро наконец-таки решил остепениться и влюбиться, чем в то, что это решил сделать сам Хибари Кёя. Я ценю тебя за твое чувство юмора, Фауст, но сейчас совершенно нет времени веселиться. — Я и сам бы скорее посмеялся, чем поверил в этот бред, но на самом деле то, что я сказал — правда. — закончил свою мысль шатен, снова зачесывая непослушные пряди волос назад, чтобы они перестали щекотать лоб и лезть в глаза. Неожиданно, Джиселла быстро успокоилась и теперь сидела молча, пытаясь переварить сказанную хранителем грозы информацию.       Хранитель облака Вонголы влюбился… Да ну, нет. Это же чистой воды бред! Этого просто не может быть. Как мог холоднокровный, неприступный, жестокий, жаждущий сражения Хибари Кёя увлечься какой-то простой, ничего из себя не представляющей девчонкой? Женщина пыталась прийти хоть к какой-то причине данного поступка, но каждый ее вывод не сходился с характером этого человека. — Хорошо, — наконец, придя в себя, промолвила Джиселла, повернувшись лицом к сидящему рядом с ней мужчине. — Если то, что ты сказал — правда, то мне нужно больше информации о взаимоотношениях Евы Оливии Браун и Хибари Кёи. Я хочу знать о них абсолютно все. Нужно установить за ними слежку. Фауст, доверяю это тебе. Ты единственный, кто сможет незаметно для всех выведать информацию. Я хочу убедиться, что данные слухи — не какая-то там выдумка, а самая настоящая правда, и если твоя слежка за этой парочкой принесет плоды, то я знаю, что делать, — на этих словах пухлые губы брюнетки изогнулись в подобии улыбки, а глаза снова сверкнули в темноте чем-то пугающим. Хранитель грозы кивнул в ответ, не говоря больше не слова. — Еще мне необходимо встретиться с ним. — С ним? — переспросил Фауст, удивленно вытаращившись на женщину, словно вместо нее сейчас рядом с ним сидел самый настоящий призрак. — Он не принимал никакого участия в делах семьи уже несколько лет после того, как Витторе послал его на все четыре стороны за его предательство. — Да, но нам необходима будет его помощь. Ты займешься слежкой, Данте еще не оправился после боя с Рокудо Мукуро, но, думаю, в ближайшее время он все-таки вернется к нам, а он — единственный, кого даже сама Вонгола в лицо никогда не знала и не видела. Нам не к кому еще обратиться, Фауст, потому что все остальные хранители мертвы. — Джиселла задумчиво уставилась в окно, слегка покачиваясь из стороны в сторону. — Хорошо, я тебя услышал, — промолвил в ответ Блэкмор, поднимаясь с пола. Он тихими шагами направился к выходу, выдыхая новую порцию дыма, оставляя после себя лишь запах табака и свежего парфюма, заставляя Джиселлу прикрыть глаза.

***

      Ева приоткрыла глаза, чувствуя в теле слабость. Нос все еще продолжал хлюпать, горло болеть, но судя по мокрому лбу, жар спал. Браун лежала на кровати, закутанная с головы до ног в толстое одеяло, с чувством, что на за ней кто-то неотрывно наблюдает. К горлу подступил комок страха. Появилось желание тут же посмотреть на этого человека, чтобы убедиться в своей же безопасности. Хлюпая носом и неуклюже приподнимаясь на локтях, Ева, смухортившись, начала тщательно осматривать комнату в поисках подозрительного объекта. И каково было ее удивление, когда ее голубые глаза встретились с металлическими серыми. Так, спокойно. Это всего лишь галлюцинация. Сейчас он исчезнет и все будет так же, как и было прежде. В голову ударили воспоминания того, как этот человек прижимал ее к себе, как целовал ее шею, вдыхая аромат кожи, пытался насытиться ею, но у него ничего не выходило, но он пробовал еще, еще и еще… Браун тыльной стороной ладони смахнула выступающие капельки пота и попыталась принять сидячее положение, но тело было настолько слабым и беспомощным, что сил у девушки хватило лишь на то, чтобы еще больше приподняться, а потом грохнуться обратно на мягкий матрас. «Интересно, а он исчез?», — тут же задалась вопросом Ева, снова приподнимаясь. Хибари Кёя сидел в кресле скрестив руки на груди и смотрел на нее пристальным взглядом, будто оценивая. Господи! А как сейчас она выглядит? Паника охватила сердце девушки, а мысль со скоростью света сменяла другую, нагоняя на нее еще большее нервное напряжение. Получается, случившееся ей не привиделось? Это был ни сон, ни бред, ни что-либо другое, выходящее за грани фантастики?       Ева не знала, куда деть свой взгляд. Осознание того, что все оказалось явью, приводило ее в полнейшее изумление. Как такое могло произойти? Почему? Зачем? Неужели теперь все будет по-другому? И тут же приходит другой вопрос: а как по-другому? Ведь если Хибари Кёя отреагировал на ее слова таким способом, то это не значит, что он испытывает к ней больше, чем физическое влечение. А что в этом плохого? Хранитель облака Вонголы был слишком амбициозен и занят, чтобы испытывать к ней романтические чувства. Не может ли это означать, что отныне у них будут интимные отношения, не выходящие за рамки? Браун зажмурилась, не желая признавать, что она способна переступить через свою гордость и отдаться во власть этому мужчине, лишь бы просто быть с ним… — Не двигайся, — голос его был сейчас ужасно низким. Чертовски низким. Дико будоражащим. Сексуальным. Он сидел напротив нее — такой беспомощной, жалкой, слабой, вспотевшей и взлохмаченной, а его взгляд притягивал к себе, словно самый сильный магнит в мире. Что он ей там говорил? Не двигаться? Этого просто не может быть рядом с ним. Как она может себе позволить не двигаться, если его лицо, его темные раскосые глаза, его черные волосы, весь его вид говорил, нет, буквально кричал о том, чтобы она подошла к нему, дотронулась рукой, плечом, коленом, да хоть чем угодно, но чтобы коснулась! Она сгорала под его взглядом, не в силах отвести глаз. Ева хотела сделать для него все, что угодно, но не могла заставить любить. А он способен на любовь? — Не трать своих сил. У тебя только недавно спал жар. — Вы давали мне лекарства? — естественно давал, дура… Ведь на столе лежит инструкция, расписанная доктором Шамалом. Уголки губ сами потянулись вверх, изгибаясь в улыбку. Мужчина лишь кивнул в ответ и продолжил внимательно наблюдать за ней, пытаясь найти в ее взгляде отблески гнева, сожаления, отчаяния. Но этого, почему-то, не было. Почему-то? А разве он не испытывал желания к ней прикоснуться и чтобы она ответила ему взаимностью? А разве он не хотел снова оставить мокрый след на ее плече, чтобы она долго потом вспоминала эти неописуемые ощущения?       Она была для него хрупкой, тонкой, фарфоровой, словно кукла. Казалось, он мог просто напросто ее сломать, даже не применяя никаких усилий. Но к ней тянуло с такой силой, будто кто-то привязал его к ней, и Кёя был не в силах освободиться от этих пут. И это больше всего выбивало из колеи. Мужчина не чувствовал безразличия ко всем, что его окружало. Раньше его интересовали только сильные противники, которых можно было победить и ощутить чувство триумфа, но сейчас… Его волнует только эта девчонка, которая готова цепляться за каждую возможность, чтобы кому-то помочь. Хибари ее не понимал. Но кто поможет ей, когда эта помощь будет так необходима? Он привык действовать в одиночку, ни на кого не надеяться и не рассчитывать, потому что у людей есть такая особенность — они не оправдывают ожиданий, предпочитая делать все только для себя, но не для других. Ева же вела себя совершенно по-другому. Она каждый раз заставляла его удивляться, стремилась всем угодить и помочь, находила с людьми общий язык, а затем каждое утро широко улыбаться им. Он знал о ней многое. Она все время была одна, жила несколько лет с молодым человеком, но потом рассталась, а потом только и делала, что работала в платной клинике. Странная. Непонятная. Неразгаданная. Невозможно узнать, что у нее будет на уме, что в этот раз она захочет сделать, но все эмоции всегда написаны на ее лице. Слишком положительная, чтобы быть рядом с ним. Но почему же тогда он ответил на ее культурную провокацию, развеяв все ее сомнения, но добавляя еще больше новых, заставляя мучиться от противоречивых мыслей? Хибари и сам не знал ответа на этот вопрос. Захотелось. Это одно слово объясняло все, что он чувствовал к этой девушке.       Кёя имел дело со многими женщинами, но всегда эти отношения не выходили дальше обычного. Они казались слишком слабыми не только физически, но и морально, слишком открытыми, неинтересными, привлекали к себе внимание, будто по глупости желали, чтобы их использовали и выбросили, как ненужную вещь. Травоядные без мозгов и достоинства. Хибари презрительно хмыкнул своим мыслям и отогнал их прочь, полностью сосредотачивая свое внимание на той, кто вывела его из прежнего равновесия и холодного расчета. Он наблюдал за ней. Как она морщится, пытаясь избавиться от остатков сонливости, как ее голубые глаза округляются, когда видят его, сидящего в ее комнате, как она жмурится, наверняка вспоминая все, что произошло между ними, и не веря в это, как ее щеки начинают розоветь от осознания того, что может между ними произойти… И Кёя был уверен, что это «что-то» с ними произойдет уже в скором времени. Черт возьми, как же трудно было себе признаться в том, что он впервые согласился на хоть какие-то отношения! Что-то заставило его сделать этот нелегкий выбор, но Кёя не мог понять, что именно. Он всячески пытался найти ответ на этот вопрос, но каждая его попытка заканчивалась крахом и осознанием того, что просто хочет эту девушку. Он желал обладать ею, чтобы она была только его и больше ничьей, чтобы она смотрела только на него и улыбалась только ему, чтобы она произносила его имя и обращалась к нему не в вежливой форме. Черт. Да что это с ним происходит?       Они находились в одной комнате, но не смели нарушать эту тишину. Она имела какую-то странную ауру. Была, можно сказать, интимной, слишком обволакивающей, не давящей. Ева наблюдала за Хибари, смотря в его почерневшие глаза. На его лице не играла ни одна эмоция: губы не были изогнуты в улыбке, брови не сдвинуты к переносице — не было ничего, но глаза… Они говорили о многом. В них бушевало что-то незримое, разрушающее, и лишь едва уловимое фиолетовое пламя поблескивало во взгляде. Жутко и прекрасно. Притягательно и отталкивающе. Все это смешалось в одно какое-то непонятное чувство, которое Браун не могла никак описать. О чем он думает? Чего он желает больше всего? Они находятся настолько долго в одной комнате, но между ними не было никакого диалога. Нет. Он был. Никто другой не мог знать, что оба пытались что-то сказать друг другу. А получалось ли у них это?        Ева кое-как, наконец-таки, выбралась из толстого слоя своей импровизированной «тюрьмы» в форме трубочки и попыталась встать. Не было сил терпеть больше эту надоевшую дистанцию! Необходимо было подойти к нему. Сейчас же. Дотронуться до его лица, посмотреть на его реакцию. Да, прямо сейчас. Ноги были слабыми. Они даже толком не держали тело. Браун качалась из стороны в сторону, пытаясь удержать равновесие, но у нее ничего не получалось. Глупая. Несносная. Легкомысленная.       Кёя широкими шагами преодолел расстояние от кресла до падающей девушки. Ее одежда была влажной, волосы взлохмачены, несколько прядей прилипли к взмокшему лбу, а само ее тело повисло в его руках. До чего же бестолкова и глупа. Браун уткнулась носом в широкую мужскую грудь, пытаясь перевести дыхание от столь нежданной близости. В нос ударил его запах, от которого сразу же закружилась голова. Или это из-за недавней температуры? А может, все вместе? Ева не знала, что с ней происходит. Она была в бреду. Такая слабая, беззащитная, беспомощная, жалкая и взлохмаченная, что захотелось себя ударить. Может, и Кёя — это плод ее воображения, фантазии? Нет. Иначе она бы не чувствовала руки, которые держали ее за талию. Влажная кожа покрылась мурашками от опалившего ее дыхания. Все идет по кругу, будто у всего есть эта чертова закономерность. И девушке это начинало нравится. Каждый раз их словно сталкивали вместе. Намеренно, что-то замышляя, будто думая, что им от этого станет легче. Но Браун продолжала метаться, словно птица в клетке, полной сомнений и страха. Все, что между ними произошло может в миг стать историей. Не сейчас, так потом. Ева пыталась себя успокоить, настроить на любой исход и у нее это даже получалось. Но почему тогда было так страшно, так больно, так холодно? Она действительно не хотела, чтобы все, что началось, не закончилось так скоро, чтобы Хибари был всегда с ней. Всегда. Всегда. Всегда. Всегда… Это слово противно отдавалось эхом в голове, насмешливо, навязчиво, что девушка замотала головой из стороны в сторону. — Сказал же, не двигайся, — цыкнул мужчина, недовольно сощурившись, а уголки его губ опустились вниз. Что это? Беспокойство в его взгляде? Как красиво и так… Необычно? Да, необычно. Что-то было в его взгляде. Такое горячее, чувственное, не холодное, не устрашающее. Было спокойно на душе. И Ева поняла, что вот оно — то, что она так долго искала в своей жизни. Он что-то чувствовал к ней. Она это видела, знала, и испытывала ликование в душе. Ева успела уже миллиард раз про себя подпрыгнуть от радости, словно маленькая девочка. Хах. Как это на нее похоже. Живя в Лондоне, она посвящала все часы, проведенные дома, своим мыслям, озвучивая их вслух, словно исповедь. В те моменты, когда ей было плохо, она садилась на диван, обхватывала руками колени, и, плача, разговаривала. Многим это могло показаться странным, но это помогало прийти в себя. Или когда что-то в жизни Браун происходило действительно потрясающее, она начинала прыгать по квартире, раскидывать подушки, напевать мелодию какой-нибудь популярной песни Элвиса Престли и уходить на кухню что-нибудь готовить, чтобы как-нибудь побаловать себя и своего кота. Сейчас Еве захотелось сделать то же самое, но не могла из-за состояния здоровья. Не сдержавшись, Браун широко счастливо улыбнулась, чувствуя себя поистине хорошо. — Я сказал что-то веселое? — его голос стал еще грубее, а руки сжали талию еще сильнее, прижимая к себе. Ева охнула, хватаясь пальцами за ткань пиджака, скорее инстинктивно, чем осознано пытаясь отстраниться. Но Хибари, с полуулыбкой на губах, не дал этого сделать.       О чем он думает? Что им движет? Он стоял, возвышаясь над ней, наверняка чувствуя свое превосходство, и как-то подозрительно прищурился, словно что-то задумал. Да, так и есть. Девушка успела запомнить его мимику в определенных ситуациях, и сейчас был тот самый момент, когда что-то должно было произойти. Губы закололо, будто к ним поднесли что-то горячее. Появилось желание избавиться от этого острого ощущения. Ева и сама не поняла, как начала поочередно кусать сначала верхнюю, а затем нижнюю губы, пытаясь избавиться от легкого покалывая. — Что ты делаешь? — странный вопрос с его стороны. А что она делает? Кусает губы. Перед ним. Господи! Неужели она это делала перед ним? наверняка у нее сейчас что-то не так с лицом. Нет. Не наверняка, а точно. О, Боже! За что ей это наказание? Неужели она не может хоть раз вести себя подобающе, наплевав на какие-то неудобства?       От цепкого взгляда Кёи не укрылось это стыдливое выражение лица, которое девушка попыталась скрыть, опустив голову. Несмотря на слабость, она продолжала вести себя так, будто и не болела вовсе. Мужчина постарался подавить широкую улыбку, но это получалось из рук вон плохо. — Губы чешутся… — пробормотала Ева, уставившись в пол, словно нашкодивший ребенок. Надеюсь, он этого не слышал, а иначе она просто сгорит от стыда. В воцарившейся тишине раздался хриплый смех. Девушка резко подняла голову, чтобы уже спросить, что же так рассмешило в этой ситуации Кёю. — Почему вы… ты…       Она до сих пор не знала, как к нему обращаться. Хах, странно. Как только она начинала обращаться к нему на «ты», то ее одолевало такое смущение, что даже смотреть на этого человека было не то что неловко, а стыдно. Как глупо. Она хотела снова опустить голову, спрятаться от него, но ей это попросту не дали сделать. Поймали, как девчонку. Не хотят отпускать. Хибари попросту остановил ее. Почему? Зачем?       Его темные глаза смеялись, сверкали чем-то таким знакомым, желая что-то сделать, почувствовать, увидеть. Губы были изогнуты в легкую притягательную ухмылку, из-за чего душа ушла в пятки. Ева чувствовала, как на место слабости пришла легкая тряска. Пальцы еще сильнее смяли ткань, судорожно цепляясь за возможность устоять на ногах, но в этом не было обходимости. Воздух в комнате словно накалился. Губы закололо. Яростнее. Будто по коже провели раскаленным железом. Рука Хибари коснулась скулы, нежно проводя по коже, успокаивая. Браун снова вздрогнула и прикрыла глаза, стараясь успокоить свое бешено бьющееся сердце, но ничего не получалось. Она просто не могла быть спокойной рядом с этим человеком. Пальцы аккуратно очертили девичий подбородок, заставляя Браун еще больше запрокинуть голову, а тело натянуться, словно музыкальная струна. Казалось, вот-вот, и она просто порвется от этого напряжения в комнате, которое было сродне обыкновенной пытке. Капелька пота скатилась вниз по виску, падая на ткань бесформенной рубахи, но никто на это не обратил внимания. Они смотрели друг на друга, и никто был не в силах оторвать взгляда. Будто они слились в единое целое, стали еще ближе и эта близость ощущалась сейчас настолько четко, что Еву бросило в жар, заставляя шумно вздохнуть.       Любой бы нормальный человек задал уже интересующий его вопрос: сколько можно ходить по этой тонкой грани? Сколько можно быть рядом, но не ощущать этого? Они так близко, но в то же время так далеко друг от друга, что хочется плакать от этой противной безысходности. Ева чувствует кожей, сквозь пижаму, как Кёя источает жар, как его подтянутое тело заставляет льнуть к нему, сделаться просто напросто зависимой от него, и девушка подчиняется этому, ныряя во всепоглощающий омут с головой. Его уста шепчут что-то, но она не понимает, что именно, а ощущает лишь приятную прохладу, которую он дарит ей, избавляя от легкого покалывая. Это одновременно так мило, забавно, горячо, странно, что хочется одновременно смеяться и биться в истерике. Он подул на ее губы, избавляя от неприятных ощущений… Поддался. Принял эту игру, правила которой неосознанно придумала она. Какая ирония. И как долго они будут в это играть? Насколько долго Хибари хватит?       В темных глазах плясали чертята. Такие задорные, загадочные, но в то же время опасные и противоречивые по своей природе. Его взгляд словно задавал вопрос: «Тебе лучше?», при этом не скрывая своего задора. Какой непонятный и неординарный, какой неприступный и нечитаемый… Он. Хибари Кёя. Который позволил себе зайти за ту грань, которую для себя же и обозначил. Он поддался на ее провокацию. Ответил на искренние девичьи чувства, что плескались в ее глазах, словно вода в источнике. Смешно. И так непривычно. Так идеально и обыденно, что захотелось окунуться в эти чувства еще. Еще и еще, заставляя ее полностью подчиниться ему. — Ты мне задолжала… — выдохнул он ей в рот, не отводя своего горящего взгляда от ее затуманенных глаз. Они соприкоснулись лбами, шумно дышали, опаляя дыханием кожу, стояли, а их руки вцепились в друг друга, будто кто-то из них сейчас исчезнет навсегда и больше не вернется. Как это похоже на них. Они непроизвольно, каждый раз, цеплялись за те возможности, чтобы остаться вдвоем, пусть этого и не замечали, и каждый раз они были на грани безумия. Их затягивало в омут чувств, и оттуда не было сил выбраться. — Свидание? — выдохнула с улыбкой Ева, понимая, что все это — не сон. Это реальность. Сплошная реальность, которая оказалась такой приятной и волнительной, что она не знала, кого начать благодарить. Судьбу? Саму себя? Хибари Кёю? Бога? Или, может, Вонголу? Или Серпенте? Всех вместе? Это все реальность! Не миф, не сон, не какое-то видение или галлюцинация! И это было так прекрасно… Он столько раз отталкивал ее, пресекал все возможные контакты, но теперь был здесь, в ее комнате, находясь рядом с ней, проявляя заботу. — Можно и так сказать, — Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Он сказал ей это прямо в губы, опаляя своим горячим дыханием. Его голос был низким, тихим, будоражащим, заставляющим прижиматься к нему все теснее и теснее. Он точно что-то с ней сделал. Околдовал. Заставил как-то с помощью своего пламени облака. Да нет, это бред вообще! Но этого просто не может быть. Ева всеми силами пыталась выровнять дыхание, но чувство переполняли ее, заставляли каждый раз прикасаться к нему и трепетать. — Долг вернешь после того, как выздоровеешь.       Он был в своем репертуаре. Говорил жестко, с легкой издевкой, но во взгляде было что-то такое, что заставляло расслабляться. Браун чувствовала, что она в безопасности, что она не одна, что она может рядом с ним быть слабой. Ей это нравилось. Душу переполняли радость и осознание того, что ее жизнь обрела совершенно иные краски, заставляя улыбаться каждому вот такому мгновению, наслаждаться близостью. Она поняла, что ее жизнь не будет такой, как прежде, ведь теперь ее обнимает человек, который, как бы это пафосно не звучало, украл ее сердце, подчинил себе, заставил навсегда забыть о прошлом и думать о настоящем.

