Выкорми ворона, и он выклюет тебе глаза

Артур ластился к дяде, как большой дворовый кот. Любой каприз Вортигерна исполнялся мгновенно: перина из лебединого пуха, ковры, столовое серебро и гобелены с вытканными сценами рыцарских подвигов вновь вернулись в королевские покои, как и большая часть книг. Шкаф с оружием, напротив, незаметно исчез, Вортигерн не держал в руках ничего острее маленькой двузубой вилки для устриц, мясо и рыбу приходилось по-варварски есть руками. Желание угодить не усыпило разумную предосторожность племянника. — Ты боишься меня, — сладко пропел Вортигерн, с хрустом надкусывая спелое зелёное яблоко. — Это забавно. — Забавно?.. — медлительно переспорил Артур. Он сидел за столом, разгребая кипу доносов и отчётов, его разум, попавший в бюрократические путы, постепенно погружался в скучающую дрему. — Да, забавно, что, получив всё, ты продолжаешь сомневаться. Вортигерн полулежал на своей софе, подперев голову рукой. Он ещё раз с звонким хрустом надкусил яблоко. — Сомнения — нормальное состояние человека. — Ты перечитал философских трактатов, — Вортигерн недовольно фыркнул. — Не думал, что в этом ты меня упрекнёшь, — рассмеялся Артур и отбросил пергаменты в сторону. — В любом случае, король ближе к божествам, чем к людям, — продолжил дядя. Его глаза блеснули в полумраке рыжим огнём. Артур сморгнул, и видение в тот же миг исчезло. — Я не верю в подобное — осторожно ответил он. — Это естественный порядок вещей, — Вортигерн пожал плечами, — он от тебя никак не зависит. — Любой порядок можно изменить. — Только тот, что установлен людьми, природу изменить нельзя. Артур хитро улыбнулся и медленно соскользнул со стула, оказываясь у изголовья софы. — Камни предпочли бы не двигаться, и всё же, — племянник, не спеша, забрался на мягкое ложе и опустился рядом, нежно высвободив яблоко из чужих пальцев, — мы движем ими. Изящная бровь вопросительно приподнялась вверх. * Вортигерн смутно ощущал, как Артур делает его мягким, податливым, придаёт ему доверчивую форму возлюбленного родственника, которого ему так хотелось видеть в нём. Его самолюбие купалось в безграничных лучах солнца по имени Артур. Плен племянника больше напоминал излишнюю материнскую заботу, чем тюремное заточение. Легко укусить ласкающую руку, вонзить меч в подставленную спину. Нет тяжелее человеческого порока, чем доверчивость. — Каждый день я стараюсь как можно раньше вернуться к тебе, — признался Артур, когда они неспешно прогуливались по небольшому внутреннему дворику. — Раньше я никуда не спешил. Вортигерн, гремя кандалами, которые надевали на его руки каждый раз, стоило ему покинуть пределы королевских покоев, запрокинул голову и посмотрел на кусочек неба, со всех сторон отделённый стенами, уходящими далеко вверх. Садик был совсем мал, всего-то пара-тройка розовых кустов, которые в это время года стояли без бутонов, ни деревьев, ни других растений здесь не было. — Я этого не заслуживаю, — тихо проговорил Вортигерн. — Что? — Артур нахмурился и подошёл чуть ближе. — Ты расплёскиваешь дорогой нектар своего радушия в свинарнике, Артур, — чуть громче ответил Вортигерн и, повернувшись к племяннику спиной, бездумно побрел к ближайшей стене. — Ты не отдаёшь отчёт своим растратам. И это не щедрость, — он тронул рукой шаткую лавку у восточной стены, прежде чем сесть на неё. — Это глупость. Артур улыбнулся и осторожно опустился рядом на ветхие деревянные доски. — Подарки судьбы следует принимать молча. Вортигерн окинул его недоверчивым взглядом: — Мудрость из борделя? — Да, — рассмеялся Артур. Вортигерн снова поднял голову и посмотрел на маленький кусочек проплывающих облаков, его сердце защемило тоской от мысли, что теперь весь мир для него будет состоять из подобных клочков: небо в проёме окна, новости, принесённые Артуром, звуки, доносящееся с внутреннего двора. Он постоянно отчаянно вслушивался в голоса за окном, жадно впитывая чужую речь, речь свободных людей. — Однажды, я сниму их с тебя, — Артур взял его руки в свои и нежно погладил запястья под холодным железом оков. — Однажды? — Вортигерн передернул плечами. — Однажды, — повторил Артур. * Племянник приручал его медленно, постепенно, стараясь касаться как можно чаще, и вот дядя уже не одёргивал свою