за всех вас, которые нравились или нравятся

впервые акааши замечает, как мерцают и понемногу гаснут цвета, в весну своего третьего курса. теплую, яркую, приятную весну, такую же, как и все остальные, что были до нее. с цветущей вишней, легким пальто нараспашку и поцелуями бокуто там, где никто не увидит. это привычное явление — прятаться. заворачивать любовь в слои подарочной бумаги, которые разрывать все жальче, будто там, внутри, все вдруг померкнет, едва исчезнут с простой картонной коробки пестрые ленты и узоры. никто из них двоих не трогает, оставляет ее, пыльную, под кроватью. там, где ее найдет время и только. но куроо замечает сразу — в жестах, в горящих глазах, в том, как неизбежно меняется тембр голоса, стоит обратиться к своему человеку. не все, как куроо, проницательны, к счастью или нет. акааши никогда не хотелось оставлять за собой лишние слова. он в принципе никогда не любил много говорить, проводя часы на кухне за чаем или прижав к уху телефон. и голос у него ровно такой же строгий, спокойный. иногда куроо кажется, что акааши прожил не одну жизнь и просто от всего устал. но то, как он осторожно трогает пальцы бокуто и тянет его руку к себе в карман, говорит намного больше, чем все, что он мог когда-либо озвучить. куроо — сторонний наблюдатель — успел увидеть многое. столько из того, о чем они втроем так ни разу и не поговорили, оставили как есть, просто чтобы было. молчаливое понимание, у которого три неравные стороны, три неравных угла. три человека, два из них вместе, а третий сосуществует где-то рядом отростком. со времен школы, не разорвав связи, прямиком в университет, в качественно иную жизнь, где их окружает столько новых людей, они втроем остаются непобедимой крепостью. куроо чаще всего чувствует себя последним солдатом, который почему-то не сдается, зная, что умрет. у него в руках нет никакого оружия, никакой защиты, и любовь настигает его в какой-то момент медленной, обволакивающей волной, что всегда была незримо рядом, сидела в нем и ждала своего часа, а сейчас накрыла с головой. то ли потехи ради, чтобы посмотреть, как он будет барахтаться, то ли заранее не давая ни одного шанса выплыть. каждая клетка в теле куроо пропускает эту любовь через себя и болит, даже не тянется к недостижимому, а просто болит по несбывшейся мечте. люди не сходят с ума в один прекрасный день, в один определенный момент, по пятницам или средам. они просто тихо катятся вниз по лестнице, пока не переломают все кости. чтобы кто-то наконец это заметил. у куроо в теле, наверное, сломана каждая. мир, огромный и черно-белый, еще никогда не вызывал в нем такого нескончаемого чувства тоски по неизвестному, одиночество из-за вины, что засела где-то за сердцем и ест его потихоньку. куроо надеется, что ей хотя бы вкусно. монохромные люди, тысячи и тысячи людей, и среди них — акааши. блеск в его глазах можно увидеть даже без цвета, даже без света. серое пальто, тонкий черный шарф — он словно одевается по привычке, как в те времена, когда еще не видел ничего, кроме черно-белого. это было давно, но не забылось. акааши статичен, молчалив и скуп на эмоции, а еще акааши занят. не то чтобы это мешало куроо его любить. любви не нужны слова, она просто есть или нет. чувства куроо не рвались из него, он не планировал говорить об этом в ближайшие лет десять, если не больше. пока все не превратится в одну большую и не смешную шутку вселенной над ним, она всегда любила ломать и смотреть, что из этого вышло. о таком можно упомянуть вскользь за пивом, когда вам давно за тридцать, как про красивую девочку, в которую все были влюблены. это никогда не стыдно, никогда не неправильно. это — факт, воспоминание, смысл из которого испарился уже давно. но судьбе его планы ни к чему. поэтому в один прекрасный день, весной какого-то года, куроо сходит с ума. это не пятница и даже не среда, он вовсе не знает, что сейчас за день недели: слишком давно запутался во времени, или время — в нем. заблудилось и застыло. куроо сходит с ума и целует акааши. так, как никогда даже не мечтал, безумно и долго, с каким-то остервенением и отчаянием, которого сам от себя не ожидал. просто потому что они оказываются наедине, а такого не случалось, наверное, месяцами. специально, чтобы у куроо не было повода, но его даже искать не нужно, когда там, в голове, не работает ничего, только сердце в груди стучит громче, чем когда-либо. вина пока отползает куда-то в темноту, она вырыла себе нору в глубине грудины и теперь не хочет оттуда выходить. куроо знает, что все это — обман, и потом он обязательно пожалеет обо всех выборах в своей жизни. но кости ему все равно ломает не любовь, совсем не она. а то, как руки акааши обжигают шею холодом, как его губы блестят в темноте. красиво. даже если у них нет никакого цвета. собранного и серьезного акааши потряхивает как при лихорадке, и куроо, наверное, ненавидит себя сильнее, чем его может ненавидеть кто-то другой. за то, что он приносит тому, кого любит, столько страданий. за случай и порыв, за то, что ему было так бессовестно хорошо. через неделю акааши признается, что цвета в мире вокруг него тускнеют. через четыре месяца — что они пропали совсем.