***

Dusty Springfield — Doodlin'

      Вечерело. На улице была слишком спокойная обстановка, чтобы просто так идти по тротуару, теряя бдительность. Обычно, в такое время суток в Италии начиналась совсем другая жизнь. Некоторые прогуливающиеся парочки проходили мимо магазинов, кафе, ресторанов, разговаривая о чем-то своем. Начинали зажигаться фонари, которые делали Палермо и без того привлекательным и загадочным. Джиселла шла по дороге расслабленно, покачивая бедрами так, как ходят все элегантные женщины с ровной осанкой и прекрасной внешностью. В ней было все прекрасное: распущенные завитые волосы, которые красивыми локонами струились по плечам, а затем вниз, по спине, сверкая на солнце каким-то холодным пламенем, глаза блестели чем-то непонятным, смотрели с хитринкой, голову украшала аккуратная заколка из жемчуга и белого золота, сама стройная фигурка была облачена в молочное платье и такого же цвета аккуратные лодочки на небольшой шпильке стучали по пыльному асфальту. Она абсолютно не вписывалась в эту обыкновенную вечернюю атмосферу. Только не она. Все шли мимо нее, провожая ее силуэт глазами. Все считали ее дивой, какой-то слишком идеальной и сказочной, чтобы просто не обращать на нее внимание. Казалось, вот она, плывет легкой походкой по улице, не замечая никого вокруг, словно ангел с пушистыми белыми крыльями, а красивые бездонные глаза смотрят куда-то вдаль, но никто не знал, что скрывалось за этим слишком невинным и слишком светлым образом.       Джиселла чувствовала, как в груди начинает закипать раздражение, смешанное с досадой. Неужели именно ей придется идти на встречу с ним, чтобы посвятить в дело, рассказать все детали и убедить сотрудничать? А она думала, что за нее все любезно сделает Фауст… Ха, как бы не так. Этот слишком холодный, слишком высокомерный и циничный индюк… Отправил лишь сообщение на ее мобильник. «Piazza Marina di Sferracavallo 6/7. Ресторан «Rosso di Sera». Встреча в 17.00. 7-й столик. Приходи ты, я занят». Идиот. Неужели он все-таки способен на такие выходки? Хотя, чему ей удивляться, это же Фауст — беспринципный хранитель грозы, которому всегда и все позволяли делать то, что он захочет и когда захочет. Одна она пыталась его остановить, но, видимо, это настолько трудно, что теперь она просто вынуждена идти на эту встречу. Без собственной машины, охраны, доехав на такси до парка, чтобы никто не смог выследить, куда именно она поехала, а сейчас направляется прямиком к ресторану, вывеска которого уже виднелась на углу одного из зданий, ярко горя фонарями. Джиселла вымученно выдохнула, будто отправляется прямиком на казнь. Стоп. А почему это она вбила себе в голову, что встреча может пройти не очень удачно и Серпенте просто останется ни с чем? Женщина замотала головой, отгоняя ненужные мысли, выпрямилась, откинула с плеч завитые темные локоны и продолжила идти, звонко цокая тонкими шпильками.       Из приоткрытой дверцы ресторана раздавалась музыка. Такая одновременно танцевальная и эстетическая, будто брюнетка попала в 70-е. И ей это нравилось. В воздухе стоял запах дорогой и вкусной еды, но есть совершенно не было времени. Ладонь толкнула дверь, а ресторан встретил посетительницу приглушенным светом и какой-то интимной атмосферой. Джиселла спустилась по ступенькам вниз, смотря под ноги, боясь споткнуться. Руки старались за что-то ухватиться: хотя бы за перила, но их, на удивление, не было. Что это за ресторан, где нет элементарных удобств для клиента, чтобы он мог нормально пройти в зал, не переломав себе конечности или нос?       Атмосфера роскоши. Она буквально пронизывала ресторан. Большой зал с круглыми деревянными столиками и стульями, напротив них большая сцена, где играли музыканты, а в свете софитов пела женщина, лет тридцати. Ее серебряное платье блестело от направленных на нее прожекторов, а улыбка играла на ее красивом смуглом лице, привлекая к себе внимание. — Добрый вечер. Чем я могу Вам помочь? Вы заказывали столик? — девушка, занимающая должность администратора, дежурно улыбнулась и почтительно кивнула. В ее руках были какие-то бумаги, наверное, с фамилиями тех, кто бронировал столики. Она вопросительно смотрела на Джиселлу, терпеливо ожидая ответа. — Добрый вечер. Нет, но у меня здесь назначена встреча, — дала абстрактный ответ женщина, не желая просто так говорить свою фамилию. Ни за что на свете. Она пришла сюда не для того, чтобы просто так представляться. Это было не для нее.       Девушка как-то странно переменилась в лице, будто она посчитала Джиселлу своей знакомой. Брюнетка не знала, почему она восприняла ее ответ с такой переменой выражения лица, но поняла точно, что ждали, видимо, здесь только ее. Тогда почему в зале сидят и другие люди? — Проходите, Вас уже ждут, — вновь сказала девушка с улыбкой, показывая на столик в углу, который был немного скрыт за бордовой шторой. Этот столик явно был занят. И Джиселла пошла прямиком туда, приближаясь к заветной цели. Никто из людей просто не обратил на нее внимания, продолжая разговаривать о чем-то своем, пить шампанское и вино, смеясь над какими-то шутками.       Подойдя к столу, Джиселла встретилась с заинтересованным взглядом того человека, к которому она пришла. Он сидел за столом, выкуривая уже не первую сигарету, выдыхая дым куда-то в сторону. На столе аккуратно лежало меню, а рядом в середине стояла недопитая бутылка дорогого виски со стеклянным стаканом. Брюнетка опасливо покосилась на своего старого знакомого, а затем тихо села, заглядывая под стол, чтобы отмести мысли о неожиданных «сюрпризах» в виде направленного на нее пистолета. — До сих пор не доверяешь мне? — в ее сторону горько хмыкнули и выдохнули очередную порцию сигаретного дыма, который Джиселла с удовольствием вдохнула, борясь с желанием отобрать у этого человека сигарету и закурить. — А мне казалось, что все обиды уже остались глубоко в прошлом… — какое наигранное разочарование в голосе и взгляде. Она усмехнулась своим мыслям, полагая, что эта реакция была самой лучшей в данной ситуации. — Ну, не думаю, что ты пришла сюда обсуждать мои давние поступки. Спрошу напрямую: чего тебе надо? — И ты даже не угостишь меня бокалом вина? — проигнорировала вопрос в лоб Серпенте, облокотившись локтями о стол, подаваясь вперед, чтобы создать свой фирменный образ роковой чувственной красавицы, при этом выгибая шею в сторону, открывая вид на место, где под кожей бился пульс. Перед ней сидел человек, который давно предал и ее, и Витторе, и всю семью, теперь попивая из стакана виски и выкуривая сигарету с таким видом, будто в произошедшей ситуации жертвой был только он и больше никто. Клементе Гвидиче. Его имя хотелось выплевывать прямо ему в лицо, чтобы он понял, что ему не рады, что его до сих пор ненавидят, что не забыли его предательство.       Когда-то он был легендарным человеком, хранителем урагана, скрывающем свое лицо под маской и капюшоном, правой рукой Витторе, выручая его и остальных хранителей из различных передряг, борясь за господство семьи Серпенте, но сейчас… Все было иначе. Не было уже того человека, который готов был пожертвовать своей жизнью, чтобы Витторе был жив. Теперь нет. В его бордовых глазах плескалась ненависть к ней. Такая пылкая, горячая и жгучая, что, казалось, вот-вот Джиселла сгорит под этим взглядом и от нее не останется даже маленькой кучки пепла. До чего же он мерзкий и противный. Смотрит с издевкой, изучает, словно хищник, оценивает свои шансы, а затем идет в бой, искривляя свои губы в поганой ухмылке. Брюнетка напряглась, чувствуя, что атмосфера вокруг них начинает накаляться. — Я угощу тебя бокалом вина лишь в том случае, если добавлю туда яд, — прохрипел он, выдыхая дым прямо ей в лицо, тем самым бросая вызов. Джиселла в ответ лишь закатила глаза, ненароком поправляя лямку своего платья, которая по чистой случайности спала с плеча. Клементе, наигранно приподняв бровь, пятерней зарылся в свои светлые волосы, зачесывая их назад, чтобы назойливо не лезли в лицо, а затем отпил из своего стакана и снова с интересом уставился на свою собеседницу. — Не играй со мной, как это делала в прошлом. Я не тот мальчишка, который будет полностью предан тебе. Не в этот раз. — Что было, то прошло. Ты предал меня, ты предал Витторе, ты предал всех, выводя свою шкуру из игры, а теперь сидишь здесь, в этом ресторане, слушаешь джаз и пьешь алкоголь. И это то, о чем ты всегда мечтал? Только за свой выход из семьи ты заплатил очень большую цену.       Джиселла дернулась от того, как сильно мужские пальцы сдавили ее шею, обхватывая затылок, приближая к своему лицу, чтобы она смотрела только в его кипящие гневом глаза, чтобы она видела как он зол на нее. Она пыталась отодвинуться, пыталась вырваться, царапала его запястье, пыталась сделать хоть что-то, чтобы снова почувствовать себя в безопасности. Она хотела порвать ему пиджак, рубашку, оставить на его коже красные полумесяцы от ногтей, но ему словно было на это все равно. Клементе был поглощен происходящим. Его ноздри раздувались, дыхание было слишком шумным и прерывистым, чтобы его не замечать, оно опаляло женское лицо, заставляя каждый раз вздрагивать. Оружие использовать не получится. Гвидиче выбрал слишком людное место. Черт тебя дери. Если она вытащит пистолет или коробочку, то поднимется шум, а на шум сюда слетится не только вся полиция, но и мафия в лице Вонголы и Каваллоне. А этого никак не хотелось. Что же делать? — Ты никогда не задавалась вопросом, почему я решил уйти из семьи? Почему я решил оставить все и быть одиночкой, сидеть здесь, как ты сказала, «слушать джаз и пить алкоголь»? — произнося последние слова мужчина, будто раззадоривая Джиселлу, передразнил ее, нагло ухмыляясь прямо в лицо. Сукин сын. — Я любил тебя. А ты выбрала его. — А ты никогда не думал, что я любила вас обоих? — она сама не знала, почему вдруг сказала эти слова, хотя неоднократно думала об этом, размышляла, хотела найти себе оправдание, чтобы, тем самым, успокоить себя. Клементе закатил глаза и резко отпустил ее, будто отбрасывая от себя, как что-то ненужное и неприятное. Как же это смешно. Когда-то он любил ее, а теперь они являлись врагами. Он ненавидит ее. Всем сердцем. До судороги, которая мешала нормально соображать. Хотелось задушить ее, уничтожить за то, что она сделала выбор не в его пользу, но она такая… Какая? Слишком утонченна и нежна, чтобы просто так лишать ее жизни. Она заслуживает такой смерти, которая ей даже и не снилась. — Ты прекрасно помнишь, что Витторе угрожал мне. Если бы мой выбор не пал на него, то не знаю, что бы было с тобой, да и со мной тоже.       Клементе резко привстал и громко стукнул по столу, привлекая к себе внимание других отдыхающих в зале. Джиселла дернулась, будто ее только что ударили по лицу, и резко выдохнула. — Не надо мне врать, — мужчина буквально выплевывал эти слова ей в лицо, смотря на нее убийственным взглядом, прищурившись и посверкивая багровыми глазами, которые в полумраке казались бордовыми. — Незачем ворошить прошлое, которое уже невозможно изменить. Повторю вопрос, который я уже задал: чего тебе надо, Джиселла?       В ответ женщина лишь цыкнула и отвернулась, стараясь не замечать пристального взгляда сидящего перед ней мужчины, которого она уважала и любила до сих пор. Он озлобился, ушел из семьи из-за нее, но она просто не понимала, почему он принял именно такое решение. Он мог найти себе другую женщину, забыть о ней, а теперь жить в свое удовольствие, но вместо этого в тот момент, когда он был нужен Витторе, он просто ушел. Что за непонятный человек, у которого на уме абсолютно свое? — Мне нужна твоя помощь, — с вызовом во взгляде прочеканила она, глубоко вздохнув, набираясь смелости. Ха, она, Джиселла Серпенте, боится его? Губы Клементе тут же расплылись в широкую ухмылку, открывая вид на ровные зубы. Опасно. Это выражение лица она запомнила навсегда. Так он улыбался только в том случае, когда ему что-то не нравилось. — С Вонголой? — проговорил он с насмешкой в голосе. Ублюдок. Вообще не изменился. Все так же издевается и действует на нервы. Был бы тут сейчас Фауст, проблема решилась в считанные минуты! Он налил в стакан себе еще виски, а затем залпом осушил его. — Я слышал, они неплохо с вами справляются. — Прекрати издеваться! Я пришла к тебе лишь по той причине, что мне больше не к кому обратиться. — пальцы инстинктивно сжали край стола. Джиселла старалась привести свои мысли в порядок, но у нее ничего не получалось. Обстановка в ресторане, казалось, сделалась еще мрачнее, чем была, и это пугало. — Заметь, что в этом деле прошляпился Витторе. Не ты, не остальные хранители, а именно он, потому что он не ценил то, что имел. Он гнался за Вонголой, как волк за зайцем, но в конечном счете с него содрали шкуру. Так зачем ты хочешь продолжать то, что он начал? Неужели ты хочешь такую же участь? — пальцы его руки иногда нервно барабанили по столешнице, а сквозь этот раздражающий стук и пение светловолосой женщины на сцене до ушей брюнетки доносился скрип его кожаный черных перчаток. Какая ирония. Она сидит сейчас, перед ним, в немного тесноватом и некомфортном платье, от которого поскорее хотелось избавиться и надеть что-то удобное, словно школьница, иногда тупит взгляд, не знает, что сказать, ее тело трясет от злости и обиды на него, а сердце бешено бьется, норовя уже выпрыгнуть из груди. — Я не готов помогать той, кто поведет меня на верную смерть. Прости, не в этой жизни. Я отошел от дел и не намерен больше возвращаться в тот мир, откуда я ушел. — Может быть, ты и прав на счет Витторе. Но ты не учел одного: я любила его так же сильно, как и тебя. Я не могу позволить себе, после всего, что Вонгола сотворила с ним, со всеми нами, оставаться в тени и волочить жалкое существование. Я не упущу возможности отомстить. — Джиселла и сама не заметила, как одинокая слеза скатилась по ее щеке, а затем приземлилась на ее ладонь. Как странно. Она плачет перед ним. Слабачка.       Клементе посерьезнел. Перед ним сейчас сидела не та роковая женщина, которая была готова убить человека ради собственной выгоды. Нет. Она сама пришла к нему, сидит сейчас и просит его о помощи. Он бы мог сказать, что эта слеза была ненастоящей, что она опять играет с ним в какую-то понятную только ей игру, но все было не так. Ее глаза, обрамленные густыми ресницами, искрились отчаянием, но в них и не угасла ненависть к врагам. Она хочет отомстить, хочет убить обидчиков, хочет, чтобы и для нее было место под солнцем. Мужчина ее прекрасно понимал и мысленно поддерживал ее в этом. Почему-то хотелось ей верить. — Допустим, я готов сотрудничать. Но есть ли у тебя план? — подумав, изрек он, скрестив руки на груди. Джиселла округлила глаза от удивления. Согласился? И почему же? Неужели она смогла его убедить? Или у него еще остались к ней какие-то чувства? — В мире мафии никто и никогда не видел тебя в лицо. Это может сыграть нам на руку, — проговорила она, смотря на Клементе слегка подозрительно, еще не до конца веря в то, что он попытается ей чем-то помочь. Во взгляде красных глаз читался немой вопрос «И?», поэтому женщина продолжила говорить, — Через четыре дня в поместье Вонголы состоится собрание семей альянса, где будет обсуждаться финальная расправа над нашей семьей. Я хочу, чтобы ты там появился. — И каким образом я появлюсь там? — глаза Клементе сверкнули заинтересованностью. — Есть одна семья, которая делает массовые поставки оружия. Ты удивишься, но она входит в альянс Вонголы, но она преследует иные цели, нежели остальные семьи. Для ее представителей важно, чтобы экономическое положение было самым высоким, а чтобы это для них стало возможным, они хотят избавиться от Вонголы. Как я слышала, Савада Тсунаеши здорово поднял своей семье статистику, а из этого следует то, что теперь у нас есть очень хороший союзник. — И что же это за семья?       Джиселла загадочно улыбнулась, специально оттягивая момент, чтобы ответить на заданный ей вопрос. Ее изящная ручка потянулась к бутылке, чтобы выпить остатки огненного напитка, а глаза смотрели на Клементе, наблюдая за ним, чувствуя, как он начинает терять терпение. Брюнетка поднесла стакан к губам, а затем почувствовала, как теплая горечь оставляет после себя приятное тепло. Поистине бесподобное ощущение. Женщина убрала со своего плеча завитый темный локон, а ее губы приоткрылись, готовясь произнести то, чего так хотел от нее экс-хранитель урагана Серпенте.