руку от его, спокойно принимал чужие объятья и даже лёгкие поцелуи в висок и скулы. — Я всё равно не понимаю, зачем тебе это, — тихо сказал Вортигерн. Артур лежал рядом, он всегда жмурился от удовольствия, прикасаясь к дяде, и сейчас его рука покоилась на чужой спине, притягивая ближе, но целомудренно оставляя расстояние между ними. — У меня нет цели, — улыбнулся племянник. — Я просто делаю так, как хочу. — Какое точное определение твоей политической стратегии для… — Вортигерн не успел договорить, его ироничную усмешку проглотили чужие губы. Артур целовал с какой-то оглядкой, будто был настороже, старался не переступить незримую грань дозволенного, повторяя прошлые ошибки. — Почему, когда ты смотришь в мою сторону, дыхание предаёт меня? — шептал Артур, нежно оглаживая кончиками пальцев его щёки, скулы, шелковистые пряди волос, шею. Он смотрел на дядю с восхищённой тоской, будто знал, что желаемое недостижимо. — Стоит тебе улыбнуться, моё сердце бьётся вдвое быстрее, услышу твой голос — мурашки покрывают тело, — он уткнулся носом в изгиб длинной шеи, оплетая изящное тело сильными руками. — Ты пахнешь слаще луговых трав, твоя кожа вкуснее заморских сладостей, — в подтверждение своих слов Артур оставил пару влажных укусов на открытой шее, слизывая неповторимый вкус кожи шершавым горячим языком и сжимая кольцо рук ещё крепче. Вортигерн не выдержал и издал тихий стон, больше похожий на глубокий вздох. — Вот зачем мне это, — Артур взял его лицо в свои руки. — Ты притягиваешь меня, а я не нахожу сил сопротивляться. Невыносимо трудно укусить ласкающую руку, невозможно вонзить меч в подставленную спину. Нет в мире мудрее добродетели, чем доверчивость. * Ночь щедро разливала в умытом после дождя воздухе запах молодых трав, Вортигерн резко вдохнул этот тяжёлый аромат полной грудью, внезапно проснувшись посреди ночи. Кто-то тихо звал его. «Вортигерн, да здравствует Вортигерн…» Он кинул быстрый взгляд на соседнюю кровать, Артур крепко спал, сладко похрапывая. Шёпот стелился по комнате, змеей скользил по каменному полу, туманом проникал в голову, минуя слух. «Да здравствует Вортигерн… Грядущий наш король…» Босые ноги коснулись мягкого ворса ковра, Вортигерн замер, шёпот исходил от зеркала в углу комнаты. Он, вооружившись свечкой, зажженной от камина, подошёл к нему, стараясь ступать как можно тише и осторожнее. С туманной гладко отполированной поверхности серебряной пластины на него смотрела знакомая фигура в лохмотьях. — Приветствую тебя, грядущий наш король, — проскрипел Тевтат. Вортигерн почтительно кивнул в знак приветствия. — Уже совсем близка твоя свобода и месть, — Тевтат с противоположной стороны зеркала подошёл ещё чуть ближе, теперь Вортигерн мог рассмотреть его уродливые костлявые руки и клыки, напоминающие кабаньи. — Назови час, когда умрет Артур. — Я больше не хочу играть в чужие игры, — отрезал Вортигерн. Тевтат замер. Его птичьи когтистые лапы выдвинулись вперёд и, покинув пределы серебряной пластины зеркала, коснулись плеч Вортигерна. — Глупый-глупый человек, как же короток твой век. Примешь похоть за любовь, потеряешь царство вновь, — Тевтат скрипуче рассмеялся, его пальцы вцепились в плечи, оставляя полосы от когтей на белой коже. — Послушай меня, грядущий король, — божество почти покинуло зеркало, угрожающе нависая из его недр над человеческой фигурой. — Артур видит не то, что есть, а то, что хочет. Не смотри на своё отражение в его глазах, ибо оно ложно. Ты есть сумма своих поступков, ты будущий король, угодный богам, ты смерть, уготованная Артуру, ты его судьба. Не сделаешь этого сейчас, останешься пленником до конца своих унылых дней. — Откуда тебе знать? — острые когти глубоко вошли в его кожу, но Вортигерн этого словно не замечал. Всё его внимание приковывал Тевтат, вернее, его слова. — Я и есть судьба, — голос бога немного смягчился, и он убрал свои руки от чужих плеч. — И боги помогут вернуть то, что принадлежит мне, как только я убью его? — Больше тебе не на кого рассчитывать, — Тевтат развёл руками. — И больше тебе никто не понадобится. — Его скрипучий смех напоминал стук топора о плаху. Вортигерн плотно сжал зубы, если судьба уготовила ему эту роль, он отыграет её до конца. — Он умрет завтра, на рассвете.