Непокорный

В столовой, как всегда, творился хаос! Едва переступив порог, Тейт сразу же ловко увернулся от довольно приличного снаряда из склизкой, клееобразной жижи, которую в клинике по непонятным для него причинам называют овсяной кашей. Метко брошенной одним из пациентов в сторону тенью следующего за ним по пятам санитара, что вызвало у парня искренний смех. Почему-то эти полоумные шизики, с упоением размазывающие эту склизкую гадость по всем поверхностям, пускающие слюни и мычащие нечленораздельные звуки, очень забавляли его. Он не испытывал к ним никакого презрения, раздражения и даже негатива. Они, словно маленькие надоедливые и вечно жужжащие над ухом дети, которым просто нужно постоянное внимание и забота. Откровенно говоря, Лэнгдону было даже немного жаль некоторых пациентов. Он долгое время наблюдал почти за каждым, изучая их особенности и поведение, отмечая про себя, что не все пациенты здесь были так безнадёжны, как утверждали местные доморощенные докторишки, и они не всегда были поехавшими на голову сумасшедшими. Такими их сделала несправедливая жизнь и жестокие люди, находящиеся рядом. Кто-то свихнулся из-за потери близких людей, не в силах справиться с горем, Тейт и сам был очень близок к этому после смерти отца и вполне мог бы быть на их месте. Кто-то настолько сильно цеплялся за жизнь, боясь неизлечимых, тяжёлых болезней, что сам того не ведая, только приближал свой конец, горстями глотая таблетки из-за выдуманных симптомов, которые якобы поражают его тело. Кто-то съехал с катушек из-за издевательств и насилия со стороны родственников и «друзей». Тейт даже пару раз встревал в местные вялые драки, защищая того или иного пациента, когда у них съезжала крыша и они кидались друг на друга в нелепой попытке перегрызть друг другу глотки. Представления, что они устраивали, были достаточно интересными и неплохо скрашивали скучные будни, но он всё равно старался оберегать их от гнева санитаров и отсидки в замкнутой темноте изолятора. Их и так жизнь потрепала. Его даже не раздражали действительно неадекватные пациенты, вроде парня, который демонстрировал свои гениталии на детской площадке и был хроническим онанистом, за что непременно получил бы по кособокой морде, будь Лэнгдон на свободе. Или молодой женщины, с недавних пор то и дело бьющейся головой об стену, стоило ей его увидеть, считавшей себя Анной Франк. Она была очень убедительна в своих словах, доказывая всем, кто был готов её слушать, что именно она была той самой еврейской девочкой, которой удалось пережить зверские времена Холокоста. И это именно её дневник стал так популярен, а её против воли заперли в этом ужасном месте. Тейт долгое время с интересом слушал её рассказ, удивляясь такой дотошной точности в повествовании и деталях, ведь она даже продемонстрировала ему татуировку на запястье, означающую её номер в концлагере. Но когда он мягко намекнул женщине, что она не может быть настоящей Анной Франк хотя бы потому, что сейчас ей должно быть практически девяносто лет, она мгновенно взбесилась и попыталась выцарапать ему глаза. Санитары быстро её утихомирили, вколов успокоительное, но именно после этого случая псевдо-Анна начала биться головой о стену, тихонько, с шипением бормоча себе под нос проклятья в его адрес. На немецком, что удивляло Тейта ещё больше. В такие моменты Лэнгдон всерьёз начинал думать, что это именно его комментарий довёл её до такого печального состояния. Словно своим замечанием он поселил в её голову сомнения, и она была не в силах с этим смириться. Она явно была не в себе, и Тейт по возможности старательно обходил её стороной, не имея никакого желания провоцировать её своим присутствием ещё больше. Разве что, когда рядом был заведующий клиникой, но это уже были развлечения другого уровня. Выбешивать действительно неадекватных пациентов было забавно, но Тейт сразу заметил, что среди рядовых сумасшедших были и более интересные личности. Те, кто просто притворялись душевнобольными, вероятней всего, чтобы скрыться от правосудия. И ему до чёртиков хотелось узнать, что же они натворили на свободе, раз сейчас так старательно пытаются вжиться в роль