***

Maroon 5 feat. Cardi B — Girls Like You

      Ева чувствовала, как ее тело атакует нервная тряска. Уже несколько дней она держала себя в таком напряжении, что можно было уже смело терять сознание. Но это напряжение не несло в себе отрицательного контекста. Девушка каждый день ощущала окрыленность, которая сопровождала ее с утра и до самого вечера. Еще никогда она не ждала с нетерпением того самого свидания, которое она так неожиданно «задолжала» Хибари.       Каждый день Браун буквально боролась за то, чтобы поскорее выйти из комнаты. Ей хотелось начать работать, так как просто ненавидела сидеть без дела длительное время, хотела уже испытать то нетерпение, которое ее бы преследовало перед свиданием. Ева уже успела тысячу раз представить, как будет выбирать то, в чем можно пойти, откидывая от себя непонравившуюся ткань на кровать, чтобы потом обратиться за помощью к Алессе. Девушка улыбнулась своим мыслям. Несмотря на болезнь, она будто порхала по комнате, потихоньку начиная собирать свои вещи, чтобы потом перенести их в свою новую обитель, где совсем недавно закончился ремонт. Браун готова была с больным горлом и носом уже отправиться трудиться, но всякий раз, когда она порывалась выйти из комнаты, ей путь преграждали Киоко, Хару, Хроме, Ламбо и И-Пин, аргументируя все тем, что ей необходимо больше отдыхать. Ева всячески этому сопротивлялась, считая, что настоящий отдых — это смена вида деятельности. С одной стороны, как врач, она понимала, что надо долечиться, но с другой, как человек, хотелось уже почувствовать свободу. Но, несмотря на все свои желания и капризы, она понимала, что друзья о ней заботятся и очень сильно переживают, поэтому она покорно ждала того дня, когда ее недуг исчезнет.       Каждое утро, которое встречало Браун лучами яркого солнца, предвещая хороший день, она открывала глаза лишь с одной мыслью: встретиться с его взглядом, ощутить снова этот всепоглощающий жар и его руки на своей талии. Он был для нее особенным человеком. Таким притягательным и… Ох, Боже! Девушка подарила ему уже столько эпитетов, что теперь фантазии на что-то новое и интересное совершенно не хватало. Складывалось впечатление, что помимо болезни появилась еще и другая, более страшная. Неужели она настолько стала одержима этим человеком, что теперь только и думает о том, как бы скорее его увидеть? Да, это было похоже на правду, в которую, почему-то, Еве хотелось верить больше всего. И она верила, всем естеством ожидая следующей встречи. Потому как еще объяснить тот факт, что Браун жаждала ощущать кожей пронзительный взгляд серых глаз, жаждала нужных ей прикосновений? С каждым разом, когда в ее комнату заходил он, девушка понимала, что когда придет время их расставания, она не сможет его забыть.       Брюнет приходил к ней по возможности, если была свободная минута. Ева понимала, что он не мог постоянно быть с ней рядом из-за его работы, из-за состоявшейся ситуации в целом, и ей было достаточно даже того, чтобы он просто провел рукой по ее волосам, зарылся в них пальцами, заставляя трепетать от этих прикосновений. Он никогда с ней не здоровался — такова была его натура, и девушка принимала ее. Всегда, когда он приходил к ней, она стояла около окна, к нему спиной, чувствовала на себе его пламенный взгляд, не смела шевелиться или оборачиваться. Он подходил к ней тихо, шумно вдыхал ее запах, а затем резко прижимал к себе, обвивая руками ее талию. Казалось, он хотел насытиться ею, но просто не мог. Ему было мало. Он хотел пробовать еще, еще и еще, до бесконечности, зарываясь пальцами в ее волосы, которые она перестала забирать в пучок для него, и оттягивал их назад, открывая себе доступ к соблазнительным изгибам лебединой шеи. Хибари постоянно трогал ее лоб, чтобы проверить, не была ли повышена температура. Это было одновременно забавно и мило, что Ева просто не скрывала своей широкой улыбки, а брюнет не мог понять, почему этот обычный жест вызывает в ней такие эмоции.       Девушке не нужны были ни приветствия, ни банальные вопросы «Как ты себя чувствуешь?» или «Как у тебя дела?». Зачем это вообще нужно? Если Кёя захочет, сам все узнает, не спрашивая у нее. Раскосые глаза внимательно наблюдали за девушкой, отмечая видимые улучшения: девичье лицо с каждым днем приобретало новую краску, болезненная бледность понемногу стала исчезать, на щеках появился румянец, а губы все чаще улыбались ему так смело и искренне.       Его руки постоянно обвивали тонкую талию, прижимая к себе, стараясь защитить, и Браун была благодарна Хибари за это. Они много разговаривали. На разные темы. О литературе, живописи, архитектуре, говорили о своих предпочтениях в музыке, любимой еде. Кёя был прекрасным собеседником. Ева узнала его совершенно с иной стороны. Это не тот человек, который отдает всего себя только одним лишь битвам с сильными противниками. Это не тот человек, который не имеет никаких чувств. Он много рассказывал про Японию, в особенности про Намимори, а Ева видела, как в его серых глазах плескалось что-то такое, что невозможно было описать словами. Она чувствовала, что мужчина был привязан к этому городу, хотел туда вернуться, но просто не мог этого сделать из-за веских на то причин.       И из-за этого Браун чувствовала себя виноватой. Ведь эти причины были напрямую связаны с ней. Ох, если бы тогда… Она уже много раз сожалела о том, что сделала, ругала себя за свою постоянную мечтательность, за свою неосмотрительность. Девушка не хотела озвучивать своих мыслей Хибари, часто задумываясь о том, что будет дальше, когда вся история с Серпенте подойдет к концу… Она пересмотрела множество вариантов, но ни в каком из них не было прекрасного финала. Ей все время казалось, что их отношения закончатся, что будет ужасно больно расставаться, а в голове останутся лишь светлые воспоминания о том, как хорошо им было вместе.       Было время, когда они просто лежали и молчали, прикрыв глаза. Он лежал рядом с ней. Такой безобидный на вид. Но стоило только незнакомому человеку поднести к нему руку, то он тут же расплачивался за вольность. Все, кто угодно, но только не Ева. Она часто наблюдала, как он, от усталости прикрыв глаза, лежит перед ней, обняв за талию, дышит ей прямо в лицо, а девушка тихо начинала хихикать. — Я настолько страшен, что для тебя это уже стало смешным? — с привычной холодностью проговорил он ей прямо в лицо, лениво приоткрывая один глаз, словно лев, готовый в любой момент, прогнав остатки сна, наброситься на наглую добычу и сдавить своими зубами ее горло. Ева почувствовала дрожь во всем теле от его взгляда. Нет. Нельзя показывать того, что она слаба перед ним. Ни в коем случае. Хранитель облака лишь усмехнулся, продолжая смотреть в ее голубые глаза, ожидая ответа. Мряу!       Опять этот кот. Серые глаза одарили незваного гостя взглядом исподлобья, демонстрируя требующему внимания Люциферу всю степень своей раздраженности, так и говоря белому комку не подходить ближе. Но, к сожалению, кот этот взгляд проигнорировал, грациозной походкой, двинувшись к ногам своей хозяйки, всем своим видом показывая, что только он был достоин внимания Евы. Он, одаривая Хибари таким же надменным и холодным взглядом, умостился на груди девушки, довольно мурча себе под нос. Хрупкая ладонь аккуратно опустилась на гладкую белую шерстку, поглаживая, зарываясь в нее, пробуя на мягкость. — От этого животного слишком много шерсти, — тихо и недовольно проговорил Кёя, ловя двумя пальцами летящий к его лицу комочек белого пуха, который явно принадлежал когда-то надоедливому и высокомерному животному. Взгляд серых глаз недовольно осмотрел находку и выбросил куда-то в сторону, переводя взгляд на довольного и урчащего кота, который уже успел умостить свою голову в районе выпирающих ключиц девушки, прикрывая глаза. — Предлагаешь мне его постричь? — Ева хитро прищурилась, произнося эту фразу довольно-таки громко и угрожающе, чтобы Люцифер тут же выпучил глаза и легонько царапнул кожу на плече, заставляя ее тут же ойкнуть. — И вообще, когда это между вами зародилась такая вражда? Неужели нельзя жить в мире и согласии? — Я не люблю делиться, — проговорил он слишком лаконично. Браун даже задержала дыхание от того, каким тоном он это произнес. В животе будто что-то перевернулось несколько раз, а затем подпрыгнуло, заставляя девушку задрожать. Нет. Не от страха. От осознания того, что он считал ее своей собственностью. Многие девушки покрутили бы пальцем у виска, узнав о том, что сейчас она испытывала. Хах, они бы просто не одобрили то, что этот человек считал ее своей собственностью, но Ева видела в этом что-то слишком интимное и сексуальное. Легкое головокружение окружило своим дурманом, заставляя прикрыть глаза. — Даже если это кот, — сказал, как отрезал. Браун тяжело вздохнула, переводя взгляд на Люцифер, который вжался в нее еще сильнее, собираясь уже защищаться от решительно настроенного Хибари зубами и когтями. Неожиданно губы брюнета искривились в какую-то демоническую усмешку, заставляя девушку насторожиться. — А идея со стрижкой весьма неплоха.       Ева искренне любила такие моменты, наслаждаясь обществом человека, который сделал исключение и просто был с ней рядом. Часто, проводя много часов в постели, Браун читала. Иногда Киоко, по ее просьбе, ходила в библиотеку, чтобы принести несколько очень хороших книг. Девушка принимала их с благодарной улыбкой, мысленно давая своей подруге обещание в дальнейшем всегда помогать ей, а затем устраивалась на упругом матрасе удобнее, облокачиваясь о деревянное изголовье кровати, принималась за чтение. Книги увлекали ее в другой мир, перенося в совершенно иную вселенную, которая была полна тайнами, чувствами героев, а также авторской сатирой. Ева, иногда не сдерживая свое счастливое выражение лица, погружалась в ту атмосферу, читая страницу за страницей, и лишь голубые глаза быстро бегали по строкам, запоминая каждый эпизод, каждый поступкой того или иного персонажа, чтобы потом проанализировать его натуру. Иногда девушка позволяла себе читать вслух. Она любила это делать, чтобы прочитать с выражением, услышать, как это слышится со стороны, а затем снова сосредотачивалась и затихала. В ее комнате всегда было светло и тихо. Эту тишину нарушали лишь шуршания белых страниц.       Хибари всегда передвигался бесшумно, будто он вовсе не ходил, а летал по воздуху, не смея издать постороннего звука. Браун всегда чувствовала, как кровать прогибается под тяжестью его тела и как его темноволосая голова ложиться на ее вытянутые ноги. В такие моменты, когда они находились в таком положении, Хибари находился в легкой полудреме, прикрывая глаза, а пальцы Евы зарывались в копну его волос, перебирая их, иногда слегка потягивая или массируя кожу головы легкими прикосновениями подушечек пальцев. «Много прошло тому времени, как в Вавилонии жил-был султан, по имени Беминедаб, которому в его жизни многое удавалось по его желанию. Была у него в числе других детей мужского и женского пола одна дочка, по имени Алатиэль, о которой все, кто ее видел, говорили, что она красивейшая женщина изо всех, какие тогда были на свете…»*       Эх, наверное, тяжело быть все-таки красавицей… Большинство женщин с потрясающей внешностью всю свою жизнь страдают от мужчин, а они, в свою очередь, причиняют им очень много боли, которую, порой, невозможно вынести. Девушка тяжело вздохнула, на миг перестав перебирать темные пряди своего мужчины, задумавшись об этой проблеме. Женщины-красавицы всегда будут притягивать представителей противоположного пола. С одной стороны, это хорошо, но с другой… Такие особы начинали войны между братьями, странами, родителями и детьми. — Читай дальше, — проговорили, как всегда, в своей излюбленной повелительной манере, продолжая лежать с прикрытыми глазами, будто и вовсе ничего не слышали. Стоп! Неужели Ева начала читать вслух, даже не заметив этого? Голубые глаза удивленно воззрились на Хибари. Он хочет, чтобы она ему почитала? Браун не знала, стоит ли ей смеяться с лишком громко… Она еле сдерживалась, чтобы эти конвульсии в виде хрипловатого хохота не сорвались с уст. Что же делать? Начать читать?       Девушке не оставалось другого выбора, кроме как подчиниться прихоти брюнета, глубоко вздохнуть, унимая волнение, а затем продолжить чтение. Раз человек попросил. Ну, если это можно было назвать просьбой… — «…а так как в большом поражении, которое он нанес многочисленному войску напавших на него арабов, король дель Гарбо оказал ему чудесную помощь, то султан и обещал ее ему в жены, о чем тот просил, как об особой милости; посадив ее с почетной свитой мужчин и женщин и драгоценной богатой утварью на хорошо вооруженный и снаряженный корабль, он отправил ее к нему, поручив ее Богу, — Ева читала с выражением, иногда делая небольшие паузы, чтобы это выглядело, как правдоподобный рассказ благородного и почтенного Памфило, созданного Джованни Боккачо. Девушка краем глаза наблюдала за Демоном Вонголы: его лицо не менялось, оставалось таким же умиротворенным, мышцы были расслаблены, а уголки губ изредка странно подергивались. — Корабельщики, улучив благоприятную погоду, поставили паруса по ветру, вышли из Александрийского порта и несколько дней плыли счастливо; они миновали уже Сардинию и, казалось, были близки к цели своего путешествия, когда однажды поднялись противоположные ветры, все чрезвычайно порывистые, так обрушившиеся на корабль, где находилась девушка с корабельщиками, что несколько раз они считали себя погибшими. Тем не менее, как люди искусные, пустив в ход всякую сноровку и силу в борьбе с расходившимся морем, они выдержали два дня; когда настала третья ночь с начала бури, — а она не прекращалась, а все росла, — не зная, где они, и не будучи в состоянии того дознаться ни при помощи знакомого моряками измерения, ни на глаз, ибо небо, заволоченное тучами, было темно, как ночью, они почувствовали, когда были несколько выше Майорки, что корабль дал трещину…»       Девушка и сама не понимала, как, забыв всякое волнение, погрузилась в новеллу с головой, вовлекая в происходящие события и Хибари. Она все читала и читала, не останавливаясь, уже даже не поглядывая на мужчину, и сочувствовала главной героине. Как она и думала, путь Алатиэль оказался очень трудным. За ее красоту умирали люди, а это самое страшное, что может произойти в конфликте между мужчинами. Иногда Кёя хмыкал, тем самым насмехаясь над поступками героев, но не перебивал, внимательно слушал. — «Когда миновала часть ночи, Марато, впустя своих товарищей, пошел к комнате, где Перикон спал с девушкой, отворив покой, они убили Перикона, схватили даму, проснувшуюся и плакавшую, грозя ей смертью, если она поднимет шум; захватив большую часть драгоценных вещей Перикона, они, никем не замеченные, быстро направились к берегу, где без замедления Марато и его дама сели на корабль, тогда как его товарищи вернулись к себе. Пользуясь хорошим, крепким ветром, поставив паруса, Марато отправился в путь. Дама горько и много сетовала как о своем первом несчастии, так и об этом, втором, но Марато помощью св. Встани, которым снабдил нас Господь, принялся утешать ее так, что она, привыкнув к нему, забыла о Периконе», — вопиющее скудоумие. Хибари демонстративно хмыкнул, но ничего не сказал, продолжив слушать эту странную историю дальше. Ева краем глаза наблюдала за мужчиной, отмечая, как его лоб иногда покрывается тонкими морщинками, как уголки его губ иногда приподнимаются, демонстрируя загадочную улыбку. Стоило заговорить о персонажах данной новеллы, как Кёя фыркал, усмехался, а затем делался серьезным. Видимо, ему не очень нравились поступки героев… Браун пожала плечами и продолжила читать дальше, дивясь наглости других мужчин завоевать сердце бедной Алатиэль. — «Когда она, и раненный сошли на берег и она поселилась с ним в гостинице, молва об ее великой красоте внезапно пронеслась по городу и дошла до Морейского принца, находившегося тогда в Кьяренце, почему он и пожелал поглядеть на нее. Увидев ее и найдя ее гораздо более красивой, чем говорила молва, он вдруг влюбился в нее так сильно, что ни о чем другом не мог и подумать. Услышав, каким образом она сюда прибыла, он сообразил, что может ее добыть, — на этих словах хранитель облака Вонголы снова усмехнулся, показывая Еве свое отношение к таким вольнодумным и самоуверенным людям. И девушка прекрасно понимала его, потому что нельзя вот так просто распоряжаться чужой судьбой человека, нельзя вот так просто отнять чью-то жизнь лишь из-за того, что у него была красивая женщина. — Когда он изыскивал к тому средства, родные раненного, узнав о том, не мешкая, доставили ее ему, что было принцу крайне приятно, равно как и даме, ибо ей представилось, что она избыла большой опасности. Увидев, что помимо красоты, она украшена еще и царственными манерами, не будучи в состоянии узнать иным способом, кто она, он счел ее за знатную даму, а это удвоило его любовь к ней; окружив ее почетом, он обходился с ней не как с любовницей, а как с собственной женой. Вследствие этого, чувствуя себя очень хорошо сравнительно с прошлыми бедами, совсем ободрившись, она повеселела, и так расцвела ее красота, что, кажется, ни о чем другом не говорила вся Романия». — В этой книге все персонажи такие глупые травоядные? — подал, наконец, голос брюнет, недовольно нахмурившись, будто услышал что-то для себя слишком аморальное и ужасное, что просто не мог скрыть от Евы свою раздосадованность.       Девушка заливисто рассмеялась, отложив книгу в сторону, чтобы ухватиться за живот. Ее плечи постоянно дрожали от хохота, а Хибари продолжал лежать на спине и наблюдать за счастливым девичьим лицом. Браун любила вот такие моменты, когда ничто не угрожало ее спокойствию, когда любимый человек был рядом с ней, пусть иногда и оставляя какие-то едкие комментарии, но он просто был здесь, лежа на кровати и смотрел на нее с полуулыбкой на губах. Кёя… Сейчас такой задумчивый, безобидный для нее, такой притягательный, что Ева непроизвольно издала томный вздох. Как же она хотела окончательно выздороветь. И чем скорее, тем лучше. Ей надоело сидеть здесь, в четырех стенах, развлекая себя только зарубежной литературой. Хотелось взглянуть на мир, исследовать всю Сицилию вдоль и поперек, чтобы насладиться видом прекрасных морей. Господи, как же она истосковалась по элементарному моральному отдыху, которого сейчас так не хватало. За все это время, что Ева жила в Италии, сильные переживания одолевали ее душу с ног до головы, не давая возможности расслабиться. И сейчас ей хотелось поскорее вырваться из этой золотой клетки на волю.       Пальцы в темных волосах, глаза направлены в потолок, задумываясь о насущных проблемах, мужчина продолжал лежать, краем глаза наблюдая за девушкой. Открытая книга лежала теперь рядом и сверкала своей красивой позолоченной надписью «Декамерон», но Браун волновало это в последнюю очередь. Наверняка на улице сейчас было чудовищно хорошо. Да, определенно. Ева мечтала пойти на пляж, чтобы полюбоваться сверкающей водной гладью и по возможности даже намочить ноги, наслаждаясь долгожданными часами свободы. И вместо того, чтобы сейчас радоваться жизни, она сидит здесь, в четырех стенах, иногда покашливая и пошмыгивая своим носом! Несправедливо! — Если хочешь выйти отсюда — выздоровей, — подал голос Хибари, заставляя девушку буквально вздрогнуть и перевезти свой взгляд на его расслабленное и красивое лицо. Мужчина же и вовсе теперь закрыл глаза, делая вид, что спит и вовсе не наблюдает за ней. А то как же он узнал, о чем она думала? Кстати, а как он это сделал? — У тебя все и так на лице написано… — теперь Ева вообще ничего не могла понять. Демон. Он действительно был таким, будто читал ее мысли. Нет-нет, наверняка это она, такая невнимательная, не заметила, что Кёя все-таки подсматривает, наблюдает за ее реакцией. Как всегда в своем репертуаре… — Если не выздоровеешь, я самолично возьмусь за тебя, и твое лечение не обойдется одними таблетками.       Ева, вовсе не обращая внимания на строгий голос брюнета, захотела, чтобы он занялся ее лечением. Прямо сейчас. Губы изогнулись в загадочной улыбке, что не скрылось от взгляда Хибари.       Эта девушка… Она привлекала, завлекала к себе, заставляя его просто подчиняться своим желаниям и идти к ней, чтобы ухаживать, заботиться и просто наблюдать, как она увлеченно читает книги, иногда посмеиваясь или хмурясь, переживая за персонажей. Кёя любил ставить ее в неловкое положение, вгонять в краску, чтобы внимательно проследить за ее реакцией и остаться довольным собой. Он получал эстетическое удовольствие, видя, как она краснеет и начинает смущенно отводить взгляд, как она пытается замять неловкую ситуацию, меняя тему разговора. Всегда хотелось прикасаться к ее оголенной коже пальцами, чтобы почувствовать, как ей приятно, почувствовать, что она хочет большего. Он должен был припасть губами к ее плечу, оставляя на нем мокрый поцелуй, а затем спуститься ниже, чтобы девичье тело начало трепетать, дрожать под его ласками и прикосновениями, чтобы губы Евы приоткрылись и выпустили полустон, который, определенно бы ему понравился. Но он не мог сейчас этого сделать. Ей нужен полный покой.       Ева каждый раз ловила на себе заинтересованный пылкий мужской взгляд, который проходился по ее фигуре, а затем останавливался на ногах, вызывая нервную дрожь в коленях. Браун всегда хотелось, чтобы Кёя снова и снова касался ее, целуя не только ее губы, но и… Ох, о чем она думает, когда ее буквально душит кашель?       Постоянная поддержка друзей заставляла девушку улыбаться и быть в хорошем расположении духа, а присутствие хранителя облака Вонголы придавало сил для восстановления и полного выздоровления. Но для девушки каждое утро означало продолжение больничного, а дел становилось все больше и больше. Наверняка, в уже обустроенных комнатах накопился приличный слой пыли, от которого надо было бы избавиться (что Ева и порывалась сделать), но каждый раз на пути у Евы стояла Алесса, одаривая своим фирменным убийственным взглядом.       Браун, лежа в постели, постоянно считала минуты, желая поскорее выбраться из этих четырех стен, чтобы насладиться лучами палящего солнца Италии и, наконец, окунуться в такую нужную работу. Ей хотелось так много сделать… Необходимо было договориться с поставщиками о новой партии медикаментов, убраться в спальне, перевести все свои вещи в новую комнату, чтобы освободить гостевую. Каждый раз, как только Ева вспоминала о накопившихся за эти дни делах, все хорошее расположение духа куда-то улетучивалось. Постоянно Браун сидела около приоткрытого окна, чтобы вдохнуть немного теплого влажного воздуха и посмотреть, что же происходит на улице. Голубые глаза следили за снующими туда и сюда подчиненными Тсунаеши, как члены независимого отряда убийц проходят вглубь сада в сопровождении не совсем цензурных выражений громкого капитана Скуало, как Кёя, каждый раз, когда ему необходимо было вернуться к своим прямым обязанностям, шел по направлению к парковке, чтобы уехать в центр Палермо. Ева не знала, что происходит сейчас между Вонголой и Серпенте. Никто из навещавших ее никогда не говорил о данной ситуации, а если и Браун поднимала данную тему, то Тсуна, Такеши, Рёхей или Ламбо ловко уходили от разговора, предпочитая поговорить о том, хочет ли она уехать обратно, в Лондон.       «Конечно же хочу, там же мой дом!», — сказала бы девушка тогда, несколько месяцев назад, когда с ней только началась вся эта история. Почему же тогда? А сейчас она уже не хочет уехать? Не хочет, чтобы все вернулось на круги своя? Чтобы Льюис опять звал ее на свидание, а она учтиво отказывала? Чтобы опять заполнять постоянные отчеты о проведенных операциях? Ева хотела сказать да, но что-то ее останавливало от этого. Браун чувствовала, как сердце начало изнывать от одного упоминания о «доме», как на душе сразу же стало тоскливо, мир потускнел, но желания туда возвращаться совершенно не было. Что? Как это так? Она несколько месяцев грезила вернуться обратно, желала, чтобы все стало, как прежде, и что теперь? Неужели Ева Оливия Браун готова отказаться от своих желаний и остаться здесь, рядом с ним? Он.       Ох, какую же роль здесь играл именно он — человек, который, казалось, просто не способен нак какие-то чувства, кроме как жажды убийства! Изначально девушка и не понимала, насколько сильно ее увлечение переросло в самую настоящую зависимость и одержимость им. Хибари Кёя, не осознавая сего факта, просто привязал ее к себе. И не просто тонкой нитью, а самыми настоящими цепями, которые невозможно разорвать. Ева чувствовала себя, иногда, какой-то умалишенной дурочкой, которая может сделать все что угодно, чтобы остаться с этим мужчиной. Но вот вопрос, который теперь тревожит ее: захочет ли он, чтобы она осталась? Браун видела в его глазах что-то, что напоминало какие-то нежные чувства, но была ли это любовь? Неуверенность. Девушка чувствовала ее всеми фибрами души, всем сердцем. Мозг не хотел подчиняться чувствам, хотел мыслить рационально, но каждый раз, когда он задавал простой, единственный, но ужасный для самой Евы вопрос, сердце замирало, а затем начинало биться чаще от страха, что все, что между ними сейчас происходит, может бесследно исчезнуть. Боже, как же этого не хочется!       Почему сейчас она сидит здесь, в своей комнате, на кровати, а не находится рядом с ним? Пусть он сейчас и в опасности, пусть он работает, но она должна быть рядом с ним. Сейчас. В эту минуту. В эту самую секунду, но, черт возьми, это расстояние, эта болезнь и эта ужасная девичья беспомощность разделяет их. Они не могут коснуться друг друга, не могут почувствовать единение, не могут даже дышать вместе! Все так ужасно, запутанно — и это пугало Еву больше всего. Она не хотела неизвестности, туманности, недосказанности, чтобы просто дышать и жить в этом мире свободно. Но она так же прекрасно понимала, что с таким человеком, как Хибари Кёя, достигнуть предсказуемости было просто невозможно. А безопасность? Почему-то захотелось посмеяться над абсурдностью этого вопроса. Безопасности рядом с Демоном Вонголы не было и вовсе. Тогда… Неужели, Ева для Кёи лишь простое увлечение?       Девушке казалось, что дни — это сплошная вечность, которая отделяла ее от всего мира в целом. Будто Браун была изолирована и даже не имела возможности выйти на свет. Хоть, это и был своеобразный стимул поскорее выздороветь. В основном, Ева читала, ходила по комнате, разговаривала со своими друзьями или сидела у окна. Частота приступов кашля становилась с каждым днем все меньше, нос начинал дышать, а настроение постепенно повышалось. Казалось, вот сегодня Браун, наконец, выберется из этой комнаты и начнет работать, но каждый раз Киоко лишь качала головой и говорила, что необходимо долечиться. Многие могут сказать, что Ева, хоть и врач, но совершенно не заботится о себе, ведя себя, как маленький безответственный ребенок. О чем, в принципе, и говорила Алесса, измеряя шагами комнату в таком темпе, что голубые глаза просто не поспевали уследить за слишком шустрой итальянкой, и экспрессивно размахивая руками, активно бранясь на своем родном языке. — Знаешь, как это называется, моя дорогая? — продолжала читать лекцию Коста, останавливаясь напротив окна, чтобы уловить цепким взглядом дерущихся на улице хранителей Варии и Вонголы. — Безответственность. Ты же врач, Ева. Неужели так сложно отсидеться пару денечков дома, чтобы потом забыть про эту болезнь, будто ее и не было вовсе? — «Пару денечков»? Я тут сижу уже почти четыре дня. Температуры нет, насморк сошел на нет, кашляю редко… Почему я просиживаю штаны здесь, а не на своем рабочем месте? — недовольно протараторила в ответ Ева, недовольно нахмурившись. — И вообще, больным всегда прописывают свежий воздух. — Ага, знаю я твой «свежий воздух». Зная тебя, как только тебе станет лучше и ты выйдешь на улицу, то все начнется заново. Поэтому, нет, отсюда ты не выйдешь, пока чихать не перестанешь, — сказала, как отрезала, называется. — Тем более, ты мне говорила, что скоро тебя ждет свидание…       На это Ева ничего не ответила, одарила свою подругу стеснительным взглядом, а затем отвернулась к окну, чтобы девушка не заметила румянца на ее щеках. Этот день она ждала с нетерпением.

