Радуга

Стив смотрел, как Баки устраивается на диване, ловит Макса, подтягивает ноги, усаживаясь по-турецки. Как очевидно, что он чувствует себя не в своей тарелке. - Расслабься, - наконец, произнес Стив, крепче сжимая край скетчбука. – Это не проверка, не экзамен, просто… сядь, как тебе удобно. Или ляг. - Я могу оставаться неподвижным столько, сколько нужно, - заметил Баки. – В любой позе. - Не нужно в любой. И абсолютная неподвижность желательна, но не… Когда Баки взялся за край футболки и потянул ее вверх, все слова будто выдуло у Стива из головы. Во рту пересохло, а пальцы, сжимавшие альбом, побелели. Потому что за футболкой последовали джинсы, за ними – белье, а момент, когда можно было спросить, что происходит, был упущен. - Что-то не так? – спросил Баки, ложась на спину и закидывая руки за голову, как полнотелые дамы на старых полотнах великих мастеров. Стив открыл рот, но не смог издать ни звука. Баки нахмурился и сел, отпустив пристроившегося у него под боком пса на пол. - Стив? Тебе плохо? - Н-нет. Мне хорошо, - ему было даже слишком хорошо. – Ложись. Обратно, в смысле. Черт, дай мне минуту. Баки встал с дивана и к ужасу Стива направился к креслу, в котором тот сидел, старательно прикрывая альбомом реакцию на увиденное. - Я сделал что-то не то? Стив, скажи мне, ты же понимаешь, что я в этом не разбираюсь. - Одежду… не обязательно было. Господи, Баки. - Ты же собрался рисовать меня, - Баки нахмурился, пытаясь понять, - а не мою одежду. Я видел картины у Основы Пирса, там все были… - Все в порядке, - поспешно заверил его Стив. – Все хорошо. Кхм. Ложись, ладно? Я… буду рисовать тебя. Безо всего. Да. Баки смотрел снизу вверх, потому что успел присесть на корточки. Похоже, ему нагота не мешала абсолютно, и Стив невольно подумал, в каких условиях он должен был вырасти, чтобы даже инстинктивно не пытаться прикрыться, когда на него смотрит чужой человек. - Я бы тоже, - вдруг тихо произнес Баки и дотронулся до его колена, - хотел смотреть на тебя. Можно? У Стива перехватило горло, а от коленей к паху прокатилась горячая волна. Он сжал зубы, удерживая стон, а потом прикусил губу, чтобы немного прийти в себя. - Что? – переспросил он хрипло. - Смотреть, - повторил Баки, глядя отчаянно преданно и требовательно одновременно, - смотреть на тебя. Можно? Хотя бы смотреть, если не… Стив выдохнул, пытаясь вернуть запылавший мозг на место, но когда Баки взялся за полы его рубашки и аккуратно принялся расстегивать пуговицы – снизу вверх, держа взглядом, он не сдержался – чуть развел колени, подпуская его ближе, и закрыл глаза ладонью. Руки дрожали, а кожа на лице была такой горячей, будто Баки снимал с него не рубашку, надетую поверх футболки, а штаны, под которыми нет белья. Возбуждение было невыносимым, как и всегда с Баки, с самого первого дня в клинике, когда он помогал медсестре переодеть его, когда коснулся горячей гладкой кожи и поймал себя на желании зализать каждый ожог, порез и уже затянувшийся шрам. И вот сейчас Баки, на котором не было ни клочка ткани, раздевал его. С жадным любованием смотрел снизу вверх, не касаясь, ничего не требуя и не предлагая. Потому что ничего и не могло быть. «Я бы тоже хотел смотреть на тебя» Стив быстро расстегнул рубашку и стащил ее с плеч, стянул футболку и замер, чувствуя, как краснеет: неудержимо, жарко, под внимательным, полным восхищения взглядом. - Между миссиями мне иногда удавалось почитать, - сказал Баки тихо, потянувшись губами к его пальцам, но так и не коснувшись. – В книгах странные люди делали непонятные, нелогичные вещи, объясняя все это любовью. Я думал тогда – что это за чувство такое, ради которого и на смерть, и на преступление, и на предательство? Ради которого отрекаются от всего, мир переворачивают, строят империи, начинают и выигрывают войны. У себя, там, я не видел ничего похожего. Моды – голые функции, Основы… не мог я представить Основу Пирса жертвующим собой ради кого-то. Вот убивающим, ради себя или из страха – легко. Не только модов, которые, по сути, были для них живыми машинами, а и