Ничего интересного.
Белое марево застилало взгляд, дышать было нечем. В ужасе Папайрус вцепился в в руки Руса, пытаясь отнять те от своих позвонков. Никак не изменившись в лице король лишь отдернул Папайруса, перехватил того за запястья, отводя его руки дальше, а сам только надавил на шею сильнее. — Пожалуйста, — захныкал Папайрус. Все его тело застыло, когда его сильнее прижали к стене. Что-то вроде отвращения промелькнуло на лице Руса, и дуриней судорожно попытался хватать ртом воздух, когда рука сжалась сильнее. Милостивая Богиня. Глаза Папайруса расширились, и понял что он не может дышать вообще. Он не мог дышать, король собирался убить его, и он сейчас умрет. Да, всего час назад скелет размышлял о том, что смерть была бы великим благословением для него, он сейчас почувствовал, что паника только усиливалась. От этой мысли у Папайруса защемило в груди, и он ничего не мог поделать, но он не хотел стать кучкой мусора в углу этой комнаты. Скелет слабо брыкался, однако, случайно, на последнем издыхании, он особо сильно вытянув ногу наугад. Дуриней почувствовал как его стопа ударилась об что-то. Сразу же послышался вскрик Руса. На секунду хватка рук разжалась, и Папайрус успел набрал воздуха, прежде чем его горло снова сжали. Еще один удар пришелся по его щеке дуринея, но на этот раз это было сильнее. Настолько, что удар заставил скелета снова потерять большую часть воздуха. Слезы навернулись на глаза. — не смей, - прошипел король. Отчаянно кивая, Папайрус попытался извиниться, но не смог выдавить ни слова. Его рот просто открывался и закрывался не издавая ни звука. Внезапно чужие руки снова разжались, и дуриней упал прямо на пол. Теперь, скелет стоял на коленях, кашляя, прежде чем жадно вдохнул столько воздуха, сколько мог. Однако тяжелое дыхание Папайруса прекратилось, когда Рус опустился перед ним на колени. Король мягко приподнял голову скелета, чтобы они смотрели друг другу в глаза. — не смей больше никогда выкидывать такие вещи, золотце. ты не должен подвергать сомнению мою власть, хорошо? и я никогда больше не хочу слышать, как ты так говоришь о пустыне. ты понял? Папайрус снова быстро кивнул. Ужас всегда тек по его крови, и скелет почувствовал, как рыдание снова подступает к горлу. Папайрус лишь прохрипел — Да, мой господин. Мне жаль. Мне жаль. Мне жаль. С последними словами послышались рыдания. Он был жив. Он был жив! Дуриней не знал, плакал ли он от облегчения или разочарования. Чужие руки мягко обняли скелета за плечи. Неосознанно Папайрус спрятал свое лицо в чужих испачканных одеждах. Скелет не прекращал дрожать от страха и слез. — ш-ш-ш, мое сокровище, я знаю, — пробормотал Рус, снова нежно гладя плечи Папайруса, — мне тоже жаль, но ты должен научиться. это единственный понятный тебе способ. я уверен, что ты это понимаешь. Это был не вопрос, но Рус явно ожидал ответа. Папайрус хватал ртом воздух в сладко пахнущих одеждах, ненавидя руки, которые так нежно держали его. Он ненавидел их, и он ненавидел ту часть себя, которая не хотела, чтобы они отпускали его. Ту часть себя, которая не хотела оставаться одной. Между рыданиями скелет тихо выдохнул. — Да, мой господин. Мне жаль…----------- ✶ -----------
Что это был за ужин, Папайрус понятия не имел. Когда служанки одевали его, он не сказал им ни слова. Прошло много времени с тех пор, как он пытался повлиять на то, во что он был одет. Уставившись в стену, скелет позволил женщинам припудрить лицо, чтобы скрыть темные круги под глазами. Папайрус был одет не так, как обычно, в этот раз для него выбрали гандуру цвета королевский синий и серебряную мантию поверх платья. Никаких украшений, которые, как отметил Папайрус, ему даже не предлагали. Лишь тонкий золотой обручальный браслет, которому все так же никто не прикасался. Через несколько минут после того, как с косметикой было покончено, в покои вошел Блу. Дуриней соскользнул с подушек, опускаясь на колени перед наследным принцем. Душа и тело уже никак не реагировали на эти действия. Это потеряло всякий смысл. Когда Папайрус каждый раз склонял голову, ему редко приходило на ум, что вообще-то он должен считать это постыдным. Но скелет этого уже ничего не чувствовал. С мягким