***

      Ева нервничала. Сильно. Ужасно. Так она последний раз себя чувствовала перед первой операцией. Казалось, это было настолько давно, и она уже больше не сможет чего-то бояться, но нет… Все было совсем не так. Она ходила по комнате, сминая в ладонях легкую ткань платья, которое ей так любезно помогла подобрать Алесса. Белый цвет ей очень шел, даже если одежда полностью сливалась с цветом ее длинных вьющихся волос. Хотелось сейчас наплевать на все и никуда не идти. Что же это такое? Почему она так нервничает, будто отправляется на допрос, а не на свидание? Может, сказать, что снова заболела? Или лодыжку подвернула? Или еще чего-нибудь сделала… Пф, нет! Она столько времени ждала этого!       Браун не знала, куда деться. Ее руки постоянно теребили волосы, которые водопадом ниспадали на плечи и спину, а голову украшала небольшая заколка в виде светло-голубых розочек — подарок Тсунаеши и Киоко в честь ее выздоровления. Девушка была просто счастлива получить такой подарок, но в то же время она была ужасно смущена. Она никогда не думала, что ей подарят, можно сказать, без повода, что-то настолько прекрасное. — Извините, Тсунаеши, Киоко, но я не смогу это принять, — сказала она тогда, округлив глаза и покраснев от смущения. Когда Ева произносила имена своих друзей, сделала небольшую паузу, тщательно подбирая слова. Хотелось запищать от восторга и принять этот красивый и наверняка дорогой подарок, но в то же время воспитание ей этого просто не позволяло. Не каждый день люди преподносят такой сюрприз, при этом невинно и широко улыбаясь. Киоко держала в руках заветную коробочку со сверкающей на солнце заколкой, а Тсунаеши стоял рядом с ней, слегка приобняв. — Ева-тян, не смущайся, пожалуйста, — проговорила в ответ девушка, тем самым подбадривая. — Поверь мне, ты этот подарок заслужила. — Мы очень сильно переживали за тебя, — Савада посмотрел на свою жену, ловя ее взгляд. Они будто в тот момент, переглядываясь, говорили что-то друг другу, и это что-то Ева не могла понять. Они словно были единым целым, улыбались, были счастливы, посвящали все свое свободное время друг другу… Ах, как же Браун любила наблюдать за вот такими моментами. Это так замечательно, так романтично и незабываемо, что хотелось достать фотоаппарат и запечатлеть эту картинку на цифровом объективе. — И мы рады, что ты выздоровела. Прими этот подарок не как от семьи Вонголы, а как от лучших друзей.       Лучшие друзья? В тот момент Ева чувствовала всеми фибрами своей души, что счастлива. Ее жизнь изменилась, появились новые знакомые, друзья, возлюбленный… Это просто не может быть правдой. Нет. Это сон. Она все время была одна. Ее родная квартирка всегда встречала ее тишиной и темнотой, и лишь мурчание кота давало ей повод думать, что все-таки они не одинока. Но как же тогда Браун ошибалась. Теперь она осознала, что значит быть в компании, когда есть, на кого положиться, когда люди просто так готовы сделать тебе что-то приятное, подарив подарок или сказав что-то просто доброе и успокаивающее. Ева поняла, что Вонгола отпечаталась в ее сердце, заставила почувствовать хоть что-то, кроме одиночества и уныния, в котором она преобладала несколько лет. Она впервые чувствовала себя нужной и значимой. И она приняла этот подарок с улыбкой, в благодарность горячо обняв своих новых друзей.       Девушка встала около зеркала, смотря на себя, вот такую, совершенно обычную девушку, в глазах которой читался испуг. Красивая. Она пыталась запомнить себя вот такой: светлой, невинной, словно ангела, со сверкающими глазами, легким румянцем на щеках. Такой она себя видела первый раз. Будто в ней самой что-то умерло, а потом восстало из пепла, словно только что родившийся Феникс. Покружилась. Посмотрела на себя со спины. Платье из тонкой материи на тонких бретельках, расклешенная юбка средней длины, стройные ноги, облаченные в босоножки на сплошной подошве, яркий взгляд, в котором читалось смятение, нетерпение, волнение, желание поскорее увидеть того, кто буквально заставлял ее трепетать всем телом. Ожидание, словно, выливалось из минут в целую вечность, а Ева становилась ее пленницей, желая выбраться на волю.       Девушка знала, что он всегда приходил вовремя. До чертиков пунктуальный. Чистокровный японец. Хладнокровный. Прямолинейный. Меркантильный. Циничный. Но было в этом что-то… Притягательное. Необузданное. Сумасшедшее. Оно буквально заставляло Браун замирать. Но несмотря на то, что она уже многое о нем узнала, он оставался для нее все таким же неразгаданным. Это хорошо или плохо? Ведь не всегда приятно общаться с тем человеком, которого ты уже изучил вдоль и поперек. Он становился просто неинтересным для окружающих. Но если в человеке было много загадок — это тоже не есть хорошо. Никогда не знаешь, что у этого человека на уме, как же он поступит в той или иной ситуации и так делее. Вечные проблемы всех людей… Уф.       Ева, не в силах больше стоять, так как ноги начали дрожать, села на кровать и тяжело вздохнула. Интересно, что бы сказала сейчас Алесса, будь она в ее комнате? «Встань, а то платье помнешь», — тут же пришло в голову, и Браун улыбнулась, представляя, с каким бы лицом Коста в своей излюбленной манере проворчала это. Наверняка ее темные брови сдвинулись бы к переносице, глаза сверкнули уверенностью и явно наигранным раздражением, а губы бы недовольно искривились, как у маленького ребенка, которому не купили желанную игрушку. Ах, Алесса. Она была действительно замечательной подругой. Всегда помогала ей, переживала за нее, заботилась. А уж как она помогала ей выбирать, в чем же ей стоит пойти на свидание… — Так, это не подходит, — брюнетка критически осмотрев платье и сделав полный анализ его пригодности, тут же отбросила в сторону, продолжив рассматривать другую одежду. — Это нет, это слишком пестрое, это слишком стремное, это закрытое… Боже, Ева, что у тебя за гардероб? Будто я роюсь в вещах своей бабушки Агаты, — на этих словах девушка смешно нахмурилась. — А мне кажется, мой гардероб вполне неплох, — пожала в ответ плечами Браун, сидя на кровати рядом с кучей одежды, не прошедшей кастинг на «Свидание с Демоном». И почему это Коста дала такое название? Будто она идет на какое-то шоу. — А откуда у тебя эта юбка? И что за цвет? Мне не нравится, — проигнорировав реплику своей подруги, брюнетка откинула вещь в сторону. — Насколько я помню, эту юбку меня заставила купить именно ты. Цитирую: «Ева, почему ты не хочешь ее купить! Только посмотри на нее! Это самая лучшая юбка, которую я когда-либо видела! У тебя она обязательно должна быть», — с хитрым прищуром произнесла Ева, передразнивая тон своей подруги, заставляя ее наигранно зарычать и продолжить рыться в шкафу, иногда тихо ругаясь.       Постоянно в Браун летели блузки, кофты, красивый костюм, который она купила в Лондоне по бешеной цене, чтобы пойти на вечеринку в честь юбилея клиники, юбки, брюки, кардиганы, платья, которые, по мнению Алессы, казались ужасными. Ева нисколько не обижалась на едкие комментарии своей подруги. Это было даже забавно. Мнение Косты менялось со скоростью света, наверное, в зависимости от ее настроения, поэтому девушка сидела и с улыбкой на губах наблюдала за брюнеткой. — О! — неожиданно громко воскликнула она, заставляя Браун аж подпрыгнуть от неожиданности, — Я нашла кое-что интересное. Как тебе? — перед лицом Евы предстало легкое облегающее платье, которое казалось «немного» коротковатым. Даже слишком. Казалось, будто это платье не сможет прикрыть то, что необходимо было прикрывать всем порядочным дамам. — Я иду на свидание, а не в ночной клуб. Не думаю, что Кёя оценит такой неординарный подход… — Поправка: ты идешь на свидание с Демоном, а не с тем, кому за пятьдесят. И то, под большим вопросом, захотят ли видеть мужчины в таком возрасте дам в закрытых платьях. Ты должна вызвать у Хибари Кёи желание, чтобы он не смел отрывать от тебя глаз, — проговорила в ответ Алесса, нахмурившись. — Ну что ты такое говоришь! — Ева насупилась, смущенно отводя взгляд в сторону. — Я не надену это платье даже если ты будет угрожать мне пистолетом.       Алесса усмехнулась своим мыслям и отложила платье настолько аккуратно, что Браун аж задохнулась от возмущения. Вот что за несносная итальянка… Коста продолжила рыться в шкафу, время от времени гремя вешалками и снова оставляя свои едкие комментарии. Ох, она точно была неисправима. И как Дино ее терпит? Она была, наверняка, очень ценным сотрудником, со своими достоинствами и амбициями, стремясь только вперед, не думая о неудачах, но ее характер оставлял желать только лучшего. Вот что значит горячие итальянские корни! — Вот это да! А что это вы тут делаете? — темноволосая макушка выглянула из-за двери, удивленно ахая от такого количества одежды, что было просто разбросано по всей комнате. Хару тихонько переступила порог, светло улыбаясь и оглядываясь по сторонам. — Простите, что мы вошли без разрешения, Ева-тян, Алесса-тян, — следом в комнату вошла Киоко, держа за руку стеснительную Хроме, которая только и делала, что смущенно отводила взгляд и молчала, не зная, что сказать. Ева приветливо им улыбнулась, нисколько не злясь на их неожиданный, но такой приятный визит. Так хотелось посидеть всем вместе в девчачьей компании, чтобы поговорить о секретном. Савада устремила заинтересованный и дружелюбный взгляд на разъяренную Алессу, которая продолжала размахивать руками из стороны в сторону, отбрасывая непонравившуюся ей одежду. — Ничего страшного, проходите. Хорошо, что вы здесь, — проговорила в ответ Ева, покосившись на Косту. Ох, только бы без глупостей и ненужный комментариев… — Алесса любезно согласилась мне помочь выбрать платье для… — Свидания? — закончила за нее Киоко, хитро прищурившись и подмигнув Хару и Хроме, которые почему-то тут же засияли, словно жаркое солнце с утра. Браун почувствовала, как нервное напряжение начало постепенно нарастать, скапливаясь в животе, порождая ноющую боль. Неужели они знали? Да нет, такого быть не может. Хибари не из тех, кто станет распространяться о таком. Или они сами додумались? — Алесса-тян, выбирай наряд чуть-чуть помедленнее, чтобы мы тоже смогли разглядеть что-то. — Нам нужно что-то такое, что заставит его не отрывать взгляд от нашей героини целый вечер, — нарочито проговорила брюнетка, показывая всем на выбор несколько платьев, которые могли бы подойти для такого случая. Ева иногда удивлялась, откуда у нее столько одежды. Ведь большинство того, что было сейчас в ее шкафу (а это все было куплено по настоянию Косты), она не носила ни разу. — Мне нравится синее. — А мне голубое.       Ева сидела молча, наблюдая за девушками. Она только и делала, что переводила взгляд то с Киоко на Хару, то с Хару на Алессу, то с Алессы снова на Киоко. Каждый говорил о своих предпочтениях, что ему больше всего нравится, но никто не хотел учитывать мнение Браун и Докуро, которые старались иногда прервать эту словесную баталию, но у них ничего не выходило. — Лично я бы остановила выбор на белом, — промолвила Ева, когда в разговоре возникла небольшая пауза. Коста подняла только что откинутое платье и одарила его критическим взглядом. — Во-первых, одежда не должна быть слишком вычурной и яркой, а во-вторых, в платье из плотной ткани будет жарко. — Соглашусь. Платье должно быть романтичным и простым, — поддержала идею Хроме, за что получила взгляд благодарности от Браун. — Хм, насколько я знаю, Хибари-сан не любит яркие тона, — согласилась Киоко. — Ладно, ладно, ладно, ладно… Пусть будет белое, — сдалась под всеобщее ликование Алесса, наигранно надув губы.       Ева тихо засмеялась, вспоминая этот веселый вечер. В груди зародилось что-то теплое и такое родное, что девушка прикрыла глаза от удовольствия. Браун наслаждалась теплым ветерком, который дул из приоткрытого окна, развивая прозрачные занавески. Она подставила лицо лучам яркого солнца и смешно зажмурилась, отгоняя от себя нервное напряжение. Как же хорошо. Хотелось, чтобы все время была вот такая хорошая погода, чтобы постоянно купаться в лучах теплого света, при этом улыбаться. Девушка легла на мягкий матрас, чувствуя долгожданное облегчение.       Интересно, свидание пройдет на территории особняка? Почему-то этот вариант Еве казался самым правильным, потому что выезжать в город, даже с таким человеком, как Хибари Кёя, было весьма опасно. «Он бы смог защитить», — думала она в тот момент, но в груди бушевал страх за его жизнь. Он мог это сделать, но не факт, что сам он был бы цел и невредим. Нет. Браун опять почувствовала себя помехой. Снова. Все происходит по кругу, не имея конца. Кажется, что вот, все только закончилось, но нет… Все продолжалось снова и снова, доводя до безумия. Мысли хаотично сменяли друг друга, заставляя сердце забиться от волнения чаще. Необходимо было успокоиться и взять себя в руки. «Расслабься». Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. И так каждый раз.       Чувствуя, что страх проходит, Ева садится. Она была не в силах больше терпеть эти мысли, которые сумбурно лезли в ее голову, мешая радоваться этой замечательной жизни. Мысли… Они настолько назойливы, иногда непонятны, захватывают разум неожиданно, словно голодный кот маленькую мышку, а затем медленно поглощают, заставляют в панике думать о чем-то странном и неадекватном. Со стороны многим людям это может показаться странным, но на самом деле абсолютно каждому довелось побывать в том состоянии, когда тебя буквально ломало изнутри. Браун тяжело вздохнула и покачала головой, снова теребя при этом свой белый локон.       Она с нетерпением ждала того момента, когда Кёя придет за ней. Но ждать — это так долго, мучительно, ужасно. За то время, что девушка находилась в своей комнате, уже одетая и причесанная, успела подумать о чем угодно, но только не о том, как же хорошо они проведут этот вечер вместе. Может, они прогуляются по саду, сядут на диванчик одной из красивых беседок и будут о чем-то разговаривать? Или они все-таки уедут куда-то? Ах, как же этого Еве хотелось!.. До дрожи в коленях. Хотела увидеть пляж и красивое море, которое наверняка будет блестеть в лучах сияющего солнца. А сама вода наверняка будет бирюзового цвета от светлого песка.       Она встала, широко улыбаясь. Сегодня все должно пройти идеально. И не будет ничего, чтобы заставило ее переживать. Ни мыслей, никакого страха, ни проклятых Серпенте… Ничего. Она должна быть сегодня самой счастливой. Рядом с ним. Взгляд был сосредоточен на том, что было за окном. Прекрасный сад, деревья, а какие были звуки… Иногда кто-то говорил внизу, где-то пели птицы, завлекая к в лес, а солнце освещало местность, даря всем тепло своих лучей. Ева закружилась по комнате, счастливо улыбаясь, радуясь тому, что даже погода сегодня на ее стороне. Ничто не должно помешать ей провести остаток этого дня просто замечательно.       И раз, и два, и три, и четыре… Девушка кружилась, не обращая внимания на то, что на нее уже несколько минут смотрят, оценивают, хотят прикоснуться, но любопытство берет вверх и он просто стоит, наблюдая.       Ева ничего не видит и не слышит. Она витает в облаках, словно маленькая девочка. Она лишь замечает, как легкая юбка ее платья обретает вокруг нее форму круга, как ветер обволакивает ее, лаская кожу, как начинает кружиться голова, но это ее нисколько не останавливает. И она, снова замечтавшись, в кого-то врезается, не имея возможности устоять на ногах.       Ее тело, такое хрупкое и слабое, подхватывают сильные руки. Опять. Как несколько месяцев назад, когда они только встретились. Сколько уже раз она попадала к нему в руки? Пять раз? Или, может быть, шесть? Или еше больше? Но ей это нравилось. Эти прикосновения были для нее чем-то родным, совершенно обыденным, заставляя каждый раз улыбаться. Ева встретилась глазами с Кёей, чувствуя, как ее тело покидают силы. Она просто хватается пальцами за его черную футболку, чтобы не упасть, а мужские ладони прижимают к себе еще крепче. В нос ударяет его запах, который Браун никогда ни с чем не спутает. Запах свежести и мяты.       Он смотрел на нее внимательно, изучающе, прищурившись. Солнце светило ему прямо в лицо, из-за этого глаза его казались сейчас светло-серого цвета, завораживая Еву еще больше. Она потянулась ладонью к его лицу, желая убрать непослушные пряди, падающие ему на лоб. Темные волосы были мягкими, гладкими, словно шелк, и блестели на свету, отливая серебром. Девушка приветливо улыбнулась ему, а Хибари в ответ шумно втянул носом запах, исходящий от ее волос. Они виделись вчера утром, а, казалось, будто прошла целая вечность. Ева чувствовала потребность в нем, а Кёя с каждой встречей все больше ощущал желание прикасаться к ней. И оба поддавались, сводили друг друга с ума, не могли отцепиться друг от друга. Да и не хотели этого.       Она притягивала к себе. Словно какая-то ведьма, очаровывая мужчину своими большими голубыми глазами, своей улыбкой, прикосновениями, кожей, запахом, губами. Чувства смешивались в один ком, мешая рационально мыслить. И это заставляло каждый раз изумляться. Никто Хибари не волновал так, как это делала она. Ева Оливия Браун. Он успел узнать о ней все. Но узнает ли он ее сейчас, такую одновременно открытую и немного непонятную? — Я думаю, ловить тебя, чтобы ты не грохнулась на пол, стало уже традицией, — сказал Кёя без недовольства, скорее не спрашивая, а утверждая вполне очевидную истину. Ох, да! Она же уже много раз падала прямо в его руки, а он каждый раз удерживал ее в вертикальном положении, чтобы она не поцеловалась с полом или асфальтом. Казалось, что все, что с ними произошло — это судьба. Судьба? Точно? Еве показалось, что она несла какой-то бред в своей голове… Да. Точно. Полный, необоснованный, ужасный бред, который только и зарождался в ее голове. Пора было прекращать думать о таком. — Да, — Браун ответила как-то спонтанно, сама не ожидая от себя этого. Одно это слово так легко сорвалось с ее уст, не успела она даже подумать. Что за черт! Что она вообще несет? По выражению лица хранителя облака было прекрасно понятно, что он так же не понимал того, что же с ней происходит. А что с ней происходит? Она просто нервничает, переживает, как пройдет это свидание. Всего лишь… — Тебе не о чем волноваться, — проговорил брюнет с усмешкой на губах, заставляя Еву тут же встрепенуться от неожиданности. Что? Когда она успела это сказать? Она даже не заметила… Хибари заправил прядь ее волос за ухо, — Ты имеешь обыкновение озвучивать свои мысли вслух и даже этого не замечаешь. Но ему это нравилось.       