***
Пробуждение было мучительным. Тейт то проваливался в сладкое небытие, то всплывал, словно находился под толщей воды. И, стоило ему выбраться из её глубин, с трудом вдохнуть полной грудью затхлый, сырой воздух, как он начинал мечтать провалиться обратно. Навсегда исчезнуть из этого мира, подальше от своего персонального кошмара, чтобы не слышать неразборчивый, с каждой минутой всё нарастающий громкий гул голосов, настойчивым, звонким эхом стучавший в его голове, как перезвон колоколов, ударяющихся о его черепную коробку. Не видеть того, что изощрённо подкидывало его израненное, разрушенное электрическим током сознание, пропитанное ядом наркотика. В пятый или, может, в десятый раз придя в себя — он уже сбился со счёта, — словно сквозь толщу воды Тейт отчётливо услышал тихий ласковый голос. Голос, настолько реальный, что он всерьёз начал сомневаться в своём рассудке. Голос, который он надеялся никогда в жизни больше не услышать. — Мой идеальный мальчик! Мой сынок. Ты моё счастье. Моя мечта! — Нет! Прочь из моей головы! — испуганно отшатнувшись, чувствуя неприятный холодок, медленно пробежавший по позвоночнику, закричал Тейт, отползая куда-то в сторону. Забившись в угол помещения, куда его приволокли после электрошока, боясь даже открыть глаза, с трудом сдерживая подрагивающее в мелких судорогах тело, волнами пускающее импульс дрожи и жара, словно он горит, он до побелевших костяшек вцепился в свои растрёпанные волосы, практически вырывая их, неосознанно начав раскачиваться из стороны в сторону, надеясь успокоить своё тело и остатки разума, вытекающие, словно песчинки сквозь плотно сжатые пальцы, понимающие, что ласковый голос матери, который он сейчас слышит, просто галлюцинация. Она ненастоящая! — Я горжусь тобой, моё маленькое сокровище! Ты такой сильный! Такой красивый! — Убирайся! — взревел Лэнгдон, изо всех сил сжав руками саднящие, обожжённые виски, болью пытаясь вытравить это ненавистное ласковое мурлыканье. — Прочь! — Мой любимый малыш. Ты так вырос, так возмужал! — продолжала ворковать мать, вызывая в его голове прилив непрошенных воспоминаний об их последней встрече.***
Шекспир писал: «Весь мир — театр, а люди в нём — актёры», сегодня эта крылатая фраза как никогда актуальна для Тейта. А ведь он ненавидит театр! С детства ненавидит этот лживый маскарад абсурда, насквозь пропитанный поддельными, ненастоящими эмоциями и фальшью. Потому что всё, что показывают на театральной сцене, слишком далеко от жестокой, беспощадной реальности. Он ненавидит театр, потому что драма там слишком преувеличена, напыщенна и даже романтизирована. Ведь драма жизни не так блистательно красива и явно не заслуживает оваций. Жизненная драма всегда остаётся наедине с человеком, проникает в самые потаённые уголки его сердца, разрушая и поглощая его. Он ненавидит театр, но сегодня охотно готов сыграть в своём собственном представлении одну из главных ролей. Потому что сегодня он — автор! Тейт знает правила, в любой, даже самой скучной, занудной пьесе, существует три основных акта. «Дамы и господа, акт первый — завязка», — мысленно оповещает несуществующих зрителей Тейт и, не задумываясь, точно зная весь сюжет наперёд, смело ступает на сцену. Громкий, требовательный стук, минутное ожидание, и дверь, наконец, открывается, являя миру второго действующего актёра его представления: порядком потрёпанную и помятую, очевидно страдающую похмельем немолодую женщину с утончёнными чертами лица и копной светлых волос, несмотря на её плачевное состояние, до сих пор уложенных в элегантную причёску. — Ох, Боже мой, Тейт! — увидев стоящего на пороге её дома высокого, безумно красивого парня, удивлённо воскликнула женщина, от шока хватаясь трясущейся рукой за дверной косяк, чтобы устоять и не рухнуть к его ногам, как к идолу. — Здравствуй, мама, — сухо кивнув, поприветствовал он женщину, с нескрываемым отвращением произнеся последнее слово, словно это была отрава, и ему нужно было скорее её выплюнуть. Констанс, слегка пошатываясь, отчего Тейт брезгливо поморщился, стояла, не в силах оторвать восхищённого взгляда от грозно насупившегося, но всё равно восхитительно красивого сына, неотрывно смотрящего на неё слегка