Безумная любовь

— Арс, а ты знаешь, что ты ублюдок? — кажется, он уже спрашивал вчера подобное. Но то было вчера, а сегодня - ясное утро, и не грех спросить еще раз. — Конечно, детка, от тебя это слышу постоянно. Нет бы доброго утра пожелать, — Арсений зевнул и взял трубку поудобнее. — Ты мне за этим звонишь или, может, соскучился, так я приеду. — Сука, ты зачем Ире написал «Антон Шастун мой»? — Мой — это когда ни одна тварь не смеет трогать его даже мысленно. Только я. Это понятно? — Урод, — рыкнул на том конце трубки Шастун, а затем откашлялся. — Нет, звоню по другому поводу. Ты, видимо, еще не видел мой подарок, дорогой. — Подарок, — заинтригованно протянул Арсений и закусил губу. — Не видел, детка, а ты мне нравишься все больше. — Выгляни в окошко, — проинформировал голос Антона на другом конце трубки, и Арсений привстал с диванчика, выглянул в окно кухни, выходящее во двор. Арсений ожидал увидеть там самого Антона, признание мелом на асфальте или курьера с ожидаемым подарком, но то, что он увидел, повергло его в шок. — Сукаа, — протянул Попов, все еще не веря в происходящее, и вздрогнул от нахально-приторного голоса на другом конце трубки. — Я не сука, я ночная фея, солнышко мое. Правда твоя машина очень красивая? Я очень старался. Теперь у тебя не Джип, а Кабриолет, можно загорать. Только есть один минус - трахать незаметно там больше нельзя. — Шаст, я тебя убью, ты слышишь? И похрен, что у меня встает только уже при одном звуке твоего гребаного смеха. И я спать не могу, потому что ты перед глазами. Ублюдок. — А я вот думаю, что же ты так спокоен, а это, наверное, ты еще салон не видел. Розовая краска и презервативы так идут твоей машине. Все для тебя, дорогой. Я очень старался, — продолжал заливаться соловьем Шастун. — Шаст, я тебя выебу при первом удобном случае. Ты слышишь? Пристегну наручниками и буду трахать, пока ты не кончишь. А кончишь ты тогда, когда я разрешу. — Наручники, ремни, - ты, Попов, я смотрю, извращенец еще тот. Так мы тебя лечить будем. Сейчас все лечится, — радостно пообещал Шастун, и Арсений закусил губу. — Мне из лекарств только твоя сладкая попка поможет и ротик, детка. Так что второе могу исполнить уже через полчаса. — Ой, прости, не смогу удовлетворить тебя. Я у одной дамы на весь день занят, так что, милый, прости, — расстроился Шастун и, не сдержавшись, хихикнул. — Ира! — Арсений со всей силы сжал телефонную трубку и зашипел. — Шастун, если ты сейчас скажешь, что ты с ней, то тебе пиздец. Чего молчишь, а? — И что же ты мне сделаешь, а, друг мой Сеня? Бесишься и на машину уже плевать? Псих, не дают тебе бабы, так ты решил на мне отыграться. А вот не выйдет, Сеня. Ты думал, я терпеть это буду? А вот хер тебе, ясно? Ты реальный псих, и по мне сохнешь так, что крыша едет и слюни текут. Что, так хочешь меня, да? Только хер получишь. Ты забыл, что на сцене играешь не только ты, но и я. И с тобой справиться будет проще простого, достаточно знать, что ты сам по мне течешь, как сучка. Че замолчал, Сеня, дрочишь на мой голос? Ну дрочи. Не буду отвлекать. И да, в постели ты дерьмо. Хорошего дня!  В трубке раздаются гудки, и Антон, отключая вызов, сползает по кухонной стенке вниз, делая большой глоток коньяка прямо с горла. Сердце бешено стучит в груди, а в голове такая каша. Антон делает еще один глоток, в надежде, что полегчает. В надежде, что его пламенная речь свергнет с Попова его корону и он, Антон, сможет, наконец, нормально жить и работать. В это же самое время на другом конце Москвы Арсений застыл каменным изваянием посреди кухни, сжимая в руке телефон. Смысл сказанных слов доходит до него с трудом. Словно в замедленной съемке он подносит телефон к уху, набрав там всего несколько цифр. — Добрый день, можно эвакуатор? — Арсений диктует адрес и сбрасывает вызов, а затем выдыхает. Кажется, стоит показать одному воронежскому подонку, что в такие игры с ним лучше не играть. А в какие игры играть, Попов ему с радостью покажет…