Браун покраснела, не зная, что сказать. На самом деле ситуация была, с одной стороны, очень странная, а с другой, довольно-таки милой, так как стоящий перед ней, почти вплотную, мужчина смотрел на ее, не мигая, с полуулыбкой на губах, будто забавляясь, а его рука теребила ее волосы, иногда пропуская их сквозь пальцы, оттягивая назад. Казалось, что самое любимое в ней было — это длинные вьющиеся белые локоны, которые так приятно пахли и были мягкими на ощупь. — Нам пора, — сказал как-то безэмоционально, взяв Еву за руку. Они шли по коридорам особняка неспеша, будто гуляя. Каждый думал о своем. Не знали, что сказать. Ева не знала, что лучше спросить у Хибари: как его дела (но это было бы слишком банально и скучно) или куда они идут, что спрашивать девушка почему-то не решалась. А зачем задавать такой вопрос, если она все равно, рано или поздно, узнает, куда они направляются? Вполне логично. Поэтому, Браун хранила молчание, оглядываясь по сторонам, отмечая про себя, что они идут вполне уже знакомой дорогой. Хибари же дал волю своим мыслям, которые беспардонно лезли в его голову, заполоняя разум, заставляя идти молча.       Хотелось выкинуть все из головы, снова смотреть на Еву, отмечая про себя, как она смущается, когда он чересчур пристально на нее смотрит. Она не привыкла к его обществу, к его взгляду, к его эмоциям. Для нее он всегда был холодным хранителем облака Вонголы, страдающим снобизмом. Каждый раз, когда он прикасался к ней, она немного вздрагивала — то ли от страха, то ли от неожиданности. И это заставляло задуматься. Черт возьми. Впервые в жизни в голове у Кёи появились сомнения. Ненужные. Раздражающие. Почему-то пришло осознание того, что эта девушка успела его поменять внутренне. Он мог контролировать свою мимику, жесты, но был не в силах повелевать своими эмоциями. Не теперь, когда она рядом, когда крепко сжимает его ладонь своими пальцами, будто боясь отпустить и потерять. Никакая женщина еще не могла застать его врасплох, подчинить себе, заставить желать ее, прикасаться к ней, трогать ее волосы, целовать губы, трогать лоб, проверяя, не горячий ли он, каждый раз обнимать ее за талию, мысленно опасаясь смешного, но не нужного падения в порыве сумасшедших танцев. Никакая. Кроме нее. Как же это было… Прекрасно. Странно. Интересно. Двойственно. Ужасно. Будоражуще.       Хибари Кёю раздражало несколько вещей в жизни: когда люди собирались в толпы, когда Савада со своей компанией создавали ненужный шум, Рокудо Мукуро и когда происходило что-то, чего хранитель облака никак контролировать не мог. Он не мог взять верх над тем, что ему хотелось сделать. С ней сделать. Когда она рядом с ним, когда она прикасается к его лицу, нежно проводит по коже подушечками пальцев, когда прикусывает губу, улыбаясь, совершенно этого не замечая. Словно ребенок. Но это лишь иллюзии.       Лучи солнца снова ударили в глаза, когда они вышли на улицу через парадный вход особняка. По дороге так и никто не попался им на глаза. Будто кроме них никого не было. Это показалось странным. Или, может быть, им никто не хотел мешать? Например, зная Тсунаеши и Киоко, то они точно бы так поступили — дали им провести время только вдвоем.       Хибари еще сильнее сжал ее ладонь, ведя за собой явно на парковку. В воздухе витал запах свежести. Ветер дул в лицо, развивая волосы, заставляя легкую ткань платья постоянно подниматься, но свободной рукой девушка придерживала ее, чтобы не возникло никаких постыдных казусов с ее участием. — Хибари-сан, — спокойным, почтительным тоном проговорил незнакомый Еве мужчина, слегка поклонившись, выказывая Кёе уважение. Кто это? И почему у этого человека такая странная прическа? — Ты не должен быть здесь, Тетсу, — проговорили холодно в ответ, пригвождая холодным взглядом к месту. На месте того мужчины, девушка уже давным-давно бы поспешила укрыться от этих темных глаз, лишь бы они на нее так не смотрели, но человек, которым, видимо, Кёя сильно дорожил, даже не дрогнул. Воцарилось минутное молчание, которое, казалось, никто не хотел прерывать. Хранитель облака смотрел на своего подчиненного, не мигая, а в его темном взгляде читался холод и недовольство. Ева занервничала. А вдруг сейчас произойдет то, чего она боялась больше всего: Хибари ударит человека, сломает ему кости или еще того хуже… Мысли нещадно лезли в голову, не желая исчезать, заставляя девушку замереть на месте и наблюдать за ситуацией со стороны. — И кто же остался выполнять обязанности вместо тебя? — его голос был буквально пропитан недовольством и сарказмом, заставляя Еву еще больше напрячься, вслушиваясь в эти холодные металлические нотки, ругая себя за беспомощность и трусость. — Не волнуйтесь так, Кёя-сан, — ответил мужчина спокойно, без страха в голосе, будто к нему обращались в таком тоне не первый раз. И далеко не в последний… Браун заметила, что они ведут себя расслабленно, оба привыкли к друг другу. Может быть, они работают вместе уже довольно большое количество времени? — Мои обязанности остались выполнять лучшие из лучших.       Хибари в ответ лишь хмыкнул, недоверчиво сощурившись, но его подчиненный, на удивление, опять проигнорировал эту реакцию, выдерживая тяжелый взгляд своего начальника и чудовищного руководителя. Ева, сама того не осознавая, представила себя на месте этого бедного мужчины и поняла, что давным бы давно умерла от страха. Непроизвольно сжалась, что не осталось без внимания. С каких это пор она стала такой трусихой? Что случилось с той Евой Оливией Браун, которая всегда с сарказмом отвечала на выпады своих коллег, которая всегда выдерживала крики и плач родственников погибших во время операций пациентов, которая стояла перед начальством, выдерживала все их завышенные требования, саркастический тон, и даже не думала испытывать страх.       Кёя перевел взгляд на девушку, наблюдая за ее выражением лица, находя там отголоски смятения, страха, непонимания ситуации. Она боялась его. И это больно резануло внутри, заставляя непроизвольно нахмуриться, перестав прятать свои эмоции. Брюнет сжал ее руку сильнее, пододвигая ближе к себе. Почему она боится его? Почему все время ожидает с его стороны агрессии? Он настолько страшен в ее глазах? Или она не хочет, чтобы происходило что-то плохое? — Меня не волнует, что твою работу выполняют лучшие из лучших, — Кёя был раздражен. Это было видно по его манере поведения: хищник, который смотрел в упор на свою жертву, мысленно уже доедая ее. Губы сжаты в тонкую линию, глаза смотрят с прищуром, сами потемнели. — Ты прекрасно осведомлен, что я делаю с теми, кто не выполняет мои приказы.       Ева мысленно взмолилась, чтобы Хибари не натворил ничего ужасного. Казалось, будто сейчас он ударит своего подчиненного и даже глазом не моргнет, а ей этого ужасно не хотелось. Хоть этот мужчина и был для неё чужим, незнакомцем, полного имени которого она даже не знала, девушка переживала за него. Голубые глаза смотрели на Кёю с мольбой во взгляде, и Хибари понял это, как только посмотрел в сторону Браун. «Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Хватит. Хватит агрессии, хватит холода во взгляде, хватит!», — Ева хотела прокричать это ему прямо в лицо, но не могла. Иначе она все испортит, доведет до точки кипения. И тогда уже ничего нельзя будет исправить.       Может, все-таки она сможет что-то сделать в этой ситуации? Может, стоит как-то сгладить эту накалившуюся атмосферу? Только как? В голову, как на зло, совершенно ничего не лезло. Хотелось только закричать от досады, чтобы это, наконец, прекратилось. — Здравствуйте, — девушка нацепила на себя самый дружелюбный вид, пытаясь скрыть своё волнение в голосе, — Меня зовут Ева. Я очень рада с вами познакомиться, — в воздухе снова воцарилась тишина. Только теперь оба мужчины стояли, округлив глаза, смотря на нее с удивлением. Девушка смяла в ладони ткань платья, скрипнув зубами от досады, но продолжила, — Как долетели? Я слышала, что долгие полеты переносят далеко не все.       Она говорила по-японски. С едва заметным акцентом. Ее это даже красило. Она стояла по стойке смирно, с прямой спиной, с улыбкой на губах, а само тело было напряжено до предела. Кёя был доволен. Она жаждала знаний, хотела общаться со всеми на равных, готова даже пойти на то, чтобы остановить его. Как дерзко. Не каждый может позволить себе такое. И сам Хибари только создал видимость, что в этом диалоге ведет она. Нет. Это всего лишь желание его самого. Он воспользуется форой. Даст ей мнимую надежду на то, что она может так просто маневрировать все трудности, которые были напрямую связаны с его характером. Он был слишком вредным, чтобы просто так уступить ей. Хоть она для него что-то значила. Что-то. Слишком абстрактное объяснение для чувств. Но Кёя не мог никак это объяснить иначе. Он чувствовал себя словно слепым: ничего не видел перед собой, не мог понять, что именно находится пред ним — увлечение, которое потом закончится, или же настоящие чувства? Он еще не понял. Не знал, как выразить те чувства, которые он к ней испытывал. Это больше, чем увлечение. Больше, чем плотское желание, которое иногда граничило с самым настоящим безумием, закипая в крови, как раскаленная магма в жерле вулкана. Больше, чем просто симпатия. Больше, чем просто привязанность. Она привязала его к себе невидимой нитью. Цепью. Веревкой. Чем-то, что Кёя давным-давно пытался разорвать, уничтожить… Но он сдался. На удивление. Прекратил борьбу с ней. Первый раз сдался женщине, подчинился ей. Как это странно. И необычно одновременно, что от одной мысли об этом становится не по себе.       Иногда Кёя начинал думать, что все действия Евы точно спланированы и имеют под собой почву. Но потом он уничтожал все свои мысли на счет нее. И ему это нравилось. Браун заставляла его это делать. Говорила так, и сразу же становилось понятно, что она не могла спланировать ничего заранее, поступала так, что многие позавидовали бы ее выдержке и характеру. Заставляя в тайне восхищаться. И ее стройная точеная фигурка, всегда облаченная в какую-то простую, но идущую ей одежду. — Кусакабе Тетсуя, — почтительно, с полуулыбкой на губах, представился мужчина, снова поклонившись, будто она была такой же для него, как и Хибари. Глаза смотрели внимательно, ища для себя ответы на свои вопросы. Интересно, о чем он думает? Какой бы вопрос он ей задал? — Рад встречи с вами, Ева-сан, — в голосе не было ноток фальши. Было очевидно, что человек это говорил от чистого сердца. Он был сдержанным, почтительным, слишком вежливым, казалось, быть раскованным в общении ему мешал сам Хибари Кёя, наблюдая за ними, не принимая в их беседе «ни о чем» никакого участия. — К счастью, мой организм довольно неплохо переносит долгие полеты. И, честно говоря, этим горжусь. — Как я вам завидую, — широко улыбнулась в ответ Ева, на этот раз уже искренне. Без стеснения и задних мыслей. Заставила Кусакабе заразительно засмеяться. Хороший человек. Хоть он и создает впечатление опасного мужчины, которого стоит опасаться так же, как и Хибари, но при общении с ним становится понятно, что он готов поддержать любую тему разговора. Будет, о чем с ним поговорить.       Краем глаза Браун наблюдала за Кёей. И его реакцией. Его мимикой. На первый взгляд, весь его вид говорил о том, что ему совершенно не интересна их беседа. Точнее, их знакомство. Но на самом деле все было совсем не так. Мужчина вслушивался в каждое слово — это было видно по напряженному телу, которое и не думало делать лишних движений. Хибари старался скрыть свои настоящие эмоции: уголки губ подергивались, сопротивляясь желанию изогнуться в улыбке, но глаза не могли скрыть блеска интереса. Удивительно. Каким интересным может быть хранитель облака. С каждым разом, находясь с ним рядом, Ева чувствовала, что совершила какое-то открытие. Поистине колоссальное, масштабное, важное для нее. Она с каждым разом узнавала Кёю лучше. Например, когда он пытается скрыть положительные эмоции за маской холода и безразличия, то сам не замечает, как скрещивает руки на груди, как начинает щуриться, поджимать губы. Когда он в хорошем расположении духа, то черты его лица смягчаются, делая его еще более красивым. Живым. Она видела, как его выражение лица менялось в той или иной ситуации, и понимала, что вот он настоящий. Совершенно обычный человек. Сильный человек. Который практически лишен слабостей. Но слишком гордый, чтобы признать данный факт. Жестокий ко всем. Жестокий к ней, что каждый раз мучает своими прикосновениями.       Он, казалось, все так же был рядом с ней, но в то же время продолжал держать дистанцию. Почему? Что движет им? Холодный разум или же хоть какие-то чувства? Или все то, что между ними уже произошло, было напрасно? Еве не хотелось об этом думать. Не тем более верить. Он сам поддался этой закономерности, затягивая ее в этот водоворот. Прямо в бездну. Из которой выбраться нельзя. Невозможно. «Я раздавлю тебя».       Слова глубоко отпечатались в памяти, заставляя каждый раз вспоминать их, как что-то ужасно важное и нужное. Это сорвалось в тот день с его уст, как какая-то данность, неоспоримый факт. А она просто смирилась с этим, находя это чем-то откровенным, острым, будоражащим. Потому что она любит его. Казалось, настолько сильно, что Ева буквально готова была сделать для него все что угодно. Прямо сейчас. Не заботясь о своем будущем. Идиотка. Разве можно так? Это же полный абсурд. Бред. Ужас. Сумасшествие. Чувства лишают рассудка. Заставляют каждый раз мучаться от всепоглощающих мыслей. Думая о Кёе, Еве все время хотелось вылить на себя ведро ледяной воды, содрать с себя кожу, избавиться хоть от чего-то, но чтобы это избавление уничтожило ее желание ощутить на своей коже его губы.       Хибари смотрит на Кусакабе жестко, словно требуя от него что-то. Ха, тут и так все ясно, чего он хочет… Чтобы закончил, наконец, разговаривать, и проводил к машине. Стоп. К машине? Такого Ева даже не предусматривала… — Ты не должна об этом думать, — проговорили на ухо, совсем близко, заставляя ее тихо охнуть от неожиданности. Хибари тут же отстранился, пряча ухмылку, снова сделавшись серьезным и холодным, как и обычно. От читает ее, как открытую книгу. Вот же засранец. Ева насупилась, словно маленький ребенок, нахмурив нос и надув губы, заставляя Кёю тихо хмыкнуть.       И что он подразумевал под выражением «Не должна об этом думать»? Не думать о нем? Не думать о том, куда они едут? Или думать, на чем они едут? Или не думать о безопасности, которая за последние месяцы в жизни Браун трещала по швам?       Рука Демона Вонголы сжала ее ладонь, придвигая к себе ближе, чтобы она еще больше чувствовала его рядом с собой. И Ева чувствовала, ощущая на своей коже удары электрического тока от одного взгляда Кёи в ее сторону. Потому что этот взгляд нельзя было сравнить с другими. Взгляд, полный вожделения. Или ей показалось? — Мы будем поблизости от вас, — проговорил Кусакабе, сделавшись вновь серьезным. Интересно, какого это, работать с Хибари? Каким он бывает в ипостати начальника? Строгим? Таким же жестоким, как и в битвах? Холодным?       Ее усадили в машину, словно ребенка. Слишком бережно держа за руку, заставляя думать, что это всего лишь сон. Может, иногда, ей и казалось, что Хибари Кёя — черствый человек, который думал только о своей проклятой работе, не показывая окружающим своих эмоций и слабостей, но мужчина каждый раз доказывал обратное. Это могло показаться странным, но он казался больше, чем просто хранитель облака, больше, чем человек. Он имел свои интересы, придерживался определенной точки зрения, не обращая внимания на других людей. И он оберегал ее. Рука задержалась на ее плече, поглаживая кожу, пробуя ее на ощупь, а Ева посмотрела ему прямо в глаза, ловя его взгляд.       В салоне автомобиля было прохладно. В воздухе стоял запах ладана, смешанный с корицей. Немного сладковатый, но не теряющей своего шарма. Стекла затонированы. Полностью. Снаружи невозможно было увидеть, кто в этой машине находится. Хибари все предусмотрел. Похвально. Браун улыбнулась, пряча свой взгляд, отводя глаза к окну, рассматривая уже приевшийся пейзаж. Кёя сел рядом, и машина тронулась. А водитель знает, куда они едут вообще?       Девушка тяжело вздохнула, подавляя признаки зарождающегося раздражения из-за этой чертовой неизвестности, и решила полностью довериться мужчине, который сидел рядом с ней. Он смотрел на нее. Его взгляд Ева чувствовала каждой клеткой кожи, старалась скрыть свое смущение, но каждый раз Хибари ловил ее с поличным, заставляя краснеть. Но в то же время хотелось наплевать на свою скромность и просто прикоснуться к нему. К его руке, сплести пальцы с его, чувствуя защищенность, прочертить пальцем невидимую линию от его плеча к ключицам, которые выглядывали из-под краев футболки, прикоснуться к его щеке. Хотелось всего. И прямо сейчас. Но Ева продолжала сидеть смирно, напряженно смотря на то, как мимо них мелькали зеленые кроны деревьев.