психов, неумело и неубедительно глядя в одну точку расфокусированным взглядом, пуская слюни, медленно стекающие по подбородку. Привычно, даже как-то по-хозяйски осмотрев всю столовую, его взгляд сразу же остановился на худощавом, жилистом мужчине, сидевшем за самым дальним столом, с аппетитом уплетающим завтрак, отчего Лэнгдон невольно поморщился, брезгливо дёрнув плечом. Хотя брезгливость в нём вызывал не только завтрак, но и сам пациент. На вид ему было около сорока, но с уверенностью Тейт не мог определить его возраст. Его тело было покрыто множественными ожогами, задевшими большую часть его лица, шеи и рук. Черты утратили всякую резкость и были словно восковыми, перекошенными. С левой стороны лица, от макушки и до самого подбородка, задевший даже его глаз, зиял самый сильный по сравнению с остальными ожог, образуя на его лице своеобразную кривую ухмылку. Словно отвратительная хэллоуинская маска, навсегда приклеившаяся к его лицу. Но не шрамы каждый раз приковывали взгляд молодого человека к этому странному пациенту. Тейт уже вторую неделю наблюдал за ним и, даже не имея профессионального психиатрического образования, отталкиваясь лишь от своих знаний, он с уверенностью мог сказать, что этот тип притворяется. Причём крайне фальшиво и неубедительно. Из него актёр и хороший лжец как из Тейта хрупкая девочка в балетной пачке. Он бы давно забыл про «Крюгера» и перестал издали наблюдать за жалкими потугами того казаться психом, если бы не ответные следящие за каждым его движением и жестом взгляды и интерес: зачем он притворяется и почему в первые дни его пребывания в клинике к нему были приставлены два санитара? Такие меры предосторожности предусматривались только для особо буйных и опасных пациентов, даже у него не было конвоиров, хотя его считали серийным убийцей. А глядя на этого мужчину, единственное, что испытывал Лэнгдон, это брезгливое отвращение, словно созерцание его мерзкой рожи оскорбительно для его глаз. Но не опасность или хотя бы угрозу. Но самый главный вопрос, мучивший его долгими часами наблюдения за обожжённым в общей комнате: Почему его искажённая рожа так знакома ему? Откуда он мог его знать? Где видел? Получив лёгкий тычок в плечо от Ника, хмуро стоящего за его спиной в измазанной кашей униформе, Тейт оторвал взгляд от дальнего конца столовой и, брезгливо скривив губы, нехотя двинулся к стойке с подносами. Аппетита совершенно не было, но он понимал, что для побега из этой дыры ему могут понадобиться силы, поэтому ему придётся пересилить себя и свои рвотные позывы. С нескрываемым отвращением он поглядел в свою тарелку, куда санитар на раздаче не жалея навалил клееобразную вязкую жижу блевотного цвета, что только усилило подступающую к горлу тошноту, и его мысли вновь вернулись к плану побега. Его удивляло, как быстро и легко он приходит в действие. Очаровать медсестру и втереться к ней в доверие было проще простого. Его сегодняшняя выходка с обнажённым торсом и рисунком была даже немного лишней и ненужной. Ведь Кимберли уже давно была в его руках. Умение производить хорошее впечатление всегда было одной из самых сильных его сторон. Особенно легко было производить хорошее впечатление на девушек. Несколько трогательных, волнующих фраз, сказанных томным, низким голосом, или озорная, обольстительная улыбка от уха до уха — и они уже были у него в кармане. Но такого быстрого результата даже он не ожидал. Наверное, во всём виновата его малышка Вай, на которую произвести впечатление было довольно проблематично, и он рассчитывал столкнуться с теми же проблемами, что и со своей девушкой. Но ошибся. Его девушка — бунтарка по натуре, а медсестричка — не избалованная комплиментами и банальными знаками внимания, почти с первых минут была покорена галантным и ослепительно красивым юношей. Да, его внешность определённо сыграла свою роль. Всегда играет, и он без стеснения этим пользуется. Для девушек внешность находится в фаворите, а этим мать природа наделила его с лихвой. Даже не зная его как человека, какие тараканы отбивают веселые ритмы в его голове и какие мысли преследуют его, когда он находится наедине со своими демонами, давным-давно