***
В доме так тихо и темно, что мне становится страшно, однако я вспоминаю, что сам являюсь злом, «призраком», как привыкли считать, и мне нечего бояться. Я не привлекаю к себе внимания, не включаю свет своими магическими пальцами, не разбиваю от невероятной грусти посуду и не гремлю дверцами шкафов. Я тихо ложусь на диван, положив под голову подушку и укрывшись пледом непонятно зачем, потому что все равно не чувствую никакой температуры. Спать мне совсем не хочется, и закрывая глаза, я вижу перед собой только небо в тучах, вижу перед собой огни общежития. «Энди!», хочется закричать мне, «прошу, спаси меня!». Но он меня не услышит, и я снова чувствую себя раздавленным. Я лежу в чужом доме, довожу чужую девчонку до слез одним своим присутствием, заставляю переживать своих родителей и, что самое страшное, нахожусь на волосок от смерти. Я не помню человека, который довел меня до такого состояния, однако голос был мне его знаком и, на удивление, противен. Будто что-то старое, забытое вырывается наружу, чтобы уничтожить меня. Я лежу в доме в гребанном Вустере, в котором провел все свое детство и отрочество, в котором впервые влюбился в девчонку с соседней улицы, в котором нашел друзей и тут же их потерял, в котором прыгал с крыш магазинчиков, курил в парках и поджигал листья, опадающие с осенью, во дворе дома бабушки и дедушки. Вустер всегда был для меня моей главной тайной, моим веселым детством, моими горькими неудачами. После того, как умер дед, а бабушка на несколько лет переехала к нам, мы перестали возвращаться в Вустер. Друзей я постепенно растерял, поэтому меня ничего в нем не держало. Но сейчас я здесь, что-то привело мое тело сюда, притащило, заставило возродиться именно здесь. И к трем часа ночи у меня созрела невероятная теория, так что я вскочил с дивана и помчался в комнату к Сьюзен, наплевав на то, что она могла спать. Но, к странному стечению обстоятельств, она не спала, а шла мне навстречу, потому что когда я к ней залетел, она была на полпути к двери. — Мне кажется, — начала она. — Что… — Что я должен исправить здесь что-то, — продолжаю я. — Что-то, что разрушил еще в детстве. Девчонка кивает, разделяет со мной половину ее мягкой кровати, просит меня держать пальцами лампочки в виде звезд всю ночь и заставляет рассказывать свою историю.***
Я всегда был человеком, который не умеет мечтать. Ведомый, без каких-либо принципов и выраженной жизнеспособности, потому что все, что я имел, было имуществом моего отца, все, что я хотел получить, я получал, и мне даже не надо было напрягаться, потому что я единственный и любимый ребёнок в семье. У меня куча родственников, была куча безбашенных друзей, а себя я нашёл только в университете, но лишь потому, что познакомился с Энди, и он выбил из меня всю дурь, которую я копил каждое лето до тринадцати лет. Именно в то время случилось несколько событий. И, подрастая, я понял: когда часто оглядываешься, тебе определенно есть что скрывать. Моим друзьям из Вустера не были знакомы слова «совесть», «честь» и «ответственность за свои действия», они были из семей с достатком ниже среднего, потому что во время моего детства все семьи в маленьких городах так жили. Мой отец ещё не был мэром, но уже работал в управлении, поэтому не могу сказать, что в чем-то нуждался. И все же я был «самым богатеньким» в нашей компании из десятерых человек, наверное поэтому они со мной и дружили, хотя тогда я об этом не задумывался. И все же жили мы с друзьями на полную катушку, если можно так назвать веселье детей. Мы прыгали в озеро с крыши чьей-то отцовской машины, жгли костры, много пили, хотя были слишком малы, бегали днями напролет и, кажется, никогда не уставали. У нас было правило — всегда покрывать друг друга, стоять горой, даже если последствия окажутся плачевными. Наверное, мы держались вместе так долго, потому что у всей нашей компании были секреты. И мне жаль, что я никогда так никому о них не рассказывал. Представьте себе группу мальчишек от девяти до семнадцати лет, свободных на три месяца, диких и громких, как свора собак. На нас поступало