Daughtry — As You Are

      Мимо них словно проносилась целая вселенная, время, да все вместе взятых. Ева чувствовала, что атмосфера вместо напряженной становится более благоприятной. Руки дрожат от волнения, но девушка пытается унять все свои отрицательные чувства и довериться тому, чего так сильно хотела. Ее ладонь медленно тянется к его руке, чтобы сжать его пальцы. Сильно. До хруста. Чтобы побелели костяшки. Она не смотрит на него. Просто не состоянии этого сделать. Это сродне было самой настоящей пытке. Ей было ужасно неловко и страшно одновременно. Страшно от того, что он посмотрит на нее уничижительным взглядом. Страшно, что он может отвергнуть ее. Страшно. Страшно. Страшно…       Кёя видит, как она колеблется. И опережает ее. Улыбается. Его широкая ладонь ложится на ее, обхватывает, сжимает настолько крепко, что перехватывает дыхание. Ева дергается, словно от огня, но не отстраняется. Поворачивает голову, смотрим недоуменно, переводя свой взгляд то на их ладони, то на его лицо. Каждому человеку могло со стороны показаться, что это был очень романтичный момент. Неумелый, но настолько незабываемый, что Браун улыбается в ответ. Глупо, но по-настоящему. Теперь не пряча своих эмоций, позволив себе расслабиться. Пододвигается ближе, а в ее глазах отражается все, что она хотела ему сказать, но не могла. Теперь пейзаж за окном казался совсем неинтересным. Она смотрела в его серые глаза, попросту не желая отводить взгляда.       Солнце светило в лицо, то скрываясь за деревьями и домами, то опять появляясь. Ева положила голову на широкое мужское плечо. В нос ударил «тот самый» незабываемый парфюм, который каждый раз сводил девушку с ума. Хотелось вдыхать его еще, и еще, и еще, пока он не засвербит в носу. Руки Хибари нагло легли на ее талию, притягивая ближе к себе, заставляя снова задохнуться от смущения. Что с ней происходит? С каких это пор она смущается, как школьница? Она давно не подросток, давно не девочка, которая при каждом взгляде противоположного пола будет краснеть, как помидор на грядке. Браун, подбери сопли!       Ева уткнулась носом в ткань футболки, прикрывая глаза, расслабляясь. Руки потянулись к его лицу. Она нуждалась в нем. Нуждалась в его прикосновениях. Аккуратно очертила скулы, пальцы зарылись в темные волосы, перебирая их. Спустилась ниже. На шею. Слегка царапнула. Талию сжали сильнее, до боли сминая кожу. Браун не сдержалась и издала смешок, пряча свое лицо. Успокоилась, прекратила его дразнить. Потому что иначе он сможет укусить ее намного больнее.       Девушка не знала, сколько по времени они ехали. А это вообще было важно? Важен был лишь его запах. О, Господи! Как же было приятно находиться с ним рядом, в его руках, и улыбаться. Просто улыбаться. От того, что теперь она не одна, что теперь она может смело забыть свое прошлое, Джеймса, которого она очень любила. Потому что появился кто-то, кого она полюбила еще сильнее. По-настоящему. Пылко, страстно, не желая больше отпускать, забывать, отчаиваться.       Кёя вдыхал запах ее волос, невесомо целуя их. Чтобы она не почувствовала, чтобы не догадалась. Ее кожа была мягкой, слишком нежной для него. Солнечный свет будто целовал ее лицо, попадая в глаза, из-за чего Ева часто жмурилась. А Хибари просто наблюдал за ней. Желание припасть к ее губам нарастало с каждой пройденной секундой, но Демон Вонголы старался игнорировать его. Но это было чертовски трудно. Практически невозможно. Ее пальцы сжали его ладонь, а затем снова разжали, удостоверившись, что он реален, он здесь, он не исчезнет. Так и хотелось зарыться ладонью в копну ее волос. Ощутить их мягкость. Оттянуть назад, чтобы она, наконец, не смогла прятать от него взгляда. Чтобы смотрела в глаза. Чтобы смотрела на него.       Машина остановилась, а водитель посмотрел в зеркало заднего вида, встречаясь с ледяным взглядом Кёи, тем самым оповещая, что они приехали. Ева поерзала на сидении, прогоняя остатки полудремы, подняв голову. Брюнет продолжал держать ее за руку и даже не думал отпускать. Это казалось сейчас таким нормальным и естественным… Они смотрелись, будто влюбленная парочка. А разве они ею не были? Браун хотела бы сказать громкое и заветное «Да», но снова неприятные мысли заставили стушеваться и засомневаться в том, что эти отношения смогут перейти на иной уровень. Ей было сложно сказать, что Кёя сможет ей довериться, сможет рассказывать все, сможет просто быть с ней рядом.       Опять. Опять все мысли сводились к тому, что между ними была пропасть… И плевать на то, что сейчас они несколько секунд назад держались за руки. Плевать, что он хотел поцеловать ее. Плевать, что Ева поняла это по его взгляду, горячему, темному, с проблесками пламени посмертной воли, и поджатым губам, к которым она хотела прикоснуться. Которые она хотела поцеловать.       Хибари вытянул ее из машины так же, как и вытянул из своих мыслей, заставляя вернуться в реальность, в то, что сейчас предстало перед ней, заставляя удивленно охнуть и округлить глаза. В лицо ударил свежий ветер. Прохладный, влажный, такой любимый и родной, что захотелось прикрыть глаза и представить, как он поднимает тело, словно пушинку, и уносит куда-то. Ева ласково взглянула на Кёю, понимая, что он привез ее туда, куда она всегда хотела попасть. Туда, где она может увидеть воду, как солнце уходит за линию горизонта, словно погружаясь в водную пучину, оставляя после себя огненные облака и розоватое небо. Бриз лизнул девичью щеку, распушил волосы, из-за чего они постоянно лезли в глаза, а ноги сами ступили по светлому песку, который еще не успел остыть после ярких горячих лучей дневного светила. Захотелось разуться, чтобы ощутить это тепло.       Кёя шел рядом, оставшись довольным произведенным эффектом. Он наблюдал, как ее глаза меняют цвет со светло-голубого, на более насыщенный, как в ее взгляде отражается изумление и влюбленность в увиденный пейзаж. Она уже полюбила это место. Оно казалось частью ее самой. Ева впервые за столько времени почувствовала себя по-настоящему свободной. Словно вода, словно ветер, который не переставал поднимать юбку ее шифонового платья. — Спасибо, — проговорила она одними губами, не издавая ни звука. Смотрела ласково, нежно, счастливо. Сжала его руку сильнее. Хибари еще больше захотелось ее поцеловать. Ева потянула его за собой прямо к воде, остановившись там, где был еще сухой песок. Пляж был пустым. Не было ни одного человека, кто бы захотел насладиться этим красивым закатом. Прямо как они сейчас. Совсем неподалеку виднелось небольшое кафе под открытым небом, где громко играла музыка, а на большой террасе танцевали люди, смеясь и разговаривая о чем-то своем. Но это не мешало наслаждаться свиданием.       Для Евы не было столь важно, чтобы ее привезли в какой-нибудь ресторан или кафе, не хотела, чтобы ей дарили цветы или конфеты, ей просто хотелось чего-то особенного, романтичного, того, что заставит сблизиться с другим человеком. И Кёя сделал это. Он заставил ее переживать такие эмоции, которые она не испытывала очень давно. Заставил полюбить еще больше. И Браун не жалеет. Ни сколько. Не жалеет о своем наваждении, не жалеет о своей страсти. Она не жалеет ни о чем. Ева просто ужасно любит его.       Они ходили по этому длинному пляжу, разговаривали, наслаждались атмосферой. На Палермо уже давно спустились сумерки. Зажглись фонари, освещая местность. Пусть солнце уже давно скрылось, но настроение никуда не исчезло. И даже не думало исчезать. Для них все только начиналось. Они много говорили о Намимори. Ева интересовалась каждой деталью, хотела узнать очень много. И Хибари рассказывал ей все. Браун поняла, что культура Японии очень интересна и по-своему загадочна. Девушка просила описать здания в обыкновенных городах, просила рассказать, как живут обычные люди, какие основные праздники существуют в стране… Браун хотела знать больше. Больше о других людях, другой нации. Больше о Хибари. Но он словно специально ничего не говорил о себе, будто это было большим секретом для нее и окружающих. Ева чувствовала какую-то странную горечь в груди от того, что он знал о ней все, вплоть до того, что она делает каждое утро, а она о нем совершенно ничего. Казалось, что Демон Вонголы был перед ней, но в то же время его и вовсе не существовало. Это очень обидно. Но, несмотря на желание узнать о любимом человеке больше, девушка наслаждалась этим замечательным вечером, улыбалась, постоянно смеялась, рассказывая Кёе какие-то смешные и хорошие моменты из ее жизни. Она хотела поделиться с ним всем, чем только могла. Она хотела рассказать, почему именно она связала свою жизнь с медициной, почему в ее жизни очень мало было друзей, почему она все время была одна… И Ева рассказывала. Взахлеб. Не утаивая ничего, потому что она хотела быть честной как с собой, так и с Хибари.       Мужчина внимательно ее слушал, не перебивал. Когда ему что-то не нравилось из ее жизни, он неосознанно хмурился, о чем-то задумывался, погружаясь в свои мысли, но и не упускал нити разговора. Он говорил свое мнение, был вежлив. Даже слишком. Иногда казалось, что тот Хибари, которого Браун знала, был вовсе не тем человеком, который гулял по берегу с ней сейчас. Он был другим. Поначалу девушке было сложно поверить, что он был способен на что-то, кроме холода, безразличия и жестокости, но на самом деле в этом мужчине таилось нечто большее. Хранитель облака оставался прежним: часто бросал едкие комментарии, усмехался, высокомерно хмыкал, щурился, поджимал губы, иногда чеканил каждое слово, а иногда говорил тихо, мягко, словно читая какое-то заклинание, заставляя Еву каждый раз дрожать от переизбытка чувств. Но в то же время было в нем что-то другое. Словно какая-то его часть изменилась за время их свидания. Свидание.       Оно не было слишком романтичным. Нет. Определенно нет. Но все это для нее было одной лишь сказкой, которая отражалась в реальности. Здесь. Сейчас. На пляже. Где в ушах был шум волн, бьющихся о берег, светлый песок, легкий ветер и музыка.       Она не замечала, как ее бедра инстинктивно покачивались из стороны в сторону под ритм какой-то песни. Ничем не цепляющий Хибари мотив. Шаг размеренный, немного ускоренный, ложился под ритм довольно четко. Идет впереди него. Руки опущены, но, если приглядеться, тоже совершают какие-то манипуляции пальцами. Что смотрится довольно комично. Девичьи округлые бедра подаются то в перед, то потом плавными движениями уходят назад. Она не замечала, что юбка платья иногда задиралась, открывая вид на ее ноги. Кёя внимательно следил за ней. Ловил каждое ее движение глазами. Анализировал. Хотя в этой ситуации делать это было совершенно не обязательно. Он был внимателен к каждой подобной детали, и чем больше он смотрел, тем больше хотелось остановить, поймать, прикоснуться.       Смирение. Идиотское чертово чувство, которое он испытывал сейчас. Смирение. Хибари просто смирился с тем, что проиграл эту битву. Смирился, что хочет ее. Во всех смыслах. Никогда еще какая-то девушка не играла в его жизни важную роль. Слабый пол для него был сродне травоядным, которые были слабые, не способные сопротивляться кому-либо.       И тут появляется она. Ни с того, ни с сего. Почему? Почему именно Ева? Она чем-то особенна? Отличается от остальных? Для посторонних Браун — самая обычная девушка. Но кем она была для него?       Кёя смирился с тем, что Ева просто так не может уйти из его жизни, из его головы. Он не осознавал, что очень часто все мысли сводятся к ней. Пусть даже до этого он думал совершенно о чем-то отдаленном, нежели о Еве. И он принимал это, как данность, как какое-то навязанное ему проклятие, от которого было просто невозможно избавиться. А хотел ли он этого?       Неожиданно, она останавливается, подходит к нему, всматриваясь в серые глаза, которые в полумраке казались черными. Браун хотела найти причину его очередной задумчивости, но каждый раз, когда она почти что находила ответы на свои вопросы, все равно проигрывала. Проигрывала потому, что девушка была слишком слаба по сравнению с Кёей. — Что? — спросил он, выгнул бровь, не понимая, чем он вызвал такой изучающий взгляд с ее стороны. Большие голубые глаза сияли неподдельным интересом. Она все время пыталась у него что-то узнать. Задавала ему вопросы. Но он уходил от ответа, понимая, что для этого еще не время. Только не сейчас. — У меня что-то не так с лицом? — С чего ты взял? — улыбнулась она, подходя к нему ближе, поднимая голову, не нарушая зрительного контакта. Боковым зрением Кёя заметил, как она снимает босоножки со своих ног, касаясь босыми ногами песка. Слегка укоризненно смотрит на нее, не поощряя это действие. Где-то вдалеке послышался смех какой-то девушки, заставляя мужчину вмиг напрячься и сделать снова холодным. Таким же, как всегда. Ева продолжала слегка покачиваться из стороны в сторону в такт песне. Незатейливый мотив, но голос потрясающий. Атмосфера позволяла двигаться под ритм, слегка прикрывая глаза, чувствуя, как сердце начинает биться чаще от запоминающегося припева. Но от голубых глаз не скрылась перемена во взгляде брюнета. Потому что девушка тоже научилась читать Кёю, словно открытую книгу, которую не каждый может осилить. Серые глаза устремили свой холодный взгляд на танцующих людей, заставляя Еву улыбнуться своим мыслям. Все-таки ее мысли подтвердились. Он действительно для всех людей оставался таким, каким она его запомнила в их самую первую встречу, но только для нее. Браун почувствовала внутри себя тепло от осознания того, что она все-таки для него что-то значила. — Ты должен мне танец.       Она прибегнула к тому, что заставляло каждый раз дрожать только от одной мысли об отказе. Ева продолжала улыбаться, смотреть на него, видя, как его глаза слегка расширяются, становятся темнее, а губы расплываются в кривой усмешке. Девушка снова почувствовала себя тем зверьком, которым была всегда: маленьким, слабым, беспомощным, не имеющим возможности сбежать от этого взгляда. К щекам прилил предательский румянец. — Вао, — мужчина усмехнулся, слегка приподнимая правую бровь, смотря на нее, прищурившись, словно кот. Ева замерла, чувствуя, как волна слегка касается ее ноги, даря коже прохладу. Она замерла на месте, словно статуя, забыла, что ей нужно было дышать. Она не чувствовала, как задыхалась. Пульс стучал в висках, но боли не было. — С каких пор?       Во взгляде Хибари промелькнуло что-то, что заставило Еву сделать определенные выводы из этого диалога. Он принял правила ее игры, но не факт, что он согласится с ней танцевать. Почему? На самом деле, все было просто. — А что такое? Не любишь танцевать? Или не любишь музыку? — теперь была очередь Евы слегка прищуриться, улыбнуться, а затем подойти ближе, буквально бросая вызов мужчине в лицо. Ох, Боже, как же она потом пожалеет об этом!.. Рука сжала сильнее ремешки снятых недавно босоножек, а сами ноги стояли на мокром песке, пачкаясь. Девушка специально зарывала их в песок и каждый раз морщилась, когда вода касалась ее пальцев.       Браун видела, как глаза Кёи с каждой секундой становятся все темнее и темнее, обретая оттенок черной бездны, в которой девушка тонула, сама того не осознавая. И не было понятно, из-за чего они становились темными: от злости или от чего-то еще? Но ей было совершенно ясно, что хранитель облака Вонголы раскусил ее и принимать вызов не собирался. Плохо. — Считаю нецелесообразным тратить время на такого рода занятия, — проговорил он, сощурившись, словно кот, заставляя девушку еще шире улыбнуться. Он приблизился к ней, опаляя ее лицо своим горячим дыханием. По коже девушки пробежала стая мурашек, заставляя подавить легкий мандраж. В любой ситуации он был такой… Хибари. Самоуверенный, лаконичный, бесцеремонный. С повадками хищника. Даже сейчас, общаясь с ней, он словно поощрял ей ее вольности. И Браун это нравилось. Нравилось ходить по острию ножа, чувствовать, как каждый раз Кёя прожигал ее своим раскаленным взглядом.       Ева осознала, что просто дрожит от его прямого взгляда. Ей было плохо и одновременно с этим ужасно хорошо, чтобы обращать внимание на эту предательскую тряску во всем теле. Девушке казалось, что прямо сейчас она просто не сможет устоять на ногах, упадет на немного остывший песок, а золотистые песчинки будут в ее волосах. Казалось, что ее тело окончательно сделается слабым от переизбытка чувств и просто не сможет больше держаться. Благо рука Кёи дотронулась сначала до запястья, опаляя кожу горячим прикосновением, затем поднялась выше, поглаживая, даря приятные ощущения, а Ева сжала в ладони многострадальную ткань платья, которая уже успела изрядно помяться за этот вечер. Она ужасно нервничала. Не потому, что она боялась его, а потому что ужасно хотела, чтобы он прикоснулся к ней еще. Больше контакта. Больше прикосновений. Кожа к коже. Она была голодной до его прикосновений настолько, что хотелось прокричать ему признание прямо в лицо. Но… Господи. Всегда жизнь преподносит людям большие сюрпризы. Будь то какая-то ситуация или неожиданный исход события. Ева не могла ничего сказать Хибари о своих чувствах, даже если этого чертовски хотела. Она чувствовала, что готова подойти к нему еще ближе, посмотреть в глаза, встать на цыпочки, чтобы его лицо было перед ее, и сказать то, что она чувствовала к нему. Прошептать прямо в губы.       На заднем плане слышался очередной людской смех. И музыка, которая не смела замолкать. Она все играла и играла. Музыкант сменял другого, диктуя свои условия для слушателей: своя мелодия, свой тембр голоса, свой темп. И все принимали эти условия, двигаясь, некоторые даже напевали мелодию, о чем-то разговаривали. Но эта вселенная отличалась от той, которая окутывала своей магией Кёю и Еву. Они существовали отдельно. Отдельно от танцующих, от дельно от кафе, в котором горели красивые фонарики, отдельно от музыки. Стояли друг напротив друга, взгляд глаза в глаза, а рука поднималась выше, дотрагиваясь до нежной кожи пальцами. Браун чувствовала, что ее бьет озноб, что у нее перехватывает дыхание от одного только его взгляда. Она дышала ртом от нехватки воздуха в легких, а он смотрел на ее приоткрытые губы, мечтая их поцеловать. Рука коснулась плеча, недвусмысленно играя с бретелькой платья.       Как же хотелось закричать. Ева цеплялась за каждый довод, за каждую возможность, но у нее не хватало смелости. Она могла работать, проводя сложные операции, могла выдержать слезы родственников погибших, могла сделать все, что угодно, но не это. Чувства переполняли ее, заставляли дрожать от его прикосновений, от его взгляда, рвано тихо дышать, стараясь не выдавать своего состояния с потрохами, потому что она знает его реакцию, потому что она успела его изучить. Она содрогалась, она металась от одной мысли к другой, не имея сил признаться не только самой себе, но и ему. А зачем это вообще ему надо? Ева сама не знала, почему в ее голову лезли настолько бредовые мысли. Может быть, он что-то и чувствует к ней, но… Опять это проклятое «но», которое вечно портило жизнь. Постоянно. Изо дня в день, не переставая разочаровывать.       Губы пересохли, кожа сделалась жесткой, перестав быть нежной и шелковистой. Хотелось содрать эту противную сухую корку, чтобы мысли пришли в порядок, чтобы собраться. Не получалось. Все сводилось к тому, что ей страшно. Хибари слишком непонятен для нее, тяжел как в плане характера, так и в плане общения. Но она любила его. Боже. Сколько раз она успела про себя это сказать? Сотню? Тысячу? Сколько? И сколько это будет продолжаться? Пальцы зацепили белый локон, наматывая его, разрывая длительный контакт с прохладной кожей, но сохраняя эту атмосферу, которая была по-своему интимной, жаркой, заставляющей сознание постоянно фантазировать. О чем, интересно? — Люблю, — это получилось само собой так легко, что Ева сама не заметила, как это слово буквально слетело с ее губ. Что? Она это сказала? Сама? Не заставляя себя? Этого не может быть. Просто невозможно. Нет. Не в этой жизни, не в этой реальности, не здесь и уж точно не перед ним. Его глаза не округлились от удивления, лицо не сделалось мрачным, а губы поджатыми. Выражение лица Хибари никак не поменялось. Поменялся только взгляд. Зрачки расширились, закрывая свой привычную серость его глаз, сделавшись угольно черными. Он не улыбался, а просто смотрел странным взглядом, который не был похож на другие. Черт. Зачем она это вообще сказала? Какой был в этом смысл? Возможно, если бы она молчала, то все осталось бы, как прежде: их отношения продолжились на какой-то момент, а сейчас… Браун было страшно от того, что сейчас может все закончится одним лишь его словом или жестом.       Но она должна была себе признаться, что Хибари не особо сильно торопился с реакцией на ее признание, смотря на нее внимательно, практически не мигая. А Ева ждала, что же будет дальше. Зная его, он скажет что-то наподобие «Пошла вон», не будет тирады. А что будет тогда с ней? Хотела бы Браун сама узнать ответ на этот вопрос…       Девушка призналась сама себе, что просто не помнила, что было дальше. Потому что для нее не было ничего важного в тот момент. Но когда Кёя притянул ее к себе за талию, наклонившись к ее лицу, при этом зарываясь ладонью в белые волосы, Браун поняла, что пропала. Что это? Что происходит? Их дыхание стало практически единым, мужчина опалял своим ее губы, заставляя при каждом выдохе вздрагивать, словно от ожога. Ева чувствовала, как к горлу медленно начинает подкатывать истерика. Душераздирающая, мешающая наслаждаться этим моментом. Да что вообще здесь происходит? Почему он не отталкивает ее от себя, а наоборот придвинулся ближе, будто поощряя ее за это идиотское признание? Почему все так сложно? Почему с ним никогда нельзя расслабиться? — Зачем… — проговорила она, качая головой, пытаясь сдержаться, чтобы в конец не упасть духом. Она ожидала что угодно, но кроме этого. И это делало ее неуязвимой, потому что девушка не знала, что будет дальше. — Ты сказал, что раздавишь меня. Тогда зачем ты это делаешь? — виски пульсировали, в глазах стало мутно от слез, руки сжались в кулаки, вцепились в черную ткань его футболки, а нос вдыхал его запах, от которого голова шла кругом. Ей было бы намного легче, если бы он просто оттолкнул ее, не обратил внимания на ее признание и продолжил их диалог, но она не хотела, чтобы он был с ней потому, что она что-то чувствует к нему. Это действительно ее раздавит. По-настоящему.       Ева не знала, что для нее было самое страшное в ее жизни. То, что она осталась одна, будучи еще юной, или потому что связалась с мафией, сама того не осознавая, или потому что полюбила самого жестокого человека из всех, кого она встречала? Наверное, все вместе. И это навалилось на нее невидимым грузом на плечи, заставляя терпеть, страдать, думать о том, что бы могло случиться и чего не произошло. Девушка будто падала в пропасть, а темнота спешила поглотить ее тело и разум, влияя на мысли, чувства, желания…       Хибари продолжал смотреть на нее своим темным взглядом, наверняка думая о том, как ему лучше стоит с ней поступить. И чем больше Ева задумывалась об этом, тем больше страх заполнял ее разум. Хотелось ударить его. Влипить ему увесистую пощечину, чтобы он ответил, сейчас же, потому что ей надоело ждать. Оставить на его коже царапины. Потому что он этого заслужил. — Что тобой движет? Чего ты хочешь? — она продолжала дышать ртом, нашептывая ему эти вопросы, на которые так хотелось узнать ответы, чтобы все расставить на свои места. Голубые глаза искали в его взгляде что-то, что бы означало ее полное поражение, что она снова проиграла эту бесконечную битву. Но не находила этого. Неизвестность. Ева злилась, что нельзя было прямо сейчас прочитать его мысли. Ей оставалась лишь догадываться, о чем он думает.       Мужские руки сильнее сжали ее талию, причиняя легкую боль, на которую даже внимание обращать не хотелось. Дыхание участилось, будто стало еще горячее. Ева старалась держаться достойно, мысленно сопротивляясь своим назойливым мыслям. Хотелось дотронуться до его лица, провести пальцем по его острой скуле. Как противоречиво. Помнится, только несколько секунд назад ей хотелось ударить его, а сейчас она уже хочет совершенно другого. А не сошла ли она с ума? — Тебя, — довольно низко и хрипло ответил Кёя, придвинувшись еще ближе к ней, заставляя Браун выпасть в осадок от того, что только что он произнес. Он наблюдал за ее лицом: как ее глаза округлились от шока, как лицо ее начало вытягиваться, как губы сами приоткрылись, выпуская на волю горячий выдох прямо ему в лицо, из-за чего контролировать себя стало в разы тяжелее.       Ева не понимала, что происходит. Казалось, будто она уже просто напросто сошла с ума… Да. Определенно. Окончательно. И теперь ей начинает слышится то, чего ей так хочется слышать. Нет, услышать из уст Хибари такое признание — очень хорошо, но это же всего лишь… Или нет? — Что? — переспросила она, ожидая ответа. Пусть он скажет хоть что-то. Ей будет вполне достаточно понять, что она точно сошла с ума, доведя себя до такого ужасного состояния. О, Боже! Неужели все должно закончится так? Она, Ева Оливия Браун, девушка, которая из-за своей рассеянности брякнула мужчине признание, падет от отрицательного ответа. Может быть, в мыслях это звучит красиво, но только не в жизни.       Хибари Кёя. Демон Вонголы. Хранитель облака. Столько всего для него одного… Он молчал. Такой простой, но в то же время совершенно непонятный. О чем он думает? Как она перед ним облажалась? Ха. Такова, наверное, ее натура — вечно ошибаться, представать перед ним не в лучшем свете. Никчемная и глупая до невозможности. Как можно быть настолько ужасной? Ох, если бы ее сейчас увидела Алесса, то горячая итальянка сразу же разразилась бы отборнейшими ругательствами, не забывая упомянуть то, насколько она рассеяна и задумчива. Тогда… Почему Ева до сих пор стоит здесь? — Я хочу тебя, — он сжимает ее ладонь в своей почти что до боли, ощутимо, но Браун сосредотачивается на другом. Она задыхается от того, что нет, это все-таки ей не послышалось, она не сошла с ума. Это все реальность. Он стоит перед ней, смотрит серьезно, будто ища в ее глазах что-то нужное. Кёя ладонью дотрагивается до ее лица, смахивая слезинку, обжигая кожу своим новым прикосновением. Таким родным и нужным сейчас. Ева смотрела на него и не верила тому, что сейчас происходило. Ее губы дрожали от нервного напряжения. Настолько сильно, что брюнет просто не смог сдержаться. Целует. Горячо, ощутимо настолько, что губы сводит от боли. Целует жадно, напористо, будто подтверждая свои слова, ставя на ней свое клеймо, тем самым говоря, что она полностью принадлежит ему. Медленно проводит языком по ее нижней губе, пробуя нежную кожу на вкус. Снова. А девушка не в силах воспротивиться этому интимному жесту, подаваясь навстречу, обвивая его шею руками.       В ушах стоял шум. Шум от того, насколько весело было танцующим неподалеку людям. А вокруг них витала праздничная атмосфера, музыка обволакивала каждого, кто был частью сего действа. Вода шумела, разбивалась о светлый песок, касаясь кожи ног, но это не было сейчас столь важно. Поцелуй вытеснил все мысли, словно их никогда и не было, а тонкие пальцы сжали мужские плечи со всей силы, запоминая этот вечер. Потому что в жизни Евы этот вечер был самым лучшим.