смешком Блу подошел ближе и взяв дуринея за руку, помогая подняться. Папайрус повиновался. Улыбка принца была терпеливой, честной, когда он погладил руку скелета большим пальцем. Блу определенно нравилась эта покорность. Легкая улыбка тронула лицо Папайруса. Как бы сильно дуриней ни ненавидел Руса и Блу, в его душе все же была маленькая частичка, что была благодарна принцу Блу. Он был единственным, кто не причинил ему вреда за все это время и не обращался с ним по вежливому холодно, как прислуга. Как ни странно, но рядом с Блу Папайрус чувствовал себя обычным монстром, чем когда-либо. Блу мягко погладил костяшки пальцев Папайруса, неспешно переходя на постные кости и выше, к запястью, прежде чем руки принца остановились на браслете дуринея. Как только пальцы Блу потянулись к застежке, Папайрус не смог удержаться и отдернул руку. Его душа пропустила удар, и скелет не дышал, уставившись на шурина, не в силах вымолвить ни слова. Блу улыбнулась с выражением сострадания. — Я знаю, что это тяжело, брат, — сказал принц, перехватив Папайруса за руки, успокаивающе поглаживая чужие кости, — но прошло уже несколько месяцев. Ты не можешь быть счастлив здесь, если не отпустишь свое прошлое. — взгляд голубых глаз был наполнен мягкостью, — Мне сказали, что ты даже не позволяешь своим слугам убирать это. Это выглядит не здорово. Ведь ты теперь замужем. Не говоря ни слова, Папайрус кивнул. Если бы это было то, чего хотел Блу, то, наверное, это произошло бы рано или поздно, независимо от того, что бы дуриней сказал. Когда его шурин отстегнул браслет и положил его в свой карман, в Папайрусе словно что-то сломалось. Это была его последняя связь со своим народом, с Редом. Скелет просто не мог дышать. Как будто ком из всех невысказанный слов застрял у него в горле. Слезы навернулись на глаза, и Папайрус просто- Прежде чем скелет заскулил от несправедливости, Блу встал на цыпочки и нежной рукой вытер с чужого лица набежавшие слезы. — Ты ведешь себя очень хорошо. А теперь пойдем со мной. Мой брат ждет. Услышав его призыв, Папайрус сглотнул. Его голос был почти пустым, когда он ответил. — Спасибо, Ваше Высочество. Почему-то его самым главным чувством теперь было только облегчение от того, что Блу и Рус не разозлились на него из-за того, что он носил помолвочный браслет. Они знали его значении, но не принимали ничего раньше.----------- ✶ -----------
Уже дважды Папайрус заходил в их общую спальню, чтобы увидеть кого-то еще в их супружеской постели. Кого-то и Руса, что был над этим кем-то. Честно говоря, для Папайруса это было облегчением. По крайней мере до тех пор, пока он не узнал, что это не уменьшало интерес Руса к тому, чтобы точно также уложить дуринея в постель, только несколько часов спустя после. Так что ему просто было все равно. Даже несправедливость этого не смогла вызвать у него реакции. Тот факт, что Рус мог с чистой совестью затащить в постель кого угодно — пожалуйста, наслаждайся. Однако, если бы Папайрус попытался сделать то же самое, его избили бы до полусмерти. Конечно, не то чтобы дуриней когда-либо хотел переспать с кем-нибудь в этом забытом Богиней месте. Поэтому, когда скелет вошел в спальню и сразу же услышал стоны и тихие крики удовольствия, Папайрус уже собирался снова развернуться и просто уйти, устало уставившись в пол, когда он услышал это. — папс, — выдохнул низкий тихий голос. Глаза расширились. Папайрус резко развернулся обратно к кровати. Рус, полностью одетый, был повернут к дуринею спиной. Однако, на его плечах, хватаясь за дорогие одежды крепко держались чужие руки. Костяные руки. Большие, белые, почти стеклянные глаза в неверии смотрели на Папайруса, даже когда изо рта их хозяина продолжали вырываться вздохи от особо сильных толчков Руса. Король не проявлял никаких признаков того что сейчас он остановится. Более того, он кажется вообще не замечал присутствия Папайруса. Дуриней не питал иллюзий насчет того, что здесь происходило. И все же ему было все равно. Слезы застилали глаза. Папайрус прижал руки ко рту, стараясь не заплакать в голос. — Санс. Санс. Санс был здесь, Санс был жив. Тут, в их спальне, будучи изнасилованным мужем Папайруса, но он был живым! Дуриней не мог