много жалоб, потому что мы горланили песни до утра, расхаживая по спальным районам, били бутылки и пугали соседских детей, хотя сами были детьми. Но кое-что, конечно, меня отличало от моих друзей. Я всегда хотел быть как они, но никогда не был. Мои бабушка и дедушка хоть и давали мне свободу, но воспитывали строго, не то, что отец с матерью, потому что в Бостоне у меня был полный набор вольностей, а вот в Вустере серьезно занимались моим воспитанием. И все же я не сильно наказывался, не сильно упрекался, преимущественно мое воспитание заключалось в вежливости и почтении старших, в том, чтобы я не действовал беззаконно, в остальном, я мог творить, что хотел. Но дело было в том, что я хотел совсем немногого, однако делал, потому что у меня не было другого выбора. Я просто не мог уйти из группы друзей, ведь меня там любили, меня уважали, со мной хотели дружить, но их алчные мысли тринадцатилетний я совсем не понимал. Самым жестоким делом у нас было издевательство над дворовыми котами, у которых не было хозяев. Старшие ребята вечно били кошек, натравливали их друг на друга, драли их шерсть, а мы лишь смотрели. И я помню, как нам объясняли: «с вами будет то же самое, если вы не будете нам подчиняться». Главным в нашей компании был Грэм, высокий тощий парень с выбитым передним зубом, типичный представитель хулигана без будущего, и его лучший друг Дино, которого я слабо помню. Они держали всех подростков Вустера в страхе, кроме маленькой группы. Я помню эту группу. Она состояла из шести человек, четверо мальчиков и две девочки, одну из них я любил так сильно, что даже дышать в ее присутствии не мог, а она, конечно, меня ненавидела, ведь я был другом Грэма. Мы начали враждовать, когда Грэм случайно убил их кошку, мы не знали, что это их кошка, но им было все равно. Эллиот, старший брат той самой девочки, тогда завязал драку с Грэмом. Мы навсегда провозгласили наши группы вражескими. И сейчас я понимаю, насколько это глупо, и насколько мы были не правы. В общем, о любви с той девочкой мне можно было и не мечтать. В мое последнее лето в Вустере Грэм выбрал ее своей жертвой, потому что тогда Эллиот уехал в колледж в столицу штата. Девочку некому было защитить, и я смотрел, как ее гнобят день за днем, и сам же в этом участвовал. И хотя прошло уже много времени, но я никогда не смогу простить себя за то, что ничего не сделал, чтобы помочь девочке, которая так отчаянно молила о помощи. И дело в том, что бездействие всегда было намного хуже действия. Я рассказал Сьюзен про своё детство в Вустере, про соседскую девочку с кучерявыми волосами, но я не сказал ей о том, что произошло на самом деле, потому что боялся говорить об этом даже сам с собой.***
Я, конечно же, не спал всю ночь, и солнце застало меня сидящим в розовом кресле-мешке у кровати Сьюзен. Всю ночь я сидел, закрыв глаза, но так и не смог придаться сну, что меня очень злило, потому что я хотел отключиться и вернуться в своё тело, хотел уснуть и проснуться в больничной палате с присосками, прикреплёнными к моему телу. Но вместо этого я смотрел всю ночь на спящую девчонку. Сьюзен во сне много смеялась. Её разбудил Феликс, сообщив о готовом завтраке, а мне стало грустно. У меня никогда не было ни родных братьев, ни сестёр, только кузины и кузены, с которыми я виделся преимущественно летом. Я думал, что Сьюзен очень повезло с семьёй, но говорить ей об этом не собирался. Когда она открыла глаза после хлопка двери, который создал Феликс, она начала оглядываться, будто не понимала, где находится. Сьюзен села на кровати, потёрла глаза и зевнула, а я усмехнулся, так что напугал её, и она подскочила, сваливаясь на пол с мягким одеялом. Девчонка ошарашенно на меня взглянула. — Так ты мне не приснился, — тянет разочаровано. Я распластался на полу, Сью — с другой стороны кровати стоит, упираясь коленками в деревянный каркас, чуть наклоняется вперёд и падает лицом в матрас, так что он немного скрипит. — Как будто я очень рад здесь находиться, — бурчу. Моя голова все ещё лежит на кресле-мешке, остальное моё тело свисает на пол, так что белая