***

      Никогда еще в особняке Вонголы не было столь мертвой тишины. Никогда. В основном, постоянно в жизни Савады Тсунаеши случалось что-то непредвиденное, интересное, по-настоящему веселое, готовое преследовать его до самой старости. Но сейчас все было иначе. Часы показывали ровно одиннадцать вечера, а комнаты особняка казались ужасно неуютными, пустынными, темными, ужасными. И никто не смел нарушать эту атмосферу: ни хранители, ни он сам. Потому что не было никакого желания это делать. Они уже не дети, которые были готовы сделать совершенно любую пакость, чтобы просто быть счастливыми.       Сейчас же Тсуна не испытывал ничего, кроме осознания того, что он снова прав. Опять. На зло всем, кто осмелился пойти против его семьи. В кабинете которые сутки горел свет, не переставая. Из-за этого возмущенный Гокудера постоянно говорил что-то о больших расходах на электричество. Окно впускало в помещение ветер, заставляя Тсуну каждый раз прикрывать глаза. Он устал. Ужасно. Хотелось хоть немного вздремнуть, но оставалось очень много дел, которые требовали немедленного разрешения. Пальцы нетерпеливо барабанили по столу, отстукивая какой-то медленный, но размеренный ритм, явно действуя привязанному к стулу человеку на нервы. И это доставляло странное эстетическое удовольствие. — И как давно вы работаете на Серпенте? — наконец, нехотя, нарушил молчание Тсунаеши, заговорив с предателем первым. На вид, связанному мужчине было всего лишь тридцать лет. Молодой, перспективный, амбициозный. Но иногда амбиции имеют обыкновение топить людей, буквально лишая их шансов на дальнейшую нормальную жизнь.       В ответ снова молчание, которое начинало уже порядком надоедать. Карие глаза метнули в сторону Мукуро взгляд, тем самым говоря «Делай, что хочешь». Хранитель тумана ядовито усмехнулся и в своей фирменной манере вонзил острие трезубца в плоть, заставляя мужчину все-таки издать хоть какие-то звуки. Для начала. То, что все для этого человека только начиналось, никто даже сомневаться не смел. Первый раз в жизни Тсунаеши чувствовал себя комфортно во время вот таких допросов. Потому что он не любил предателей, потому что они заслужили такое отношение. — Кому из выживших хранителей вы поставляете информацию? — голос Савады был приглушенным, спокойным, но немного холодным, давая всем присутствующим понять, что все вышло из-под контроля. Абсолютно все. Сам босс Вонголы чувствовал, как на него начинает волнами накатывать растерянность, а в голове навязчиво крутился лишь один вопрос: «А кому теперь стоит верить?». Нельзя исключать факт, что кроме этого молодого человека может быть кто-то еще задействован в шпионаже. — В ваших же интересах отвечать на мои вопросы. — А то что? Голову мне снесете? — усмехнулся мужчина, качнув головой, чтобы убрать мешающие темные пряди с глаз. Рокудо еще шире усмехнулся и надавил на трезубец сильнее, вонзая холодный метал глубже в плоть, заставляя допрашиваемого снова закричать. — Ши-ши-ши, — оскалился хранитель урагана Варии, обнажая свои ровные зубы. — Может, стоит предоставить пытки мне? — С чего бы это вдруг? — осклабился в ответ Хаято, скрестив руки на груди, выражая все свое презрение к блондину одним лишь взглядом. Обстановка в комнате накалилась еще больше. Никто не хотел уступать. И это крайне утомляло. Тсуна вздохнул, прикрывая глаза, пытаясь тем самым облегчить постоянную головную боль, но от воцарившегося шума она даже и не думала проходить. — Вы, Вонгола, действуете без капли изящества, — парировал Бельфегор, сделав замысловатый жест руками, тем самым заставляя правую руку Савады в очередной раз впасть в ярость.       Шатен же внимательно следил за связанным, не обращая внимания на остальных, при этом наблюдая за его реакцией, изучая его мимику, как он иногда подергивался от боли в бедре, куда Мукуро вонзил свой трезубец. Пальцы снова забарабанили по деревянной столешнице. Как его зовут? Как говорил Гокудера-кун, его зовут Вико Орена. Считается перспективным сотрудником в отделе безопасности, которому доверяли очень важную информацию. На самом деле этот молодой человек ничем не отличается от остальных сотрудников: работает каждый день, получает заработную плату, семьи у него нет, потому что с такой работой ее не спешишь заводить. Все, как у всех. Но именно в этом человеке было желание работать, и именно этот момент стоит учитывать прямо сейчас. Наверное, постоянное поощрение сыграли с ним злую шутку, сделав его ненасытным в плане денег, поэтому он перешел на сторону Серпенте. Хотелось задать вопрос, сколько ему заплатили, но эта мысль сразу же отпала. Кровь стекала тонкими струйками по ноге мужчины, пачкая брюки, а затем начала растекаться маленькой лужицей на полу, пачкая дорогой паркет.       Видя, что кроме Гокудеры Хаято никто больше возражений не имел, Бельфегор вальяжной походкой направился к Вико, отточенным движением вытащив один из своих излюбленных ножей, который казался на вид настолько острым и опасным, что сразу же становилось ясно — связанному явно не повезло. Блондин с ярко выраженным удовольствием взял брюнета за волосы и подставил нож к горлу, слегка царапая кожу, выпуская маленькую кровавую дорожку вниз, к рубашке. — Слушай меня внимательно, двуличная продажная шлюха, — тихо прошипел прямо в лицо Бельфегор, явно испытывая удовольствие от данной ситуации. Все остальные замерли в ожидании того, что же произойдет дальше. Стало ясно, что даже если допрашиваемый и выдаст всю нужную им информацию, Бельфегор просто так его не отпустит. Из этого можно было сделать весьма неутешительный вывод: вероятность, что Вико Орена останется в живых после всей этой вакханалии, была равна нулю и стремилась к минус бесконечности. — Я вырежу тебе глаза и запихаю их в твою глотку, медленно буду сдирать с тебя кожу, по кусочку, пока от тебя не останутся одни лишь кости, которые я после пришлю твоему заказчику в подарочной упаковке, буду отрывать твои никчемные конечности, пока ты не превратишься в тупого червяка, не способного даже пошевелиться от боли и унижения, вырву твои мозги и скормлю собакам если ты не скажешь нам все, что мы хотим знать. Тебе ясно, ничтожная букашка?       В ответ лишь кивок и взгляд, переполненный ужасом от услышанного. Тсунаеши напряжен — это видно по его лицу, взгляду, поджатым губам, его волнение выдает поза, в которой он сидел, но это не могло ему помешать сделать то, что он должен был сделать. Бельфегор отстранился от Вико, убирая нож с пораненного горла, разводя руки в странном жесте. — Действует безотказно, — самодовольно изрек он, повернувшись лицом к Хаято, который стоял около стены, скрипя зубами. Савада поднялся с кресла, чтобы немного размять затекшие ноги, одаривая связанного многообещающим взглядом.

