***
- Если бы ты знала, как мне плохо, - прячу лицо в ладонях. Эрико хранит молчание, безжизненно смотря на картину. Как всегда, когда я ей что-то рассказываю. Ничего нового. - Он просил дать ему шанс, - тем не менее продолжаю. - И мне пришлось уйти, чтобы не продолжать этот разговор... Ты знаешь, я ведь почти согласился. Она молчит, но я знаю, что она знает. Никто не знает меня так, как она. И никто не любил меня так, как она. Разве что... - И ты даже не дашь мне шанса? Встряхиваю головой. Не может быть, чтобы он так сильно привязался ко мне всего за несколько дней расследования. Так не бывает. Или бывает... Как в моем случае. Черт. Он улыбается мне. Как это могло случиться? Как так вышло, что он... Что? Привязался ко мне? Влюбился? Как? - Ягинума-сан? - директор Кучики заглядывает в дверь. - Я так и думал, что вы здесь. - Что-то случилось? - Боюсь, что да, - а ведь прошло всего два часа... - Токисаке-сану нужно еще одно переливание. - Тогда пойдем, - я почти встаю, но директор качает головой. - Я и так взял у вас больше крови, чем полагается, - отрезал он. - Кроме того, Токисака-сан вряд ли оценит... Нужен другой донор. - Но вы говорили, что их сейчас здесь нет. - Это правда, - напряженно кивнул он. - Тогда... Мой взгляд падает на Эрико, все так же безучастно смотрящую вперед. "Живые важнее тех, кого уже нельзя спасти", - так сказал мне один преступник со слишком небесными глазами и слишком ангельским сердцем. Похоже, теперь я осознал его правоту со всей ясностью... Это самый разумный выход. - Это безумие, - качает головой Кучики. - Она... - Я знаю, Кучики-сенсей, - обреченно киваю. - Но, пожалуйста, сделайте это. Живые важнее тех, кого уже не спасти, - встаю и направляюсь к двери. - Передайте ему это, если... Когда он очнется. Дверь хлопнула неожиданно громко.***
Белые хризантемы... Так уместно, что ли... Я бы сказал, даже красиво. Эти цветы подходят Эрико больше, чем какие-либо другие. Она всегда любила их. Эрико... Милая, дорогая Эрико. Я никогда не любил ни одну женщину так, как тебя, и никогда не полюблю. Ты моя сестра, но... Как там говорилось? Она была матерью мальчика. Да... Прозвучит странно, но ты всегда была мне больше матерью, чем сестрой. Даже после того... Уже больше десяти лет, да? Уже больше десяти лет твое тело не подавало никаких признаков присутствия души. Ты мертва. Мертва уже больше десяти лет. Но я лишь сейчас осмелился схоронить твое тело. Тебе это не кажется забавным? Я плачу. Это смех сквозь слезы. Я всегда знал, что трус. И ты всегда знала. А потому меня всегда приходилось толкать на решения, способные что-то изменить. Как не столь давно Токисака толкнул меня на решение окончательно расстаться с тобой. Знаешь, Эрико, он бы тебе понравился. Не знаю, откуда мне это знаю... Слова сами рождаются в голове. И я знаю, что бы ты сказала, если бы могла. Что он может сделать меня счастливым. Ты знаешь это. Так же, как и я. Я знаю это лучше других. Равно как и то, что с тем же успехом он может словить за меня еще одну пулю. Только в следующий раз преступник будет целиться лучше. Или не будет. Но этого я никогда не узнаю. Я хочу уберечь его. Хочу заставить бросить это поганое ремесло и заняться чем-нибудь менее опасным... Преподавать историю в академии Оба, он ведь уже этим занимался. Но я знаю, что не смогу. Он не станет меня слушать. А потому тот шанс, которого он у меня просит - это вечное хождение по острию ножа. Это хрупкий баланс между счастьем и всепоглощающим ужасом. Ты бы сказала, что мне нужен толчок извне, чтобы решиться на это. Но ты же знаешь, как сложно меня толкать... Длинная тень ложится на могилу передо мной. Я оборачиваюсь, уже догадываясь, кому она принадлежит. - Семпай... Его рука на перевязи, костюм сидит немного криво. Волосы взлохмачены, а лицо все еще бледно. Он не смотрит на меня. Его здоровая рука сжимает букет белых хризантем. Он проходит мимо меня. Опускается на колени перед могилой и несколько минут молится в тишине. А потом все же обращается ко мне: - Как ты мог... Слова с трудом вырываются изо рта. Словно он пытается подавить слезы. Присаживаюсь рядом. Семпай наконец поднимает на меня глаза. Слезы и правда текут по его щекам. Редкие, но все равно почти