опухшими, покрасневшими глазами, с глубокими тёмными тенями под ними, словно он не спал очень долгое время. — Я могу войти? — холодно поинтересовался парень, когда их молчание слишком затянулось. — Д-да, конечно, дорогой, — всё ещё находясь в шоке, неуверенно отозвалась женщина, распахивая дверь и пропуская сына в свой дом. И, быстро засеменив в сторону просторной, светлой гостиной, схватила с кофейного столика полупустую бутылку с виски, которую она вчера практически за раз опустошила после очередной бурной ссоры с недоумком-мужем, пряча её за спиной. — Я… Я не ожидала тебя увидеть… — Что, не рада моему визиту? — с отвращением скривив губы от её действий, поинтересовался Тейт, вальяжно, даже немного по-хозяйски, обходя помещение, разглядывая богатую, режущую глаза своей помпезностью и вычурностью обстановку дома. «Сцена что надо! Декорации подобраны отлично. Словно в цирк попал, — оглядевшись, мысленно заключил Тейт. — Жаль, такая «красота» скоро сгорит!» — Конечно, рада, сынок, это такая приятная неожиданность… — следуя за парнем по пятам, воодушевлённо защебетала женщина, неловко поправляя причёску. — Просто я не была готова к приёму сегодня, и… — Не утруждайся, Констанс, меня не интересуют твои оправдания, — небрежно отмахнулся от её слов Лэнгдон, взяв с широкого камина фотографию с изображением улыбающегося худощавого мужчины. И прежде, чем женщина успела что-то ответить, многозначительно указав на фото, с злорадной усмешкой произнёс: — Симпатяга! Новый, или успела высосать все соки из предыдущего кретина, которому отсасывала так, что он сам на себя перестал быть похож? Женщина сконфуженно моргнула, чувствуя, как в душе начинает просыпаться гнев от сказанного. Но это сразу же прошло, стоило ей мимолётно взглянуть на ехидно улыбающегося парня, смотревшего на неё, вопросительно приподняв брови. Он её ребёнок! Её любимое дитя, её кровь и плоть, никогда не отличающийся тактом и вежливостью. Унаследовавший эти качества от неё самой. Единственный, кого она по-настоящему любит и практически боготворит, потому что видит в нём себя. — Это мой муж, его зовут… — Плевать, — небрежно отмахнулся от её слов Тейт, с едва прикрытой злостью беря в руки другую фоторамку, с его собственным изображением. От такого резкого ответа Констанс, нервно сглотнув, обеспокоенно покосилась на сына, в этот раз всё же замечая, что с ним что-то не так. Его движения были слишком резкими и заторможенными одновременно: она видела, как дрожит его рука, крепко держащая фоторамку, а взгляд, которым он то и дело скользит по её лицу, был слишком отрешённым и пустым. Безжизненным! Казалось, что он смотрит сквозь неё. И самое главное, что не на шутку встревожило и даже немного напугало женщину, это внезапное осознание того, что, несмотря на все пылкие уверения в отвращении и бесчисленные проклятья в её сторону, сегодня он сам пришёл к ней. Впервые! В этот раз не она искала с ним встречи, смирившись с тем, что её любимый светлый ангел ненавидит и презирает её за то, что ушла после рождения неправильной дочери, а он! Он, её идеальный малыш, не желающий её знать и признавать их родство. — Может, выпьем чаю? — нервно сглотнув, неуверенно предложила Констанс. — Кофе есть? — Да, конечно, — слегка улыбнувшись, уверенно закивала женщина, поражаясь тому, как она могла забыть, что её ребёнок с самого детства вместо чая и приторно-сладких молочных коктейлей, которые просто обожали остальные дети, предпочитал кофе или, на худой конец, какао. Даже в таком юном возрасте, в котором она его покинула, говоря, что, пока в этом мире есть кофе, ещё не всё потеряно. Проводив сына до кухни, Констанс суетливо завозилась возле плиты, ставя чайник на огонь, совершенно не обратив внимание на его заинтересованный, задумчивый взгляд на стоящую в углу корзину с постиранным бельём, которое она как раз собиралась развесить на заднем дворе, прежде чем её прервал неожиданный, настойчивый стук в дверь. «А вот и реквизит!» Когда кофе был готов, а звенящая, нервирующая женщину тишина, всё это время царившая в помещении, достигла всех своих пределов, она неуверенно поправила элегантно уложенную причёску и перевела взгляд на напряжённо сидевшего