футболка задирается до груди. Сьюзен поднимается на ноги. Давно проснувшееся солнце рисует ей нимб над головой с запутанными после сна волосами. Девчонка смотрит на моё тело. И я спрашиваю: — Как я выгляжу? — Как полумёртвец, — отвечает она, заправляя кровать. — Смешно, — кидаю я ей, а в ответ в меня летит одна из её разноцветных подушек, только девчонка забыла, что мне на это плевать. — Я могу поджечь твой дом, когда вы все будете спать, и никто не заметит, так что не играй со мной. Она усмехается и выходит из комнаты. Мои пустые угрозы для неё совсем ничего не значат. В ванной, которая находится через стенку, я слышу шум воды, а затем Сьюзен начинает петь, только слов я разобрать не могу. Поёт она хорошо. В свете солнечных лучей её комната кажется мне совсем другой, нежели казалась ночью, полной секретов: нежно-розовые стены с пересекающей их гирляндой, белая деревянная мебель, куча девчачьих безделушек, забитые книгами полки, дипломы и благодарности за помощь кому-то там когда-то там. И с первого взгляда Сьюзен показалась мне резкой, сумасшедшей, будто не умеющей держать себя в руках, однако это была лишь её защитная реакция. Потому что, скорее всего, Сьюзен очень мягкая и ранимая, хотя и пытается доказать обратное. Когда она вернулась в комнату, я все ещё лежал на полу, обнимаемый солнечными лучами. Мне стало очень горько от того, что я не могу почувствовать их тепла. Я спрашиваю: — Сьюзен, какое на ощупь солнце? Она останавливается у платяного шкафа, глядит на меня, как на идиота, а затем действительно задумывается. Я закрываю глаза, чтобы не видеть, как она переодевается. Странно, что она даже не пыталась меня выгнать. А я даже не хотел за ней подсматривать. — Всё, — сообщает девчонка, и я поднимаю веки. — Мне не понравился твой вопрос, поэтому я не буду на него отвечать. На ней джинсы с завышенной талией и спортивная куртка. Сьюзен выглядит как актриса из фильмов 80-х годов. — Такие у тебя правила? — у меня слеза катится от уголка глаза по виску, как обычно бывает, когда лежишь в неудобном положении. — Просто уходишь от ответа, когда не можешь придумать что-то умное? — Просто твои вопросы слишком глупые, — она берет рюкзак и выходит из комнаты, переступая через меня. — Ты останешься здесь. — Ну уж нет, — подскакиваю я, поправляя футболку. — Я буду ходить за тобой везде, пока мы не решим мои проблемы. — Ты сам являешься проблемой, — кидает она резко. — Подумай над этим. Меня это не обижает, к оскорблениям не привыкать, и я даже понимаю её. Однако, она говорит это не специально. Она почему-то сильно волнуется. Поэтому я иду с ней. Как настоящий ангел-хранитель. Очень доставучий и издевательски занудный.***
До её школы 25 минут, две кофейни, три автобусные остановки, огромный парк и сильный ветер. Сьюзен надевает солнечные очки, пьёт свой латте с шоколадным сиропом и невероятно жестко меня игнорирует. — Ты, оказывается, самая обычная девчонка. Наверное, ещё и в группе черлидерш прыгаешь. — А чего ты от меня ожидал? — шепчет она. — Я не мать Тереза, я среднестатистический подросток. — Просто я не думал, что ты настолько примитивная. Мы проходим мимо тележки с хот-догами и луковыми колечками; запах приятно ударяет в нос. Я бы многое сейчас отдал, чтобы почувствовать вкус этой вредной еды на языке. Сьюзен подносит мобильный к уху: — Хватит вести себя так, будто я тебе чем-то обязана, — она теперь может говорить громче, делая вид, что обращается к кому-то по ту сторону дисплея. — Хватит вести себя так, будто ты из класса моллюсков. Сьюзен это не обижает, наоборот, она даже немного смеётся. — Но я такая, — она пожимает плечами. — Прости, если ты разочарован в моей нормальности. — Девушка, разговаривающая с призраком, не может быть нормальной. А еще у тебя плакат Джеймса Дина в шкафу висит, и если ты думала, что я не заметил, то я все вижу! — Причем здесь Джеймс Дин? — хохочет она, морща нос. — Нормальные девчонки любят Тома Хиддлстона, — я хочу продолжать шутить, заставлять ее смеяться и не оглядываться каждый раз, когда она хочет со мной заговорить, но у Сьюзен другие планы. Она