поселившимися в его душе, видя его смазливую мордашку, наивные барышни сразу же теряют чувство самосохранения. Они готовы с радостными воплями прыгнуть в объятия зверя, стоит ему только лукаво подмигнуть и поманить их в свой капкан. Это было его преимуществом и в тоже время невероятно его раздражало. Людям не важно, какой ты внутри, они смотрят на красивую, сверкающую обёртку, не удосуживаясь заглянуть вглубь! — Встань, — неожиданно резко послышался скрипучий женский голос, вырывая Лэнгдона из размышлений. Он раздражённо вздохнул, едва удержавшись от громкого цоканья, и, медленно подняв голову, неприязненно скривился, увидев, как он считал, само воплощение лживости и лицемерия. Сестра Джуд Мартин, молодящаяся морщинистая старуха, возомнившая, что она в клинике главная и не терпящая неподчинения. Она с первых дней пребывания Тейта в этом клоповнике по непонятным для него причинам невзлюбила его и всячески усложняла жизнь своим практически маниакальным вниманием к его скромной персоне. А её фанатичные замашки святоши и всеобщей благодетельницы, когда она показушно пыталась кого-то защитить или направить на путь истинный, были для него как для быка красная тяпка. Каждый раз, слыша от неё в свою сторону очередную колкую нотацию или, как она считала, особо ценное и важное мнение, о его поведении или совершенных им грехах, он с трудом сдерживал себя, чтобы не сорваться и не закричать ей в ухо: «Да у меня язык длиннее твоей чёртовой морали!» Тейт ненавидит таких лицемерных, лживых людей, как Джуд. Ненавидит до зубного скрежета и красной пелены перед глазами, потому что он живёт и играет по своим правилам, не позволяя никому что-то себе навязывать. Потому что он не притворяется! Он точно знает: в этом загнивающем, порочном мире невинных нет. Есть не осознающие свои потребности и желания, не знающие точных названий своим импульсам. Есть игнорирующие свои первобытные инстинкты и старательно сдерживающие своих внутренних демонов. Те, кто яростно борется с собой и своей внутренней сутью. Невинных нет! Есть притворяющиеся! Те, кто постоянно выдумывает оправдания своим действиям и желаниям, кто отчаянно перебрасывает ответственность на чьи-то плечи, кто нуждается в постоянном одобрении и поощрении общества. Те, кому остро необходимо обвинить кого-то или что-то. И они со всех ног бегут искать оправдания и защиты от правды у церкви, закона, родителей и друзей, да хоть у отражения в зеркале. Потому что им гораздо легче сказать, что это Дьявол искушает их плоть, чем признать, что они — аморальные выродки. Джуд Мартин была именно такой! Истинным воплощением всего, что так ненавидел в людях Тейт. Она была его полной противоположностью. Возможно, именно из-за этого он никогда не мог промолчать и тихо пройти мимо неё, когда она заговаривала с ним. Потому что он, в отличие от неё, не боится себя и своих желаний. Не боится своей тьмы! Он знает, кто он, и ему не нужно прикрываться верой и притворяться, чтобы его любили и уважали. Для Джуд он профессиональный грешник, и Тейт даже не пытается изменить это мнение о себе. Пусть так… Возможно, она даже права, и именно поэтому она каждый день неосознанно провоцирует его на грубость и колкие остроты, пока, сжимая в своих мерзких морщинистых лапах чётки, улыбается остальным пациентам такой до отвращения приторной, ласковой улыбочкой, что её нестерпимо хочется стереть с её лица. Ведь Тейт не слепой, и прекрасно видит, с каким безграничным отвращением и надменным превосходством она на самом деле относится ко всем пациентам. И он не задумываясь всегда очень красноречиво, не скупясь на громкие эпитеты и оскорбления, высказывается на этот счёт, за время его пребывания в клинике, открыв на неё глаза многим работникам и пациентам, которые до его появления считали Мартин практически святой. Воплощением добродетели. Какая отменная ложь, но он достаточно быстро это исправил. Их стычки во время практически каждого приема пищи превратились в своеобразное развлекательное шоу, что-то сродни укоренившейся традиции, без которой завтрак или обед был бы лишён своего особого очарования и полноценности. Но сегодня Тейт был не