напротив неё сына, без стеснения рассматривающего её с таким красноречивым выражением лица, будто перед ним сидел таракан, а не родная мать. — Тейт, пей кофе, остынет, — глубоко вздохнув, мысленно убеждая себя, что этот уничтожающий взгляд ничего не значит, посоветовала Констанс, кивнув в сторону стоящей перед сыном чашки с ароматным напитком, к которому он даже не притронулся. — Удивительно, что, даже не спросишь, зачем я приехал? — прищурившись, с усмешкой поинтересовался парень, нервно дёрнув пальцами. — Не припомню, чтобы делал это раньше, чтобы ты так спокойно отнеслась к моему неожиданному визиту. На мгновение лицо Констанс исказилось гримасой боли, но она быстро взяла себя в руки. — Каким бы ни был повод, я очень рада, что ты приехал, Тейт, — мягко улыбнулась женщина, потянувшись ладонью к его лежащей на столе руке, всем сердцем желая потрогать сына. Прикоснуться к нему и почувствовать его такое родное, давно забытое тепло. Хотя бы на мгновение. Увидев, как ладонь матери уверенно тянется к нему, Тейт, не совладав с собой, сбрасывая с себя маску своей роли, сразу же неприязненно одёрнул руку, резко вскакивая со стула. Констанс, изо всех сил сдерживая бурлящее в душе чувство горечи и разочарования от его действий, гордо выпрямила спину, вопросительно вскинув бровь, без слов давая понять парню, что требует объяснений. Он сам пришёл к ней в дом и теперь шарахается от неё, как от ядовитой! И как бы сильно она его ни любила, как бы ни желала наладить контакт и восстановить общение, такого обращения она не потерпит даже от него! Она не глупая, наивная девчонка, безответно влюблённая в него, которой он может вертеть как ему вздумается! Она его мать, чёрт возьми, та, кто подарила ему жизнь, и она имеет право требовать к себе уважительного отношения и почтения. Без неё не было бы и его! «Акт второй — кульминация». — Вы посмотрите-ка, — покачав головой, невесело рассмеялся Тейт, медленно обходя мать, чтобы переместиться ей за спину. — Как же быстро с тебя слетела маска доброй, сожалеющей обо всём мамочки, Констанс. Фантастика! Услышав эти слова, Констанс резко подскочила со своего места, не намереваясь терпеть подобных высказываний в свою сторону, но тут же неуклюже плюхнулась обратно, едва не упав, когда почувствовала сильные руки Тейта на своих плечах, усилившие свою хватку, когда она неосознанно дёрнулась, и грубо толкнувшие её обратно на стул. — Тейт, что ты… — Заткнись, сядь спокойно и слушай! — всё ещё крепко сжимая плечи матери, не давая ей возможности вырваться и сбежать, со спины склонившись к ней, с нескрываемой угрозой в голосе приказал Тейт. Констанс напряглась, но выполнила указания, прекратив вырываться. Что-то подсказывало ей, что сегодня лучше не злить парня. Он уже не тот маленький, безобидный мальчик, которого она знала. Да и не был он никогда безобидным: всегда был упрямым, непокорным и своевольным, доводящим своим ослиным упрямством и нежеланием подчиняться до бешенства и истерик, и, несмотря на её желание прославить его, именно это его бунтарство и непокорность ей всегда и нравились в нём больше всего. Черты, которые он унаследовал именно от неё! Сильный, смелый и волевой, с самого детства производивший впечатление, будто перед ней стоит не ребёнок, а самый маленький взрослый на свете. Но стоило ему, смешно сморщив носик, задорно улыбнуться, показывая свои невероятно глубокие ямочки на по-детски округлых розовеньких щёчках, которые он унаследовал от бывшего мужа, как это впечатление сразу же рассеивалось и она снова видела в нём беззаботно хохочущего малыша, лопочущего всякие глупости, переживающего попугайский период, повторяющего всё, что слышит, с восторгом цепляющегося за шею отца или при помощи ложки, используя её как меч, весело отмахиваясь от горохового пюре, которым она безрезультатно пыталась его накормить. Вот только сейчас рядом с ней стоял уже не улыбающийся ей малыш, а мужчина. Высокий, сильный, невероятно красивый и, судя по всему, чертовски сердитый. — Отлично, — убедившись, что мать не пытается вырваться, одобрительно хмыкнул Тейт, опалив её щеку горячим дыханием. Он обошёл стол и очень медленно, будто издеваясь, стал тащить за собой стул в сторону