других. Таких, как он сам. Я решил тогда – уйду. Посмотрю, как бывает. Все равно, если поймают, то утилизируют за что-то, а не просто потому, что я отслужил свое, как флаер или планшет. Если повезет, я успею понять. И теперь знаю – повезло. Я попал в чудесный мир и встретил тебя. - Он все-таки коснулся щекой колена Стива и прикрыл глаза. – И теперь я понимаю тех странных людей, все эти: «Знаешь ли ты муку, которую испытывает человек долгими ночами, когда кипит кровь, когда сердце разрывается, голова раскалывается, зубы впиваются в руки, когда эти яростные палачи, словно на огненной решетке, без устали пытают его любовной грезой, ревностью, отчаянием…»* Я получил, что хотел. Спасибо тебе. Он коснулся губами колена Стива через грубую ткань джинсы, отошел к дивану и улегся, закинув руки за голову. - Так нормально? - спросил он через две долгие секунды, и Стив понял, что ничего не сможет нарисовать. Руки дрожали. Карандаш ходил ходуном, а колено горело, будто губы Баки выжгли на нем клеймо. Хотелось проклясть мир, в котором он родился, и заодно послать к черту все условности, правила и законы, в которых говорилось, что счастье зависит от наличия в генном наборе какой-то особой комбинации, отвечающей за счастье, любовь и вечную взаимную верность двух людей. Какие-то гены, кто бы мог подумать. Какие-то чертовы хромосомы. Стив смотрел на Баки, расслабленно лежавшего перед ним и хотел только одного: чтобы у него на запястье был тот самый браслет, что лежал под подушкой. Чтобы Баки был его, неважно, с генами или без. Чтобы у них был выбор. Отдышавшись, он все-таки раскрыл скетчбук и правильно перехватил карандаш. Разметил лист, несколькими штрихами обозначил диван и пропал. Он любовно выводил каждую черту, тщательно прорисовывал каждую мышцу, наизусть выучил рисунок бронированных пластин. Он любил Баки так – будто создавая заново, поверяя бумаге то, чего не имел права произнести вслух. Он тоже знает теперь.

***

Утром дом был пуст, а на столе в кухне Стив обнаружил большой кривоватый бутерброд, кофе в кружке-термосе и записку, написанную крупными, идеально ровными печатными буквами. «Улетел на базу. Куплю коммуникатор – свяжусь. Макс со мной. Баки». Нет, они вчера, конечно, говорили, что Баки весь день проведет на Базе, но Стив не думал, что, промучившись без сна почти до утра, проспит его уход. Рисунок вышел отличным, как и все, что касалось Баки. Стив давно не рисовал с натуры и немного переживал, что показать будет нечего. Показывать действительно такое не стоило, но не потому, что он не справился с техникой или получилось непохоже. А потому, что видеть такое посторонним было запрещено категорически. Стив с фотографической точностью вывел и растрепавшиеся пряди волос, и тугие мышцы ног, и широкую грудь, и чувственный изгиб чуть приоткрытых губ. Возбуждение ничуть не мешало, наоборот, помогало видеть Баки, чувствовать его еще более полно, чем обычно. Когда его тяжелый член начал подниматься, наливаясь силой, Стив на мгновение зажмурился, чтобы унять дрожь в руках, насухо сглотнул и облизал губы. Хотелось отложить альбом, так удачно маскирующий его собственное возбуждение, стянуть узкие джинсы и опуститься на пол у дивана. Провести ладонью по тяжело вздымающейся груди до самой шеи, тронуть кончиками пальцев губы. Сказать, наконец, о том, что бродит внутри, как хмель, как яд. Попробовать на вкус его всего: губы, крепкую шею, скользнуть вниз. Вобрать до самого корня, до основания, давясь и жадничая, гладить по бедру, сжать ягодицы. Пометить собой, отдать все то, что три десятка лет было никому не нужно. Отдать себя. Услышать тихое: «Я твой», и знать, что это правда. Иметь на эту правду право. Коммуникатор, лежавший поверх самого смущающего рисунка, что Стиву приходилось рисовать, ожил. На часах была половина одиннадцатого. - Стив Роджерс, - прочистив горло, принял вызов Стив. - Стив? Это я, Баки. На щитке показалась четкая голограмма знакомого до последней черты лица, и Стив улыбнулся. - Привет, спасибо за завтрак. Как ты? - Провел тренировку, - ответил Баки, и уголки