настроен участвовать в этом. У него не было ни времени, ни желания вступать с ней в очередную словесную перепалку, в которой она так или иначе проиграет, с трудом отбиваясь от его ядовитых слов. А он из-за этого непременно попадёт в изолятор, что только усложнит его планы на побег. — Что на этот раз? — раздражённо спросил Тейт и отвёл от неё взгляд, как от чего-то, что не стоило его внимания. Ведь для него так и было. Он даже не думал подчиняться этой фанатичной ведьме. Пусть под её дудку пляшут её безмозглые щенки, а он ей не по зубам. — Встань и выверни карманы, — зло рявкнула сестра, увидев, что он даже не двинулся с места. — Немедленно! Тейт медленно выдохнул, на мгновение прикрыв глаза в попытке сдержать себя и бурлящее внутри раздражение. Это удавалось с большим трудом, несмотря на его выдающийся эмоциональный самоконтроль. Самоконтроль и темпераментность — самое горячее сочетание. Пока в его душе происходит буря, а внутренние демоны танцуют сальсу, внешне он выглядит так, словно всё происходящее ему абсолютно безразлично. Горделивая осанка, взгляд, словно происходящее его забавляет и ироничная улыбка — всё, что он показывает в моменты внутренних взрывов. Он всегда был очень импульсивен и несдержан, особенно если это касалось его любимой, но вместе с этим он обладал способностью мастерски закрываться от людей, скрывая свои настоящие эмоции. С щелчком надевая на себя маску, которая делала его гранитной стеной, если он сам не хотел обратного. Эта же женщина была крайне неприятным человеком и обладала исключительным талантом выводить его из себя одним лишь своим присутствием. Рядом с ней его самоконтроль трещал по швам, и ему нестерпимо хотелось поставить её на место, чем бы ему это ни грозило. Когда раздражение, наконец, отпустило Тейта, он с фальшивой, приторной улыбкой, которой могла бы позавидовать даже Джуд, взял в руку лежащий перед ним столовый прибор, буквально физически чувствуя, как она следит за каждым его движением. Демонстративно зачерпнув полную ложку каши, он сразу же с отвращением плюхнул её обратно и, переведя на неё взгляд, наигранно-невинно произнёс: — Простите, но я завтракаю. — Уже нет, — прогремел сиплый мужской голос над самым его ухом. Тейт даже не успел повернуть голову, когда его за шкирку грубо выдернули из-за стола, и, вывернув руки за спину, отчего он болезненно поморщился, плотно прижали лицом к стене. Кто именно из санитаров схватил его, молодой человек не смог бы разглядеть, даже если бы очень захотел. Всё, что он мог видеть, находясь в таком неудобном положении, это змеиные глаза сестры, с триумфальным, фанатичным блеском смотревшие на него сверху вниз. Несмотря на неудобство и дискомфорт в плечах, Тейт чувствовал, что держали его очень слабо и с явной неохотой. Он даже удивился, обычно её церберы не контролировали свои силы и сжимали его плечи и руки так, что синяки оставались. Сейчас же ему не составило бы особого труда вывернуть руки из такого слабого захвата и одним ударом с локтя вырубить засранца, схватившего его, но тогда его наверняка ожидала бы очередная увеселительная отсидка в шикарных апартаментах изолятора. Поэтому в этот раз ему придётся стиснуть зубы и терпеть. Джуд не переставала улыбаться, сверля его практически маниакальным взглядом, но Тейт упорно хранил молчание, ожидая, в чём же она обвинит его в этот раз. Вчера он был виноват в истерике бедолаги Спенсера, потерявшего в пожаре всю семью и съехавшего из-за этого с катушек. Лэнгдон даже не отрицал своей причастности к этому происшествию, действительно доведя старика, когда ненароком спросил у него про его жену. Хотя это и было не специально, шоу, которое он устроил, было впечатляющим. Тейт был уверен, что вся общая комната до сих пор пахнет мочой и чистящими средствами после этого. Сегодня же он ещё не успел никого довести. Даже несмотря на то, что Спенс опять словил глюк о пожаре, обвинить его в этом Джуд не сможет. Он вообще тогда был ещё в своей палате. Поэтому ему было очень интересно, что она придумает на этот раз? Может, она наконец-то догадалась, что это благодаря его стараниям их эвакуировали на другой этаж клиники, когда «внезапно» прорвало водосточную трубу как раз перед началом «Групповых сеансов», которые он терпеть не мог? Или же поняла, что это именно он надоумил одного из их шизофреников, по совместительству её любимчика, на заведомо провальный побег через вентиляционную шахту, когда он надоел ему своей нудной болтовнёй про бога, и ему заодно нужно было проверить, как в клинике работает охрана? Но Джуд его удивила. — Я знаю, что ты не принимаешь таблетки, которые тебе выдают! Услышав это обвинение, Тейт удивлённо приподнял брови и плотнее сжал губы, едва сдерживая себя, чтобы не засмеяться. Неужели до этой чокнутой фанатички наконец-то дошло, что он скорее облизнёт ободок унитаза, чем выпьет те пилюли, что ему выдают здесь горстями? Это было настолько очевидно, что даже смешило. — Да ну? — широко распахнув тёмные глаза, изобразил он искреннее удивление. — И куда же я тогда их дел, позвольте спросить? — Проверь его карманы, — приказала своей марионетке сестра, кружа вокруг парня, как стервятник, жаждущий полакомиться добычей. По-прежнему прижимая его одной рукой к стене, санитар недовольно вздохнул и начал неуклюже выворачивать его карманы, тихо, чтобы Джуд не услышала, бурча себе под нос, что это не входит в его обязанности. Доказывая этим, что он точно не один из её верных громил. Те и двух слов между собой связать не могли не запинаясь. — Полегче, приятель, — не удержался от колкости Тейт, когда руки мужчины стали обшаривать передние карманы на его штанах. — Я не из твоего гейского отряда. — Ничего нет, — раздражённо цокнув языком, отчитался санитар, ещё больше ослабляя хватку. Лицо сестры скривилось от досады и злости, и, грубо оттолкнув руки санитара, она с лёгкостью перевернула несопротивляющегося парня спиной к стене, резко схватив его своими крючковатыми пальцами за подбородок, заставляя посмотреть ей в глаза. Светло-карие глаза, совершенно не похожие на янтарь глаз его любимой, смотрели в глубину его тёмно-карих, практически чёрных, что могли затянуть в себя, как в омут, с такой же горячей ненавистью и злостью, которую испытывал и сам юноша. Возможно, именно эта взаимная ненависть и неприязнь была тем самым толчком, что заставляла их тянуться друг к другу в желании доказать, кто из них сильнее. Но Джуд всегда проигрывала. Тейт откровенно ненавидит Джуд. Его тошнит от неё. От неё и от таких фальшивых, закомплексованных до мозга костей, гниющих изнутри людей, прячущихся за принципами общепринятой морали и убеждений, которым в итоге никто из них не следует. Лицемерные сволочи! — Не дерзи, щенок, — прошипела женщина, гневно щурясь и раздувая тонкие ноздри. Очень напомнив этим Лэнгдону змею. Ядовитую и опасную. Гадюка! — А то я могу случайно забыть закрыть твою палату на ночь. — Это угроза? — удивлённо вскинув бровь, уточнил Тейт. Он едва ли верил в происходящее. Угрозы от Джуд были чем-то новеньким. Бессвязное шипение, постоянные обвинения и попытки доказать, что она здесь главная и он должен ей беспрекословно подчиняться — к этому он давно привык и выработал иммунитет. Но угроза действительно удивила его. — Предупреждение! Я не знаю, как ты это делаешь, но если это повторится, то… — Тогда что?! — перебив сестру, всё же сорвался Тейт, зная, что она ничего не сможет ему сделать. Тем более сегодня ночью его уже не будет в палате. Джуд открыла рот для ответа, но юноша не позволил ей вставить ни слова. — Электрошоковая терапия или лоботомия? — задумчиво предположил он, мысленно с удовольствием представляя, как сам вбивает в её глаз хирургический нож. — Нет, слишком слабо. Трепанация черепа — вот это по-вашему! Не обратив внимания на явную провокацию с его стороны, Джуд резко отпустила его, ощутимо покарябав подбородок ногтями, и, поправив выбившийся из строгого пучка локон светлых волос, развернулась, чтобы уйти. Достаточно на сегодня. «Нет уж, сука, игра только началась», — пронеслась злорадная мысль в голове Тейта, не желающего отпускать её просто так. — А вы в курсе, что добрая половина препаратов, которыми вы обильно кормите своих пациентов, неблаготворно сказывается на их потенции? — похотливо дёрнув бровями, с озорной улыбкой громко спросил