скривившийся от жалобного скрипа паркета женщины, болезненно содрогающейся от каждого звука, издаваемого металлическими ножками. — Бесит? — издевательски улыбнувшись, поинтересовался Тейт. — Это паркет из «Зебрано»! — Ох, прости меня, мамочка! — наигранно схватившись за голову и невинно захлопав глазками, стал паясничать Лэнгдон. — Какой же я глупый! Совершенно вылетело из головы, что твои дешевые цацки и убранства комнат для тебя так много значат. Я так больше не буду! Правда-правда! — Хватит, Тейт! — не сдержавшись и стукнув ладонью по столу, рявкнула женщина. — Если ты приехал, чтобы издеваться, то… — Закрой пасть! — перебив её, спокойно приказал парень, сердито хмурясь. Холодный, спокойный тон, которым Тейт приказал ей замолчать, насторожил и без того сидевшую как на иголках женщину ещё сильнее. Лучше бы он кричал и размахивал руками, выплёскивая свои негативные эмоции криками, чем говорил так спокойно. Такой леденящий душу холодный тон всегда наводил на неё ужас. Она не сомневалась, что именно такое показное спокойствие и равнодушие свойственно человеку, который вот-вот готов взорваться, как боеголовка, снеся всё на своём пути. — Я думаю, пора приступить к главному, к цели моего визита, — убедившись, что она заткнулась и не собирается перебивать его, оповестил Тейт, перестав нервировать помешанную на дорогих вещах мать, и плюхнулся на стул рядом с ней. — И зачем же ты приехал? — взяв себя в руки, мысленно убедив себя, что он не причинит ей вреда, гордо вздёрнув подбородок, уточнила женщина. — Явно не за подарком в честь дня рождения! Тейт невесело засмеялся, устало потерев переносицу. «Как предсказуемо и глупо!» — Да, Тейт, я помню, что он был месяц назад, и… — не понимая его реакции, гордо начала Констанс, но он резко выставил вперёд руку, одним лишь этим жестом заставляя её замолчать. — Я тронут, Констанс, правда, — перестав смеяться, в мгновение став серьёзным, стал убеждать мать парень, неотрывно смотря в её напряжённо наблюдающие за ним глаза. — Но твои жалкие подачки, которые ты каждый год пытаешься мне прислать, мне не нужны. Я и сам могу купить себе дешёвую безделушку из ближайшего молла или какую-нибудь ненужную тряпку в секонд-хенде. Эти слова больно кольнули женщину в самое уязвимое место. Каждый год накануне дня рождения сына она как заведённая бегает по магазинам, выбешивая всех консультантов, выбирая для него самый лучший подарок, и каждый год он непременно возвращается к порогу её дома, даже не распакованный. — Я приехал сообщить новость, — с удовольствием наблюдая, как болезненно сморщилось её лицо, как ни в чём не бывало продолжил парень. — Какую? — потянувшись за лежащей на столе пачкой сигарет, поинтересовалась женщина. — Не смей! Констанс остановила руку, практически сжавшую так необходимую ей сейчас пачку с никотиновым спасением от нервозности. И, недовольно поджав губы, глянув на сына исподлобья, подчинилась и этому приказу. — Какая послушная! — злорадно ухмыльнувшись, удивлённо заметил Лэнгдон. — Я знаю, что ты не любишь сигаретный дым, — попыталась оправдаться Констанс, сама не понимая, почему так охотно подчиняется властным приказам сына. Неужели из-за страха? Но какого? Что он уйдёт? Нет, определённо не из-за этого. Она давно смирилась с тем, что сын её ненавидит и не хочет знать. Но и мысль о том, что она просто его боится, Констанс отчаянно гнала из своей головы. Он её ребёнок, её плоть и кровь, и бояться его — глупо! Ненормально! Неправильно! — Отца больше нет, — с трудом скрыв дрожь в голосе, театрально разведя руками, сообщил Тейт. — Он умер! — Что?! — прижав ладонь к губам, не поверив, ошарашено выпалила женщина. — Как? «Из-за тебя, злобная стерва!» — Автокатастрофа, — безмятежно пожав плечами, солгал парень, видя её реакцию. Констанс действительно не знала, что бывший муж мёртв благодаря её стараниям, это Лэнгдон понял сразу, как увидел её, иначе она и на порог бы его не пустила. Именно поэтому её наказание с самого начала приняло форму театрального представления, а не возмездия, которое испытал на себе Толедо, в последние минуты жизни пугающийся даже собственной тени, вздрагивающий от каждого шороха и звука, когда понял, что он идёт за