Под одеялом

Зубы у Юры острые, но он, к счастью, в курсе этого. Отабек первый раз ему сразу сказал: Юра, больно. Юра провел языком по вмявшейся под зубами коже и больше так не кусал. Вернее, кусал, но там, где не видно, и тогда, когда боль переходит в иное качество и на короткое время становится удовольствием. Остальное — игра. Но какая же клевая! Юра бесшумно передвинулся за спинкой кресла, Отабеку за левое плечо, и Отабек сделал вид, что всё ещё ничего не замечает. Придержал провод наушников, чтобы не мешался, но Юра опять передумал и снова зашел за правое плечо. Выжидает, выискивает лучшую позицию. Хорошо-о, ла-адно. Над плечом сначала взметнулись волосы, мазнули по футболке и шее, а вслед за ними, как из-за полога, выпрыгнул хищник и впился Отабеку в щеку с победным: — Кусь! — И ещё раз: — Кусь! — И ещё многажды: — Кусь, кусь, кусь, сожру тебя! — Юра, — Отабек задергал ногой, сбросил тапок, — Юра, мне щекотно! — Его жрут, а ему щекотно! Ты нормальная добыча вообще? — Не ешь меня, — взмолился Отабек, — я тебе ещё пригожусь! Я ещё ужин не приготовил. — А, — сказал Юра, — намеков мы, то есть, не понимаем. Отабек не нащупал тапок, забил, снял наушники, оттолкнулся и отъехал от стола, развернулся к Юре. — Ты голодный? — Да. И я охочусь. Юра шагнул, уперся коленками в кресло между Отабековых ног, взял его за плечи, крепко, не дернуться, наклонился и сжал зубами кожу у кадыка. Отабек положил ладони Юре на попу, погладил, потянул на себя, и Юра, переступив коротко, поставил колени по бокам его бедер. Совсем не тяжелый, но ощутимый и, самое важное, осязаемый. Отабек качнулся, потерся носом о футболку между сосков, прижался щекой. — Съешь пока сосиску. — Не хочу сосиску. Какой хороший хищник, не выпускает кишки сразу, а разговаривает, капризничает и ворчит. И пахнет хорошо так. Юра запустил ему пальцы в волосы, почесал, потянул, и Отабек запрокинул голову. Как-то раз он уже ходил с заметной отметиной на щеке. Юра не специально, извинялся потом долго, не рассчитал. Там правда рассчитать было сложно, Отабек не понял и сам, как всё серьезно, пока не пошел в душ и не глянул на себя в зеркало. Ничем, главное, было не оправдать, видно, что зубами оставлено, очень характерный след. Замазывать Отабек не стал, пот всё равно что угодно смоет, и тренер улыбался украдкой полдня, а Отабек, отвернувшись, улыбался и сам. Да, такие издержки любви с ледяным тигром. Зубы тихонько сжали скулу, потом Юра надавил сильнее, но просто губами. Погладил шею, обхватил её ладонями, Отабек вжался затылком в подголовник, и Юра подался ещё, прижался ко рту, и Отабек, с выдохом, отдал ему на растерзание свой язык. Ты, подумал он, этим не наешься, но Юре виднее, что делать, и если он хочет… ох, если хочет, то, конечно, ему видней. Отабек стиснул ладонями ягодицы, Юра замычал ему в рот, сжал колени, Отабек уперся ступнями — та, которая осталась без тапка, уже подмерзала, — оттолкнулся, как перед прыжком и встал. Юра сцепил ноги ему вокруг пояса. — Поймал. — Это я, — улыбнулся Отабек, — тебя поймал. Нет, разве? Юра сказал, не-а, качнулся, потом ещё раз. Отабек отступил, край кровати уперся под колени, и он сел, придержав Юру, чтобы не завалиться на спину, но Юра уже расплел ноги, сжал коленями Отабеку бока, почти больно, и шлепнул ладонями ему по груди: — Нет! Я тебя выследил, я тебя выждал, ты мой. Вообще-то, подумал Отабек, всё ровно наоборот было. Юра возмущенно охнул, ударившись спиной о матрас, и засучил ногами, когда Отабек навалился сверху. Захохотал, пытаясь его с себя спихнуть. — Вот так, — сказал Отабек, перед тем, как укусить в оголенное под задравшимся рукавом плечо. — Кто ещё из нас хищник.