останавливается посреди дороги, смотрит на меня, но со стороны может казаться, что смотрит она в пустоту. Сьюзен глубоко вдыхает: — Я стараюсь изо всех сил. — Стараешься делать что? — Быть человеком, который не сходит с ума. — Ты не сходишь с ума, — говорю я, когда мы продолжаем идти. — Тогда как можно объяснить тебя? — Я не фантазия твоего мозга, я настоящий человек, который попал в… — Я знаю, — она сдавливает пальцами переносицу. — Просто я переживаю об этом. — Обо мне? — улыбаюсь я, подходя к ней ближе. Мы бы касались плечами, если бы я не растворялся. — О тебе тоже, — серьезно говорит она. — Твоя жизнь зависит от того, смогу ли я решить твою проблему, но дело в том, что я совсем не знаю, как её решить. А ты так ничего и не рассказал о своём детстве. Я хочу сказать, Сью, прости меня. Я хочу сказать, Сью, я не готов рассказать тебе так много, даже если очень этого хочу. — Мне нужно время, — нахожу я слова. — Его не так много. Мы стояли у ворот старшей школы. Ученики цепочками, как муравьи, тянулись к большим дверям. В воздухе витал запах разных духов и выпечки. Меня даже немного тряхнуло, стоило мне вспомнить времена моей подростковой жизни. Я так ненавидел школу, только, к счастью, быстро об этом забыл. Мне нравится, что когда мы переступаем порог школы с гремящими звуками, Сьюзен перестаёт на меня обращать внимание и отвечать на мои вопросы, однако иногда оглядывается, чтобы посмотреть, не отстал ли я. Не беспокойся, Сью, я никуда от тебя не денусь. Она снимает очки, все время поправляет свои короткие волнистые волосы. Я все еще не считаю Сью привлекательной, но все парни, мимо которых она проходит, пялятся на нее, выворачивая себе шеи. Она делает вид, что не замечает, но я буквально слышу, как она визжит внутри себя от восторга. Я шепчу ей на ухо: — Ты что, королева школы? Она сдерживает смешок, и я понимаю, что ее действительно такой считают. Через пять минут после бесцельного похождения по длинным коридорам, мы подходим к какой-то компании, состоящей из трех человек. Два парня и одна девушка, которая, между прочим, красивее Сьюзен раз в миллион, так что у меня перехватывает дыхание. Я подхожу к этой девчонке с рыжими волосами вплотную и позволяю себе коснуться ее румяной щеки ладонью. Сьюзен внимательно следит за мной, но в это же время увлечена болтовней со своими друзьями. Рыжая девушка улыбается, а я уже касаюсь своим лбом ее лба, и меня безумно смешит то, что она не может это почувствовать. Меня смешит то, что Сьюзен видит весь этот цирк, но не может с этим ничего сделать. Когда рыжая, а я услышал, что ее зовут Дженнифер, берет за руку одного из парней и удаляется по коридору, я долго смотрю ей вслед, а потом оборачиваюсь к Сьюзен. Та все еще разговаривает со вторым парнем. А я думаю о Дженнифер, о цветочном запахе ее духов, о пухлых губах и зеленых глазах. Если бы я был в полном сознании, то завоевал бы ее сердце с первой встречи. Как же она была красива! Парня, с которым разговаривала Сьюзен о приближающихся экзаменах, звали Вулф, но это, скорее всего, было прозвище. Хотя он и выглядел, как настоящий волк. Я объясню. У него были серо-грязные волосы, он был высокий и худой, лицо имело резкие черты, так что с первого взгляда он покажется грубым и непривлекательным, но если его как следует рассмотреть, в его глазах можно уловить тот огонек, который нравится абсолютно всем девчонкам. Он смотрел на Сьюзен с огромной любовью, с заботой, и мне стало от этого тошно. Но сама Сьюзен, похоже, этого не замечала, она вела себя очень отстранено, старалась избегать прямого взгляда, говорила неуверенно и отрывисто. Возможно, она боялась моего присутствия здесь, но ведь говорили они об экзаменах, а в этой теме нет ничего противозаконного или того, что мне не стоило бы слышать. В любом случае, я все еще думал о Дженнифер. Вулф наклоняется к девчонке, так что прижимает её к шкафчикам. Она смотрит на меня через его плечо, но в её взгляде я не замечаю мольбы о помощи, поэтому продолжаю стоять на месте. Я усмехаюсь, смотря на то, как она пытается оттолкнуть эту шпалу. — Суббота ещё