ним. Нет, возмездие определённо не для Констанс. Она заслужила представления! Она ведь так любит театр. Так любит быть чьей-то музой и вдохновением! И вот, наконец, её мечта сбывается! Не так, как ей того хотелось бы, но сбывается, и её любимое дитя с охотой принимает участие в этом представлении, выбрав себе непритязательную роль чернокрылого палача, творящего своё правосудие. Роль того, кто сдирает маски и заставляет посмотреть в глаза истине. Истине, в которой она из-за своей алчности и гордыни лишила его самого дорогого для него человека на свете, поставив его под удар криминальным личностям вместо себя. Ей тоже досталась одна из главных ролей. Роль его жертвы! И пьеса Тейта не будет отличаться от других, в этот раз жертва тоже не увидит занавеса, не услышит бурных оваций и не поклонится несуществующим зрителям. Она навсегда исчезнет со сцены. Сцены жизни! — Ох, Хью… — ошарашенно покачав головой, не веря в происходящее, жалостливо всхлипнула женщина. — Мой дорогой, милый Хью. Как же так? Констанс была в смятении. В голове была каша и множество вопросов. Вопросов, истошно кричавших и яростно бившихся об её черепную коробку. А в душе, где по-прежнему болезненно вздрагивала когда-то забытая, давно остывшая любовь к бывшему мужу, любившего её так отчаянно и страстно, что она не была уверена, что заслуживает такой любви, бушевал ураган. Смерть Хьюго была неожиданностью для Констанс, печальной, разрушающей хрупкое равновесие, которое лишь недавно они с бывшим мужем смогли выстроить спустя долгие годы молчания, изредка созваниваясь и сообщая, как у них дела, — особенно как дела у их общей любви, Тейта, — неожиданностью, которую она не могла и не хотела принимать! — Браво, Констанс, браво! — прожигая мать уничтожающим взглядом, активно зааплодировал Тейт, всем весом расслабленно откинувшись на спинку стула. — Надо же, как натурально плачешь, даже я почти поверил. Тебе нужно было идти в актрисы, мамочка. Точно тебе говорю, был бы шанс по-настоящему прославиться! — Что ты такое говоришь, Тейт, — задыхаясь беззвучными рыданиями, с трудом всхлипнула женщина. — Я любила твоего отца, и его смерть… — Да брось, — закатив глаза, неприязненно фыркнул юноша, перебив её. — Ты любила лишь его деньги! Но это уже не важно. Важно то, что его больше нет, и это не все новости, ради которых я приехал. — Что же случилось ещё? — испуганно спросила женщина, опасаясь, что авария могла унести жизни не только Хьюго, но и Люка или его племянницы, в которой Тейт, несмотря на всё его показное ворчание, просто души не чаял, всем сердцем любя подругу детства. Она сама никогда не одобряла их крепкую дружбу, считая девочку слишком приставучей и взбалмошной, её сын достоин более перспективной партии, но она знала, как много боли это могло бы причинить ему. «Акт третий — развязка». — Главная новость для тебя, моя дорогая мамочка, заключается в том… — медленно поднявшись, с загадочной, хищной улыбкой начал Тейт, перемещаясь женщине за спину, — …что с сегодняшнего дня мы с Эдди станем официальными сиротами! Ну, точнее она, я-то уже совершеннолетний и смогу о ней позаботиться! — Что это зна… — повернув голову в сторону сына, растерянно начала Констанс. Но продолжить не смогла, почувствовав, как Тейт, её родной, любимый, обожаемый сын, накинул на её шею лежащую на корзине с чистой одеждой бельевую верёвку и, грубо повалив её на пол, стал медленно, наслаждаясь процессом, сдавливать её, с каждой секундой увеличивая силу напора, лишая её возможности вздохнуть, сделать глоток так необходимого ей кислорода и ужаснуться происходящему. Констанс отчаянно пыталась оттолкнуть сына от себя, извивалась, цепляясь за его руки, царапая их, с ужасом смотря в его холодные, ничего не выражающие тёмные глаза, и, пока кислород ещё оставался в её прокуренных лёгких, стала, неразборчиво хрипя, молить его о пощаде, вопрошая, за что он так с ней поступает, ведь она любит его. Она дала ему жизнь, и теперь он станет тем, кто отнимает её. Тейт молчал, с ненавистью сдавливая верёвку на шее матери, неотрывно смотря в её покрасневшие, с лопнувшими капиллярами, закатывающиеся глаза, совершенно ничего не испытывая. Как и в прошлый раз, с