его губ чуть дрогнули, но так и не поднялись. – Макс облаял заместителя командира, Т-3… Джека Роллинза. Здесь неплохой тир и есть хорошие снайперы из местных. - Рад, что тебе нравится. Пообедаем вместе? Часа в два? - Я… - Баки запнулся, но посмотрел открыто и честно, - не нужно, Стив. Тебе тяжело рядом со мной. Ты всю ночь не спал. Отдыхай, я буду вечером. Командир уже звонил? - Рамлоу? – Стиву было что сказать и по поводу «тебе тяжело рядом со мной», но он решил отложить этот разговор до вечера. – Нет. - Джек сказал, роспись в половине двенадцатого. - Роспись? – Стив взглянул на часы. – Черт, я же свидетель. - Позвони ему сам, Стив. Присутствовать на росписи – честь. Джек так сказал. - Это правда. Я чуть не проспал все на свете. Сейчас постучу к Рам… к Броку. И, Баки? - Да, Стив. - Не доводи до такого, как в прошлый раз, хорошо? Мельчайший, самый незначительный дискомфорт – сразу звони, я прилечу. Баки отвел взгляд, покусал губу, а потом признался: - Мне всегда плохо, когда ты далеко, Стив. Джек сказал, так быть не должно. Директор Фьюри уезжал на сутки, а иногда и на дольше, и они не спешили лечь на пол и сдохнуть. Я… - Дело не в тебе, Баки, - поспешил заверить его Стив. – Вернее, не только в тебе. Я тоже скучаю. И давай, все-таки, пообедаем вместе? Баки чуть нахмурился, будто пытаясь решить, что принесет меньше вреда – согласие или отказ, но потом все-таки ответил: - Хорошо. Я вернусь в половине второго. - Я тебя встречу и пойдем куда-нибудь, - Стив почувствовал, как узел, туго стянувшийся в груди от мысли, что Баки не будет до самого вечера, понемногу распускается. – В кафе. Есть такие, куда можно с животными. Возьмем Макса с собой. - Хорошо, - Баки все-таки чуть улыбнулся. – Я свяжусь с тобой перед вылетом. До встречи, Стив. - Увидимся. Стив надел коммуникатор на запястье, чувствуя, что улыбается. Надо было заглянуть к Рамлоу, уточнить насчет росписи, и позвонить Наташе.

***

Мирра была хороша в своем коротком белом платье с пышной юбкой и венком из живых цветов в волосах. Рамлоу был одет по форме, с той лишь разницей, что сменил «рабочий» камуфляж на парадный вариант с кителем – благо, довольно высокое звание позволяло. Мария, сияя глазами, сказала все необходимые слова, подала перо и показала, где расписаться в огромной книге, занимавшей полстола – традиции есть традиции. Потом торжественно внесла пометку в личное дело Рамлоу и новый, только появившийся в общей сети файл Мирры. Стив с Наташей засвидетельствовали, что брак заключен добровольно и с соблюдением всех процедур. Когда уже супруги скрепили союз совсем не целомудренным поцелуем, Мария подошла к Рамлоу и приложила ладонь к его щеке. Мирра застыла рядом, так явно готовая броситься на нее, что Стив невольно напрягся. - Я очень рада за тебя, Брок, - произнесла она низким грудным голосом, от которого у всех, даже у привычного к ней Стива, подгибались колени. – Я говорила тебе когда-то, что так будет, и была права. Брок на мгновение прикрыл глаза, наслаждаясь неожиданной лаской, а потом ушел от прикосновения. - Спасибо, - коротко сказал он. – За… терпение. И вообще. - Поздравляю вас, - Мария, склонившись, поцеловала Мирру в щеку и обняла их обоих. – Живите дружно до самого конца. - Спасибо, мэм, - Мирра, отмерев, сделала небольшой реверанс и взяла мужа за руку. - Заботься о нем, - тихо попросила Мария, и Стив отвернулся к окну – личные отношения, вынесенные на люди, всегда заставляли его отводить взгляд. Чужое счастье заставляло чувствовать себя неполноценным. Наташа незаметно оказалась рядом и сжала его ладонь. - Стив, - начала она. - Не нужно, Нат. - Стив, - упрямо продолжила она, но тут молодые, попрощавшись, ушли, а Мария позвала: - Стив, задержись, пожалуйста. Наташа со вздохом отпустила его и, переглянувшись с Марией, тоже вышла. - Послушай, - Мария подошла вплотную и заглянула в глаза, - я знаю, у нас не принято вмешиваться в отношения. Это касается как пар, так и импринтинга, но… - Очень верное правило, мне кажется, - ответил Стив, отводя взгляд. – Ты же знаешь о нестабильности