в силе? — спрашивает он. — Она и не была в силе, — отвечает Сьюзен и все-таки отталкивает его. — Тогда подумай об этом, — он салютует ей и быстро вливается в толпу. Над нами звенит первый звонок. Сьюзен, поправляя куртку, тоже двигается с места. — Я должен был помочь? Она отрицательно качает головой, будто поправляет волосы. — Скажи кабинет, где будет Дженнифер. Сьюзен хмурится, и мне кажется, что если бы смогла, то давно бы начала язвить на эту тему. Между тем, она лишь показала на класс математики, мимо которого мы проходили. — Я нашёл новую жертву, — широко улыбаюсь и легонько бью пальцем по кончику носа Сьюзен. — Слава богу, — выдыхает она и удаляется все дальше от меня. Я уже и забыл — каково это, ходить по школьным коридорам, перетекая из кабинета в кабинет, как капли воды. Гул в классе стоял невероятный, и из всех голосов я смог различить голос Дженнифер. Она сидела на третьей парте в ряду посередине, сложив ногу на ногу и разговаривая со своим другом, с которым ранее они ушли по коридору. Она без конца поправляла волосы, причмокивала губами, накрашенными темно-красной помадой. Дженнифер флиртовала абсолютно со всеми: то трепала волосы какого-то мальчика, то приобнимала за плечи другого. Своего друга, которого звали Росс, она даже гладила ногой по его ноге, уж я то знал, как сильно это может действовать. Дженнифер была довольно хитра: она знала, что красива и умело этим пользовалась. Я подошёл ближе, сел на её пустую парту. Она пару раз даже задела меня по бедру, но, конечно, не заметила, однако смутилась, пощупав свою руку. Почувствовала ли она некий холод, сгусток воздуха? Я обернулся. Дверь в класс была открыта, пара окон — тоже. Дженнифер могла свалить холод на сквозняк, но это был я, все ещё я. — Я сказала Марти о том, что Вулф положил на неё глаз. — Она его продинамит, — говорит Росс, стуча ластиком карандаша по парте. — Вот увидишь. — Главное, чтобы Сай узнал, — вздыхает Дженнифер. — Если Сюзи не скажет ему, тогда мы пропадем. Сай? Саймон Мартинс? — Что будет, если она не решит сдать Вулфа? — Она точно расскажет ему, они всегда были близки, — Дженифер выводит пальцем на столе узоры, задевая мои ноги. — Не думаю, что она от него хоть что-то когда-нибудь скрыва… Звенит второй звонок, и в эту же секунду в кабинет входит молодой преподаватель. А я соскакиваю вниз и тут же сбрасываю учебник и тетради, которые достала Дженнифер, на пол. Она взвизгивает, а я наклоняюсь к ней и злобно шепчу: — Таким, как ты, привидения отрывают ноги. Я всегда мечтал бегать, чтобы мои громкие шаги не отдавались эхом, но когда эта мечта сбылась, мне стало невероятно больно, тогда-то я подумал, что окончательно исчез. Я не парил в воздухе, не летал под потолком, я все ещё шёл по скользкому полу длинного коридора, тишина окружала меня, и мои беззвучные шаги меня раздражали. Я искал Сьюзен, однако понятия не имел, где именно она может находиться. Мне хватило ума посмотреть расписание. Судя по времени, девчонка сейчас засыпала от скуки на биологии. Я ринулся к её кабинету. Среди колбочек, скелетов и зеленой краски на стенах я её не нашёл, что заставило меня поволноваться, но услышав стук двери в соседней комнате, которая оказалась туалетом, я пошёл туда. Меня не смутила табличка с нарисованной на ней женщиной впервые в жизни. — Ало, Марти, — я стучал по дверцам кабинок. — Прогуливаешь биологию? — Поддаюсь биологической потребности, — тихо говорит она, выныривая к раковинам. — Здесь никого нет? — Никого, кроме привидения и чокнутой девчонки, — я сажусь на раковину, мешая Сьюзен помыть руки. — Скажи мне, как твой брат и Дженнифер связаны? Марти пару минут колеблется, намыливая ладони. Она смотрит на меня с удивлением, а затем осторожно спрашивает: — Она что-то говорила о Саймоне? Я киваю. — Они встречались в прошлом году, когда брат был выпускником, — вздыхает она, смывая мыло водой. — Он поступил с ней ужасно, на самом деле, поэтому я около шести месяцев с ним не разговаривала, поддерживала Дженни. Но она быстро пришла в себя. — Видимо, не пришла. — Что ты имеешь в виду, шпион? — Они с Россом