Запах серы

      Глава 7.              Как бы хотелось Чарльзу позаимствовать у Эрика хоть каплю его спокойствия, граничащего едва ли не с бездумным равнодушием, ведь именно инкуб этой ночью не смог сомкнуть глаз, на протяжении не меньше чем шести часов пытаясь убедить себя, что ведьма все равно не нападет сейчас. Но уверенности в этом было недостаточно, от чего сна этой ночью у Ксавьера не было ни в одном глазу, и уже в который раз за эту неделю он выходил на порожек дома встречать первые лучи солнца с потерянным выражением лица. Разница была только в том, что это был не его порог, и сторона, с которой он встречал обычно рассвет, тоже была непривычная ему. Окончательно портит все ощущения и состояние инкуба туман, разросшийся, словно терновый кустарник, в распоряжении которого было около сотни лет, чтобы заполнить собой все селение и даже выйти за его границы. Чарльз слишком поздно понял, что попал в ловушку. Этот туман был похуже кустарников и любых других растений, на его создание требуется несколько минут, а вот избавиться сложнее, чем от острых лоз, обвивших запястья. Внутри можно сойти с ума, если долго стоять на месте, если осмелиться остановиться, обернуться, прислушаться, всмотреться и попытаться увидеть что-то сквозь него.Инкубу еще была дорога жизнь, у него оставался смысл её беречь даже сейчас, когда сам так опрометчиво позволил врагу поймать его в такую банальную, но смертельную ловушку. Ноги срываются с места, они знают, куда бежать, и несут туда своего хозяина быстрее, чем мозг успевает переварить информацию и послать сигнал тревоги.       Лишь бы успеть, лишь бы добежать и не попасться.       Инкуб ощущает горячее дыхание демона себе в спину. Слышит, как яростно бьётся о землю его хвост и разрезает на части густой туман. Как массивные лапы впиваются в камень и крошат его, словно тот из песка. Он ему не ровня, даже не смотря на связывающие Азазеля цепи контракта, при наличии которого демон не может использовать свою силу в полную мощь. Ксавьер чувствовал пятками, что достаточно этой огромной когтистой ручище схватить его, и никакой демонической магии не нужно: физическое насилие всегда останется их (демонов) главным оружием и любимым способом убивать своих жертв.       Ранним утром улицы пусты, и Ксавьер готов благодарить даже Бога за то, что ни один смертный сейчас не додумался выйти на порожек подышать свежим воздухом так, как это сделал он. Демоны, связанные контрактом, не входят в чужие двери без приглашения. Тем более в двери священников. Что же потянуло тебя, глупый Чарли, в такую рань, встретиться с собственной смертью?       Человеческие ноги полны недостатков. Демон мог бы в мгновение ока сократить расстояние меж ними и покончить с этим, но ему в забаву играть в догонялки, хохотать во всё горло и измываться над жертвой. А Чарльз только надеется, что за эти несколько минут, что он старательно, но всё же так безнадёжно пытается удрать, никто не высунет своего носа и не завидит уже двух демонов во всей их бесовской ипостаси. Своего настоящего обличия Чарльз никогда не стыдился. Он обожал удобность и практичность копыт в экстренную ситуацию, например, как эта, но спасти они могли лишь его. Настоящий демон в миг готов был уничтожить каждого, кто случайно попадется ему на пути, и лишь непроглядный туман мог ему в этом помешать. Ксавьер оставался видным, как на ладони, нарочно и держал расстояние, отбивая копытами по влажной земле и высматривая впереди дом, чей хозяин был единственным на данный момент из знакомых инкуба, кто мог бы справиться с демоном. Сложно в это поверить, но такие создания существовали. Наверное, потому, что сами походили на демонов, но при этом не имели никаких ограничений, превыше всего ценя собственный выбор и свободу.       