оторвать глаз, прислонившись к ближайшей стене, ища глазами травмы, но его брат казался невредимым. Санс делал тоже самое, и Папайрус почувствовал его пристальный взгляд поверх тяжелых украшений, что тяжелым грузом лежали на его шее и руках. Все предназначение этих блестящих ненужных вещей - делать дуринея красивым для мужчины, что только что издал тяжелый стон, прежде чем упасть на кровать. Санс ахнул, когда король оттолкнул его, почти скинув с кровати. Гнев вспыхнул в Папайрусе, стоило ему увидеть это действие. Это был первый гнев, который он почувствовал за… он не был не уверен, за сколько времени. Папайрус не понимал календарь в Сейрели и достаточно быстро потерял счет дням. — здравствуй, мое золотце, — поприветствовал мужа Рус, вставая и разглаживая свои одежды. Душа и инстинкты Папайруса кричали на него. С одной стороны, он должен был встать на колени, с другой стороны, он хотел что-то бросить в это… чудовище. Однако, к его большому облегчению, муж избавил его от необходимости принимать какое либо решение, — я полагаю, ты хочешь поприветствовать своего брата. что же, мой милый, у тебя есть мое разрешение. — Благодарю вас, мой господин, — прошептал Папайрус и торопливо пересек комнату. Санс был без одежды, если не считать нескольких серебряных ожерелий и браслетов, а кости его таза были покрыты чужим семенем. Санс, казалось, разрывался между тем, чтобы прикрыться, и тем, чтобы кинуться в объятья брата. И прежде чем низкий скелет успел что-либо сказать, Папайрус опустился на кровать, заключая Санса в свои объятия. Душа дуринея колотилась в груди, и он чувствовал, как рыдание подступает к его горлу, когда он в беспамятстве бормотал имя своего брата. Санс обнял его, сжимая так крепко, что Папайрус едва мог дышать, но ему было все равно. — папс, папи, папайрус. Звук его имени, исходящий от старшего брата, был подобен музыке, и Папайрус не мог сдержать слез, бегущих по его лицу. Он почти забыл о том, кто стоял рядом с ними, пристально наблюдая за этой сценой. В конце концов, они отпустили друг друга, и Санс взял лицо брата в свои ладони, внимательно наблюдая за ним. Папайрус не мог не вздрогнуть, когда большой палец Санса погладил синяк на его щеке, который он получил прошлой ночью за то, что уронил бокал сока. Они оба плакали. — Ты знаешь, как там Слим? Папайрус мог лишь только дрожать, когда тихо ответил. — живой. — Ред? Когда дуриней снова начал качать головой, сбоку раздался веселый смешок. — твой бывший жених... — Папайрус замер, от страха. Они с братом побледнели, — тоже жив, мое сокровище. а теперь драгоценный, отпусти шлюху – я не хочу, чтобы ты запачкался. Не говоря ни слова, Папайрус быстро подчинился, убрав руки Санса от своего лица. То, как его душа кипела от ярости, услышав, как его муж отзывается о его брате, было тщательно скрыто. Санс моргнул, открывая рот, чтобы что-то сказать, но не стал. Вместо этого он тихо соскользнул с кровати, рука задержалась на ноге Папайруса, когда он склонился перед Русом. Когда король кивнул, Санс быстро вытер слезы со своего лица и ушел. Папайрус загнанно уставился на свои колени. На его платье теперь были следы чужого семени, что пачкали его одежду. Раздался щелчок закрывающейся двери. Все стихло. А затем Рус взял лицо Папайруса в свои ладони и поцеловал в щеку. — ты учишься, мое золотце. а теперь, иди переоденься сейчас. Подавляя рыдания, в которых было столько же ярости, сколько и печали, Папайрус покорно кивнул. — Как пожелаете, мой господин.----------- ✶ -----------
Это был жаркий день. Конечно, каждый день было жарко – даже если это был не Дурин, они все еще были в пустыне, и камни несмотря на свой белый цвет, казалось никак не спасали ситуацию. За окном было начало Июля, и вот-вот должен был наступить самый жаркий период лета. Двое слуг стояли за диванами, на которых отдыхали Папайрус и Блу. Люди постоянно обмахивали скелетов веерами из павлиньих перьев. Дуриней представлял, что этим двоим было еще жарче от постоянного движения. Но, скелет не мог найти в себе сил для беспокойства об этом. Ни капельки. Никто из них никогда не проявлял к Папайрусу сострадания. Даже после того, как дуринея избили за попытку защитить одного из