Толедо, секундная вспышка эйфории от осознания того, что её жизнь была полностью в его власти, в его руках, сменилась абсолютным равнодушием и безразличием к происходящему. Никаких эмоций. Ни отвращения, ни сожаления, ни страха из-за содеянного. Ни удовлетворения, которого он так отчаянно жаждал. На секунду ему даже показалось, что он готов отпустить её, даровать жизнь и простить, но он тут же неприязненно откинул от себя эти глупые мысли. Она это заслужила! А он уже успел ступить на путь мести, и отступать было поздно. Он завершит начатое до конца, очистит этот ужасный мир от тех, кто причиняет своим существованием лишь боль и страдания. Без неё этот мир станет лучше! Его жизнь станет лучше! Констанс хрипела, уже практически не вырываясь, с трудом балансируя между жизнью и смертью, понимая, что конец близок и цепляться за жизнь уже нет смысла. В ушах звенело, перед глазами начали плавать тёмные круги, шею пронзала обжигающая боль, и перед тем, как упасть в неизвестность, раствориться в вечном небытии, она с трудом, но всё-таки услышала тихий ответ на все свои хриплые вопросы и мольбы. — Это тебе за отца, злобная тварь, — склонившись над побледневшим лицом матери, обдавая его жаром своего дыхания, которого она уже не чувствовала, сквозь зубы прошипел Тейт. — Передавай привет Толедо от меня, когда встретитесь в аду! И в последнюю секунду жизни резкое понимание происходящего ворвалось в уплывающее сознание женщины. Она поняла, что на самом деле случилось с её дорогим Хьюго и за что её родной ребёнок убивает её. Поняла, что натворила своими руками, натравив на бывшего мужа своего несостоявшегося криминального любовника, втянувшего её в свои наркоманские разборки, от которого она откупилась информацией про Хью. Поняла, за что сейчас умирает. Поняла и приняла это. А потом всё пропало… «Занавес!»***
— Такой красивый… — продолжала ласково мурлыкать мать. — Мой белокурый ангел. — Прочь! Ты нереальна! — Тейт, я боюсь его, — ворвался настойчивый голос другого человека. Человека, который был ему дорог, так же, как Вайолет и Эдли. Девушки, которую он не смог уберечь. — Он что-то замышляет против тебя! Я знаю! Будь осторожен! Я не могу потерять тебя, ты должен выбраться отсюда! — Нет, хватит! — задыхаясь от подступившей истерики, взмолился Тейт, затуманенным взглядом пытаясь оглядеться. Но всё, что он видел, расплывалось перед его глазами, создавая ужасающие, пугающие ведения! — Вас здесь нет! Вы нереальны! Хватит! — Сын, мы здесь, потому что мы в твоей голове! — в этот раз это был не раздражающий, ненавистный голос матери. Это был отец! — Ты справишься, Тейт! Ты не сдашься! Не поддавайся наваждению, сынок. Я верю в тебя! — Отец, мне страшно, — жалостливо всхлипнул парень. — Ты убийца! — хором обвинили десятки знакомых голосов, разрывая его голову своим оглушительно громким криком. — Ты убил всех нас! — Ты воплощение тьмы, Тейт, — спокойно, в привычной меланхоличной манере, поддержал их яростные вопли самый родной голос на свете. — Нет, прошу, только не ты! — съёжившись, взвыл Лэнгдон, уже откровенно рыдая. — Только не ты, Вай! До тебя я был окружён мраком, но ты стала светом в моей жизни. Ты меня изменила, Вайолет! — Я не могу быть с тобой, ты должен заплатить за то, что ты сделал, — беспощадно продолжил голос любимой. — За боль, что причинил, за страдания! Я не могу и не хочу быть с тобой! — Нет, не говори так! — сжавшись в комок, скуля, взмолился парень. — Ты нужна мне! Ты всё, что мне нужно! — Она не простит тебя, сын. Ты не заслужил её прощения и любви. Тейт резко отшатнулся, почувствовав на своём плече чью-то тёплую руку. Словно отец пытался утешить его. В ужасе оглядевшись, он ясно понял, что в этот раз действительно сходит с ума. Окончательно и, кажется, безвозвратно! В помещении, куда его приволокли, было пусто. Но голоса в голове не утихали, продолжая обвинять его во всех его совершённых проступках и грехах, которые когда-то посещали его мысли. Обвиняя его в своей смерти и разрушенных жизнях. Продолжая отталкивать и просить спасти их. Спасти их от него самого! Потому что он монстр! Слёзы текли по лицу Тейта нескончаемым потоком. Грудь сдавило, не позволяя сделать и вздоха, а тело тряслось