пси-поля. О том, как легко все разрушить. - Ты главное… сам не ошибись, Стив. И не разрушь. - Я очень стараюсь не ошибиться, Мария. В этот раз это почти невозможно, но я… очень стараюсь. Мы оба, на самом деле. - Иногда… - Мария на мгновение замолчала, будто решая, стоит ли продолжать, - иногда решение на поверхности. Нужно просто… поверить. - Я пытаюсь. Мария вздохнула, прошептав что-то вроде «безнадежен» и отпустила его. - Если бы я не боялась разрушить то, что ты так отчаянно боишься построить, я бы высказалась конкретнее, Стив Роджерс, - «официальным» тоном произнесла она. – Но так же я отлично знаю, что чужое вмешательство только вредит. Пара должна определиться сама. У детей это происходит проще, они смотрят на мир проще, потому что не живут еще в клетке стереотипов. Мир умно устроен, Стив. Иногда нужно просто перестать грести против течения. - Рамлоу… Брок выгреб, - резче, чем собирался, ответил Стив. - Брок – другое дело, - ответила Мария. – Ладно, все, я… Все будет хорошо, Стив. Я тогда говорила это Броку, теперь – тебе. Тот, кому ты предназначен, рано или поздно найдется. - Завтра. Он или она найдется завтра, - с уверенностью, которой не ощущал, ответил Стив, а Мария закатила глаза. - Очень на это надеюсь, - тепло сказала она и обняла его. – Надеюсь скоро увидеть тебя здесь уже не в качестве свидетеля. - Мария… я тоже надеюсь, - не так, как хотел, ответил Стив, желая только одного: закончить этот неловкий разговор. - Увидимся, Стив. - Увидимся, - ответил он и вырвался на улицу, ощущая небывалое облегчение. Мария была хорошей, но видела иногда слишком много такого, о чем не стеснялась говорить. Нику очень повезло с парой – многих тем с ней можно было не поднимать, она все знала сама. До обеда оставалось еще около часа, и Стив решил пройтись по городку. Хотелось отдышаться. Стряхнуть с себя пристальное, давящее внимание и отпечаток чужого счастья. Мимо него спешили люди: девушки в разноцветных платьях, совсем еще юные школьники, сплошь парами, держась за руки, уткнувшиеся в планшеты мужчины. От запаха цветов кружилась голова, солнечные блики отражались от стекол и разбивались тысячами крошечных пятнышек. На душе было хорошо – всего через час он увидит Баки. Они пойдут в тот крошечный ресторан на углу, который держит пожилая пара, недавно отметившая семь десятков лет, проведенных бок о бок. Они будут сидеть на открытой террасе под полосатым зонтом, соприкасаясь коленями и кончиками пальцев, есть острую пасту, и Стиву, может быть, будет этого достаточно. Просто видеть, как Баки ест, ловко орудуя новыми для него приборами, как слизывает капельку соуса, оставшуюся в уголке губ, как смотрит на Стива: с чувством, пристально, будто они одни, кругом ночь и карандаш с несвойственной Стиву точностью переносит на шершавую бумагу очертания сильного тела, самого желанного в девяти мирах. Может быть, Стив и в этот раз удержит слова, рвущиеся из него каждый раз, как Баки склоняет голову к плечу, и длинные темные пряди его волос падают на лицо, и он откидывает их назад, пропуская сквозь пальцы. Может, сможет заставить себя завтра сесть в чертов флаер и полететь на Встречу, где у него окончательно отберут право думать о Баки – так. Неправильно. Нецеломудренно. Солнце заливало улицы и небольшую площадь, Стив не спеша шел к стартовой площадке и думал о том, что Брок в это самое время наверняка помогает молодой жене снять платье, и у него точно так же подрагивают от нетерпения пальцы, как у него самого вчера, когда он рисовал Баки. О том, что хорошо иметь выбор, даже когда его, казалось бы, нет. О Баки, не связанном потребностью устанавливать связь на всю жизнь, о том, что его простая человеческая любовь к Стиву может пройти, как прошла у Брока к Марии, и он сможет найти себе кого-то по душе. Кого-то, кто так же по-человечески сможет ему ответить. О том, как это больно – быть человеком. Любить, даже зная, что ничего не будет. И желать счастья, зная, что не с тобой. Не имея надежды. И – снова – не имея права выбирать. ___________ * В. Гюго «Собор Парижской Богоматери».