Он колотит дверь кулаками со всей силы и охрипшим из-за сбившегося дыхания голосом выкрикивает:       –Логан! Логан, отвори дверь, за мной погоня! — в следующее мгновение Чарльза уже затаскивают в дом сильные руки и следом за ним захлопывают дверь. Хоулетт сонный, небритый и немного помятый, но смотрит на инкуба с неприкрытым беспокойством и уже начинает понимать, что случилось. Он знал, что здесь что–то не так: нечистью пропахло все вокруг. А ведь он так надеялся, что в отдаленном от родных ему волчьих гор местечке, как это, он проживет спокойно как минимум полвека.       — Ты же сможешь помочь? — у Ксавьера плохо получается скрывать дрожь, он выглядит напугано, но продолжает держаться. Он знал, что если кто и сможет сейчас навредить демону, то только чистокровный оборотень с вековым стажем. Чарльз ощутил почти сразу, какая настоящая ипостась Джеймса, стоило им впервые встретиться. В нём ощущалось всё: невероятная сила, благородная кровь и многовековой опыт настоящего воина за спиной, которого он почему-то похоронил глубоко внутри себя. Инкуб не мог определить точно, сколько оборотню на самом деле лет, но знал, что чем больше, тем тяжелее ноша на душе зверя, и раз Логан отказался от всего и предпочел жизни в стае это селение, значит, причины на то были, и были они глобальными. Какие — Хоулетт рассказывать не хотел. Он буквально начинал рычать, стоило Чарльзу опять завести эту тему. Логан просил не напоминать ему лишний раз об этом, и обращаться исключительно как к человеку. Взамен он получит тоже уважение с его стороны. Но сейчас случай был исключительным, и они оба это понимали.       –Не выходи наружу, я разберусь, — голос слабо походил на человеческий, процесс обращения для подобного ему занимал несколько секунд. Чарльз с приоткрытым ртом восхитился переливающейся серебром шерстью и массивной фигурой не просто волка, а огромного лютоволка, в чьих движениях и некоторых чертах можно было ещё узнать человека. Ксавьер нервно кивнул и отошел вглубь комнаты, освобождая место зверю для разгона. Логан вылетел на улицу пулей, подняв за собой пыль. Инкуб с трудом сдерживал любопытство: он ни разу не видел настоящего оборотня в деле, тем более в схватке с демоном, но образовавшийся сквозняк захлопнул дверь перед любопытным носом. Ксавьер разочарованно выдохнул, но не решился выглядывать наружу: Хоулетт не говорит ничего просто так. Чарльзу оставалось только надеяться, что оборотень справится, но, прежде всего, уведёт демона подальше от селения.              ***              Смотреть в глаза собственной смерти было не так страшно, когда до мозга доходит осознание того, что все эти восемь лет смерть и так всегда была рядом. Кормила его сына, стирала ему одежду, встречала со школы и давала советы в воспитании детей, но всё только ради того, чтобы он добровольно принимал кувшин с ядом и до последнего думал, что это лекарство. До последнего верил, что она — его спасение, единственная опора и человек, который после его смерти сможет присмотреть за сыном и вырастить из него хорошего и достойного человека. Что ж, в одном ожидания Эрика ведьма смогла бы оправдать: она собиралась забрать противного мальчишку с собой, как только хлопнет крышка гроба его отца.       — Доброе утро, святой отец, — мягкий голос этой женщины никогда не вызвал бы такого отвращения в Леншерре, не знай он, кто на самом деле скрывается за этим образом доброжелательной старушки с душераздирающей историей, на которую он когда-то повелся.       — Где Пьетро? — Эрик пытается держать себя достойно, смотрит на ведьму прямо и спокойно, но не собирается с ней любезничать или просить о помиловании. Он переживал сейчас только за ребёнка, который оказался втянут в дела взрослых людей по вине отца.       — Спит спокойно в своей комнате. Пока что, — не заметить этой ядовитой ухмылки на тонких потрескавшихся от старости губах было невозможно. Выглядело это жутко, Альма вмиг разрушила весь ангельский образ прелестной старушки, и почему-то Эрику показалось, что это выражение лица он видел и раньше, но постоянно забывал. А Пьетро нет. Каким же слепым всё это время был его отец…       — Уже нет смысла притворяться, Эмма. Я всё вспомнил, и, признаюсь, я очень разочарован, — Эрик медленными и осторожными шагами отходит к двери наружу, надеясь, что сможет увести ведьму подальше от дома, и Чарльз успеет вывести ребенка. Но он не видел инкуба со вчерашнего ночного разговора и даже не знал, проснулся ли он уже, и не добралась ли до него Эмма раньше. Но попытаться стоило.       Стены помещения задрожали от громкого и издевательски-противного смеха, следом тут же покрываясь тонкой корочкой льда. Перед Леншерром уже не было той старушки, к чьему образу он ещё испытывал тёплые чувства до момента, пока настоящий лик ведьмы всё не разрушил. Теперь он чётко видел ту самую женщину, что десять лет назад очаровала его, украла поцелуй и стала причиной ночных кошмаров. Она смотрела на него бриллиантовыми глазами и глумливо усмехалась, так же медленно и осторожно, как дикий зверь на охоте, приближаясь с полной уверенностью в том, что это лишь вопрос времени, когда жертва окажется в её власти.       — Разочарован? Наверное, в себе? Уж не думаешь ли ты, что я должна за что-то извиняться? Не будь ты таким наивным и самоуверенным, и, может, чаще бы сына слушал, и все бы к этому не пришло. Хотя, в первую очередь, не будь ты таким верным своей далеко не самой правильной и честной жене, и тебе бы не пришлось мучиться все эти восемь лет после её кончины. Никому бы не пришлось, — Эрик лишь моргает, а лицо Эммы уже перед ним. В её глазах лишь презрение и насмешка, но она, похоже, наслаждается тем, как священник пытается удрать от неё, уже упираясь лопатками в дверь.       — Я не жалею ни о чём, что я сделал в прошлом. И не смей упоминать мою жену, и уж тем более её оскорблять, ведьма, — он почти выплевывает эти слова ей в лицо и успевает увернуться от её когтистой руки, быстро нащупывая ручку и проворачивая, вываливается на улицу и захлопывает дверь прямо перед носом злой Эммы. Долго это её не удержит, засов для мага — пустяк, но Леншерру важна каждая секунда. Он мчится на задний двор, хочет заглянуть в окно спальни сына и убедиться, что с ним всё в порядке, а потом укрыться в огородах, и, может, если повезет, добежать до леса, уводя Эмму подальше от его дома. Только магия оказывается быстрее, чем он думал, и священник лишь успевает разглядеть светлую макушку сына, выглядывающую из-под одеяла, сквозь мутное окно прежде, чем почувствовать, как что-то холодное, причиняющее жуткую боль, врезается в живот и откидывает его к деревянным стенам старой пристройки. Ноги почему-то немеют, кожу прокалывают ледяные иглы, и Эрик с ужасом понимает, что Эмма приморозила все его конечности к стене.       — Глупый, самонадеянный человек. Ты совершил уже столько ошибок в своей никчёмной жизни, но так ничему и не научился. Хочешь убежать от неизбежного? — её обозленные, пылающие праведным гневом глаза смотрят на обездвиженного Эрика, а затем медленно, с поворотом головы, переводят своё внимание на окно, к которому так стремился святой отец. — Или спасти сына? О, я тебя заверю — ему ничего не угрожает. В отличие от тебя, этот ребенок ещё может пробудить в себе магию и развить её, и я заинтересована в этом. Гены у него просто идеальные, — ведьма снова оказывается слишком близко к Леншерру и довольствуется отчаянием в его глазах — Эрик не может пошевелить и пальцем, лёд словно стал частью его тела, и этот груз был непреодолим.       –Почему? — хрипит мужчина, выпуская пар из-за рта. Ведьма заинтересованно наклоняет голову вбок и касается острыми коготками его холодной щеки. — Почему я? Почему моя семья? И Пьетро… В моих генах нет ничего особенного, магия есть внутри каждого второго.       — Ошибаешься, — её острый ноготь больно царапнул кожу до крови, но капельки быстро застыли, напоминая ледяные кристаллы.       — Ты, наверное, так и не узнал правды — почему тогда Изабелла не пришла к тебе на встречу тем морозным утром? Думаешь, ей воспрепятствовала я? О нет, дорогой, я лишь воспользовалась ситуацией, а её не пустила семья. Ты знаешь, кто её семья?       Эрик поднял удивленный взгляд на ведьму. Конечно, он знает, кто родные его любимой жены.       — Она из соседнего города за долиной. Воспитывалась приемной тетушкой и…       –Вздор! Наглая-наглая ложь. Ложь во благо, я полагаю, но всё же ложь, — слова ведьмы приводили Эрика в бешенство, но поскольку сделать он ничего не мог, то только яро скрипел зубами и недовольно смотрел на продолжающую нести бред женщину.       — Ты можешь мне не верить, сейчас это уже неважно, ведь она мертва. Но перед смертью мне нравится открывать людям глаза на некоторые вещи, в которые они так слепо верили. Это разбивает их сердца, и, о, Дьявол, как за этим приятно наблюдать! — снова этот отвратительный смех и чувство впивающихся в кожу ногтей, к которым присоединились бледные губы, нагло оказавшиеся в непозволительной близости с ухом Леншерра.       — Миссис Изабелла — средняя дочь семьи Макграт, это семья магов, что издавна была предана королевскому роду. И на пороге войны, когда собирались все силы, и маги всех рас готовы были выступить против обезумевшей толпы простых смертных, Магда отказалась принимать в этом участие. От гнева отца и обвинений в предательстве её спасло неожиданное примирение и заключение мира между людьми и другими расами. Меня это, признаюсь, огорчило. Но вот восстание вспыхнуло вновь, и она снова отказалась. Она была готова бросить всё ради тебя, и, как итог — у неё это получилось. Не знаю, как она смогла всё это время держать тебя в неведении, может, отреклась от семьи вовсе, и они оставили её в покое, — хмыкает ведьма и резко сжимает пальцы на шеи Эрика, который никак не ожидал ни таких слов, ни таких действий от Эммы. Он начинает хватать лихорадочно воздух и пытается что-то сказать, но женщина, словно специально ему этого не позволяла сделать. Однако убивать не спешила. Лишь мучила.       — Всё это было так трогательно, что меня тошнило, — она сжимает руку сильнее, перекрывая кислород, но тут же её разжимает, и Эрик захлебывается в кашле, но взгляд его ни на секунду не прекращает быть полным негодования и злобы по отношению к ведьме. — Так вот, почему твоя семья? Потому что я ненавижу Магду. Это как одна из первых причин, почему я решила соблазнить тебя, изначально даже не подозревая, какой в тебе резерв магии. Наверное, это её тоже привлекло. Она всегда получала всё, что пожелает, только бы не отказываться от своего таланта и быть на стороне Короны. Но нет, ей нужно было больше, ещё больше, она хотела того, чего семья просто не могла позволить! — Эмма почти сорвалась на крик, и под её ногами образовался толстый слой льда, по которому от каблуков женщины пошли трещины.       — Ты. Этот отвратительный дом. И этот ребёнок! — вся её речь — сплошная ненависть. Непонятная, необоснованная, пугающая. Эрик всерьёз думал, что Эмма сошла с ума. — У каждого есть свои желания, ради воплощения которых они готовы пойти на всё. На всё, понимаешь? Она бросила всё, и ей это сошло с рук, а мне — нет. Магду просто отпустили, надеясь, что она вернётся когда-нибудь домой и образумится, а меня назвали предательницей и преступницей. Нарекли ведьмой. И я решила, что буду оправдывать это звание и позорить свой род дальше, раз они опозорили меня.       Речь Эммы сошла на шепот, женщина тяжело выдохнула, словно только что свалила тысячелетний груз с плеч, но, возможно, он действительно всё это время был там.              — Кто ты? — Леншерр не знал, что ответить на всё то, что услышал, не мог обработать всю информацию сейчас в таком состоянии и в такой ситуации; и был лишь рад, что это уже в прошлом, и что бы его жена там не натворила, его чувства к ней не способны изменить никакие слова. И только происхождение Эммы, и её мотивы, её желание отомстить уже давно умершей женщине сейчас имело смысл. И он хотел знать, хотя бы понять.       — Я — внебрачная дочь предыдущего короля, –Фрост долго медлила с ответом и вообще сомневалась, а стоит ли раскрывать все секреты Леншерру, но всё же решилась, ощущая, что ей становится чуточку легче, когда она выговаривается. С Азазелем особо не поболтаешь, а другие её жертвы раньше вопросов задавать не успевали.        Эрик ожидаемо округлил глаза и подавился воздухом, ведь он никак не думал, что все настолько запутанно и уходит глубоко в историю королевства. Именно историю, ведь последний бастард, который был при предыдущем короле, оказался предателем и на его плечах лежит ответственность за многие конфликты, возникшие между разными магическими расами. Только король сменился уже как двадцать лет тому назад, добровольно сняв корону, а судьба бастарда осталась неизвестной. Леншерр не знал всех подробностей, в то время он ещё был слишком мал, чтобы понять ситуацию, но эти новости так долго были на слуху, что не запомнить их было просто невозможно.       — Так это всё ради мести? Кому ты хочешь отомстить спустя столько лет? — он не понимал. Не понимал, почему Эмма сравнивает себя с Магдой и почему до сих пор не успокоилась. Мысль о том, что она из тех людей, которые посвящают всю свою оставшуюся жизнь слепой мести, приводила его к полному отчаянию. Потому что в их действиях не было смысла, и это расстраивало больше всего.       — Своему отцу. О, в его глазах было столько же отчаяния и боли, как у тебя сейчас, когда он вынес мне приговор на суде. Думаешь, это всё бессмысленно? Моё желание мстить не принесёт мне удовольствия? Он тоже так говорил, но мне доставляет уже одно удовольствие заглядывать в души таким, как ты или он, когда я отбираю у них всё. Он сказал, что у него нет выбора — я перешла все границы. И у него тоже не осталось выбора — корону снесли бы с его головы раньше, чем я покинула королевский двор, и он сам отказался от титула ради сохранения последних крупиц власти. И вот он заседает в суде среди присяжных и его слово — одно из решающих. Он никогда не прощал измены, никогда и никому. Даже родной дочери, которую когда–то предпочел всем своим законнорожденным. Но он простил её! Никакого изгнания, наказания или заточения — ничего! Её простили и отпустили, — «а меня нет» подумала уже про себя ведьма и махнула рукой, заставляя лед подниматься выше, заключать в ледяную тюрьму оставшуюся шею и голову Эрика. И Леншерр понял, что это — конец. Холод пробрался даже в рот, и больше он был не способен ни говорить, ни дышать.              ***              — Эрик… Эрик! Открой глаза, Эрик, давай же, — его кто-то сильно тряс за плечи, впиваясь пальцами в кожу, и если не от крика почти в самые уши, то от причиняющей этими отчаянными попытками его разбудить боли он точно должен был очнуться.       Святой отец издал тихий полу-стон и приоткрыл глаза, тут же морщась от света. Но мешающий ему разлепить веки источник освещения закрывает собой обеспокоенное лицо инкуба, нависшего над Эриком тут же, как он услышал, что Леншерр начинает просыпаться.       — Эмма… — всё ещё ощущая прикосновения ледяных рук ведьмы к своей шее, шепчет в бреду мужчина, опасаясь, что ничего ещё не законченно. Он ведь ничего так и не успел сделать…       — Всё в порядке, о ведьме уже позаботились, — Чарльз расплывается в улыбке, но его глаза ещё полны беспокойства за жизнь священника, с которой он сам едва не попрощался, и это чудо, что он и Логан вовремя успели. С подмогой.       — А Пьетро? — Леншерр пытается встать, или хотя бы сесть, с чем Ксавьер ему и помогает, держит за руку и подставляет плечо, чтобы тот выпрямился уже на своих двоих. Эрик обнаруживает, что его одежда лишь слегка влажная, словно его хорошо высушили непонятным образом после того, как вытащили из куска льда. Кстати, а как его вытащили-то? Но мысль о сыне была всё равно на первом плане.       