них. Самое большее, что Папайрус имел, так это то, что его служанки проявляли к нему определенную степень доброты, но это всегда заканчивалось тем, что скелет должен был быть благодарен за то, что ему это дали. Что он должен быть счастлив из-за того, что его племя вырезали как скот. Что его самого забрали в рабство, пускай и дали титул. Что его брат был наложницей его мужа. ДА. Какая великая честь. Так что Папайрусу было на них наплевать. Никто из Сейрели не заслуживал его сострадания. Смотря на эту картину в целом… Папайрус думал, что каким-то образом, встреча с его братом стала тревожным для него звонком. Дуриней больше не чувствовал оцепенения в костях. Вместо этого его грудь была наполнена постоянным пылающим желанием мести. Вернувшись в реальность, скелет улыбнулся Блу. Тот радостно болтал о торговом племени Дуриней, которое продало им прекрасные ткани из Пеосаны. Хм, значит, племя заблудших. Возможно, это было племя Куа'ли. Конечно же, Папайрусу не разрешили встретиться с ними. Вместо этого скелета весь день держали в его покоях, и он провел время, просматривая книги своего мужа. Дуриней пытался расшифровать их с помощью нескольких слов, которыми Сайраш поделился с Дхуром. Папайрус был весьма осторожен и выбирал только страницы с красивыми иллюстрациями, чтобы никто из слуг – очередных шпионов принца Блу – не догадался, что он пытается читать. Хотя скелет не был уверен, что кто-нибудь здесь знал, что все дуринейцы обучены письму, чтению и счету. Он не удивился бы, если бы они считали весь его народ безграмотном. Папайрус устало вздохнул и Блу, услышав это, щелкнул пальцами. Почти сразу же рядом с диванами появился другой слуга с хрустальным кубком, наполненным гранатовым соком. Дуриней недовольно посмотрел на это, но ободряюще кивнув Блу. Если в этом месте и был кто-то, кого Папайрус ненавидел меньше всего, то это однозначно был его шурин. Блу мог быть отвратительным существом, но, по крайней мере, с ним было приятно находиться рядом, когда он не угрожал скелету. — Я могу показать тебе те ткани, — пообещал ему Блу. Глаза его сияли от ликования. Принц весьма живо жестикулировал, как часто делал, когда был взволнован, — Пеосана делает такие красивые, с такими чудесными цветочными узорами и золотой вышивкой. Если тебе что-то из понравится, мы можем сшить для тебя несколько новых платьев. — Спасибо, Ваше Высочество, — ответил дуриней, — Это было бы замечательно. Блу кивнула в знак согласия, прежде чем быстро перешел к следующей теме. На этот раз это были мелкие восстания, что происходили на границах страны, которые были подавлены в течение нескольких дней. В конце концов, шпионы Блу были повсюду. Он знал все об их королевстве. — Сейчас расцел еще один конфликт, но не о чем беспокоиться, — пообещал Блу и отпил свой чай, — это часто случалось, несмотря на то, что это абсолютно бессмысленно и бесполезно. Туда уже было отправлено еще одно подразделение солдат- Внезапно по комнате эхом разнесся грохот. Папайрус и Блу подскочили, оборачиваясь на двери покоев. Душа дуринея начала колотиться в страхе, когда очень сердитый на вид Рус вошел в комнату. Блу слегка склонил голову, на его лице была легкая озабоченность. Папайрус же не мог дышать, стоило Русу указать на него пальцем. — ты. вон, — скомандовал его муж, и скелет тихо выдохнул с облегчением. Слава Богине, он не попал в беду. Вскочив на ноги, дуриней быстро поклонился один раз, прежде чем поспешил к выходу из комнаты, закрыв за собой двери. Странно. В коридоре не было никаких охранников или привратников, которые обычно открывали двери для членов королевской семьи или знати. Когда Папайрус начал спускаться по коридору, то замер в ошеломлении. Здесь тоже не было ни охраны, ни слуг. Коридор был точно пуст. Дуриней на мгновение заколебался, прежде чем повернул назад, к своим комнатам. Так осторожно, как только мог, скелет слегка приоткрыл двери, стараясь не привлечь к себе внимания, благо петли регулярно смазывали. Дерево было горячим под его руками. Папайрус едва осмеливался дышать, слушая. — подразделение было уничтожено, — услышал селет голос Руса, — повстанцы тоже, но выжили только два солдата. не то чтобы эти грязные дурины имели значение, но возмутительно, что у повстанцем это получилось.Дуринеи