хотят вовлечь Саймона в ваши отношения с этим великаном. — У меня нет отношений с Вулфом, — фыркает она, брызгая на меня водой, но та лишь расплескивается по поверхности умывальника. — И никогда не будет. — Твои друзья задумали что-то против тебя. — Это бред, — качает Сью головой. — Даже не смей об этом думать. Ты нас не знаешь. — Но я слышал их разговор! — почти кричу, так что девчонка вздрагивает от неожиданности. — Ты мог неправильно понять. Она идет к двери, но я перегораживаю ей путь, чем вызываю недовольство в виде закатанных глаз и вздохов. Я стою на своем: — Посмотри на меня, — прошу я, но Сьюзен не сразу поддается. — Посмотри, — и она поднимает глаза. — У тебя нет причин не доверять мне. — Я знаю тебя всего день, — шепчет она, дыша мне в подбородок. — А своих друзей — четыре года. И они ни разу меня не подводили. — Зачем мне врать? — цокаю я языком, сжимая дверную ручку пальцами. Сьюзен делает шаг назад, наклоняет голову в бок и глядит на меня, больше не вынося моего присутствия. Я знаю этот взгляд, который буквально говорит: «как же ты меня раздражаешь», потому что мне не раз приходилось получать такой. В школе я всегда был занудой, в университете — тоже, именно поэтому Энди придумал стоп-слово, чтобы останавливать меня, когда я начинаю умничать. Сара всегда над нами смеялась, утверждая, что мы ведем себя как супружеская пара. Я на нее злился, ибо, черт возьми, Сара, что ты вообще понимаешь? И мне жаль, что в данную минуту со мной не было моего друга, потому что я опять начал загоняться. Я так ненавидел то, как веду себя, но ничего с этим не мог поделать. Где же ты, Энди, с твоим стоп-словом? Где же ты, Сара, которая обязательно пошутит про ролевые игры и господство? Мне так вас не хватает. — Сьюзен, дай мне шанс разузнать больше. — Я не могу тобой управлять, делай, что хочешь, — вздыхает она. — Ты можешь улететь хоть на Аляску! — Я имею ввиду, позволь мне помочь тебе. Усталое выражение ее лица сменяется на усмехающуюся гримасу. Сколько еще эмоций она прячет внутри себя? — Мне кажется, ты забыл, какие роли мы в этом безумии играем. Это я собиралась… Дверь распахивается, проходя через меня, но все, что я чувствую — будто легкое касание пальцами до моего позвоночника. Такого я раньше не замечал, поэтому застываю на месте, оглядываясь. Что это за новое ощущение? Почему я не чувствовал такого, когда через меня проезжали машины? Ведь они тяжелее, чем обычная дверь. Я схватился за голову. По телу прошелся еле заметный электрический разряд от макушки до кончиков пальцев. Я готов был разреветься. — Нас чуть не услышали, — шепчет Сьюзен, выйдя из туалета. — Поговорим после урока, но только не о моих друзьях, уяснил? Я хочу закричать и кричу, когда Сьюзен достигает порога кабинета. — Я снова могу что-то чувствовать! Она останавливается на секунду от моего громкого вопля, улыбается уголками губ и теряется между парт. Все остальное моментально отходит на второй план. Самое моё кошмарное предположение оказалось реальным, самым точным попаданием из всех: Сьюзен Мартинс была черлидершей. Как только я узнал, что у неё по расписанию тренировка после третьего урока, то начал читать ей лекцию о вреде группы поддержки футбольной команды на мозг. Я сказал, что скоро её голова превратится в помпон, а сама она будет состоять на 80% не из воды, а из обезжиренного молока, на что Сьюзен заявила, что у неё аллергия на лактозу. Я не придумал ничего лучше, чем упрекнуть её в фальшивых улыбках и разрушающих психику движениях черлидерш. Она не рассмеялась, но была готова, я точно знаю. Пока она разминалась в спортзале в одиночку, потому что остальные девушки все ещё переодевались, а Сьюзен не разрешила мне подглядывать, я доложил ей о произошедшем несколько часов назад. О том, что до этого никогда не чувствовал ни боли, ни покалываний, ни тяжести или усталости. Сьюзен выразила своё беспокойство о том, что над моим телом в бостонской больнице проводят опыты электричеством, а потом, увидев моё испуганное лицо, объяснила, что пошутила. На самом деле, у неё не было никакого объяснения на этот