Лэнгдон, вновь привлекая её внимание к себе. — Таким, как ты, лучше не размножаться, — даже не взглянув на него, через плечо небрежно кинула Джуд, но шаг замедлила. — По себе судите? Вы-то, наверное, кольцо целомудрия по ночам полируете? — желая окончательно вывести её из себя, учтиво осведомился он. И, не дождавшись ответа, лишь презрительного хмыканья, едко, полным издёвки тоном продолжил: — Хотя нет, я уверен, вы любите секс. И фантазии ваши куда похотливей и грязней, чем у самых дешёвых проституток со стажем! Услышав эти колкие слова, сестра Джуд среагировала моментально, сама не ведая, что творит. Взмах. Костлявая ладонь с громким шлепком проскользила по гладкой щеке злорадно ухмыляющегося парня, а столовую пронзил громкий, истеричный визг: — Как ты смеешь?! «Вот оно! То, что нужно!» — Вы, набожные лицемеры, прикрывающиеся показной добродетельностью, демонстративно отворачиваете носы при любом намёке на секс… — повысив голос, чтобы все находившиеся в столовой могли услышать их разговор, нарочито медленно растягивая слова, начал Тейт, с триумфом наблюдая, как болезненно кривится её лицо от каждого его вкрадчивого слова, — …но стоит закрыться двери вашей спальни, превращаетесь в животных, жаждущих похоти и разврата! Мартин от услышанного отшатнулась, как от пощёчины, которую только что сама «подарила» парню. Её руки затряслись, а лицо и шея мгновенно покрылись красными пятнами. Со стороны это выглядело как прибить каменной глыбой лежачего. Она тяжело дышала, несколько раз бессмысленно раскрыв рот в попытке что-то ответить, но затем лишь нервно затеребила находящиеся в её ладонях чётки. Даже её фирменная блаженная улыбочка, которая была словно приклеена к ней, стёрлась с морщинистого лица. Тейт многозначительно приподнял бровь, растягивая губы в издевательской ухмылке, понимая, что ей нечего сказать ему в ответ. Очередная лёгкая победа была у него в кармане. Послышались тихие смешки, но он не видел, кто из пациентов осмелился засмеяться, хотя определенные догадки всё же были. Его глаза были полностью сосредоточены на натянутой, словно струна, сестре Джуд, вышедшей, наконец, из оцепенения. Она настолько выпрямилась, что в какой-то момент Тейту всерьёз показалось, что ещё немного, и её позвонки хрустнут прямо посередине, переломившись пополам от чрезмерного давления. К сожалению, этого не произошло. Вместо этого сестра, всё ещё беспрерывно теребя в своих костлявых лапах чётки, окинула юношу презрительным взглядом, и так же громко, как и он до этого, чтобы это услышал каждый присутствующий, произнесла: — Ты — воплощение дьявола! В тебе нет ничего святого, ты будешь гореть в аду! «А ещё меня сумасшедшим называют!» — Только если вместе с вами в одном котле, — равнодушно пожав плечами, с издёвкой отмахнулся от её слов юноша, переведя взгляд на немногих оставшихся в столовой пациентов, собравшихся посмотреть их очередное увеселительное представление. Половина пациентов, опасаясь гнева Джуд, тут же в панике выбежали из помещения, как только она влепила ему пощёчину. Кто-то в страхе вжался в ближайший угол или спрятался под стол и сейчас тихонько поскуливал. Те немногие, кто до сих пор оставался в столовой, и с интересом наблюдал за их с Джуд перепалкой, были или теми, кого можно было считать относительно нормальными или же абсолютно не понимающими что происходит и тихо хихикающими. И опять его взгляд невольно остановился на двойнике Фредди, который стоял ближе всех и так же пристально, как и он сам, разглядывал его, словно диковинную зверушку. — Ну так что, Джуди, устроим адское джакузи, м-м-м? Как тебе идея? — вернув своё внимание сестре, продолжил паясничать Тейт, ехидно улыбнувшись. Иногда его даже удивляло, как её морщинистая старушечья кожа до сих пор не разъелась от того концентрата яда, который он ежедневно на неё выливал. — Ты, наверное, уже устала удовлетворять сама себя? Или я не в твоём извращённом вкусе? — Я знаю, кто ты такой, мальчик. Ты — Ангел смерти, которого все ищут, — угрожающе понизив голос до шёпота, будто делится с ним каким-то секретом, злобно прошипела женщина, приблизившись к Лэнгдону практически вплотную. Тейт