Вместо ответа Чарльз указывает в сторону сарая, где разворачивалась довольно странная, но объясняющая уже многие вещи картина. Появилось двое незнакомых ему лиц, в своих мантиях внушающих доверие и силу — такие носили члены магической гильдии, одобренной короной. Рядом с ними стоял и вел беседу Джеймс, периодически фыркая, размахивая руками и отвлекаясь на рядом кружащего Пьетро, по лицу которого было видно, что парень в восторге от всего происходящего. Мальчишка всё намеревался подкрасться к связанной светящимися толстыми веревками белокурой ведьме, находящейся в состоянии неестественного сна, но Пьетро каждый раз останавливала сильная рука Логана. Эрик облегченно выдохнул и был готов опять завалиться на солому, где, как оказывается, сам спал всё это время, но Чарльз не дал ему этого сделать, вовремя обняв за плечи. Леншерр не возражал.       — Ну, наконец-то, Эрик, леший тебя укуси, ты в куске льда плохо смотришься, –Хоулетт передаёт мальчонку в руки магам, и подходит к священнику с широко раскинутыми руками для объятий.       — Ощущения в нём тоже от бани отличаются, — не сдерживая улыбки, священник позволяет себя обнять и даже находит силы на ответ, а дернувший ревниво носом Чарльз сбоку вызывает в Леншерре только ещё большее желание рассмеяться. Рядом мигом оказывается и Пьетро, которого даже настоящими волшебниками нельзя было отвлечь от пришедшего в сознание отца. Правда, ребенок толком и не знал, что случилось, и застал уже процесс исцеления, как потом ему пояснил Чарльз, который совершался над священником приятной светловолосой девушкой. Та самая особа сейчас и подошла к ним первая, сдержанно улыбаясь и привлекая к себе внимание кашлем.       — Думаю, нужно тебя познакомить с твоими спасителями. Частично. Они должны были появиться здесь намного раньше, — начинает говорить Логан, открыто усмехаясь, на что девушка только хмыкает и никак не реагирует. Второй маг, мужчина, незаметно присоединяется к ним, почтительно кивая в знак приветствия.       –Рейвен Даркхолм и Хэнк Маккой, мои старые знакомые и члены гильдии магов, — заканчивает с приветствиями Хоулетт, давая голос их спасителям.       — Мы, правда, должны были уделить этой местности больше внимания, ведь поимка ледяной ведьмы — наше задание, но всё откладывали из-за ложной наводки. Нам очень жаль, — в голосе Хэнка слышались искренние извинения, он, в отличие от своей напарницы, испытывал укоры совести каждый раз, когда Хоулетт упрекал их в том, что они опоздали. К сожалению, в прошлом это случалось непозволительно часто.       — Но теперь вы можете быть уверены, что она вас больше не побеспокоит. Эмме Фрост пора повторно предстать перед судом, в первый раз ей удалось избежать наказания и больше этого нельзя допустить. Теперь это перекладывается на наши плечи, –Рейвен держала лицо, говорила строго и уверенно, но её внешний вид не внушал страха. Она напоминала ещё совсем юную девушку, нежную и трепетную, и только по глазам можно было понять, что с ними сейчас разговаривает взрослая женщина, готовая к ответственности и риску.              — Я могу задать вам вопрос? — подает голос Эрик, обращаясь одновременно к двум представителям гильдии магов. Рейвен и Хэнк почти синхронно кивнули, уже догадываясь, о чём спросит их священник.       — Как связанна Эмма и мо… и Изабелла? — слова Фрост не выходили у него из головы. Для такой ненависти должны были быть причины, и дело тут вряд ли только в немилости отца.       Маги переглянулись и кивнули друг другу, быстро и молча придя к соглашению – Леншерр имеет право знать, всё же речь шла о его жене.       — Её высочество воспитывала ныне покойную миссис Магду в детстве. Какое-то время они были как сестры, бастардам всегда тяжело приходилось с жизнью в королевском дворце, а семья Макграт была ближе всех к королевскому роду, и их младшая дочь принимала незаконнорождённую принцессу, как и всех остальных, — охотно начала вещать Рейвен.       — Все думали, что их дружба поможет справиться с обидчивым нравом юной принцессы, от неё ждали беды постоянно, но Магда заверила даже короля в обратном. И мы все поверили этому, а потом… — подхватил историю уже Хэнк, переглядываясь с напарницей вновь.       — Договор мира между людьми и магами готовился на протяжение десятилетия, и когда все двенадцать королей были готовы съехаться ради этого, Эмма высказала своё негодование. Она была настолько против примирения с простыми людьми и другими магическими расами, что пошла на крайние меры — призыв демона. И собиралась продолжить, заклиная целый бастион. Это разрушило бы все приготовления, соседние королевства никогда бы не согласились на мир с теми, кто сначала к нему стремился, а потом натравлял на соседей демоническую армию. И тогда госпожа Магда вмешалась. Она знала все цели Эммы и до последнего пыталась её вразумить, но когда поняла, что это бессмысленно… Вовремя предупредила об угрозе и ринулась сама в бой. Со стороны Эммы это было равносильно предательству, но принцесса просто не знала, что творит, и до сих пор, похоже, так и не поняла, – Рейвен бросает жалостливый взгляд в сторону ведьмы, которую она сама лично погрузила в глубокий сон без сновидений и кошмаров. Ей было жаль Фрост, но после всего, что бывшая принцесса натворила, помочь ей было уже нельзя.       — Она пережила слишком много боли, живя во дворце как бастард, — попытался оправдать Эмму Хэнк.       — Это ей не поможет. Не помогло тогда, не поможет и сейчас, — тяжело выдыхает блондинка и качает головой, — Миссис Изабелла спасла королевство от войны — это был её долг. Поэтому её пощадили, когда она отреклась от магии и выбрала вас. Она не могла смириться с мыслью, что предала почти родного ей человека и нашла такой выход — отречение от всего.       Эрик молчал и слушал, вникал в каждое слово и не мог поверить, что они сейчас рассказывают историю его жены. Его Магды. Он не знал её с этой стороны, и, как оказывается, он не знал о ней ровным счётом ничего. Он не знал Изабеллу Макграт, дочь уважаемой магической семьи, подчиняющейся короне, не знал героя королевства, предупредившего о злых намерениях переполненной ненавистью принцессы. Он знал Магду, просто чуткую и всё понимающую молодую девушку, приходившую в его церковь сначала лишь по воскресеньям, а потом и почти каждый день. Он знал её как человека, молчать с которым можно было часами, сидя на одной скамье, и за всё время не ощутить ни неловкости, ни смущения, ни дискомфорта. С ней было необычайно хорошо и уютно, но она была самым простым человеком. Человеком, обладающим той всесильной магией, на которую не была способна ни одна ведьма, подавшаяся темной энергии в порыве отчаяния. Ту магию Леншерр называл любовью, и он всё ещё верил и знал, что не ошибся. Возможно, Изабелла хотела исцелить этой магией и разбитое сердце Эммы, но та не позволила, не подпустила…       Кто-то из них шмыгнул громко носом. Потом ещё раз, и ещё. Всхлипы переросли в тихий плач, и Леншерр тут же бросился искать глазами сына. Ну, конечно, как можно было забыть, что среди них ребенок? Священник прижал Пьетро к себе и успокаивающе погладил по голове, шепча ему что-то на ухо. Мальчик притих, но перестать плакать просто не мог, он всё прекрасно понимал как для ребенка его возраста, и даже без углубления во все политические дела королевства, он просто знал, что они сейчас говорят о его маме. Маме, колыбельных которой он даже не может вспомнить, но никогда не забудет, как она укачивала его на руках, а вокруг них порхали маленькие золотые бабочки, излучая свет. Он готов был поспорить на всё, что угодно, что в тот миг это было настоящее волшебство.