счёт, поэтому мне оставалось лишь гадать, что привело к возвращению ощущений. Однако, боли я все ещё не чувствовал. Я пытался прищемить палец тяжёлой дверью, стукнулся о неё, когда та открылась, и снова пришёл к выводу, что-то покалывающее ощущение было лишь секундным. Словно моё тело мне напоминало, что оно ещё функционирует, что оно все ещё способно на опознавание чувств. Мне стало обидно. Я снова лишился всего, что делало меня человеком. И Сьюзен больше не отвечала на мои вопросы, потому что началась тренировка. Признаться, девушки в команде черлидерш были настоящим изобретением сатаны, потому что смотреть на них без возможности подмигнуть, когда они заметят твой взгляд, а потом незаметно оказаться рядом и предложить бутылку воды — сущий ад. Хотите узнать самую ужасную вещь в прибывании в теле привидения? Вот она. Я сижу и смотрю на тренировку красивых девчонок, но ни одной из них не смогу признаться в любви, потому что я полумертвый невидимый парень. Вот я и сидел на трибуне, наблюдал за тем, как девочки разминались. После двадцати минут тренировки я понял, что пялюсь лишь на Сьюзен со сосредоточенным выражением лица. Я смотрел на ее длинные ноги, на ее растяжку и вспоминал о Саре, которая была главной в команде университета, состояла в тренерском составе, но, но почти никогда не участвовала в самих танцах. Мы с Энди как-то прогуливали право, так что заглянули в спортивный зал, пробрались за трибуны и не могли отвести взгляда от Сары, которая лишь однажды вела занятия. Тогда мы оба в нее влюбились, но если я забыл об этом через пару дней, потому что начал флиртовать с девчонкой из кофейни, то Энди уже не смог забыть об этой черлидерше. Ему тогда точно голову снесло, как мне сейчас от Сьюзен. И когда она заметила мой пристальный взгляд, то покраснела и отвернулась, резко взяв на себя командование. До конца тренировки она ни разу ни сделала ни одного танцевального движения и лишь единожды взмахнула бело-красным помпоном. — Я так и знал! — воскликнул я, подкараулив ее у выхода из раздевалки, при этом заглядывая во внутрь. — Еще один плюс в колоночку твоей примитивности. Сьюзен захлопнула дверь, чуть не прищемив мне голову, хотя, наверное, этого и добивалась. Она прислонила телефон к уху и произнесла таким строгим голосом, что мне стало не по себе: — Ты смотрел на нас, как на мясо. — Фактически вы состоите из… — Нет! — перебила она, а я обомлел. — Если тебя никто не замечает, это не значит, что ты должен этим пользоваться. — Милая Сью, раз уж ты установила некоторые правила, то я тоже могу так поступить. Ты не должна запрещать мне делать то, что я хочу. — Но ты уже нарушил мои правила! — она старалась говорить как можно тише, но из нее просто лились эмоции. — Ты влез в мою жизнь, когда начал нести чушь про моих друзей. — Если я окажусь прав… — я шел спиной вперед, смотря на пурпурное от злости лицо девчонки. — Давай поспорим. — Вот еще! — Нет уж, давай, я чувствую в тебе этот дух авантюризма. Будешь должна мне свидание с одной из черлидерш, когда я очнусь. Не знаю, как ты собираешься это сделать, но будешь должна, — я улыбаюсь, а затем чувствую тепло, разливающееся по моему телу, что странно на меня действует. Я широко распахиваю глаза, замечая, что только что прошел сквозь какого-то парня. Сьюзен тоже не скрывает удивления. — Ты что-нибудь почувствовал? — Мисс Мартинс! — кричит мужчина в костюме, выглядывая из кабинета. — Вы прекрасно знаете о правилах, — и он указывает на табличку, висящую прямо напротив нас: перечеркнутый мобильный телефон. — Либо вы отключаете его, либо отдаете мне. — Я отключаю, мистер Чейс, — и Сью вырубает наш единственный источник связи друг с другом. — Как прошла ваша тренировка? — его усы смешно шевелятся, будто живут собственной жизнью. — Мы почти готовы к выступлению, — говорит она, улыбаясь и гордясь собой. Из-за его спины выглядывает молодой мужчина и машет Сьюзен ладонью, от чего ее щеки начинают гореть красным. — Очень рад, очень рад, — мистер Чейс захлопывает за собой дверь, и больше никакого зрительного контакта с неизвестным мужчиной. Сьюзен