в диком ознобе и будто горело. Боль пропитала всю его сущность в этот момент. Казалось, этому нет конца и края. Словно он, как беспомощная маленькая мошка в вязком, тягучем янтаре, навсегда застыл в этом кошмаре. А янтарь, карамель и все оттенки осени напоминали ему его Вай. И именно поэтому его пошатнувшееся сознание с садистской изощрённостью стало подкидывать в его пронизанный током и ядом наркотика мозг всё новые и новые галлюцинации. Галлюцинации, пугающий его больше всего на свете. Галлюцинации, олицетворяющие его самый большой страх, — потерять любимую! Раз за разом перед затуманенным мысленным взором Тейта появлялась Вайолет. Его маленькая, смелая и непослушная малышка Вай, смотревшая на него с невероятным укором и презрением, говорившая, что не может и не хочет быть с ним, но и без него не может, и убивающая себя из-за этого. Его едва соображающий мозг понимал, что это всё неправда, что его любимая жива и здорова, но едва просачивающееся в сознание понимание быстро растворялось, стоило ему увидеть чертовски острое лезвие в её маленьких, вечно холодных ручках, или целую батарею жёлтых баночек, из которых девушка щедро насыпала в свою ладошку горсть таблеток. Тейт сбился со счёта, сколько раз она, его мечта, его воздух и жизнь, умирала у него на руках и ему самому, своими собственными руками, по локоть перепачканными в крови, приходилось добивать её, чтобы она не мучилась. И чем яростней он пытался отогнать от себя видения, со всей силы сжимая голову руками, сдирая кожу, царапая щёки, крича и захлебываясь от собственных рыданий, до одури беспощадно кусая губы, даже не чувствуя боли, тем изощрённее она себя убивала. И всё начиналось по новой… Лезвие. Таблетки. Нож… Опять чёртово лезвие. Пистолет. Петля. Лезвие. Огонь. Лезвие, лезвие, лезвие… — Тейт? — сквозь свои же крики и мольбы остановиться и оставить его в покое услышал Лэнгдон, но даже бровью не повёл. «Галлюцинация! Она очередная галлюцинация вызванная препаратом, что вколола в меня Джуд после электрошока. Она, как и всё происходящее сейчас, — нереальна!» — Тейт! Прошу тебя, очнись! Тейт! — Уйди прочь, — сжавшись в комок, сквозь плотную пелену слёз яростно проревел юноша, грубо отталкивая девушку от себя. — Ты нереальна! Исчезни! — Тейт, это я! Кэрри! Прошу тебя, очнись! Всё хорошо! — Нет! Нет! Вайолет! — взвыв как раненый зверь, достигнув границ своего безумства, в очередной раз увидев перед своим мысленным взором, как его любимая принимает одну таблетку за другой, прокричал Тейт. И, резко подскочив, не разбирая, куда нужно идти, пошатываясь и спотыкаясь, поплёлся в сторону, как ему казалось, двери, чтобы остановить её. Уберечь от боли и страданий, как когда-то обещал ей. — Я люблю тебя, Вайолет! Не нужно! Я с тобой, Вай! Я с тобой! — Тейт? — неуверенно подала голос Кэрри, медленно и осторожно приближаясь к внезапно застывшему на месте парню, бессмысленно пялящемуся в пустоту. — Вай? — невидящим взглядом посмотрев в сторону голоса, беспорядочно крутя головой, спросил Тейт, изо всех сил вцепившись в свои растрёпанные волосы, практически вырывая их. В его голове была каша, перед глазами всё плыло, а тело сотрясала дикая дрожь и озноб. Светлые, реальные мысли и образы отчаянно пытались пробиться сквозь искусственно созданный лабиринт страха и паники. Бились в его голове, как свободолюбивые птицы в тесной, неуютной клетке, не имеющие возможности выбраться. И Тейту жизненно необходимо было их освободить! Подарить им долгожданную свободу! Резко замотав головой, не веря собственным мыслям и ощущениям, чувствуя лишь боль и жар в теле, словно зашёл в пламя, он, громко засмеявшись, со всей силы стал колотить себя по голове, желая дать волю несчастным, погибающим в клетке его черепа созданиям. Освободить их от заточения, а себя — от боли! — Нет, остановись, — быстро метнувшись к парню, позабыв про свои опасения, что он снова может оттолкнуть её или, что ещё хуже, ударить, с силой разжав его пальцы, когда он вцепился ими в свои волосы, пытаясь их вырвать, взмолилась девушка. — Это я, Кэрри. Прошу, хватит! — Кэрри? — не поверил Тейт, чувствуя, как голову резко повело, все мышцы разом отказали, и он, неуклюже цепляясь руками