осязаемые. Я знаю эти слезы. Я плакал так же в детстве. После каждого раза, когда отец и Эрико оказывались в одной комнате. Сомнения бесполезны и нелепы. Я уже хожу по острию ножа, нравится мне это или нет. - Прости меня, семпай, - вытираю слезу с его щеки. - Я... Не мог иначе. Иногда выбор предрешен... - Значит, ты любишь меня больше, чем ее? - я качаю головой. - Тогда почему? - Она мертва, семпай, - убираю руку с его лица. - Я люблю ее, это чистая правда. Но уже больше десяти лет ее нет. То тело, которому я купил картину Мамии Синдзо - это не Эрико. Но я всегда был не достаточно храбр, чтобы признать это. Но ты, - Токисака слушал с самым серьезным лицом. - Ты дал мне эту храбрость. Спасибо, - склоняю голову в знак благодарности. - Тогда ты не оставляешь мне выбора. Его пальцы на моем подбородке. Он притягивает мое лицо к своему. - Семпай? - но голос разума тонет в поцелуе. Вот она. Черта, через которую мне нужен был толчок. Так... Просто. Безыскусно. Правильно. Я отвечаю на его порыв. Мысли лихорадочно носятся в голове, образуя нечто, подозрительно напоминающее тайфун. И лишь одна падает камнем. И заставляет отстраниться. - А как же Кучики Токо? - Живые важнее тех, кого нельзя спасти, разве не так ты сказал? - ехидно ухмыляется семпай, аккуратно так поглаживая пальцем мою щеку. - Не я, - улыбаюсь. - Рокихито Саске.***
Так странно... Когда я был здесь последний раз, Токисака встретил меня в домашнем кимоно и напоил чаем. Тогда мы были почти врагами, которые, подшучивая друг над другом, обсуждали дело, которое по каким-то мистическим причинам привело нас туда, где мы находимся сейчас. Не друзья. Не любовники. Впрочем, это, вероятно, временно. - Юкари, я дома, - сообщает он. Его сестра выглядывает с кухни. - Добро пожаловать, брат, - она улыбается, заметив меня. - Ягинума-сан, и вы здесь. - Да, я... - не знаю, что ей сказать. Токисака решает эту проблему за меня. Приобняв мои плечи здоровой рукой, он целует меня в висок. Кажется, лицо сейчас взорвется от прилившей к щекам крови. Отворачиваюсь под его смешок. - Рёичи очень мил, когда смущен, скажешь нет? - он уткнулся носом в волосы на моем затылке, смущая еще больше. Юкари умиленно хихикает. - Ужин скоро будет готов, - улыбаясь, сообщает она. - Можете пока принять ванну. Брат, ты же одолжишь Ягинуме-сану одно из своих кимоно? Он не отвечает. Только продолжает прижимать меня к себе. Впрочем, это и не важно. Он только что... Назвал меня по имени. Значит... - Рейджи? - касаюсь пальцами его руки, обнимающей меня. - М? - Назовешь меня по имени при посторонних - прибью. - Буду знать, - ухмыльнулся он.***
Я безвольно падаю на лежащего подо мной семпая. Он шипит от боли, и я сползаю вбок, чтобы не тревожить его раненное по моей вине плечо. Он накрывает одеялом нас обоих. Задний проход саднит, но все остальное тело пребывает в состоянии блаженной расслабленности и легкого счастья. От него не хочется прыгать по комнате, обнимая все вокруг. От него хочется лишь закрыть глаза и погрузиться в теплый сон без сновидений. Блаженство. Думаю, Рейджи тоже это чувствует. Его рука, все еще слабая после ранения, обнимает меня, заставляя уткнуться носом в бинты на плече. - Рёичи, - устало шепчет он. - Да? - Рокихито Саске, - семпай смотрит в потолок. - Он действительно такой, как говорил Акаину-кун? - Он отдал мне свою рубашку, чтобы остановить тебе кровотечение, - пожимаю плечами. - И он же вызвал скорую и полицию. - Сумасшедший мазохист, - Токисака качает головой. Не могу удержаться от смешка. - Что? - От сумасшедшего мазохиста слышу, - прикрываю глаза и слышу его усталый смех. - Как и я, - отвечает он сразу же. - Мы просто созданы друг для друга. Улыбаюсь. Рейджи даже не знает, насколько прав. - Семпай? - обращаюсь к нему спустя несколько минут, когда он, кажется, почти заснул. - М? - чувствую его дыхание на своей макушке. - Если ты убьешься на этой поганой работе, я никогда тебе этого не прощу. Не вижу, но чувствую, что он улыбается. - Я люблю тебя, - говорит он неожиданно легко, как нечто само собой разумеющееся. На ответ не хватило бы ни моральных, ни физических сил. Так я и засыпаю. В его объятиях, уткнувшись носом в его плечо. Счастливее, чем когда-либо в жизни.