на мгновение неприязненно наморщил нос, опасаясь задохнуться от её духов с ярко выраженной отдушкой роз в поразительном сочетании с нафталином, делающим запах просто тошнотворным. Он задумался, не принимает ли она по утрам вместо душа розовые ванны, натирая себя при этом старой щёткой для обуви? Но быстро тряхнул головой, откидывая эти глупые размышления в сторону, с интересом вслушиваясь в её злобный клёкот дальше. — И пока ты прохлаждаешься здесь, полиция уже ищет доказательства твоего обвинения. «И это всё, на что ты способна?» — Дамочка, вы лечиться не пробовали? — подыграв секретности и конфиденциальности их разговора, прошептал в ответ Лэнгдон, будто интересуется у друга как дела, а не спрашивает о психическом здоровье стоящую перед ним женщину. — Я этого не делал! Очнитесь уже, наконец! Джуд недовольно скривила губы и уже открыла рот, чтобы продолжить свои беспочвенные обвинения, но Тейт снова опередил её. — Насколько я знаю, в этой клинике есть ещё один кандидат на роль вашего вездесущего «Ангела», — хмыкнул он, многозначительно приподняв брови. — Попробуйте поговорить с ним. Не зря же он у вас в любимчиках ходит. — Твою надоедливую подружку уже допросили, и совсем скоро ты отправишься за решётку, — проигнорировав его реплику, высокомерно начала рассказывать сестра, почувствовав неподдельную радость, когда увидела, как изменилось красивое лицо юноши от её слов. Оно буквально превратилось в маску праведного гнева и ярости. Скулы заострились и стали ещё более вычерченными, на виске и плотно сжавшийся челюсти заходили желваки, а во взгляде слегка прищуренных тёмных глаз полыхнул недобрый, безумный огонёк. Вот она, его ахиллесова пята, его самое уязвимое место, догадалась Джуд. Наконец-то она нашла слабую точку в его непробиваемой гранитной броне. — А она, узнав, что ты натворил, займёт твою палату, — издав самодовольный смешок, больше похожий на утробный рык, ласковым тоном продолжила свою речь женщина, улыбаясь. — Поверь, я лично об этом позабочусь. Волна ненависти и злости к сестре захлестнула Тейта, как первые накатывающие на берег волны перед приближающимся буйным ураганом, обещающим разнести своей силой и мощью всё на своём пути. Каждый находившийся в столовой, кто до сих пор наблюдал за их конфликтом, буквально физически чувствовал волны обжигающей ярости, исходящие от парня. Ярости, которая обдаёт всё внутри кислотой и толкает на безбашенные поступки. Он был на грани. — Не смей даже говорить о ней, злобная тварь, — тихо, сквозь плотно сжатые зубы процедил Тейт, слыша, как его голос трескается от злости. — Не. Смей! Он с трудом сдерживал себя, чтобы не натворить глупостей и не размазать мерзкую старуху по стене за одно только упоминание его любимой в таком ключе. «Ненавижу тебя, клянусь, ненавижу!» — Я слежу за тобой, мальчик, — с приторно ласковой улыбкой предупредила Джуд. — Помни об этом. Желание Тейта вцепиться в тонкую, морщинистую шею ведьмы и сдавить до хруста можно было сравнить с нехваткой кислорода в лёгких. Он в красках мог представить, как в эту самую секунду припечатывает её к стене, сжимает ладонь на её шее и медленно, чтобы продлить эти секунды, сдавливает горло. С наслаждением наблюдая, как стирается с её лица мерзкая улыбочка, а она хрипит и цепляется за него крючковатыми пальцами, пытаясь оттолкнуть. Как тускнеет её колючий взгляд, когда из неё утекает жизнь. Но как бы ни хотелось причинить ей боль, Тейт не был дураком и прекрасно понимал, что это только ухудшит его и так шаткое на данный момент положение. Чудо, что она не приказала санитару тут же вести его в изолятор, когда он сорвался и начал нести бредни про кольца и целомудрие. С шипением втянув воздух сквозь плотно сжатые зубы, он с величайшим трудом выдохнул, беря себя и свои эмоции под еле ощутимый контроль. И, нацепив на лицо привычную маску полного спокойствия и самоконтроля, ещё раз презрительно окинув взглядом мерзкую старуху, не проронив больше ни слова, направился в общую комнату, где проходят групповые сеансы. В надежде успокоиться и хотя бы в этот раз без приключений и привычной ежедневной отсидки в изоляторе довести начатое дело до конца.