за шершавую стену подвала, осел на пол. Девушка неуверенно опустилась за ним следом, и, крепко ухватив его лицо ладонями, с трудом поймав его беспорядочно метавшийся во все стороны взгляд, на мгновение испугавшись его неестественно исказившегося и заострившегося лица, сглотнув, твёрдо проговорила: — Лэнгдон, возьми себя в руки, чёрт возьми! Не поверю, чтобы такой упрямый осёл, как ты, сдался! Очухивайся! Давай! Тейт непонимающе нахмурился, зажмурился, не поверив своим глазам, попытался отстраниться и оттолкнуть её, но Кэрри не позволила ему сдвинуться с места, ловко оседлав его ноги. Не обращая внимания на вялые сопротивления и громкие всхлипы, она крепко обняла его за шею, успокаивающе поглаживая по голове. Ещё минут пять девушка безрезультатно пыталась уговорить Лэнгдона успокоиться, умоляла прекратить вырываться и взглянуть на неё. И, когда поняла, что все её слова и мольбы он, полностью поглощённый своими страхами и ужасом, пропускает мимо ушей, ненавидя себя всем сердцем за то, что сейчас сделает, размахнувшись, со всей силы ударила его по щеке. Тейт удивлённо ахнул и, резко распахнув глаза, чувствуя реальное жжение на щеке, которое было нереально даже для его красочных галлюцинаций, сконцентрировал затуманенный взгляд на симпатичном личике блондинки. — Кэрри? — всё ещё неуверенно, но более осознанно, чем раньше, спросил Лэнгдон. — С возвращением, друг! — облегчённо выдохнув, ласково проговорила Кэрри, прижав жалобно всхлипнувшего парня к своей груди. — Я так испугалась за тебя, когда поняла, что они чем-то тебя накачали. Когда я услышала… Осознание медленно, но верно стало возвращаться к Тейту. Он всё ещё с трудом мог сконцентрироваться на том, что именно безостановочно лопотала Кэролайн, нежно обнимая его и укачивая в своих руках, но он явно приходил в себя. — …ты кричал ужасные вещи… Я… Тейт, все ещё всхлипывая, крепко обнял сидящую на нём девушку, опасаясь, что она может исчезнуть, как галлюцинация, и постарался вспомнить, что именно ему виделось после того, как он услышал её голос и Вай убила себя окончательно. Мать, которую он ненавидел, и её последние бессмысленные слова перед смертью. Отец, его добродушная улыбка и любящий взгляд, наполненный неподдельным обожанием и гордостью. Вайолет и Эдли — две любви его жизни, ради которых он готов умереть и убить кого угодно. Шелби и Донован — люди, которые любили его так же сильно, как он любил своих девочек. Люк. Лиз. Тристан. И… «Нет, не смей о ней думать!» — дёрнувшись, как от удара, приказал себе Тейт. Он слышал их голоса. Видел их рядом с собой! Так отчётливо и ярко, словно они действительно были всё это время рядом с ним. И половина из говоривших уже давно были мертвы. — Я потерял их! Потерял! Мой отец мёртв, а Вай… И… — жалобно всхлипнул Тейт, содрогнувшись всем телом, когда почувствовал, как рука Кэрри успокаивающе погладила его по вздрагивающей из-за рыданий спине. Слишком знакомое поглаживание. Слишком родное и болезненное! Словно это не Кэрри, а давно забытая подруга вновь успокаивает его, убеждая, что всё будет хорошо и они справятся со всем этим дерьмом вместе, помогут друг другу выбраться, ведь они, чёрт возьми, команда! Словно он вернулся вовремя и смог спасти её. Уберечь! Смог спасти человека, который однажды спас его от прыжка в пропасть, который он планировал совершить. Девушку, которая никогда не сдавалась и всегда была сильной и смелой. — Тейт, ты сильный, не сдавайся, прошу тебя, — мягко погладив парня по голове, тихо прошептала Кэрри. — Не поддавайся галлюцинациям. Не оставляй меня в этом гадюшнике одну. Ты нужен мне! — Я чудовище! Все, кого я люблю, или умирают, или страдают из-за меня, — резко качнув головой, скидывая с себя её руку, не считая себя достойным любви и утешения, продолжил скулить Тейт. — Я не спасу тебя! Так же, как не спас её! — О ком ты говоришь? — мягко уточнила Кэрри, со всей силы прижимая вздрагивающего парня к себе. Она не отпустит и не бросит его! Только не его! — О своей девушке? О Вайолет? Тейт не ответил, лишь плотнее прижался к Кэролайн, боясь окунуться в новые видения, ярким взрывом отвратительных фейерверков снова возникающие в его голове. Эта пытка никогда не закончится!