***

      Она чувствовала кожей, как он приближался к ней. Медленно, растягивая удовольствие от погони за своей добычей. А она не могла сопротивляться его прихоти, специально замирая на одном месте, чтобы он воспользовался форой. По спине пробежал табун мурашек, заставляя прерывисто дышать, непроизвольно, чуть слегка, выгибать спину. Что это за чувство? Будто в тело влили лошадиную дозу афродизиака, а теперь вещество быстро расползалось по телу, порождая за собой жар и бешеное биение сердца, стук которого отдавался в ушах. Горячо. В комнате было слишком жарко, чтобы нормально соображать. Хотелось открыть окно, чтобы подставить слегка взмокший лоб прохладе, но это сделать помешал темный и пылкий взгляд, пригвождающий к месту Еву. Пальцы рук буквально зудели в желании коснуться мужского тела. Почувствовать, как электрический ток проходит по коже. Это было самое настоящее безумие. Почему? Почему она не может пошевелиться, чтобы воплотить свои мысли в жизнь? Ведь она желает его. Сильно. Горячо. Из-за чего между ног становится настолько влажно, что девушка непроизвольно качает бедрами, пытаясь избавиться от этого немного дискомфортного ощущения.       Хибари улыбается, видя, что у нее ничего не получается. Такая тонкая и нежная, такая чувственная и манящая, такая его… Она была его и только его. Он бы никому не посмел позволить забрать такое сокровище. Все буквально в ее теле говорило, нет, кричало, о том, что он должен прикоснуться к ней, должен заставить ее кричать от удовольствия, должен любить… Любить. Странное слово. Каждый раз оно заставляло Кёю усмехаться. Но почему-то именно сейчас оно подходило сюда больше всего. В его понимании, Ева была достойна большего, что у нее должна быть не только интимная близость, но и ощущение того, что она любима. Мог ли он ей такое дать?       Хранитель облака всегда вставал за ее спиной. И вот сейчас, подойдя к ней, он провел ладонью по ее волосам, чувствуя, как их шелк струится между его пальцами. Захотелось еще. Ева вскрикнула от того, насколько неожиданно мужчина оттянул ее за волосы назад, заставляя откинуть голову ему на плечо. А он сразу же припал к шее губами, пробуя кожу на вкус. Его руки хаотично блуждали по ее телу, иногда спускаясь ниже, слегка приподнимая юбку платья. Как же приятно. Немного щекотно. Кожа покрывается мурашками, тело трясет от переизбытка чувств, а на шее остается холод после его горячего языка. Она пылает под его прикосновениями, не в силах оставаться спокойной. Его запах, его руки, его губы… Они творили с ней что-то невероятное, оказывая как-то магический эффект на ее разум. Она стояла, спиной к нему, с затуманенным взглядом, ноги ее подкашивались, заставляя Хибари еще сильнее прижать Еву к себе, прикусив кожу.       Что это? С ней такое впервые. Все было словно в тумане, а между ног горело так, что хотелось кричать. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста…       Все, что между ними происходило до этого, казалось, было только очередной формальностью: отобранная у водителя машина и звонок Кусакабе, чтобы они не ждали их на парковке, поездка в центр, где находилась квартира Хибари, в которой до этого у них все только начиналось, желание Евы заварить чай, который казался сейчас совершенно ненужным… Все эти маленькие, но важные события, будто были началом того, что происходило сейчас. Прямо здесь. На кухне. В полутьме. — Повернись ко мне лицом, — даже сейчас он командует. Какой же он… Хибари. А она подчиняется ему, разворачивается и встречается с его темным взглядом. Он смотрит на нее вожделенно. Бешено. Как мужчина смотрит на женщину в тот момент, когда хочет ее. Его губы изогнулись в ухмылке. Он будто читал ее мысли, и это было вполне возможно, потому что он самый настоящий Демон, который одним лишь взглядом заставлял подчиняться ему. Ева чувствовала, что больше просто не может стоять на ногах. Колени дрожали, стопы почему-то болели, мышцы ног сделались ужасно слабыми.       Она была не в силах стоять на ногах, не в силах держаться, не в силах больше оставаться сильной, проявлять свою стойкость перед ним. Она просто хочет его прикосновений к своей коже. Больше. Еще сильнее, грубее, чтобы в глазах появились искры. И она буквально упала в его руки.       Тишину разрезал лишь шелест ткани ее платья, потому что руки Кёи смяли ее с такой силой, что казалось, вот, сейчас от одежды Евы не останется и следа. Его губы совсем близко, хотят захватить в плен ее уста, чтобы ощутить их мягкость и привкус вишни, оставшийся от блеска, который девушка съела еще там, на берегу. Его горячее дыхание обожгло ее щеки, побуждая замереть, в висках бился пульс, дыхание задержалось само собой. Браун не могла дышать при Кёе, не могла пошевелиться, она лишь просто приблизилась к нему, отсеивая всякие ненужные мысли.       Он целовал ее губы совсем невесомо. Он втянул в себя сначала верхнюю, а затем нижнюю, подразнивая, а девушка чувствовала жар его языка на себе, утопая в приятных ощущениях. Щекотно и жарко одновременно. Ева машинально хватается за широкие плечи, чувствуя, как под ладонями перекатываются мышцы. Голова кружится. Разум в тумане. Но она не смеет останавливаться.       Совсем аккуратно. Выжидая, словно хищник. Он медленно оттягивает ее нижнюю губу. Сосет. Сносит крышу окончательно. Запускает язык в ее рот. Браун подается навстречу, отдавая всю себя. Нет сил терпеть и противиться своему разуму, который опять начал возмущаться такому исходу событий. Кёя голодно захватывает губами, заставляя девушку прикрыть глаза и довериться ему, изнывая от желания. Их тела очень близко к друг другу, дыхание стало единым — рваным, горячим, прерывистым… Ничто им не могло помешать сейчас. Ни страх Евы, ни непонимание того, что Хибари просто любит ее, ни кто-либо другой. Они были вдвоем, в квартире, куда никто не смел зайти без разрешения.       Поцелуй жестче, тела ближе, язык проникает глубже, лаская, вырывая из горла Евы полустон. Это так прекрасно. Девушка чувствовала, что улетает. Куда? Куда-то, далеко, туда, где нет места невзгодам, грусти, унынию, а есть лишь она и он, где они будут вместе проводить много времени друг с другом. В мире не существовало ничего сейчас, кроме них, никто не обращал внимание на то, что в квартире было темно, так как время перевалило за одиннадцать, никто не обращал внимания на валяющиеся на полу осколки от чашки, в которой был только недавно приготовленный чай. Они были поглощены этим поцелуем. Таким глубоким, грубым, мокрым… Периодически Кёя старался быть нежным, бережно касаясь ее щеки, затем волос, заправляя прядь за ухо, а затем ладонь спускалась к шее. Но… Да пошло оно все к чертям!       Внутри мокро. Горячо. Затягивает настолько, что просто нельзя остановиться и прийти в себя. Что невозможно насытиться. Приходится практически впиваться в ее распухшие губы. Терзать. Он пьет ее. Отбирает у нее воздух. Сжимает шею одной рукой, а другой заставляет запрокинуть голову. Ева задыхается, что аж зубы сводит. Но она и не думает прерывать этот поцелуй. Тянется за новой дозой, словно одержимая, не делая глотка воздуха.       Руки Хибари снова спускаются вниз, ложатся на талию, а затем сжимают ее с такой силой, что становится больно. Но девушка терпит. Прикусывает его нижнюю губу, словно в наказание, а затем усмехается. За что получает по заслугам.       Демон Вонголы впечатывает ее в стену. Тишину разрезал приглушенный звук удара. Ева вскрикнула. Правое плечо саднило. «Будет синяк», — сразу же заключила она, не отрываясь от губ мужчины. Своего мужчины. Желанный. Ее. Только ее и больше ничей.       Поцелуй прервался неожиданно, резко. Кёя навис над ней. Ловил ее затуманенный взгляд, который она пыталась всячески спрятать от накатившего стыда. Он выжидал. Почти невесомо провел носом по гладкой коже, а затем вдохнул сладкий аромат ее тела. Черные глаза пылали в темноте фиолетовым пламенем. Хищник со своими повадками… Никак иначе. Ева обнимает брюнета за шею, прижавшись к нему всем телом, ластясь. Сквозь тонкую ткань черной футболки отчетливо ощущалось биение его сердца. И этого хватило, чтобы заставить Хибари резко прижать хрупкое девичье тело к себе.       Его губы были везде. Как и горячий язык, оставляющий после себя влажные дорожки. Браун громко и протяжно стонет, запрокидывая голову, а затем ощущает толчок бедрами ей навстречу. Стена была каменной и шершавой из-за особого строительного материала, который покрывал поверхность. Мягкая и нежная девичья кожа царапается. — Обхвати меня ногами, — хрипит он ей в губы. Когда-то они это уже проходили… Только повод был другой. Нет, нет времени это вспоминать! Ева реагирует на это почти мгновенно, выполняя его приказ. Она слышала, как плавно Хибари выдохнул, чувствуя, как их бедра прижались к друг другу плотнее. И это было поистине незабываемо. Брюнет в ответ больно сжал ее ягодицы, слегка царапая кожу, а затем широко ухмыльнулся. — Сильнее, Ева, — сквозь стиснутые зубы, еще жестче, чем раньше, как будто не приказывал обхватить его, а сдерживался, чтобы не ударить.       Ева сжала его бедра сильнее, обняв руками за шею и уткнувшись носом в плечо. Она чувствовала, как он нес ее наверх, как медленно, не спеша, поднимался по лестнице, шел по недлинному коридору, прямиком в самую дальнюю комнату. В его комнату. И от этого на душе стало еще приятнее. Дверь открылась, любезно впуская их внутрь. Хибари поставил ее на ноги. Голубые глаза успели за несколько секунд оглядеть все пространство, вспоминая, как она убиралась в его кабинете, как Кёя помог ей с папками, которые готовы были тогда свалиться на ее голову… В буквальном смысле.       Бедная и ни в чем неповинная дверь издала какой-то жалобный хруст, громко захлопываясь, а сама Ева была в ту же секунду прижата к твердой поверхности. Она стояла спиной к брюнету, задыхаясь то ли от возмущения, то ли от неожиданности. Она сама, наверное, еще не решила, из-за чего именно… Да и это сейчас было неважно. Хибари нависал над ней, целуя ее мочку уха, проводя по ней языком, продолжая дразнить, а Ева таяла, словно масло под ярким солнцем, не в силах повернуться к нему. Потому что было нельзя. А кто установил такие правила? Широкие, немного шершавые от постоянных драк и тренировок ладони мужчины слегка царапали нежную кожу ее ног, поднимаясь выше, к бедрам, и исчезая под юбкой тонкого шифонового платья. Между ног продолжало гореть. Еве было стыдно настолько, что хотелось свести ноги и убежать, но Кёя не дал этого сделать, поддразнивая ее своими прикосновениями. Она то льнула к нему, то дергалась, как от огня, боясь его жара, а затем снова льнула. И так постоянно. Хранителя облака это ужасно забавляло. Забавляло настолько, что хотелось продолжать эту пытку, не прекращать ее, снова и снова, чисто случайно, касаясь пальцами кружева ее нижнего белья. Почему-то захотелось узнать, какое оно. По цвету, по дизайну… Нет. Позже.       Он развернул ее к себе лицом, снова впиваясь в губы, целуя до головокружения, до боли, до крови, кусая, терзая. Прямо как добычу, которую так долго жаждал зверь. Ева чувствовала себя в тот момент самой счастливой, желанной, любимой… Да, любимой. Она была просто уверена в этом. Иначе как можно было так целовать? Как можно было так прижимать к себе, заставляя каждый раз изгибаться и закатывать глаза от предвкушения? Это нельзя было назвать просто плотским увлечением. Нет. Здесь все было гораздо глубже. Чувственнее. Интимнее. Горячее настолько, что Ева непроизвольно, почти инстинктивно, потерлась бедрами, из-за чего брюнет поспешил одарить девушку многообещающим взглядом. Очень многообещающим.       Его дыхание на ее губах. Такое горячее, чувственное, желанное, а затем новый и не последний порыв страсти, который каждый раз заставлял буквально виснуть на мужских плечах, обвивая руками шею. Они целовались, как изголодавшиеся друг по другу любовники, их языки сплетались так, будто от этого зависело их дальнейшее будущее, а тела прижимались, терлись, чтобы создать еще больший жар.       Она такая нежная, такая хрупкая, такая его. Вся сущность Кёи буквально кричала о том, что Ева принадлежала ему, что она была его. Его женщиной. Его маленьким зверьком, которого хотелось одновременно раздавить и заслонить от опасности, избавиться и продолжать целовать, уничтожить и прижимать к себе с такой силы, чтобы в грудной клетке не осталось воздуха. Ее запах дурманил, словно Кёя испил божественного нектара, словно она заколдовала его, приворожила, будто ведьма. Казалось, что всех этих прикосновений было просто недостаточно. С каждым разом поцелуев становилось мало, хотелось пробовать ее еще, еще и еще, теряя голову, теряя остатки самообладания.       Она смотрит на него завороженно. Глаза прикрыты. Губы распухли от поцелуев так, что хотелось снова прикоснуться к ним. Губами. Языком. Прикусить до крови, а затем слизать капли, получая от этого эстетическое удовольствие. Голубые глаза искрятся желанием, заставляя Хибари предвкушающе ухмыльнуться, чувствуя триумф. Она в его власти. И теперь уже точно никуда не денется. Только не сейчас.       Губы заскользили по коже вниз, к ключицам, а сильные мужские руки подхватили тоненькое тельце на руки и понесли куда-то опять, куда Ева не знала. Ее не волновало сейчас ничего, кроме губ Кёи, которые покрывали каждый миллиметр кожи короткими мокрыми поцелуями, заставляя в блаженстве закрыть глаза и широко улыбнуться. Да, здесь и сейчас, вместе, рядом… Эти слова перемешались в один огромный ком в девичьей голове, а затем тут же распались на маленькие кусочки.       Кровать прогнулась под тяжестью двух тел, которые и не думали друг от друга оторваться. Губы к губам, кожа к коже, горячее твердое тело толкнулось между разведенных ног, которые тут же поспешили обвить, сжать до боли, не желая отпускать. Возбуждение с каждым вздохом, с каждым прикосновением, с каждым поцелуем нарастало все больше и больше. Ева чувствовала, как Кёя желал ее. Позволила себе качнуть бедрами, пряча улыбку за своими волосами, которые разметались ковром по подушке, словно стараясь защитить свою хозяйку от темных раскосых глаз. — Не дразни меня, — пророкотал он на ухо, одаривая ее гневным взглядом, смешанным с возбуждением. Инстинкт самосохранения весело помахал Еве ручкой и поспешил ретироваться куда-нибудь подальше, потому что терять ей уже было нечего. Одной ладонью она зарылась в пряди на его затылке, а второй скользнула под черную ткань футболки, поглаживая кожу, пытаясь насытиться им, но с каждым прикосновением к его спине этого становилось недостаточно. Кёя огладил ладонями ее ноги сверху вниз до коленей и снова сжал бедра, захватывая губами кожу у основания челюсти. Пальцы перебирали темные волосы, сердце прыгало, как сумасшедшее, дыхание было хаотичным, прерывистым, словно Ева задыхалась от удушья. Она потянула его за волосы, чтобы снова увидеть его лицо, посмотреть в темные глаза, удостовериться, что все это — сплошная реальность: мужчина тут же поднял голову, оставляя влажную дорожку на ее щеке, а затем вернулся к губам.       Браун углубила поцелуй. Сама. Словно так и должно быть. Он позволил ей вести, снова пробуя на вкус ее рот. Его руки гладили ее ноги и бедра, пока язык дразнил, завлекал, заставлял выдыхать прямо в губы. Хочется всего его. Без остатка. Чтобы понять, что все это происходит здесь и сейчас, нет никакого бреда сумасшедшего, никаких дурацких снов и мечт. Все реально. Все это происходит с ними.       Захватывая в плен ее нижнюю губу, Хибари не закрывает глаз. Смотрит. Следит за ней. Он доволен реакцией. По отражению какой-то немного сумасшедшей сладости это становится ясно. Даже чересчур отчетливо ясно. Словно это как данность. Звуки поцелуя слышатся приглушенными, мокрыми, доводя до оцепенения, потому что с привычным образом Хибари Кёи это ассоциировалось бы в последнюю очередь. Ева привыкла к холоду в его взгляде, в его поведении. Сейчас же она понимала, что это что-то необычное, странное, безумное, другое… А еще Браун осознала, как это поражало и возбуждало одновременно.       Пальцы постоянно задевают край футболки, поддразнивая, будто спрашивая разрешения, желая, наконец, снять эту ненужную вещь. И Кёя разрешает ей, снисходительно улыбаясь. Ева смотрит завороженно на него, видя, как, стягивая ткань, оголяется его кожа. Откидывает футболку в сторону, куда-то на пол, а ладони уже водят по широким плечам, слегка царапая кожу ногтями, обводя контур выпирающих ключиц, спускаясь ниже, чувствуя, как твердые мышцы перекатываются под ее ладонями. Хибари возвышается над ней, стоя между ее разведенных ног, ухмыляется, наблюдая за ее взглядом, выражением лица, губами, которые хотелось поцеловать. Снова.       Ева приподнимается на локтях. Пытается дотянуться до мужчины. Касается губами горячей кожи, оставляя после себя невидимый след. Кёя резко выдыхает, продолжая заинтересованно наблюдать за ней. Браун поднимается выше, целуя ключицы, выгибаясь навстречу мужским рукам, которые сжимают ее талию. Они исступленно ласкают кожу, спускаются к ягодицам, со всей силы сжимая их, до боли. Но Еве приятно. Она снова выгибается, будто кошка, смотрит на Кёю из-под опущенных ресниц, хочет поцелуя. Такого же страстного, властного, чтобы он голодно накрыл ее губы и смял их, кусая, оставляя после себя это будоражащее и грубое прикосновение. Браун почти достигла своей заветной цели, обвила руками шею брюнета, чувствуя, как непроизвольно Хибари напрягается. Ключевое слово здесь было — почти. Мужчина просто не дал ей этого сделать. Его руки резким движением оттолкнули от себя, заставляя девушку снова упасть на постель. Волосы лезли в лицо, мешая наблюдать за брюнетом, из-за чего девушка поспешила их убрать. А затем снова встретилась с его темным взглядом. Таким самоуверенным. На Еву нахлынуло странное ощущение, будто мужчина явно что-то задумал.       Он угрожающе навис над ней, внимательно разглядывая ее лицо. В его взгляде было что-то загадочное, непонятное — он явно о чем-то думал, а в глазах продолжали плясать дьяволята, вытанцовывая какой-то непонятный Еве ритм. Да плевать на это. Взгляд мужчины был еще горячее, чем прежде. Казалось, что его человеческая сущность уступила свое место хищнику, и теперь Хибари пожирал ее взглядом. А потом Браун поняла, что он все-таки задумал…       Его пальцы мягко, почти невесомо коснулись лодыжки, поднимаясь выше. Коснулись колена, ненадолго задержались. Браун забыла, как дышать, чувствуя, как начинает задыхаться. Сердцебиение отдавалось в ушах, било по барабанным перепонкам, но ей было определенно все равно. Она лишь следила за тем, как мужские руки исчезли в ткани ее платья. Она чувствовала жар его ладоней на своей коже, чувствовала, как пальцы ненароком подхватили ткань ее нижнего белья, оставляя невидимый ожог на коже после прикосновения, и потянули вниз, заставляя приподнять бедра. Что это? Что он собирается сделать? Что он задумал? Эти вопросы появились в ее голове в тот момент, когда белая кружевная ткань была уже отброшена куда-то в сторону. Слишком жарко. Ева изнывала от жары во всем теле, чувствуя, как медленно умирает. Умирает от того, что Хибари нагло пытает ее. Не справедливо. Нет, так нельзя!       Губы выцеловывали какой-то невидимый узор на ее коже, спускаясь ниже. Ниже. Еще ниже. Вдыхая ее запах. А затем зарываясь головой между ее ног. Девушка выгнулась дугой, чувствуя, как агония начала накрывать ее с головой, как удовольствие ударило разрядом тока, как губы накрывают ее клитор, медленно втягивая в себя, пробуя ее на вкус. И от этого становилось еще более невыносимее. В горле пересохло. Губы обветрились от того, насколько часто их облизывали и кусали. Ева падала. Не знала, куда и зачем, но она тряслась от удовольствия, которое ей дарил любимый мужчина. Своими руками, своими губами, языком. Ее дыхание нарушало эту тишину. Буквально разрывало. А вслед за шумными вздохами последовали протяжные стоны, от чего поводов потерять голову становилось все больше.       Мужские руки шарили по ее телу, задирая юбку как можно выше, чтобы ее голубые глаза смотрели на него. Видели, что он делает с ней. Что готов делать с ней. И Ева смотрела, буквально вцепившись взглядом в его черные глаза, которые наблюдали за ее мимикой. Ласки становились все интенсивнее и жарче. Девушка уже не понимала, где реальность, а где миф. Пальцы зарылись в темные волосы, пододвигая к себе как можно ближе, теснее. Ноги свело приятной судорогой.       Его ласки сводили с ума. Она сводила с ума его своими стонами и меняющимся со скоростью света выражением лица. Казалось, Кёя мог наблюдать за этим вечно: как она хмурится, поджимает губы, чтобы не закричать, а затем, сама не отдавая себе отчет, захлебывается в стоне, когда он погружает свой язык в нее. Он готов был в любую секунду заурчать от умопомрачительного удовольствия, даря ей ласки. Мужчина чувствовал, как сердце девушки сильно ударяется о его ладонь, чувствовал, как жар внутри Евы усиливался, как там становилось с каждой секундой все мокрее. Стыдно. Приятно. Горячо. Господи! Браун краснела перед ним, как школьница, иногда жмурилась, чтобы не встречаться с этим горящим пламенем страсти взглядом. Ласки Хибари были настолько возбуждающими, что девушка каждый раз не могла сдержать стона. Его руки сжимали ее талию, поглаживая, обжигая кожу, доставляя приятные волны удовольствия, а язык вытворял такое… О, Боже! Она неосознанно, почти инстинктивно подавалась бедрами навстречу языку, делая ласки острее, глубже, чувствительнее.       Казалось, запах ее возбуждения распространился по комнате, а теперь они двое вдыхали его. Как же стыдно. Никогда еще Браун не испытывала ничего подобного. Никто не мог вот так просто заставить стонать, извиваться, словно кошка в период течки. Это было настолько необычно, пошло, грязно, развязно, что Еве начинало это даже нравится. Она лишь продолжала подаваться бедрами навстречу горячему рту, продолжала тонуть во тьме его глаз, продолжала стягивать на себя простыни от накатывающего на нее наслаждения. Черт возьми! Эти грубые, не лишенные звериности ласки сводили с ума. Это одновременно страшно и прекрасно. Пугающе и завораживающе. Необыкновенно. Он ласкал ее клитор, рвано выдыхая, заставляя Еву каждый раз кусать губы до крови, сдерживая крики. А Хибари на это лишь только усмехался и каждый раз выигрывал, из-за чего девушка не знала куда деться и что делать, кроме как стонать в голос, подаваясь навстречу проникающему во влагалище языку.       Ева сжимает в руках простыни. Ева рвано дышит ртом, борясь с судорогами во всем теле. Ева закатывает глаза, запрокидывая голову. Ева чувствует, как Кёя целует ее внутреннюю сторону бедра, а затем снова накрывает ртом сосредоточение ее возбуждения. Ева на грани. Ева распахивает глаза и кричит, уже не сопротивляясь предоргазменным судорогам. Ева готова порвать белые простыни от того, насколько ей хорошо. Ева выгибается навстречу ласкающему ее языку, ощущая, как мышцы начинают сокращаться, как между ног горит, зудит, приятно колит, ломит, и она просто не в силах этому противостоять. Ева чувствует слабость. Такую, что даже невозможно приподняться. Она просто откидывается на мягкие подушки, не обращая внимания на то, что ее волосы опять щекотали ее лицо. Ее тело подрагивало от недавно пережитого оргазма, глаза смотрели в потолок, а грудь часто вздымалась, выравнивая дыхание.       Кёя продолжал возвышаться над ней, наблюдая, как она начинает приходить в себя, как ее глаза опускаются с потолка снова на него, и в них не утихает то пламя, от которого можно было потерять голову. Хибари навис над ней, целуя в висок. Целует губы. Мягко. Невесомо. В то время как его руки снуют по ее телу. Ева отвечает на поцелуй. Пальцы коснулись пряжки ремня, слегка оттягивая. Мужчина спускается поцелуями ниже. Кусает тонкую кожу над ключицей. Оставляет след. Она нежно прикусывает его подбородок. Языком проводя по губам. Снова грациозно выгибается. Спускает с бедер жесткую ткань. В его черных глазах похоть. Желание. Ева чувствует его между своих ног, как он размазывает смазку по влажным складкам. Порывается вглубь. Туда, где очень горячо. Где маняще. Его.       Хибари входит медленно, растягивает удовольствие. Браун шумно выдыхает, хватается за плечи. Больно. Непривычно. Очень долгое время Ева была без партнера. После расставания с Джеймсом она больше ни с кем не встречалась. Не хотела. Казалось, будто все мужчины абсолютно такие же, как и тот, кто предал ее. Но теперь… Она обнимала того, кого полюбила, того, кто сейчас рядом с ней, дарит ей удовольствие, поцелуи, того, кто испытывает к ней схожие чувства, но не хочет признавать этого вслух. Она видит все по его глазам. Там было желание обладать ею. Но и не только оно. Было что-то такое, чего нельзя передать словами, но Ева могла с полной уверенностью сказать, что ее чувства все-таки взаимны.       Он смотрит на нее властно. С превосходством во взгляде. За это хочется укусить, убить, сделать хоть что-то… Что и делает без чьей-либо помощи, оставляя на его коже след от зубов, который потом пройдет. За что получает шлепок. Сильный и болезненный. Отзывается на него — вскрикивает от неожиданности. Сильный толчок. Ева выгибается, обвивает его шею руками. Кея рвет на ней платье, отбрасывая его в сторону. Впивается губами в плечо, мокро целуя. Чертовски узко. Горячо. Влажно. Ева не успевает сообразить, что ее платье безнадежно испорчено. Убирает волосы назад, предоставляя доступ к шее. Хибари целует кожу, оставляя влажные дорожки после горячего языка. Выносит.       Она что-то шепчет ему в губы. Не понятно, что. Невозможно разобрать. Ноги сильнее обхватывают его бедра, спущенная грубая ткань темных брюк царапает нежную кожу, дыхание сходит на нет. Губы целуют настойчиво. Грубо. Глубоко. Языки сплетаются. И Ева стонет в его рот. Пальцы впиваются в ягодицы, приподнимая ее бедра. Меняя угол проникновения. Входя глубже. Резче. Туда, где так горячо. Туда, где влага. От его пальцев останутся синяки.       Темп учащается. Ева не дышит. Не может. Не хочет. Тело липкое, взмокшее, трется об него. Кожа покрывается мурашками. Пальцы впиваются в его темные волосы. Их лбы соприкасаются. Он стал ее наркотиком, наваждением, безумием, тем, с кем ей сейчас было безумно хорошо, тем, кого она любит и кого не готова отпустить. Не сейчас. Ева сладко стонет. Так, что Кёя рычит. Тихо, но жутко, заставляя девушку снова вскрикнуть, осознавая, что она непроизвольно меняет его. И от этого становилось еще жарче. Тело накрывает нега. Их дыхание слилось в одно, движения резкие, быстрые, толчки глубже, пальцы переплетаются, образуя замок. Это самое настоящее безумие. Все безумие. Она. Он. Их чувства. Полумрак, который их окутывал. Они вне времени. Вне пространства. Одни здесь. И Кёя в ней.       Он глушит ее ртом, целуя, как в последний раз. Не дает стону разнестись по комнате. Потому что он не хочет делиться. Она его. Полностью. Его зверек. Его добыча. Его вся. Такая податливая. Манящая. Завораживающая. И он в ней. Оба возносятся на вершину удовольствия. Их тела переплетены вместе, словно единое целое. Оба содрогаются, оба глубоко дышат, оба уставшие, оба удовлетворенные.       Нужна минута, чтобы отдышаться. Хибари целует Еву в висок, видя, как она улыбается, как ее глаза закрываются. Не может оторваться от этого зрелища. Это была далеко не игра. И они далеко не персонажи в ней. Пришло осознание того, что она меняет его. Ломает его старого. Нагло. Неосознанно. Дерзко. Не спрашивая разрешения. Потому что оно ей не нужно. Ворвалась в его жизнь. И уже просто не уйдет из нее бесследно. _____________________________________ Lana Del Rey — West Coast