Папайрус замер, едва осмеливаясь поверить в то, что услышал. Дуринеи. Его люди погибли, сражаясь с этими повстанцами. Скелет молился Богине, чтобы это было просто племя наемников. Обычно те не предлагали свои услуги убогим, как они говорили, иностранцам. Однако, подобное не считалось чем-то неслыханным. Даже если это опозорило их среди их собственного народа. Работать на не-дуринейцев было отвратительной, позорной мыслью, если не считать случайной торговли, которая была необходима для выживания каждого. В конце концов, в пустыне было не так много ресурсов. Папайрус приник ближе к щели в двери, залив дыхание в ожидании. — Успокойся, брат, — ответил Блу, — Кто выжил? Жених Папайруса все еще дышит? — нет, почему ты спрашиваешь? тот один особо высокий скелет и человек - они и остались. пыль остальных уже забрали пески. Ужас наполнил дуринея, и он даже не мог услышать, что отвечал принц. Боль, такая сильная, чем все то, что Папайрус испытывал раньше, расцвела в его душе, как гвоздики, что скелет видел лишь единожды. Судорожно дыша, дуриней, спотыкаясь, отошел от двери и без сил осел на пол у ближайшей стены.Ред. Ред был мертв.
Папайрус сглотнул, судорожно пытаясь сдержать собственный крик, поднимающийся в его горле. Они не могли знать, что он был здесь, они бы этого просто так между собой не озвучивали бы. Ред был тем, о чем Папайрус действительно переживал сильнее всего. Его жених, любовь всей его жизни, был теперь пылью. Приложив недюжинную силу, скелет поднялся на ноги. Невидящий дороги он побежал. Он не знал как, но коридоры вывели его во внутренний сад дворца. Такой же пустой и тихий, как и камни стен, что его окружали. Папирус опустился у Корней ближайшего дерева. Рыдания подступали к горлу, но… слез не было. Горячий ветер со стороны пустыни заставил скелета вспотеть. Соленая горячая влага на его костях казалась слезами, что стекали по его лицу. Но это был лишь пот от жары, не слезы. Не было никаких рыданий. Не было крика. В груди холодным огнем зародилась ужасная невыносимая пустота, которая медленно пересиливала боль. Папайрус не мог плакать. Несмотря на комок в горле, его глаза были сухими, когда он посмотрел на голубое небо, которое было совершенно безоблачным. Ред был мертв. Погиб, сражаясь за страну, которая убила их людей и поработила выживших. Теперь Папайрус знал, что случилось с другими из его племени. Скелет задавался вопросом, был ли Слим среди них, или его держали где-то еще. Возможно, он тоже был мертв. Возможно, не был. Папайрус не мог этого знать, потому что король и принц не собирались говорить ему ничего из этого. Папайрус положил руку на живот, который сейчас бы рос, если бы он не принимал свои травы. Или если бы этого вообще никогда не было. Он должен был носить ребенка. Они хотели, что бы это был будущий наследник этой страны, такой же тиран и убийца, а не свободный в своем выборе дуриней. Они хотели, что бы это был ребенок Руса. Папайрус хотел, что бы это был ребенок Реда. При этой мысли скелет, наконец, почувствовал, как его глаза начинают увлажняться, и, когда дуриней несколько секунд смотрел прямо на солнце, в горле у него поднялось рыдание. Слеза скатилась по его щеке. И это было началом. Папайрус спрятал лицо в своей мантии и завопил страшным криком. Рыдания сотрясали его тело, так сильно, что скелет думал, что сейчас умрет. Но ему было все равно. Прошло достаточно много времени, когда слезы наконец высохли. К тому моменту слуга уже стоял на почтительном расстоянии от скелета, ожидая. Вытирая слезы с лица, Папайрус посмотрел на человека, и тот низко поклонились. — Его Королевское Величество просит вашего присутствия в спальне, Ваше Величество. — Я сейчас приду, — ответил скелет, поднимаясь с земли. Папайрус подошел к фонтану, смывая холодной водой остатки своих слез с лица. Когда дуриней посмотрел на свое отражение, в его глазах не осталось печали. Только ярость, что горела огнем. Скелет хорошо скрыл это за приятной улыбкой, прежде чем повернуться к слуге. — Отведи меня к нему. Теперь Папайрус знал, что они не заслуживают милосердия. Они все поплатятся за то, что сделали с его народом.