глядит на меня, завязывает волосы в пучок на голове, а из ее прически выбивается несколько прядей, и продолжает невозмутимо идти по коридору, не дожидаясь меня. За целый день изучения ее поведения в школе я сделал несколько выводов: она совершенно непредсказуема и невообразимо прекрасна, хотя я ее такой не считал, но считали все несколько сотен пар голодных глаз похотливых парней, которые поддаются влиянию тестостерона. И за изменениями настроения Сьюзен Мартинс было просто невозможно уследить. Сначала она мило улыбнется, через секунду съязвит так, что захочется навсегда исчезнуть с Земли, а затем она разозлится на тебя за то, что ты позволил обидеться на ее высказывание. Я был шокирован тем, как она ведет себя со своими друзьями и исключительно со мной, потому что с ними она — душа компании, девочка без комплексов и с розовым блеском на губах, а со мной — фанатка шестидесятых в пижаме с цветочным принтом. Ну и кто же ты, Сьюзен Мартинс, на самом деле? Оставшийся школьный день я также наблюдал за Дженнифер, обнимающей подругу буквально каждую минуту, отдающей предпочтение батончику мюслей, а не шоколадному, и Шону Мендесу. Я бы смог простить ей каких-нибудь Колдплей или даже Кендрика Ламара, но эта девчонка была просто невыносима. Она была даже примитивней, чем Сьюзен, которая нравилась мне все больше и больше. Вот и пригодилась присказка, которую бабушка говорила мне практически каждый день: «первое впечатление — всегда обманчиво». Я все наблюдал за тем, как она нагло улыбается своей подруге в лицо, но даже Сьюзен как-то странно приглядывалась к ней. Я был абсолютно уверен, что она прислушалась к моим словам, но никогда бы этого не признала. Ее было сложно раскусить, поэтому я еще не до конца понимал всю сущность Сьюзен Мартинс. Но на некоторое время решил ее не доставать, потому что ей, как и мне, нужно было собраться с мыслями. Я знал, что она что-то скрывала, что-то сидело внутри нее, что-то тяжелое, грузное, о чем она боялась бы сказать мне в нашу первую встречу. Это был моей второй день со Сьюзен Мартинс, и я чувствовал, как прирастаю к ней. К этой очаровательной девчонке, слушающей напоказ Рианну. И лишь я знал, что в ее плейлисте есть полный альбом Роя Орбисона и, скорее всего, красавчиков-братьев Эверли**. Почему Сьюзен так любила мертвых симпатяг, я не знал. Наверное, именно поэтому она больше не прогоняла меня. И я застал ее врасплох этим вопросом, точнее, очень рассмешил. Мы шли домой той же дорогой, которой шли этим утром. Мимо лавочки с хот-догами и луковыми колечками, мимо детской площадки и оранжереи. Я даже вспомнил, что именно через этот парк пробегал за голосом, который вел меня к дому Мартинсов. Солнце стояло высоко в небе, обнимало белоснежную кожу девчонки лучами, а меня оставляло абсолютно без внимания. Я спросил у Сьюзен: — Я понял твой типаж парней. Мертвые красавчики. И она засмеялась. — Ты под него не подходишь, так что даже не надейся, — она говорила в микрофон на наушниках. — Не подхожу? Почему же? — Потому что ты жив, конечно же. — Ага, — улыбаюсь я. — Значит, по твоему мнению, я все равно красавчик. — Я не говорила такого, — она тоже мне улыбается, и я чувствую себя значительно лучше. Я раскусил тебя, Сьюзен Мартинс. Твоя улыбка выдает настоящую тебя. Даже если ты не выходишь из своей роли неприступности и бесстрашия, я знаю, Сьюзен Мартинс, что твоя улыбка — очищение и спасение от темноты сомнений, что неспроста ты прячешь плакат Джеймса Дина в своем шкафу, как невидимый никому факт того, что, на самом деле, ты маленький мечтающий ребенок. Мы шли домой, и Сьюзен Мартинс сказала, что верит в бесконечность, в непрекращающееся странствие души. Она ошибалась. Я ведь знаю, что такое эта бесконечность, я чувствовал ее. Сьюзен Мартинс, бесконечность — это секунда твоего смеха, секунда, во время которой ты взмахиваешь рукой, чтобы поправить волосы, или набрать в грудь побольше воздуха, чтобы сказать что-нибудь заумное. Секунда — это моя обреченность жить с тобой и бороться за свою жизнь, которую теперь я принимаю как совершенное счастье. Благодаря тебе.